Счастья Ветер

      Справка: Нейропептид, действующий на переднюю долю гипофиза и приводящий к возникновению тревоги, страха, беспокойства, напряжения, ухудшению аппетита, сна и половой активности. При кратковременном воздействии повышенные концентрации кортиколиберина мобилизуют организм на борьбу со стрессом. Длительное воздействие его повышенных концентраций приводит к развитию состояния дистресса — депрессивного состояния, бессонницы, хронической тревоги, истощению, понижению либидо.       День выдался тёплым, в солнечном воздухе рассеянно парило бабье лето. Свен остановился, чтобы затянуть развязавшийся шнурок, и смахнул тонкую паутинку с рукава куртки. На клумбах рыжели прутья несрезанных цветочных кустов, жёлтые листья лежали на земле совсем еще яркие и сочные, и оранжевое закатное солнце пекло в гладко выбритый затылок. Он вспотел и притомился, и нельзя винить в этом только солнце: он далеко не в лучшей форме. Можно было бы передохнуть в баре, но Силеноз почему-то чувствовал необходимость добраться домой и закрыть за собой дверь до наступления темноты. В любом случае, выпивка сейчас не расслабит, а только взболтает и взведет, - иметь дело с копами никогда не было приятно, а тут такие лихие дела. Нужно было брать машину, но он рассчитывал качественно прогуляться, ведь и так не находит времени побывать на качалке…       Блядь. Снова начинается.       Сердце вскидывается, - словно хлопает кровавым крылом подбитая птица, - и земля плывет перед глазами. Когда отпускает, язык уже присох к небу, из глотки отгонит кровью и ржавчиной, и саднит в груди.       как будто, Свен, у меня здесь вот рана, будто все жрут меня заживо       А между ребер опять поднимается леденящая зыбь: страх.       Когда-то он больше всего боялся, что ему перестанут верить. Его ведь дело нелегкое: поддерживать живой огонь товарищества и доверия, а в то же время вести холодный расчет, чтобы этого огонь не разметался на ветру.       у меня, Свен, словно все вещи выскальзывают из рук       Когда ты потерял контроль и уже ничем не можешь помочь своим друзьям – это горько. Когда ты знаешь, что еще совсем недавно мог что-то изменить – это ужасно.       Когда-то Свен больше всего боялся, что ему перестанут верить.       осекается, вскидывает голову и коротко вымученно смеется – кажется, что ему по горлу полоснули ножом       - скажи, весело? ладно, Свен… извини, я у тебя время забираю       дверь тихо притворяется       А сейчас ты, Свен, остался наедине с тем, кто тебе больше не верит. Наверное, не стоило открывать ему, настолько ты можешь быть безучастен к тому, кого называл братом, не стоило сбрасывать живого человека со счетов, как фигуру с доски…       Он обещал придти в субботу, но прошла суббота, прошло воскресенье, и с каждым днем он там всё страшнее разлагается. Он обязательно придет, и Свен увидит, как выгнила дыра у него внутри – между ребер у него гуляет ветер, и лицо уже тогда было непохоже на человеческое, еще на той злополучной репетиции…       может, я их всех так погубил? но я же о них заботился       Нет, нет, – Силеноз встряхнул головой и неосознанно сунул руку под борт куртки, где носил увесистый тактический фонарик. Всё не так, это он всё надумал. Бодрствующий разум рождает чудовищ, хе-хе… Просто он давно не общается с Эйвиндом, помнит его только внешне, и то смутно, - костистая шпала с мертвенно-бледной кобыльей рожей, - вот и долепливает его образ из всякой жути и хтони, которая с этой внешностью ассоциируется. А по натуре Мустис – безобиднейший человек, такой серый и обычный, аж тошно.       Они обязательно поговорят – но, слава Сатане, не с глазу на глаз, а под присмотром следователя.       Иной раз вспоминаешь – а оно всё такое легкое и невероятное, словно из прошлой жизни. Благословенное время, когда он боялся за рабочий процесс, - всего лишь несколько дней назад. Как он тогда деятельно нервничал, как хотел удостовериться, что коллеги приедут вовремя и не притащат с собой того, кто уже год как отрезанный ломоть! «Мы, Свен, поговорили, как мужики с мужиком, и решили, что вот, принимай назад…», и будут требовательные вопли Стиана, которому хочется победить в споре, и он еще больше взвинчивается из-за того, что с ним не спорят: «А мне посрать, малой – мой друг!» Свен засыпал быстро, и во сне был тяжелый и бесчувственный, как пушечное ядро, потому что мозг его изнемогал за день. А вставал ни свет ни заря – в животе ворочался муторный клубок, и хотелось одного: чтобы те, кто сейчас ночует в лесу, на время ослепли, оглохли, онемели и потеряли память. Им незачем делиться чувствами и мыслями друг с другом. Просто незачем.       он может быть заразен       А потом позвонил Стиан, в телефоне шипело и грохотало, - Свен понял, что его друг на ходу, - и на голову свалилось исчезновение Тома. За Тома Свен только слегонца тревожился, Том продерётся через любой терновник и аскезу, но Стиан не таков, и вот за вокалиста Силеноз опасался вдвойне. Стиан горазд нарываться, не разбирая силы противника, а они с Эйвиндом остались одни, и как пить дать – Стиан начнёт к Эйвинду лезть с предъявами и дурацкими приставаниями, а тот не смолчит, а Стиан полезет в драку, а Эйвинд сломает ему руку, и это за месяц до турне…       Через два с половиной часа он уже сидел в участке, в неудобном, слишком низком кресле, и подавал заявление о том, что пропал Галдер, и бесстыдно врал, что с момента исчезновения двое суток уже прошло.       А несколько часов спустя позвонил Мустис, и это было так, словно тебе рывком вправляют вывихнутую руку, и вот ты сидишь и, шипя сквозь зубы, держишься за плечо, в котором медленно затухает яркая вспышка боли и уже ничего не мешает. Снова что-то случилось, но что бы это ни было – главная опасность схлынула, эти двое разошлись каждый своей дорогой. Вот-вот хлопнет дверь, твой лучший друг с грохотом скинет ботинки в прихожей (опять оттирать чёрные полосы от стены) и начнет возбужденно повествовать, срываясь на привычные звонкие выкрики – повествовать о том, что ты уже много раз слышал:       смотри, я типа Галдер: говно! ненависть! куриная срака!       это пиздец, хоть стой хоть падай       а малой еле сидит обрыганный, и весь такой, сука, загадошный и культурный, как на офицерском балу       хоть с тобой можно побазарить нормально       С этим Свен спал, все время сладостно вздергиваясь в предвкушении умиротворения, - спал до обеда. А потом пришли вести из Бергена.       И теперь он понял, каково это: когда твои получувствующие пальцы кажутся обрубками. Трещит лафетка валокордина. И ты начинаешь говорить сам с собой, чтобы убедиться, что ты все еще в сознательном состоянии, чтобы не так страшно:       - Ну и как я теперь буду играть на гитаре?       теперь уже можно не играть на гитаре       беги, спаси, спасайся!       Нет… нет. Остается ждать, теперь от него ничего не зависит, он не может стать каплей, текущей сквозь трубку капельницы.       И Том… он уже несколько дней не выходит на контакт…       Все вместе они создавали какой-то вероятностный континуум, какое-то черное ущельное место с собственным черным солнцем, трансцендентальное убежище. Но их черное солнце погасло, дошли и поглотились последние кванты его света, и Свен теперь чувствовал эту совершеннейшую, космическую тьму отсутствия человека.       Стать бы парящей черной птицей и звать над чёрными лесами: «Галдер!»       Он неприкаянно бродил по дому: кабинет – холодильник – узкое окно в прихожей, когда закончится этот проклятый день? И пиво не расслабит, а если выпить больше – потеряешь контроль над своим отчаянием, и наутро будет разбитое тело и больная голова как символ поражения. Но валокордин все-таки распластал его, а мысли измотали, Силеноз задремал и видел какой-то больной и невменяемый сон. А потом сон окреп, видение сменилось, они с одногруппниками жили в гостиничных номерах на факультете абстрактной математики. Посреди площадки перед корпусом, выложенной крупной серой плиткой, рос корявый древний дуб, одна из ветвей его отчахнута, и место излома выкрашено кровавой краской.       Сегодня копы частично признали своё поражение: пропавший с радаров Галдер и несчастный случай в Бергене наверняка были связаны – и не случайны. Свен в очередной раз намекнул, что на роль связующего звена вполне годится один милейший гражданин, которого никак нельзя выловить для дачи показаний. Но менты смущенно пятились за стену, имя которой – «тайна следствия» и «презумпция невиновности», а Силеноз и сам осторожничал с высказываниями, ведь за клевету может прилететь уголовная ответственность.       Когда всё закончилось, гитарист мысленно пожал себе руку за то, что со всей своей пирсой и татухами умудряется поддерживать образ серьезного добропорядочного человека – ну, может, малость параноика, но с кем нынче не бывает.       И за то, что он так удачно ввернул упоминание о препаратах категории Б (наркотические вещества и прекурсоры), которые оный милейший гражданин давно уже приобретает по рецепту – еще с тех времен, когда он сотрудничал с Dimmu Borgir.       И за то, что он в таком критическом дискурсе поставил под сомнение потенциальную истинность показаний, которые будет давать оный милейший гражданин. По крайней мере, этот гражданин уговаривался о встрече с ним, Свеном Копперудом, сам проявил инициативу и накрепко обещал быть – но слова не сдержал и даже не потрудился объясниться.       Силеноз больше не сомневался, что Мустис ему наврал. Последний их разговор сам по себе выдался странный: треки непонятной давности, мутные фразочки клавишника, анонимный звонок с телефона-автомата и, как венец страшного фарса – Шаграт, хер знает за чем попершийся в Берген и передознувшийся какой-то сильнодействующей дрянью. Пазл вот-вот должен был сложиться, и на очной ставке Эйвинду предстоит ответить, откуда он все-таки звонил. Силеноз был уверен, что из Бергена.       Какие-то неявные соображения выбивались из гладкой ткани размышлений. Ах да, во-первых, нужно зайти за мясом, - аппетита совсем не было, но Свен прекрасно знал, что через час-другой будет искать утешения в еде. И там было еще что-то, - словно он начал вытаскивать это что-то из поганого мешка памяти, да так и бросил на полдороге:       что там было, что ему снилось такое калечное, когда он ворочался в полудреме и слюнявил подушку?       вспомнил.       там был Стиан, он увлеченно зачитывал что-то вроде библейской «Песни песен», вот только адресовалось это ублюдку, и Стиан в этом сне явно не отстреливал, что, если речь идет о мужике в метр девяносто, то очень светлая пигментация кожи плохо описывается фразой «лилия болот», да и «шелковая {кривая плоскость} чёрной дыры» - уж слишком пафосный эпитет для испорченного краской хайра прожженного блэкаря.       Дурь какая. Есть теория, что во сне мозг сортирует неиспользуемую информацию: мол, что будем с этим делать, хозяин – выбрасывать? Это ж чем нужно было так загадить мозги…       В печенках что-то мерзко и ехидно скреблось.       На душе было тоскливо.       Пазл собирался сложиться сам по себе.       Мозги хотелось прополоскать, - казалось, какой-то вандал влепил в них злоебучую жвачку, воспользовавшись тем, что сторожу поплохело. Вместо этого Свен долго и старательно оттирал мылом пясти и предплечья, закатав рукава выше локтей. Он никогда особо не пекся о гигиене, таким страдал аллергик Стиан, и было что-то символичное и безысходное в этом внезапном стремлении к стерильности: Шаграт выбыл из строя, и Силеноз начинает помаленьку перебирать на себя его привычки и функции.       На улице ветер лязгнул калиткой. Свен подобрался, ноги словно приросли к полу.       Гах, - тяжело ухнуло сердце где-то в животе.       Показалось уже, что кого-то черти несут. А то начнут расспра…       Гах.       Что-то деликатно клацнуло – будто взвели курок… или притворили дверь машины… или подергали за ручку входной двери.       Свен замер, тихо выскользнул из ванной и вышел в прихожую – так, чтобы его нельзя было заметить из окна. Хорошо, что дверь на автоматическом затворе. Если там действительно кто-то пришёл – ну его к чёрту. Закатное солнце било в стекло и слепило глаза. Жар от лучей обдавал лицо, или это у него горели щеки.       Зазвонил домофон.       Ну их к чёрту, пускай уходят. Хоть бы свет на кухне не был включен, а то догадаются, что дома кто-то есть, будут торчать перед дверью и трезвонить.       а если это менты?       Если это насчет Бергена, или им удалось выцепить Мустиса, чёрт, чёрт, как же это не в тему – если сегодня еще будет очная ставка с Мустисом, он же такой невыносимый…       Но под ложечкой уже выворачивался и сосал неугомонный червь. Требовал что-то предпринять.       иначе пиздец       Свен машинально нажал кнопку домофона.       - Привет, - донеслось из динамика. Знакомый голос, только сиплый, заложенный. Свен уловил этот оттенок – и сразу же забыл о нём, все застила тревога и параличное нежелание открывать. – Я пришел, как и обещал.       Силенозу стало тошно. Явился все-таки.       вспомни говно – вот и оно       - Что случилось? – наконец осилил Свен.       - Впусти меня, - попросил Мустис. – Я тебе расскажу.       «Не надо ему открывать!»       А вот паниковать нельзя, - осадил себя Свен. Мустис производит гнетущее впечатление, но по вполне объяснимым причинам: он слишком высокий и воспринимается как физическая угроза; а еще он затеняет свет в помещении, и это тоже психологический фактор, а еще он стремительно деградирует, а человеку неприятно видеть разложение живого существа… Сейчас ему, Свену, предстоит мучительный разговор, но Мустис неагрессивен и обходителен с людьми – «и ты же хочешь знать правду, хочешь помочь друзьям?»       - Свен, у тебя всё нормально?       - Да, - выдохнул Силеноз и отвернул защелку. – Заходи.       Перегаром от Эйвинда не несло. Полминуты назад Свен был уверен, что тот употребил для храбрости, и рассчитывал предложить ему кружку пива, алкоголик ведь захочет догнаться, - но теперь не знал, с чего начать разговор. С момента их последней встречи клавишник, кажется, еще более отощал, осунулся, но зато пришел трезвый и опрятный. И какой-то… собранный? Или наоборот, с хирургической точностью расщепленный? Такое впечатление, что он фокусирует взгляд сразу в нескольких точках.       - А я думал, ты меня ждал, - заметил Эйвинд. – Прости, я должен был придти раньше, но я простудился, бредил, вся хуйня, со мной было бессмысленно говорить. Что такое, Свен? Ты же хотел со мной очную ставку?       Нет, теперь даже не тошно. Теперь определенно нехорошо. Ой как нехорошо… он не такой юродивый, как кажется, у него всегда была какая-то инстинктивная деловитость и изворотливость, он знает больше, чем нужно…       - Нет, нет, я очную не хотел, ты что, - зачастил Силеноз, оправдываясь. – Это Шагратова благоверная. Ну ты ж понимаешь – женщина, чувства, все дела…       - Шагратова… Да, - Свен мог бы поклясться, что Мустис напрягся, глаза его осознающе открылись шире. И что-то такое странно болезненное проскользнуло в его гримасе, смущенное – словно до него только что дошло, что он поучаствовал в чём-то недостойном и постыдном – и в то же время обиженное, как у ребенка, которого жестоко наебали.       А впрочем, понятно, чем он недоволен. Свену бы тоже не улыбалось иметь дело с бабскими истериками – нет, он, конечно, ни разу не сексист, но тем не менее. А Мустис еще и тяжело переносит эмоциональный напор…       - Присядь, Свен, - ласково попросил Мустис. – Я не могу так сходу объяснить, тут… неопределенность, как с котом Шрёдингера, и ты же знаешь, что в квантовых системах могут наделать наблюдатели*. Поэтому мы сыграем в игру.       - Игру? Звучит, как в плохом ужастике, - нервозно рассмеялся Силеноз. Вдруг накатила всепоглощающая усталость, и он неожиданно сам для себя повиновался: прошёл в глубину кухни и осел на табуретку.       это и есть плохой ужастик       Мустис то ли не заметил его смятения, то ли проигнорировал.       - Игра называется «Найди котенка». Мы с Эльворном в школе в нее играли, она веселая. Вообще-то я сочинил для тебя сказку, но потом подумал: ты же не маленький, чтобы тебя сказками кормить, так что я рассказал её твоим друзьям. Мы сыграем, и ты всё поймешь.       Потом была тягостная возня: Эйвинд искал второй стул, просил бумагу, нет, салфетки будет мало, пошёл в кабинет за карандашами, и тогда Свен встрепенулся: «Нужно звонить в полицию. Сказать, что он здесь». Но тут вернулся Мустис, сморозил что-то про ламповые посиделки, и Свен подумал, что ламповые – это когда лампой светят в глаза.       Мустис сидел и рисовал.       Силеноз сидел в беспокойной прострации.       Клавишник глянул ему в лицо – и рассмеялся, как дошкольник, которому удалось в своих каляках добиться схожести с реальным объектом. Свен не выдержал:       - Эйвинд, ты если хочешь меня успокоить, то не надо. Ты знаешь, что с чуваками? Что с ними?       - Всё с ними заебись, - ответил Эйвинд и улыбнулся так безмятежно, что Свену показалось: это всё была неправда; невероятный, чудовищный розыгрыш. Может, эти красавцы наклюкались до состояния нестояния и начали звонить в больничку, троллить работников жизни и смерти; или напрямую связались с ментами и притворились, что из реанимации… Всё сейчас образуется, всё будет хорошо.       - Однажды Сатана решил посадить сад. Тогда он спустился в бесплодную долину, выковал плуг и шесть сотен лет возделывал почву. Он удобрил грунт кровью с поля брани и вулканическим пеплом. Сатана бросил в землю черные семена, но налетел вихрь и унес все ростки, которые успели проклюнуться. Тогда Сатана встал за плуг и возделывал землю еще шестьсот лет, и бросил в землю белые семена. Из семян выросли могучие деревья, и Сатана, дождавшись плода трудов своих, удалился.       Но в сад пришли люди. Они вырубили деревья, а что не вырубили, то изувечили – и стали жить так, как им было вольно. С тех пор деревья ненавидят человека, и единственное, что они чувствуют кроме боли – это ненависть. Они ждут дня, когда род человеческий будет истреблен на корню, и этот день когда-нибудь настанет. А если ты мечтаешь о том же – то с деревьями ты найдешь общий язык и станешь им братом.       Люди плодили то, что умели: других людей, предательство, резню. Из их перегноя образовалось страшное болото со смоляным дном, которое засасывает и переваривает.       И тогда-то дали о себе знать всходы оставшихся черных семян – те, что не успели прорасти в первом посеве Сатаны. Все эти годы они лежали в гнили, крови и трясине – и вот теперь из болота вышли демоны. Каждый из них – дьявольская рука, протянутая сквозь столетия, чтобы кого-нибудь отобрать у рода человеческого, вырвать с корнем.       Первый и мудрейший из них был Чернокнижник, и он был подобен человеку.       Чернокнижник действительно был подобен человеку: Мустис изобразил подобие мужика в капюшоне, с худой козлиной бородкой. Вообще-то мужик мог сойти за кого угодно: за чернокнижника, за монаха, за рыбака в непромокаемом плаще-дождевике…       - Это игровые юниты**. Представь, что ты играешь в компьютерный квест, - пояснил Эйвинд. Подумал и дорисовал чернокнижнику на плече жирную пентуху. Только сейчас Свен заметил, что Мустис рисует правой рукой – интересно, а он вообще умеет рисовать, за столько лет так никто и не понял, может, левой он смог бы лучше, или он правую тоже прокачал… Рука вся в синяках – грязно-жёлтые, застарелые, костяшки счесанные – наверное, поотбивал на своих тренировках, он же в этом смысле отморозок, дерется без защиты. А молодец мужик, что снова начал заниматься, тут спору нет.       - И что он может делать?       - Что хочет. По крайней мере, может попробовать – попытка не пытка.       - А фаерболы он метать умеет?       - Не-а.       - А что так слабо, он же маг?       - А ты, что ли, умеешь? – Мустис окинул гитариста скептическим взглядом. – Не, он умеет, например, воздействовать на разум других персонажей. Вот… Имя второму демону было Инкуб, и он имел власть над сердцами.       - Соблазнял непорочных монахинь?       - Я свечку не держал, но вряд ли. Вообще-то по должности ему было положено заниматься сердцами других демонов, чтобы они были счастливы и жили в мире друг с другом. И привлекать адептов из рода человеческого, ибо любили они его. Лицо отряда, так сказать.       Лицо у отряда, с точки зрения Свена, было неприглядное: зубастый рот в дебильном страдальческом оскале, ни глаз, ни носа – вместо них начерчен перевернутый крест на всю рожу. И крыло летучей мыши – будто из вывернутого плеча торчат голые кости. Впрочем, на то он и Инкуб, чтобы его любили – даже если зубаст, бородат, а из пасти несет ацетоном.       - Может, дорисуешь ему второе крыло? - посоветовал Силеноз.       - Нет, у него одно. Он в связке с другим демоном, тот тоже ассиметричный. Третий демон был Упырь, и он получился несовместимый с физическим миром. Он нес на себе свечу, которая давала черный свет, и в свете этом была видна всякая подлость и кривда. И, поскольку такого добра в мире много, свеча постоянно коптила и смердела невыносимо.       Свен присмотрелся:       - Он на Галдера похож.       - Да, похож. Очень похож.       Силеноз заерзал на стуле: не к месту он вспомнил Галдера, теперь снова муторно на душе, и не довести бы себя до панической атаки. Быстрей бы доиграть и во всем разобраться. Мустис же не отстанет, коли уж ему что-то упёрлось.       - А это Йотун, - здесь Эйвинд явно пытался изобразить викинга. – Он обращает в лёд то, что видит впервые. Последний – Влуамберт, расколотый демон.       С рисунка смотрело единственным пустым глазом нечто с перевернутым треугольником во лбу. Свен узнал треугольник – это его пользовали Чёрные Легионы, а, ну и тогда понятно насчет странного имени, какая-то пародия на глоатре. Половина рожи была наглухо заштрихована – Мустис так старался изобразить то ли вуаль, то ли волосы, то ли абсолютную тьму, что прорвал карандашом бумагу.       - А здесь он что, гниет?       - Ага.       - А он что умеет?       - Он… он много чего умеет. Но не умеет жить.       Упырь похож на Галдера. Свен понимал, что в игре зашифровано что-то, связанное с группой, и от предстоящей игры в загадки его начинало адреналинить – живот скрутило, мышцы подергивало. Но пятеро демонов – это точно не пятеро музыкантов; у Чернокнижника и Йотуна такие среднестатистические, нехарактерные лица, Инкуб и Влуамберт вообще не слишком человечны; Влуамберт – это скорее собирательный образ упадничества: бухло-наркота-селфхарм. Так, это раз. Два: музыкантов все-таки четверо, ибо Хестнаэс вряд ли участвовал в заварухе. Наверное, Мустис задумал подъебку, и Свен должен был споткнуться на сходстве Упыря с Галдером. А может, Мустис ничего хитрого и не замышлял – просто вдохновлялся старыми играми, там вампиры тоже такие лысые всратые дядьки.       Так, теперь опробуем грунт, на котором стоим.       - А я кто? – осторожно спросил Силеноз.       - Ты ходи Йотуном, а там разберешься, - Эйвинд подхватил карандаш и провернул в пальцах. – Я по ходу тебе накидаю сцену. Всё просто.       - Демоны собрались в башне Чернокнижника. Стояла она посреди пустоши, где росли тернии и мандрагора. Чернокнижник порой наблюдал за светилами, но больше – за людьми на окраинах пустоши. Именно потому он жил наверху башни: вблизи объективность теряется. И милей всего ему был детский смех, когда их души чисты, а помыслы уже темны.       В келье Чернокнижника был стол из нетесаного дерева, простая скамья и свеча. Когда демоны начали собираться, чернокнижник как раз читал книгу. Услыхав, что приближаются братья, он захлопнул её и оставил на столе. Стояла там и какая-та реторта – в ней была жидкость с резким запахом.       Ты, Йотун, явился в келью последним.       - Твой ход.       Силеноз думал недолго. Информация ценней всего, так ведь? Нет, конечно, во времена чернокнижников и повальной демонизации «это» еще не убило «то», люди читали по сводам готических соборов, но ведь Эйвинд – дитя техногенной эры, и менталитет у его персонажей соответственный.       - Я нажимаю на книгу.       - Нет, не совсем так. Это все-таки не компьютерная игра. У тебя нет кнопок, ты можешь делать всё, что вздумается. Как в жизни.       - Тогда… я спрошу у них: чья это книга?       - Отвечает Чернокнижник: «Моя».       - О чём она?       - Говорит Инкуб: «Полистай, там обнаженные девы».       А Чернокнижник речет: «Нет там дев никаких, меньше его слушай, там говорится об алхимии».       - Ну, я полистаю книгу.       - Когда ты берешь книгу в руки, она обращается в лёд, ведь сегодня ты ее увидел впервые. Ты пытаешься перелистнуть страницы, но книга выскальзывает из рук твоих и разбивается.       Говорит Упырь: «Проклятье! Мы ноги изувечим на этих осколках!»       Чернокнижник говорит: «Тут что-то зловещее произошло».       Говорит Влуамберт: «Приберегите свой гнев, братья, мы приберемся в келье».       Однако Влуамберт не спешит убирать – он вообще не двигается с места.       Ничего больше не происходит.       - Я тогда-а… - Силеноз изучил рисунок с кельей. Предметов не так и много, можно их все перебрать. Карта явно беспроигрышная. – Я понюхаю, что в бутылке.       - В реторте оказался спирт.       Влуамберт глядит на тебя очень внимательно, но как-то смущенно.       Говорит Влуамберт: «Сдается мне, то я забыл свое пиво».       Влуамберт смотрит на тебя внимательно и почти уже скорбно.       - Я говорю: держи пиво, Влуамберт, раз оно тебе так дорого.       - Ты протягиваешь Влуамберту реторту и задеваешь его волосы. Голова его становится седой – она покрывается снегом. Влуамберт встряхивает головой, и из волос сыплются мелкие ледяные осколки. Они летят на стол, под стол, на тебя и твоих братьев. Почему-то странными тебе кажутся эти осколки. Ты внимательно присматриваешься к ним – и видишь замерзших насекомых с головками, как у опарыша, и ножками, как у блохи. Но не ты первый это заметил.       Закричал Инкуб: «Братья, у него могильные вши в расколе водятся, а Йотун их заморозил! Прочь, Влуамберт, гниющая тварь, не подходи ко мне более!»       Говорит Влуамберт: «Это уже похоже на закономерность, и мне это по нраву – больше не болит моя голова. Йотун, друг мой, исцели еще кого-нибудь из братии, потому что заплесневел их жалкий рассудок».       Говорит Упырь: «Йотун, поди отсюда, ты бестолковщина. И ты поди вон, Влуамберт – от тебя одна проказа!»       А Инкуб речет: «Ты, главное, ко мне не прикасайся, а потрогай лучше Влуамберта за грудь – а то я не уверен, муж он или дева».       - И кого из них мне слушать? – осведомился Свен. – Они ведь все мои братья.       В жизни он, конечно, сам решал бы, кого слушать (правильный ответ: самого себя, и сделать так, чтобы другие слушали тебя), но позицию Мустиса выведать полезно, да и не грех лишний раз продемонстрировать лояльность и равное ко всем отношение.       - Это твой выбор.       - Тогда я прикоснусь к свече.       - Ничего не происходит. Пламя горит ярко, как и горело. Судя по белому цвету пламени, материал свечи содержит довольно много магния.       - Они могут нанести мне урон?       - Да, могут. Но Йотун здоровый и крепкий, как скала. У Йотуна хилов больше всех.       - Ну, тогда я дотронусь до Упыря, - решил Силеноз.       - Ты протягиваешь руку к Упырю, он уворачивается, но вдруг у него корча схватывает поясницу, и он натыкается глазом на твой палец.       И страшно взвыл Упырь: «Будь ты проклят! Чтоб тебе в блевотине утопиться! Еще раз так сделаешь – на хольмганг тебя вызову!»       Свен задумчиво потрогал пирсинг под губой, дернул себя за заплетенную бороду. На скулах его проступил легкий румянец. Игра не поглотила его полностью, но от тревожных подвижков отвлекла вполне эффективно.       - Если так дальше пойдет, я со всеми перессорюсь. А что ж это за Вельзевул, который восстает против самого себя?       - А ты делай так, как делал бы в жизни, - посоветовал Мустис. – Это же симулятор жизни. Ты ведь, когда видишь человека, не тычешь ему пальцем в глаз.       - Я похлопаю Упыря по плечу и скажу: извиняюсь, брат мой, это был эксперимент.       - Упырь угрюмо зыркает на тебя, но ничего не говорит.       Молвит тебе Инкуб: «Теперь я понимаю, почему ты верен своей валькирии. Встречаешь ты незнакомую деву в поле, хочешь снять с неё доспех, и тут она в лёд превращается».       Говорит Влуамберт: «Возьми Инкуба за руку, а то сегодня он источает яд. Наверное, его одолела скорбь».       Отвечает Инкуб: «Не пожму я твою руку, Йотун, ибо я помню, как ты на меня на той неделе скалу обрушил! Звенела та скала, как хардингфеле, а по башке мне дала, как божий молот, мать его – жена нечестная!»       Тут Силеноз расхохотался.       - Блин, Эйвинд, ну ты гонишь! Это ж вылитый Шаграт! Упырь – это точно Галдер, а Инкуб – Шаграт. Йотун – это я, а Шаграт, как всегда, на меня надулся, а Влуамберт – это ты. Всё, я тебя разгадал!       Мустис неопределенно дернул плечами.       - Лед символизирует дисциплину, - продолжал Свен, - ледяные червевши символизируют тараканов в голове, Вортекс и ударники не в деле, а кто такой Чернокнижник? Кто-то из менеджмента, что ли?       - Давай играть, - поторопил его Мустис. – Конец близко, ты всё поймёшь.       - Ну, что тут еще можно потрогать? – Свен хрустнул сцепленными пальцами. – Потрогаю ножку стола.       - Ничего не происходит.       - Я трогаю окно.       - Ты отодвигаешь занавеску из льняного кружева. Занавеска вся в застарелой пыли, её никто никогда не трогал. Наверное, впервые за многие годы в келье становится светло. Ты прикасаешься к стеклу под занавеской – и оно превращается в лёд, трескается и летит вниз. Слышен крик: осколки льда проломили кому-то голову. В келью врывается морозный воздух.       Говорит Чернокнижник: «Выйди отсюда, Йотун, и не возвращайся, пока не помоешь руки. Может, сам по себе ты и не проклят, но видишь, что раз на раз не приходится».       - А я отказываюсь выйти.       - Тогда оглашает Чернокнижник: «Встаньте, демоны, и дайте ему отпор силой, он нас хочет погубить! Он разрушит башню!»       Молвит Инкуб: «И ты, Влуамберт, сгинь, ты какой-то прокаженный».       Говорит Влуамберт: «Пойдем отсюда, брат. Ты уже потрогал всё, и всё тебя отторгает. А я пойду с тобой».       - Щас же. Так я и уйду. Я вот что сделаю: уберу осколки. Может, они на меня перестанут злиться. А в случае чего – Йотун же сильный, я им дам отпор.       - Собирая осколки с пола, ты натыкаешься на лужицу яда, которую не заметил. Яд тотчас же замерзает, и осколки режут тебе руку. Отрава проникает в кровь, и ты теряешь половину очков здоровья.       - Блин, ну ладно, выйду я через дверь, - раздраженно вскинулся Свен. То, что поначалу было увлекательной психологической задачкой, превратилось в тягомотину, гитарист не мог уловить логики квеста и чувствовал, что Мустис насильно подводит его к неизбежному дурному финалу. Ну и пусть, это всё равно игра.       - Влуамберт должен выйти вслед за тобой, но он медлит.       Слышишь голос Инкуба: «Влуамберт, тварь ты гниющая, ты куда от меня пошёл?»       Порыв ледяного ветра захлопывает дверь за твоей спиной. Ты остаешься один вне башни, в кромешной темноте. Метет вьюга. Ты выиграл.       - И что? – устало вымолвил Свен. Спина у него болела, Эйвиндов голос звенел в висках, словно по рельсе лупят молотком, и опротивело само лицо собеседника. – Я, признаться, ничего не понял. Да, это всё очень забавно, у тебя талант актера и психолога и всё такое. Но к чему ты мне все это рассказывал, когда я переживаю за ребят?       Эйвинд молчал и смотрел в паркет, а потом тихо заговорил, не поворачиваясь:       - Йотун – это Вортекс. Ты – Чернокнижник. Правда, странно получается? – я, конченый дурак, тебя запутал. Мне интересно, Свен, почему ты пришел к таким выводам. Не можешь представить себе другое «я», кроме собственного, или ты все понял, но даже тут решил не говорить мне правду? Или я за все эти годы не заслужил на правду?       Силеноз промолчал.       - Ладно, не следует мне этого знать. А рассказывал я на случай, если ты надумаешь впутать его в эти дела. Я уважаю твою заботу о твоих друзьях, но я не хочу, чтобы моего друга взъебывали за то, в чем он невиновен. Симен не удержался в башне, потому что у него природа такая. Он старался, но вышел из игры. Вышел и выиграл. А я остался. Я, Свен, устал не менее твоего, у меня горло саднит говорить, но я правда хочу тебе все объяснить, я не издеваюсь, я не могу иначе. Потому что, говорю тебе, ситуация неопределена, если мы дадим ей определенную оценку, мы отрежем половину наших возможностей, и будет смерть после смерти…       Речь его становилась всё менее и менее разборчивой, всё более рваной и жесткой, он спешил, обрывался, глотал слова, и наконец закашлялся и замолчал.       В кухне сгустились сумерки, и теперь криво намалеванные рожи смотрели с листа бумаги откровенно зловеще. Свену казалось, что темнота навалилась ему на голову гудящим колоколом, и что ползет она из темного угла, где сидит Мустис, сидит и разлагается, бродит изнутри, пускает щупальца-метастазы, как тот Влуамберт. Тварь гниющая, так он сказал?       - Если тебе интересно, что с ребятами, пройди еще кампанию, - восприятие пространства у Силеноза исказилось, и голос донесся словно сзади. – Она короткая.       Свен кивнул. Он хотел было сказать что-то вроде «да ты издеваешься», но промолчал. Потому что он так не думал.       - Здесь ты можешь быть собой. Ты Чернокнижник.       - Инкуб, Упырь и Влуамберт отправились в поход, чтобы собрать урожай человеческих душ. Ты же остался в своей башне, чтобы наблюдать за ними и обращаться к их рассудку. Демоны шли по дорогам, вымощенным железом и костями, и стали на привал в расстрельном лесу. Вот сидят твои демоны и беседуют, а подле них стоят две чаши, и в них что-то налито. Что бы ты сделал?       - Я послушаю, о чем они говорят.       - Инкуб и Упырь говорят на знакомом тебе языке, однако слова сплетаются бессмысленно, или это их перепутали небесные ветры и враждебные расстояния. Влуамберт, кажется, не понимает их речей. Он смотрит на них с интересом и вслушивается, но не может постичь.       - Думаю, надо сделать, чтобы они беседовали все втроем, - предположил Силеноз. – Вдруг кто-то из них что-то знает, но не может остальным сообщить. Пусть Влуамберт заговорит с остальными.       - Вряд ли мироздание возьмет и выполнит твое желание. Попробуй наложить какое-нибудь заклинание на разум Влуамберта.       - Тогда заклинаю я Влуамберта на развязанный язык.       - Глаза у Влуамберта загораются осмыслением, и начинает он изрекать сказку. Инкуб и Упырь оборачиваются на него, смотрят, как на безумца, и возвращаются к своей беседе. Влуамберт продолжает рассказывать сказку чёрной белене, лесному дурману, радиоактивным облакам и распоротым птицам. Из глотки у него начинает вытекать кровь с ядом. Но это для него довольно нормальное состояние.       - Я, значит… это же Инкуб у нас целитель? Пусть Инкуб с ним поговорит. Заклинаю Инкуба на приязнь к Влуамберту.       - Речет Инкуб: «Влуамберт, возлюбленная моя, дай я тебя поцелую!»       Ответствует Влуамберт: «Право же, брат, в этом нет никакой надобности, я здоров. И боюсь я тебя: твой рот полон острых зубов».       - А если я наложу заклятие приязни на Влуамберта, он даст себя полечить?       - Заклятие не подействует, - хмыкнул клавишник. – Влуамберт и так испытывает к Инкубу приязнь. Они же половинчатые, они в связке работают. У них с этим изначально неплохо.       - У меня мана ограниченная?       - Нет, это твое врожденное свойство. Колдуй, сколько влезет.       - Тогда я накладываю приязнь на Упыря.       - Вспыхивает черный свет над плечом Упыря и выжигает твое заклинание. Давно отверг Упырь это чувство и хранит себя от него, потому что ненависть – вот настоящая сила.       - Вот оно как… - задумался Свен. – Нужно, чтобы Упырь с Влуамбертом поговорил. Нужно, чтобы Упырю стало интересно. Заклинаю я Упыря колодцем памяти.       - Вспомнил Упырь все пути, которыми он с Влуамбертом ходил. Вспомнил, как Влуамберт ему свечу гасил, червей в голову подсаживал, выпивал весь его яд и поганил его заунывные ночные песни органами церковными. Вспомнил – и как зацедит Влуамберту прямо в гнилую рану! Встал тогда Влуамберт – и врезал Упырю с ноги…       - Вы там подрались? – обеспокоенно перебил Силеноз. – В смысле, в реальной жизни – вы с Галдером подрались?       - Нет, ты что. Это метафора. Смотри, я подскажу: у них еще есть две чаши. В одной живая вода, в другой мертвая.       - И которая из них какая?..       - А вот этого никто не знает. Они ж одинаковые. Если пробовать чаши наугад, - рассудил Свен, - то наверняка придется пожертвовать кем-то из юнитов. Сразу возникает желание пожертвовать Влуамбертом, он бесполезен и действует вразрез с братьями, но это скорее его личное, Свеново, восприятие, а остальные демоны тоже не больно эффективны. С одной стороны, Мустис наверняка рассчитывает, что из игры вышвырнут его альтер-эго. С другой стороны, игровой мастер тут он, и как захочет, так сюжет и вывернет. Лучше все-таки Влуамбертом не рисковать, а то Мустис воспримет это как открытую неприязнь… Если исходить из принципа равенства и напоить каждого, то погибнуть могут все. Это, конечно, всего лишь игра, но тогда он не получит ключ к тому, что произошло… Тогда Шаграт или Галдер. Что с Шагратом – Свен, в принципе, знает, а Галдера нужно поберечь, о нём же ничего неизвестно.       - Заклинаю я Шаг… Инкуба на жажду.       - Принюхивается Инкуб к чашам и речет: «Смрад и гниль, а пить-то хочется! Пойду-ка я к тому терновнику, пусть даст мне цветочного сока!»       Говорит Влуамберт: «Если смрад и гниль, то мне это по вкусу».       Влуамберт отпивает из чаши – и это вода мертвая. Влуамберт умирает и тут же воскресает, потому что есть у него такое свойство: он всегда воскресает после самоубийства.       - Читер, - поддел Силеноз. Впрочем, ему нравилось, как Мустис обходится со смертью: раз в игре смерть иллюзорная, значит, ничего фатального с ребятами не случилось.       - Та ладно тебе, - возразил Мустис. – Я же говорил: он много всякого умеет, но в жизни ему это не помогает. Не очень-то полезный навык, на самом деле.       - Почему, может ведь пригодиться. Например, гонятся за тобой враги – ты самоубился, враги ушли, ты восстал.       - Да. Так оно обычно и используется. Поехали дальше.       Говорит Влуамберт: «Чувствую, будто снова я родился. Если мертвая вода такова, то какая же живая?»       Влуамберт выпивает живой воды и здоровье его восстанавливается.       Молвит тогда Упырь: «Выпью и я твоей дряни!»       Упырь выпивает мертвой воды и слепнет.       Говорит Влуамберт Инкубу: «Исцели брата нашего!»       А Упырь говорит: «Подите оба прочь!»       Ответствует тогда Инкуб: «Я демократ, как и завещал наш отец Сатана. Не могу я брата насиловать, если он того не хочет».       Говорит Влуамберт Упырю: «Выпей же воды живой».       Отвечает ему Упырь: «Не желаю я больше твоего брыжла – лучше выпью твоей крови!»       Бросается Упырь на Влуамберта, впивается ему в шею, глотает его крови – и Влуамберт сам становится Упырем.       Говорит Влуамберт: «Теперь мы подобны друг другу, и я тебя убью, чтобы ты воскрес. Мне это помогло – поможет и тебе!»       Тогда схватывается Упырь и бежит в лес, а Влуамберт настигает его и убивает, и возвращается Влуамберту его естественный облик.       Но Упырь не воскресает. Влуамберт копает яму под корнями, чтобы устроить ему достойное погребение, и находит там котёнка.       - Сложная метафора, - на языке у Свена на самом деле вертелось тревожное «что за бред». Может, пояснишь?       - Какая метафора? – удивился Эйвинд. – Тут всё буквально. Игра называется «Найди котенка», ты нашел котенка и выиграл. У меня есть для тебя приз. Под супермаркетом, который у Осло С, я заметил выводок красивых котиков. Хочешь, я тебе принесу котенка, пока их службы не забрали?       - Нахрена мне котик, Эйвинд? – вздохнул Силеноз. Надо как-то так спросить, на почти полном серьезе, чтобы он не заметил манипуляции, и чтобы тревоги не выдать. – Ты иногда такой прямой как двери, что даже милый. Может, ты и Галдера вправду убил?       Эйвинд уставился на него внимательно и как-то пораженно. Солнце еще не село полностью, в углах кухни залегли бурые тени, и белки у клавишника блестели, похожие на слепые бельма. Казалось, он не видит гитариста, а ковыряется у него в черепе каким-то шестым чувством.       - Ты правда так думаешь?.. Играй до конца. Кампания третья, она же последняя. Только ты и я. То есть он и я. То есть Инкуб и Влуамберт. Ты играешь за Инкуба.       - Летят Инкуб и Влуамберт на метлах в Берген. Летят они все выше и выше, поднимаются в термосферу, пересекают линию Кармана – а там уже плотность воздуха никакая, и невозможен аэродинамический полет. И мысль Чернокнижника, который неусыпно следит за братьями, уже не может их там засечь. Пустота вокруг кромешная, и не к чему прикоснуться, кроме как друг к другу. Полярные сияния играют вокруг вас, метеоры пролетают мимо пылающими головнями и исчезают далеко под ногами. Что тут будешь делать?       «Он хочет, чтобы Шаграт начал с ним взаимодействовать, и наверняка устроит подвох. Раз он единственный, кто остался в строю, то нужно действовать, как он».       - Посмотрю, что делает Влуамберт, как он летит.       - Влуамберт летит нормально, под углом два градуса к горизонту. На метле держится ровно. Влуамберт как Влуамберт, что его трогать?       Видишь – летит чайка, голова у нее человеческая, во рту она несет нефтяную звезду и орёт, и дым идет от выжженной слизистой.       - Я поймаю чайку.       - Чайку поймать не удается: она задевает тебя и улетает, а ты теряешь десять процентов здоровья.       Говорит Влуамберт: «Дать тебе зелье исцеления?»       - А я говорю: много ли у тебя зелий исцеления?       - Отвечает Влуамберт: «Смотря сколько пить. А то, что я хочу тебе дать – лететь за ним нужно».       - Тогда я поберегу зелья и исцелюсь попозже.       - Летит турбина. Наверное, оторвалась от какого-то самолета. Станешь ты её ловить?       - Да ну её, еще прибьет к херам. Лучше уклонюсь.       - Летит консерва с лютефиском…       Летит Босх на коньках задом наперед…       Летит стая использованных шприцов…       Летят чугунные воздушные шарики…       Летит чизбургер…       - Ловлю чизбургер.       - Чизбургер поймать не удается.       Летит огненное колесо…       - Тогда я спрошу у Влуамберта: а что мы, собственно, делаем?       - Влуамберт хочет тебе ответить, но ему в рот влетает звезда-полынь, и он начинает блевать кровью. Он теряет семьдесят процентов здоровья. Влуамберт отчаянно пытается к тебе обратиться – наверное, хочет, чтобы ты его полечил.       - А, ну да, я же могу лечить! Я лечу Влуамберта.       - Совершается акт…       - Какой акт? – недоуменно перебил Силеноз.       И тут Мустис страшно заржал во всю глотку, и от этого смеха в Свена похолодело в кишках.       - Трансцендентальный! И так четыре, нет, пять раз! Правда, весело? Я сам охуел, я теперь по гроб жизни буду по горло этим сыт! Правда, прикольно, Свен? А потом я забеременел! Шучу – у меня же матки нет! Как ты думаешь, плод может развиваться в печени, или это у меня эта, как её, лямблия?       «Он не шутит. Нет, такая мерзость не может быть правдой, он пытается меня деморализировать. Да, похоже на то. Он объяснять ничего не хочет, - осенило Свена, - просто пришел устроить мне моральный террор… воспользовавшись случаем… Запугать, убедить, что мне нужна помощь, и примазаться к кассе Димму – сбить бабла так, чтобы не остаться должником. Несет шизофазию – такой босховский калейдоскоп, на что-то я да должен клюнуть. Падальщик хренов… Нельзя ему поддаваться».       - Играем дальше, Эйвинд, - нарочито равнодушно бросил Свен. Он вовремя спохватился и спрятал ладони под стол – дрожащие и липкие от пота. – У меня времени мало, а я хочу разобраться. Совершился акт, что дальше?       - Дальше? – Эйвинд, скорее всего, откровенно издевался – иначе Свен не мог объяснить его истеричное веселье. – Дальше Влуамберт неудачно разворачивается, и Инкуб огребает метлой. За это Инкуб наносит Влуамберту удар, и захлебывается его кровью. Здоровья у обоих остается десять процентов.       Говорит Влуамберт: «Полечу за зельем исцеления».       И улетает. Ты остаешься один.       Летит железный сорокопуд…       Летит задолбанка…       Летит разбитый горшок…       Летит облепиховый ясень битвы…       Ничего не происходит. Ты так и будешь бездействовать?       - А что делать? – огрызнулся Свен. – Я жду Влуамберта.       - Влуамберт не вернется. Он очень спешит, но он попал в чёрную дыру и ветер мёртвых. Влуамберта больше нет, - Мустис вычеркнул рисунок со своим альтер-эго. – Ты остался один.       - Тогда я жду, пока не прилечу в Берген.       - Ты никогда не прилетишь. Точнее, ты уже над Бергеном, но ты так и будешь кружить целую вечность. Инкуб без Влуамберта ни на что не способен. Обратное тоже справедливо.       - И что делать?! – вспылил Свен. – Ты меня нарочно загоняешь в угол, и как я, по-твоему, должен играть?       - Посмотри на себя. Ты всё еще можешь что-то сделать. Я тебе советую заглянуть себе в карманы.       - Хорошо, я заглядываю в карман.       - Ты находишь таблетки.       - Это зелье исцеления?       - Ну, блин, - пожал плечами Мустис. – Таблетки – и таблетки.       - Я ем таблетку.       - Это яд. Ты умираешь. Однако ты не умираешь, потому что ты в связке с Влуамбертом, которого где-то носит по психоделическим кругам. Ты стал Инкубом Шрёдингера. Ты выиграл.       Эйвинд шумно вздохнул, с грохотом отодвинул табуретку и встал из-за стола. Потоком воздуха снесло пару почерканных листков, и Свен отрешенно наблюдал, как они планируют на пол. За окном в темно-сером небе загорелась голубая звезда – скорее, все-таки планета, Венера или Юпитер…       - Спасибо за игру, - сдавленно проронил Силеноз, - только знать бы, что я выиграл…       в этот раз он был буквален       - Вот твой приз! – ощерился клавишник. – Ни живой-ни мёртвый Влуамберт!       На языке у Свена вертелось «и что мне с тобой делать», но этого нельзя было озвучивать – не дай Сатана Мустис родит указание к действию. Только сейчас он понял, насколько затекло и онемело все тело – и насколько вообще человек неповоротлив. Краем глаза он видел, как Эйвинд пьет воду из крана, пьет долго и жадно, а потом плещет ею себе в лицо и на волосы. В кухне темно, но у него, наверное, вся рожа красная. А у самого-то? – Свен стер испарину со лба тыльной стороной ладони.       Что у него на уме, он какой-то ненормальный… Если вот так подвинуться, под рукой окажется выдвижная полка, можно будет схватить кухонный нож…       «Стоп, а сам ты не сошел с ума – идти с ножом на тихого безоружного шизика? А если он успеет выкрутить тебе руку – в ком окажется тот нож? Будешь, как Упырь из квеста, еще бы знать, насколько это была метафора».       - Я сказал всю правду, - голос у Эйвинда был совершенно севший. – Галдер мёртв, я его убил. Шаграт умер. Мне очень жаль и за то, и за другое. Думаю, по мне заметно, что мне жаль. А если не заметно, то я скала, монолит, ох, блядь, порою сам с себя хуею.       Свен хотел было возразить – но не стал. Казалось, в руках и ногах вместо крови плывет холодная слизь. Либо у Мустиса более новые сведения, чем у него, либо он дезинформирован, и тогда Том тоже под вопросом… по крайней мере… есть шансы. Не стоит ему ничего говорить, лучше пусть думает то, что думает.       Попасть в кабинет, там пистолет на пружине, позвонить в полицию…       Силеноз подорвался на ноги – и столкнулся с клавишником лицом к лицу. В животе у него все вздернулось, обмякло, Мустис положил ему руки на плечи, усадил на табуретку и ласково говорил, как сквозь туман, говорил долго и настойчиво, а лицо у него было доброе-доброе.       - Ты, главное, не переживай. На Тома я вышел, у него всё хорошо, он избавился от ненавистного потроха. А Стиана нет ни среди живых, ни среди мертвых – я это чувствую, и ты это чувствуешь. Он в каком-то квантово запутанном состоянии. Мы не должны сейчас его детерминировать, а должны поехать в Берген, стать с ним одной системой и поднять из мёртвых. Я в Бергене был, но сбежал, прости, что прошу тебя разгребать мои косяки, но ты мне нужен, меня могут повязать, а у тебя была клиническая, ты знаешь о смерти больше, чем я. Вставай, Свен, вставай и поедем.       - Куда?.. Сейчас?.. – слабо запротестовал Свен. – На ночь глядя? - Мы и так долго тянули. Ты не переживай, ночь – наше царство, всё будет хорошо…       Кажется, Свена только что погладили по голове.       - Я не смогу вести машину, - признался Силеноз.       не выказывай перед ним слабости       И тут же солгал:       - Я сегодня пиво пил.       - Ничего, я поведу машину. У меня нет с собой прав, но я буду осторожен, нас никто не остановит.       Свен хотел было сказать, что ему надо обуться, но понял, что он так и не успел снять ботинки, и смог только попросить почти умоляюще:       - Дай я хоть телефон в куртке возьму.       Он думал, что Эйвинд возразит, закрутит гайки по всем фронтам, что он, Свен, кто-то вроде заложника у своего бывшего клавишника, - но тот кивнул, а потом они стояли на крыльце под навесом, Свен сжимал телефон в скользкой руке, из темноты пахло топленым молоком и скошенной травой, а на круглом жёлтом фонаре висел клок белой паутины. Свен сказал, что хочет курить, - сказал, чтобы потянуть время, потому что курить он бросил, - а Эйвинд ответил, что тоже хочет курить, просто не хотел его этим напрягать, и они пошли к автомату за сигаретами. Мысли в голове мельтешили как искры над костром, недолговечные и жгучие – Силеноз понимал, что за это время он должен придумать, как отмазаться, иначе всё пропало.       И, кажется, придумал. Когда они вернулись, покурили, а потом еще покурили, а потом Свен еще покурил (ему уже блевать хотелось от этого клятого курева), и собрались все-таки заводить машину – Свен под предлогом осмотра выкрутил свечу зажигания. Машина не заводилась – еще бы она завелась! – и Свен снова и снова лез под капот и разводил руками, а Мустис порывался ему помогать, не выдержал, оттолкнул Свена, влез по локоть в смазку – и обнаружил неисправность. Свен допускал, что Мустис захочет дать ему монтировкой по голове, и готов был искать пятого угла, но Мустис только вытребовал запасную свечу (у Свена уже духу не хватало говорить, что нету – ведь найдет). И заметил:       - Ты у себя перед носом не видишь – думаешь, это шуточки? У тебя ночная слепота в начальной стадии. Ешь больше витамина А – печенку там, молочное, если ты его переносишь. Телефон взял? Сигареты взял? Поехали.       Черту города пересекли молча. Деревья на темной обочине сливались в сплошную дремучую стену, с земли поднимался густой туман, и в этом тумане проплывали зеленоватые огни придорожных фонарей – совсем призрачные, неверные, замогильные, что твои буйки в сером море мертвых.       Эйвинд заговорил первым.       - Всё будет хорошо. Мы все сделаем, и я больше не встану у вас на пути. Вы меня больше не увидите.       - На острова уедешь? – Свен хотел улыбнуться, но губы его задрожали, угол рта дернулся, и смешок получился запоздалый и бездушный. Такое впечатление, что вместо души у него осталось пустое, саднящее, высосанное место. Наверное, пропавшие друзья когда-то занимали в ней значительную часть.       - Да. Заполярные.       «Он так прикипает взглядом к трассе, что на полдороге смертельно вымотается. Придется сделать привал, и тогда, - мелькнула предательская мысль, засосало под ложечкой, - тогда я смогу сбежать. Да, он не амбидекстр, ему сложно – пытается держать левую руку на руле, но у него там пальцы не полностью сгибаются, он с ней осторожничает, видно, она у него болит».       Рукав Эйвиндова свитера сдвинулся, и Свен заметил что-то бурое у него на запястье.       не пялься на него       не спрашивай       Внутри у Свена неприятно повело. Дыханье сперло, и он судорожно глотнул воздух.       не твое дело       - Эйвинд, что у тебя с рукой?       - Пытался выпилиться, - просто ответил Мустис. – Не получилось. Я же Влуамберт, а Влуамберт воскресает после самоубийства. Я еще много чего умею – например, блевать на два метра, Вортекс заценил. Хочешь, радио включу?       У Силеноза выпало из памяти, согласился ли он – но, наверное, да, потому что он слышал сначала эмбиент, похожий на космические сигналы о помощи, потом было что-то заунывное, словно ветер свистит в развалинах брошенных домов, и еще там что-то чавкало и скрежетало, чавкало черными челюстями и скрежетало так, что красные искры из глаз. А потом музыка стала ритмичной, и это было хуже всего, потому что сердце его стало заполошно колотиться ей в такт.       - Хуевая музыка, правда? – участливо спросил Эйвинд. – Она вся хуевая, вся несовместимая с жизнью. Я выключу.       он заметил, что со мной?       Запала тишина. Они свернули с трассы на объездную дорогу – густой лес нависал над самой обочиной, фонари стояли реже, и казалось, они едут в глубоком рву. Свен тоскливо и с надеждой вглядывался за окно. Изредка пролетали огни фар, мелькнул дорожный пост – «ты же так спешишь в Берген, хоть бы превысил скорость, чтобы остановили, а хрен там»… В оконную щель забивал свежий ветер, пыхло мхом и сыростью.       А тут у них – какой-то душный, скорбный, червивый дурдом…       - Еще скажу, чтобы не забыть, - снова заговорил Эйвинд. – Когда будем в Бергене – если сможешь – достань у них назад мои документы и карточки. Я их забыл в том номере. Это не обязательно, просто вдруг ты сможешь. Мне ведь нельзя появляться в публичных местах, меня ищут. А мне нужно иногда есть.       И у Силеноза щелкнуло в голове:       его же менты ищут       troubles with the law, troubles with the law, I had it coming       А они сейчас едут в одной машине решать какие-то мутные Мустисовы дела. И ему, Свену, добропорядочному гражданину, светят очень большие проблемы с законом ни за хрен ни про хрен. Это если еще шизомаэстро (его не завалит) ему ничего не сделает.       надо валить       Свен осторожно полез в карман за телефоном – отписать бы втихую кому надо, пока он не смотрит…       - Не стоит звонить, - произнес Эйвинд, даже не глянув в его сторону.       Гах.       Гитарист медленно опустил руку на сиденье, разжал пальцы и уронил телефон. Экран был весь в мокрых разводах. Внутри давил тугой ком – Свена не тошнило, но хотелось выблевать клубок своих нервов и мыслей. «Он меня не отпустит».       живым       - Тут связь плохая, - пояснил клавишник. – Позвонишь ближе к населенному пункту.       Силеноз смял в ладонях штанины, вытирая пот.       И – он сам не ожидал от себя такой решимости – произнес самими губами:       - Возвращайся.       - Что? – не понял Мустис.       - Мы возвращаемся, - глухо повторил Свен. – Я не еду с тобой в Берген.       - А я еду с тобой в Берген, - тихо ответил Эйвинд.       - Останови машину. Я выйду. Я никуда с тобой не поеду.       Мустис только стиснул зубы. Свен заметил, как напряглись жилы у него на руке, как впились ногти в обшивку руля, оставляя следы. В другой раз он сказал бы: мол, не порть мне имущество, и странно, что в такой момент он еще может об этом думать.       - Стиан мёртв, и ты это знаешь, Эйвинд. Стиан…       - Заткнись! – вскрикнул клавишник и дернулся, словно от боли. – Не поминай его имя всуе! Ты призываешь коллапс волновой функции! Давай, скажи уже, что я не в своем уме, и у меня синдром отрицания!       Гах.       он съехал с катушек       «Интересно, если я захочу выпрыгнуть на ходу, он затормозит?»       Гах.       В глазах поплыл розовый туман. Силеноз сбросил ремень безопасности и всем телом кинулся на дверцу, вслепую нащупал рычаг, рванул – дверца не поддалась.       Мустис нажал кнопку блокировки.       Свен захрипел, обмяк и бессильно сполз в кресле. Что-то тяжелое застряло в груди, булькало, причиняло боль и не давало дышать.       Кот Эрвина Шрёдингера жив и мертв одновременно.       - Свен, ну не молчи ты! – теперь его умолял кто-то растерянный и жалкий, но Свен знал, что под этим красивым блаженным лицом – мёртвый череп, а в нем сидит расчетливый дьявол. – Как ты можешь со мной так поступать? Они меня бросили, они умерли – и ты тоже хочешь умереть?       Гах. Гах.       Герр Эйвинд Шрёдингер убьёт тебя, как кота в ящике, живой Силеноз       Гах. Гах. Гах. Гах.       мертвый Силеноз       Что было дальше – Свен понимал смутно. Он поднимал свое тело, чтобы изречь камень, на котором было высечено, как будет умирать Влуамберт, долго и мучительно, и на какие объекты он будет разобран – но глотка его тонко заскулила, и он обрушил свою ярость       обрушился на уютное эластичное тело, и пытался заехать локтем туда, где мягче всего, и намертво вцепился в руки пианиста, раздирая шрамы на белых запястьях. Их швырнуло, и Свен, кажется, немного сблюнул, в животе резало – туда упиралось острое колено водителя – и хрипел асфальт, Земля вращалась всё медленней и остановилась.       Он лежал на спине в чём-то мягком, а вокруг пульсировала багровая утроба. Тук. Тук-тук. Тук-тук. И кричало рядом живое страждущее существо, а ему было тихо и бессильно.       - …ебанулся?! А если бы я потерял управление?       Хлопнула дверь. Справа повеяло холодом и свежестью, Силеноз повернул голову: Мустис уже вышел наружу и открыл ему дверцу. Снаружи, на дороге, висела ночь, в машине горел сонный свет – под такой только куда-то ехать и изредка заглядывать в журнал о загадках цивилизации, посмеиваясь над антинаучной ересью.       - Выходи. Я тебя не держу. Сатана говорит: не ограничивай ничью волю.       Свен начал выползать из машины. Руки-ноги топорные, нечуткие, как костыли. Хотелось плакать, но во рту и глазах было сухо.       Он не боялся. Он уже ничего не боялся.       - Вегетативный криз, - сказал Эйвинд. – Осторожно, не упади. Дай руку. Ты меня слышишь?       Свен боялся только бледной костлявой руки, протянутой ему из смоляного болота.       И он рванул наутек вдоль дороги.       Эйвинд смотрел ему вслед. Мироздание коллапсировало. Проваливалось в подпол мнимобытия***: неопределенность, смута и всеобщее заживогниение.       за что он со мной так?       почему он не хочет нам помочь?       «Я всё знаю и чувствую. Я многое умею. Но ровным счётом ничего сам не могу».       Сатана говорит: не ограничивай ничью волю       почему я ограничиваю свою волю?       «Я не вправе его держать, но я вправе дальше с ним говорить».       Посмотрел на свои ноги: ботинки растресканы на сгибе стопы, длинные берцовые кости       слышь, сгоняй за пивом, ты быстрый!       давайте пошлем малого – у него ноги самые длинные       «Я могу бежать. Я его догоню».       И он побежал.       С сердцем Свен никогда не дружил. Своевольная, болезненно чувствительная мышца, похожая скорей на потрох – на что она нужна, кроме как оторвать от нее кусок и кому-то подарить? Зачем её развивать, зачем упражняться в беге, если можно поддерживать тушку на достаточном для жизнедеятельности уровне, а после смерти откроются перспективы поинтересней? Другое дело – мозг, душа…       Но к смерти прямо сейчас он был не готов.       Ад сам пришел за ним, и ад начался с сердца.       Ад – это место, где жжёт огонь, но нет кислорода.       Ноги стали ватными, и Свен словно завис в смоляном потоке – а мимо летел стремительный, равнодушный мир.       помогите, меня хотят убить       Летит заблудшая душа с барахлящим глушителем.       Летит джип, а в нём черти пляшут сарабанду.       Свен хотел позвать на помощь, но крик застрял в высохшем горле, в голову хлынула горячая черная кровь, и перед глазами взорвалось багровое пятно.       Он слышал тяжелое, но мерное дыхание – и это было не его дыхание, потому что его легкие уже спеклись и разучились дышать.       Огонь разгорался ярче, настигал сзади, шёл переливами – по дороге растекался свет приближающихся фар. Дыхание всё громче –       летит Влуамберт, и мне тоже нужно взлететь       Свен метнулся на проезжую часть, и был надсадный механический визг и удар, и он взлетел, действительно взлетел, и тело его превратилось в боль и хруст, а в голове пронеслась свободная, почти радостная мысль:       ну все, Влуамберт, ты уволен!       - Не надо бояться, - Эйвинд встал на колени в метрах двух от лежащего собрата. – Я же говорил…       Когда Свена задело бампером, Мустис был так близко, что его ослепило светом от фар, и перед глазами до сих пор плясали кольца и искры. Еще немного – он бы успел схватить товарища за плечо.       руки прочь       я тебе не друг и никогда им не был, - говорил Стиан       ты ему не поможешь       ты все делаешь только хуже       Визг и скрежет тормозов стих, оставив по себе негромкий утробный рокот незаглушенного двигателя.       - Видишь – к нам человек бежит, он меня сейчас убъет, а я же не боюсь…       Но Свен перевалился с бока на живот и попытался приподняться на локтях – тяжело, но уверенно, не издав ни хрипа, ни стона. У него все локти содраны, и он наверняка переломан, но вряд ли так страшно. Облегчение выдалось какое-то символическое, неосязаемое – клавишник чувствовал себя так, будто его душу укатали карьерным самосвалом. Вытянули наружу, как беззащитную улитку, и из любопытства изнасиловали наждачкой. А он кровоточил, улыбался и делал вид, что так и надо.       ему помогут       помоги себе       Тогда Эйвинд вскочил, перемахнул через тросы на обочину, и его поглотила такая чистая тьма, какой он не знавал никогда прежде.