Если кто-то...

Если кто-то звал кого-то вечером во ржи сотней призрачных названий и чужих имён, если Атлантида глаза тонет в синей лжи, и дрожишь ты, будто в бурю ярко-алый клён... Если в юности коснулась вязь седин главы, лоск сияний голливудских тянет за предел, если в сердце вне-телесном разойдутся швы, вспомни, вспомни до рассвета то, чем быть хотел. Белой маской, серой стужей, серебром снегов. Губы не запачкать мёдом пусто-ярких фраз. Волком, воющим на солнце в острие веков. В мишуре пустых и плоских в вечность видеть лаз. Космы по ветру раскинуть и пуститься в путь. Деревянный старый домик, дверь обвита мхом... Там, где небо полнозвёздно шепчет: "Просто будь", среди зрячих и незрячих, твой удел в другом. Идти дальше и быстрее, а потом - взлететь, перервав цепочку нервов, спать на полу-дне. И сорвав хрипящий голос, сердцем вдруг запеть... И умчаться жёлтой пеной на речной волне. Собирать ракушки-звёзды с серого песка и кукушкой пёстро-чёрствой в тени лет смотреть. До последнего (не)вздоха, резкого броска и попытки с небоскрёба в облака взлететь. Теребить края футболки, улыбаться так, что вишнёвым обольются божии глаза, что вдали посредством молний обратится в знак, кара маленькой Жюстины - летняя гроза. И в ладонь ложится флейта, дерево тепло: заиграй, и заструятся крысы за тобой. Ты - почти посланник Ада, ищущее зло, так же как для центра стада и любой другой. Так поправь, поправь на пальцах серебро колец. Пункт конечный, помни - пропасть, пропасть рыжей ржи. На земле тогда людской ты скверный был жилец, но детей счастливый танец с краю, у межи остановят в шрамах руки. Взгляд - икринок хруст. Пусть так будет, над землёю канюком кружи. Всё равно. Твой взгляд настолько непомерно пуст, что детей ловить у края пропасти из ржи призван был. Храня последний на губах секрет, что тебя на самом деле в мире Хорса нет.