Ненавидь

Этот короткий разговор, если произошедшее, конечно, можно назвать разговором, состоялся очень давно — ещё до восстания Пугачёва, до моей женитьбы и прочих сопутствующих тому событий. Мы втроём – я, Швабрин и Маша стояли в комнате. Я держу в памяти развернувшуюся тогда сцену вплоть до мельчайших деталей, однако не могу сказать, какие обстоятельства предшествовали ей, даже не помню, как мы в этой самой комнате оказались. Помню только, что незадолго до этого Швабрин опять показал себя с неприглядной стороны, чем-то оскорбив Машу, которая с трудом сдерживала слёзы, закрывая лицо руками. Глядя на плачущую девушку, я не мог совладать с гневом. — Извинитесь немедленно, — как можно холоднее приказал я. Губы Швабрина искривились в подобии улыбки. — Да я ведь пошутил, и только, — отозвался он лениво, хотя его голос едва ли не подрагивал от напряжения. — Пошутили! — вспыхнула вдруг Маша. — Это вы так пошутили-то? Ненавижу вас!.. И выбежала прочь прежде, чем я успел что-то сделать; меня ошеломил такой надрыв с её стороны, потому что чего-чего, а самообладания в обычное время ей было не занимать. Швабрин тоже был поражён, но оправился первым. — Вы, полагаю, тоже меня ненавидите? — спросил он, и, честно признаться, я был застан врасплох этим откровенным вопросом. — Должен заметить, что вы делаете для этого всё возможное, — нашёлся с ответом я, и Швабрин кивнул очень сосредоточенно – так, как кивают люди, у которых всё идёт по плану. Этот короткий кивок одновременно заинтересовал и возмутил меня. — Но зачем вы… всё это… кто знает, я мог бы и полюбить вас, — пролепетал я растеряно, и мой собеседник мрачно глянул на меня исподлобья; в этом взгляде больше не было ядовитой насмешки, только досада и что-то, напоминающее укор. Мне чудилось, что последнее сказанное мной слово эхом отдавалось от стен. Проклятая двусмысленность. Конечно, я имел в виду совершенно не то, что по отношению, например, к той же Маше. — Не могли бы, — передразнил меня Швабрин, но неуклюже, как будто устало. Я открыл было рот, чтобы объяснить истинное значение своей фразы, но он предостерегающе поднял ладонь, и тогда впервые за трусоватым и не слишком благородным образом обнаружилась сила, заставившая меня подчиниться. — А друзьями я и сам не хочу быть с вами, — продолжил он, чеканя каждое слово. — Ненавидьте меня, Гринев. И вышел, оставляя меня одного. С тех пор каждый раз, видя Швабрина, как будто нарочно нарушавшего все законы офицерской чести, я мысленно возвращался к тому дню и думал о том, возможно ли это: чтобы он ломал свою гордость да и саму жизнь намеренно, служа единственной цели — заставить меня ненавидеть его. Жутко и дико, да и, скорее всего, неправда, и всё-таки каждый раз я чувствовал стыд, словно отчасти был виноват в его поступках. И каждый раз заставлял себя думать, что вины моей в этом нет ни на грош.