Шаги миссис Бонни Грэйп.

Я не всегда была толстой и некрасивой. В молодости я даже заняла первое место на конкурсе красоты, теперь же, вся красота была погребена под центнером сплошного жира. Я не буду говорить о своем якобы богатом внутреннем мире . Это не так. Вот уже несколько лет я не выходила на улицу, меня не интересовали окружающие проблемы. Вся моя жизнь состояла лишь из ежедневного употребления огромного количества еды, что готовили мне дети, и просиживания на диване. Я не поднималась в спальню уже более шести лет. Казалось, что я стала с диваном единым целым. Что я потеряла при такой жизни – друзей, работу, уважение окружающих, свою живость и красоту, острый ум. Что приобрела – ожирение, постоянную тяжесть, скорее моральную, чем физическую, нервное расстройство. Вы, наверняка подумаете: « О, как можно так жить! Это же деградация!» - и вы будете правы и одновременно не правы. У меня четверо замечательных детей, которые любят меня и заботятся обо мне. Я знаю, что они стыдятся такой матери, но все же не бросают меня. Когда я потеряла мужа, я думала, что не смогу продолжать жить без него. Но еще большим потрясением стало для меня осознание того, что он умер задолго до того, как повесился. Умер морально. Это была пустая оболочка, влачившая свое бессмысленное существование. Ему было абсолютно все равно на меня, детей, у него даже не было любовницы! Сначала я озлобилась на детей, считая их виноватыми в смерти мужа, но потом просто завидовала их молодости, энергии и стремлению к жизни. Мой маленький Арни. Мой любимый Арни. К моему стыду, я, наверное, любила его больше остальных. Возможно, дело было в его болезни и умственной неполноценности. А может, я боялась, что он может умереть в любую секунду, как пророчили врачи, и хотела, чтобы он, умирая, помнил только хорошее и не был так равнодушен, как муж. Я так боялась за него, что пеклась о нем больше, чем о ком-либо другом и даже, чем о себе. Я знала, что Гилберт, молодой, рвущийся на свободу, был вынужден следить за больным братом, но никак не облегчала его участи, а только кричала, если мой Арни опять взбирался на водонапорную башню. Я знала, что Эми, умная и красивая девушка, может никогда не выйти замуж, так как она следила за мной и всем, что творилось в доме. Но я ни сколько не облегчала ее участи, а только кричала, если она не вовремя подавала обед. Я знала, что моя младшенькая Хелен, симпатичная и пылкая в силу своего возраста девочка, стыдится своей матери, больного брата, неудачливой сестры, бездарного второго брата и равнодушного отца-самоубийцы. Но я нисколько не облегчала ее участи и начинала истерику при первых приступах расстройства, что слышали все соседи. Мой маленький Арни. Мой любимый Арни. У меня была сильнейшая паника, когда моего малыша забрали в полицейский участок. Он в очередной раз полез на башню, но Гилберту не удалось договориться с полицейскими. Больше всего я боялась, что мой мальчик может умереть в этих ужасных холодных серых стенах за стальной решеткой. Я боролась с чувством страха – выйти на улицу и потерять сына. С каким трудом я дошла до машины и, тем более, села в нее. Я не знаю, что на меня нашло, наверное, очередной приступ истерики. Я не могла успокоиться, пока в участке мне не отдали моего маленького Арни. Все вокруг не было важным, я лишь чувствовала, как малыш обнимает меня своими худенькими ручками за мою обвисшую жирную шею. Как и ожидалось, вокруг участка собрался народ. Еще бы, поглазеть на такое убожество, как я, выползет из своей норы даже безногий полоумный старик. Не надо быть гением, чтобы заметить косые взгляды джентльменов, осуждающие кивки дам, насмешливые тычки пальцами несносных детей. В этот момент мне показалось, как далека я от этого общества, словно прошло не семь лет, а несколько веков. Самое ужасное было то, что я почувствовала, что могла бы быть такой же, вежливо-осуждающей снаружи и внутри испытывающей отвращение к той, какой сейчас была я. Молодые мамы, нервно отворачивающие своих неугомонных детей, которые некультурно тыкали пальцем и, не стесняясь, смеялись надо мной. Проходя к машине, поддерживаемая моими детками, я кожей ощущала каждый презрительный взгляд в мою сторону. -Так вот почему она ходит с палкой! – злой мальчишеский смех дошел до меня, словно издалека. Все посторонние звуки я сейчас воспринимала, будто через толстый слой ваты. Действительно, опираясь на палку, я с трудом дошла до машины. Где-то глубоко в сознании промелькнула мысль, неужели эти люди настолько злы, что могут так открыто смеяться в лицо человеку, не зная причин его физической ущербности? Я чувствовала, что уже умираю. Чувствовала это еще раньше. Несмотря на мои припадки, я отчетливо понимала, что происходит с моими детьми. Я понимала, что не могу вечно их удерживать около себя и только сломаю им жизнь. На место эгоизму пришло горькое смирение. Но еще рано было умирать. Я не могла покинуть этот мир, как окончательно конченый человек, превратившийся в бессмысленную шарообразную массу. Я не могла предать память любимого мужа, которого давно простила. Последние шаги. Шаги к смерти. Они жалобным скрипом отдавались в ушах, как скрипят старые ступеньки. Толстая рука крепко обхватывает перила, сжимая их так, что они лишь сдавленно трещат, но выдерживают. Я спиной чувствую ошеломленные взгляды детей, но все же упорно поднимаюсь к цели. И вот я устало опускаюсь на кровать, милые Хелен и Эми помогают мне. Они оставляют меня одну, чтобы я отдохнула. Я отдохну, но мне хочется в последний раз увидеть моего маленького Арни. Кто бы мог подумать, но этот больной малыш смог пережить отца и меня. На какое-то мгновение я чувствую, что вдруг освободилась от этой треклятой жирной оболочки, что я снова прекрасна, подвижна и легка, а сознание снова чисто и трезво как в годы моей юности. Мой маленький Арни, теперь я жду тебя на небесах.