Коронованный наемник

Трудно судить, о чем думал в те минуты Сармагат, а тем паче, что он чувствовал. Но после слов коменданта орк невозмутимо спешился и скрестил руки на груди: - Я слушаю тебя, эльф. Сарн шагнул ближе к краю башни, и Камрин, опираясь на его руку, последовала за ним. - Итак, Сармагат. Мои условия просты. Но прежде, чем я озвучу их, я хочу тебе напомнить: я эльф и мню себя не лишенным принципов и чести, но я комендант, а потому ответственность за тысячи жизней может перевесить мои личные убеждения. Сделав короткую паузу, лихолесец снова негромко звякнул кандалами: - Не тревожься об этом. Это лишь предосторожность. А сейчас мое первое условие. До утра твои легионы должны покинуть окрестности столицы, как было тобой обещано в качестве уплаты за исцеление Тугхаш. Я подчеркиваю – ты не только снимаешь осаду, но и прекращаешь какие бы то ни было военные действия против самого Ирин-Таура и пребывающих в нем эльфов. В случае твоего отказа от своей клятвы, я обещаю, что не причиню Тугхаш умышленного вреда. Но, как комендант, всегда буду на передовых позициях, а Тугхаш будет по-прежнему скована со мной. Кто знает, что случится с нею под обстрелом? Помни, что если я буду убит – что вполне возможно – от моего тела ей тоже будет нелегко освободиться, а это сделает ее крайне уязвимой. Сармагат молчал несколько секунд, видимо, обдумывая слова Сарна и ища в них детали, которые впоследствии могут быть истолкованы двояко и не в его пользу. Потом медленно кивнул: - Согласен. - Прекрасно. Условие второе. Я готов вернуть тебе Тугхаш, живую и невредимую. Ты можешь выкупить ее свободу. Цена – содержащийся у тебя в плену главарь мятежников рыцарь Йолаф. Ты должен доставить его в Тон-Гарт. Ему надлежит войти в ворота на собственных ногах. Его здоровье должно гарантировать, что он сможет снова вернуться к службе в командирском чине. Это я говорю на тот случай, если ты вздумаешь для острастки отрубить ему кисть руки или что-нибудь в этом же духе. Он войдет в наружные ворота. Тугхаш выйдет из внутренних. Она встретится с Йолафом на мосту, убедится в его здравии, и они оба вернутся в город. Лицо орка было почти скрыто тьмой, и Сарн не увидел, как губы Сармагата тронула улыбка. После очередной недолгой паузы послышался ответ: - Продолжай, я слушаю. - Тем лучше. И условие третье. Эльфийский отряд покидает Ирин-Таур, не встречая с твоей стороны никаких препон. Лихолесские эльфы и твоя армия расстаются на положении устойчивого нейтралитета. Тугхаш будет сопровождать нас, как гарантия твоих обязательств. У переправы через реку мы распрощаемся с леди, и она вольна будет вернуться к тебе. Со своей стороны я также принимаю на себя полную ответственность за ее безопасность и благополучие на все время до нашего ухода из княжества. И учти, вождь. Не лги себе. Ты можешь счесть мои условия блефом, ибо я все равно не подниму оружия на женщину. Это так. Но не забудь: мне необязательно ее убивать, мне достаточно держать ее за руку. Угрожая мне, ты угрожаешь и ей. А если ты нарушишь условия – мне тоже нет нужды вредить Тугхаш. Мне достаточно увезти ее из княжества. И ты никогда не увидишь ее, Сармагат. На сей раз Сармагат молчал несколько минут, и комендант почти физически ощущал, как тот напряженно перебирает каждое сказанное слово, ищет подвохи и прикидывает слабые места. Но наконец, вождь вскинул голову, и Сарн заметил, как отблеск факела быстрыми огненными змейками скользнул по двойному гребню шлема. - Я согласен, эльф, - коротко и твердо отозвался Сармагат. - Я надеялся на твое благоразумие и верность слову, вождь, - проговорил комендант, - и хочу верить, что не ошибся в них. В доказательство моей готовности покончить дело миром, я кое-что добавлю. Сарн негромко свистнул, и двое эльфов подтащили к краю стены темную фигуру со связанными за спиной руками. Комендант приблизил факел к лицу пленного, и Сармагат увидел Таргиса. На его скуле багровел кровоподтек, запекшаяся кровь полосой пересекала щеку, словно сочилась из разбитого носа лежащего на полу человека. - Ты узнаешь своего вассала? – спокойно вопросил лихолесец, - ему не повезло. Он настиг посыльного, везшего нечто, похищенное у тебя Йолафом. Этот посыльный, к слову, оказался нечист на руку. Он затеял присвоить эту весьма ценную вещь и покинуть вместе с ней княжество. Таргис догнал его, убил и уже собрался было в обратный путь. Но, увы, его перехватили. Сам знаешь, в лесах неспокойно. Не скрою, мне до смерти хочется его казнить. Но уж очень ценный подарок он невольно принес с собой. А потому я пощажу его, я сам вассал и умею уважать чужую преданность и чувство долга. И потому, Сармагат… последний пункт нашего соглашения, - Сарн слегка повысил голос, - это не условие, скорее мой личный жест. Если известная тебе юная особа, недужная тяжкой хворью, будет исцелена, а также будет исцелен мой командир принц Леголас, то там же у переправы я верну тебе твоего вассала, и принадлежащая тебе вещь будет при нем. Договорив, Сарн сделал неуловимое движение рукой, словно машинально призывая всех к полной тишине. В ответ из уже совсем сгустившейся ночной тьмы, лишь поблескивавшей частями доспехов, раздался спокойный голос: - Я нахожу твои условия разумными. Считай, что мы договорились, комендант. Не забывай о своих обязательствах. Еле различимый в темноте варг бесшумно покинул поляну, и Сарн ощутил, как Камрин перевела дыхание и тяжелее оперлась на его локоть. Сзади подошел Эртуил и звучно хлопнул коменданта по плечу: - Брат, да тебе не занимать гонору! Расставил все по местам, словно трактирщику ужин заказал, а вождь этот прочей орочьей швали не чета. Я орков бояться с малолетства отучен, а не стыжусь признаться, перед этим мне враз муторно делается. Сарн обернулся к десятнику, и тот увидел, что в карих глазах коменданта замерло взволнованное напряжение. - Погоди, друг, я провожу княжну, ей нужен отдых. А нам предстоит многое обсудить. Эртуил кивнул, отступая к лестнице. Сарн окликнул конвоиров Таргиса: - Уведите пленного. Сам же повел Камрин к спуску с башни. Когда Таргиса проводили мимо, он слегка придержал пленника за плечо: - Ты не серчай, что я тебя так разукрасил. Лекаря прислать? Но Таргис широко ухмыльнулся в ответ: - Не хлопочи, дивный, заживет и без костоправов. Да, и спасибо тебе, что все эдак вывернул. Я-то сам следы читать умею, как вы, эльфы, книги свои мудреные, а вот врать складно не горазд. Особенно господину. Все кажется, что он меня насквозь видит, и язык сам собой отнимается. Варгера увели, а Сарн молча двинулся вниз по ступенькам. В опочивальне княжны эльф вынул ключ и снял кандалы. Камрин тяжело опустилась в кресло – она все еще была слаба. Лихолесец мягко коснулся девичьего плеча: - Мне неловко оттого, что пришлось так откровенно сделать вас орудием шантажа. Простите меня. Я обещаю, что все сделаю для вашей защиты. Но самозванка лишь пожала плечами: - У вас не было выбора, Сарн. Кроме того, я слишком долго играю в эту игру, чтоб принимать близко к сердцу названия. Признаться, мне на свой лад льстит, как много вы смогли отторговать за мою довольно бесполезную шею. В этих словах прозвучала нарочитая небрежность, граничащая с бравадой, но Сарн не услышал в них ни тени горечи. И готов был поклясться, что, сколько бы ни насмешничала отчаянная авантюристка Тугхаш над «бесполезной шеей», ей было важно знать, как дорога ее жизнь Сармагату. Но вслух эльф лишь ровно спросил: - Когда вы сможете сесть в седло, как вам кажется? Камрин слегка нахмурилась: - Завтра. Нельзя мешкать, мне впервые за много месяцев кажется, что эта карусель может закончиться, и даже что-то, наконец, пойдет на лад. - Вы еще не оправились от ран. - Я иду не на войну, - отрезала Камрин, - а усидеть в седле я могу и в худшем состоянии. Не тревожьтесь обо мне, комендант. Сарн молча поклонился, поймав решительный и слегка испуганный взгляд, и ретировался, оставив княжну наедине с ее мыслями. *** Трапеза подходила к концу, но в гроте было на удивление тихо, лишь кружки лаконично постукивали о грубо оструганные доски столешниц, кто-то вполголоса невыразительно бранился, обжегшись лепешкой, да Гослин хмуро грохотал в печи кочергой. Эльфы плотной группой сидели за общим столом. Алорн, сбросив с плеч опостылевший груз вины, выглядел совершенно спокойным и с аппетитом приканчивал простецкий хлеб. Вериам также напускал на себя невозмутимость, но подрагивавшие брови и сжатые челюсти выдавали напряжение. Он чувствовал себя не в своей тарелке за этим чужим столом, на каждый взгляд отвечал столь же пристальным взглядом, словно ища тень насмешки или пренебрежения. Амауро так глубоко ушел в какие-то потаенные раздумья, что не замечал, как машинально размазывает по щеке золу перепачканными пальцами. Тишина была похожа на бычий пузырь, постепенно взбухающий на кувшине с брагой. Неуютная, напряженная, она вдавливалась в нервы, как перетянутый оружейный ремень больно вдавливается в плечо. И наконец, кто-то оглушительно грянул кружкой о стол, вскакивая. - Все, хватит! – рявкнул возмутитель фальшивого спокойствия, высокий молодой рыцарь в устрашающего вида кожаном камзоле с латными пластинами, - какого Моргота происходит? Леннарт, ты у нас костоправ, так скажи, какую такую болезнь ты у нас всех разом заприметил, что сообща стал за олухов почитать? Лекарь спокойно поднял голову: - Ты чего взбеленился, Холгер? – не повышая голоса, спросил он, и рыцарь смущенно и досадливо сдвинул брови: - Да ты смеешься что ли, Леннарт? – проговорил он уже тише, - прошлой ночью тут будто Мандос именины справлял, а толком никто ничего не знает. Нам в Тон-Гарт пора, а мы тут сидим! С караула вернулся – говорят, все бочонки уничтожены, воды колдовской больше нет. Командир где? Да что с принцем случилось? Гослин обмолвился, он едва не при смерти. Холгер снова почти перешел на крик, но в трапезной уже загудели голоса, подхватывая вопросы юноши. - А ну утихли!!! – раздался громовой рык, и поднялся пожилой вояка с застарелым следом ожога на лице: - Будет вам орать, - пробурчал он и обратился к Леннарту, - ты вот что, старина. Ты нам еще на рассвете сказал – не до расспросов сейчас, позже все растолкую. Мы-то не беспамятные, уважили. Но и ты нас уважь. Холгер по молодости глотку дерет, но парень прав, как ни верти. - Да, он прав, - раздался голос от самой двери, и все разом обернулись: у входа в грот стоял Леголас. Из-под воротника камзола виднелось перевязочное полотно, там и сям багровеющее проступившими пятнами крови. Глубокие царапины перекрещивались на щеках. Эльфы одним движением поднялись со скамьи, приложили ладонь к груди, коротко поклонились. Леголас ответил на приветствие и, войдя в грот, сел на край подклета печи: - Вы вправе знать обо всем, что произошло, и я сейчас все выложу без утайки, - сказал он, обводя взглядом присутствующих, - не скрою, рассказ мой вам придется не по сердцу. Но Леннарт и Гослин подтвердят то, что видели сами. Все же прочее… Что ж, мне нечем доказать свои слова. Понадеюсь на Эру. В гроте воцарилась тишина. Лихолесец же несколько секунд помолчал и завел рассказ… …К чести мятежников нужно сказать, что его ни разу не перебили. Леголас то и дело запинался, подыскивая слова. Ему непросто было снова пройти через странные и трагические события прошлой ночи. Но эльф подробно описал все, что уже известно читателю, умолчав лишь о свитке. Наконец он умолк, глядя перед собой с выжидательно-непроницаемым видом. После непродолжительного молчания кто-то хрипло откашлялся: - Врешь, высочество, - припечатал одинокий голос. Алорн приподнялся из-за стола: - Негоже мне платить неблагодарностью за гостеприимство, - начал он сдержанно, но тут же тяжелая ладонь Вериама легла на его плечо, заставляя снова сесть. Седой рыцарь снова встал с места, широким движением руки гася снова забродивший рокот голосов: - Вы того, парни, слова подбирайте, - отрезал он, - за «врешь» и я в челюсть съезжу за милую душу. А мы тут не свалку учинять собрались. Милорд, - обратился он к Леголасу, - ты уж не обессудь, но рассказ твой, по меньшей мере, чудной. Айнур промеж нас никогда не водилось, но и ты уважение знай. Вигге завсегда был Йолафу помощником, не мы ли привыкли ему подчиняться с командиром наравне? Уж не такие мы недоумки, чтоб столько времени змею не разглядеть. А бочонки? За каким балрогом Вигге оружия свое войско лишать? Хорошо, оставим байки о рыцарской чести, но не ему ли прямой резон орков от столицы вышибить? За этакий подвиг ему все грехи князь простит, да сотенным сделает, как пить дать. А вот что ты, милорд, мог сплоховать... Тут уж прости, тоже есть своя правда. Я тебя, упаси Эру, предателем не кличу. Да только хворь у тебя, принц, нешуточная. С таким недугом многие творят дела, о каких бы в здравом уме сроду не подумали. - Да я ж о чем толкую, Бьерн, - снова раздался голос обвинителя, - кто орков-то знает, что в головах их варится? А ну как взыграло окаянное, да решил принц своей смертью новых своих сородичей от нашей атаки уберечь? А Вигге где-нибудь в цейхгаузе с перерезанным горлом валяется? Эти слова снова взбаламутили стоящую тишину, словно камень, упавший на дно пруда. Леннарт встал, пытаясь навести порядок, старый рыцарь рычал, словно медведь, поливая всех подряд отборной бранью, но гвалт разгорался лишь сильнее. Эльфы повскакали со скамей, кто-то уже со звоном выхватил клинок, где-то раздался звучный удар кулака. В общем шуме прорывались отдельные крики: «…на командира клеветать!..», «…ублюдок…», «…не безумный же, самому в ту воду лезть!..». Дело грозило принять нешуточный оборот, но Леголас все так же сидел на подклете, безучастно глядя на кипящую в гроте неразбериху. Он знал, что драть глотку, колотя себя в грудь, бесполезно, его никто не услышит сейчас, и нужно просто ждать, надеясь, что скандал перегорит и снова можно будет достучаться до разгневанных и порядком сбитых с толку людей. Трудно сказать, чем обернулось бы то странное собрание, но в разгар потасовки в трапезную ворвался юный часовой и звонко выкрикнул: - Братья!!! Беда!!! Этот возглас оказал эффект ушата ледяной воды. Гомон в одночасье стих, опустились поднятые кулаки, а мальчуган с горящими от холода щеками громко и торопливо заговорил: - В дозор я ездил! В старом овраге Вигге лежит! Убитый! Снова взвилось несколько бранных возгласов, но часовой ещё не закончил свой рассказ: - Жуть мелькорова, братья! Загрызен насмерть, одна рука в клочья и горло перекушено! А вкруг отпечатки лап. И не варг какой. Оборотень! Он еще не успел закончить фразу, как седой Бьерн оглушительно грохнул кулаком по столу, словно предупреждая неминуемые беспорядки. Убедившись, что все молчат, рыцарь провозгласил: - Так, молодцы! Одно ясней ясного – милорд командира не увечил. А потому сию же минуту надобно прекратить кудахтать и как следует осмотреть весь лабиринт и тело Вигге. Чую, разберемся и без драки! Если кто против, что я командую – пусть сам возится, мне плевать! Ну а ты, милорд принц, тут покамест побудь, сделай милость. Леголас молча наклонил голову в знак согласия. После слов взбудораженного часового он ощутил, что догадывается о сути разыгравшейся в лабиринте драмы, но не проронил ни слова, зная, что подобные заявления лишь сильнее разожгут возмущение мятежников. Рыцари спешно потянулись к выходу. Эльфы последовали за ними. Проходя мимо печи, Вериам сжал плечо Леголаса: - Пойдем мы тоже, проследим, ничего ли эти крикуны не проглядят. Грот опустел, и с Леголасом остался только лекарь. Он не покинул своего места, все так же спокойно потягивая эль. - Ты опасаешься, что я сбегу, добрый Леннарт? – с усталой иронией поинтересовался эльф, а рыцарь покачал головой и пересел ближе к лихолесцу. - Совсем без Йолафа беда. Стоило ему исчезнуть – и у нас Моргот знает, что творится. - Ты тоже не веришь мне? – после короткой паузы негромко спросил Леголас и разозлился, услышав еле уловимую просительную нотку в собственном голосе. Но Леннарт помолчал и вдруг досадливо крякнул: - Я-то верю, будь оно неладно. Только надо было мне, старому олуху, раньше думать. Так нет, все тянул, мол, сами разберутся, не дети уже. - Ты о чем? – нахмурился Леголас, а Леннарт криво усмехнулся: - Вигге не рассказал? - Чего не рассказал? – эльф сжал зубы. Лекарь же перестал усмехаться и задумчиво потер ястребиный нос: - Вигге-то Йолафу братом побочным приходился. Эге, вижу, как тебя перекосило, милорд. Похвастался, поганец, не иначе. Никто больше не знает, Вигге молчал, как рыба. Но я-то им сам обоим в отцы гожусь. Помню, как Аксель на сторону бегал. Да только не впрок ему утехи пошли. Вигге всегда Йолафу завидовал. До корчей, до судорог. Эх, грехи молодые… И хотел я Йолафа остеречь, да не лез, незачем еще один клин промеж них вбивать. Вроде поладили они. Глядишь, одумается Вигге, успокоится. Да вот, домолчался. Леннарт залпом допил эль и мрачно замолчал, а Леголас почувствовал, как заломило свежие раны на груди, словно в них плеснули того мерзкого уксусного яда, которым исходил Вигге, рассказывая ему о нелюбимом брате. Они просидели в этом невеселом молчании около получаса, когда в грот вошел Бьерн в сопровождении еще нескольких рыцарей. Уходившие шумно, они вернулись в хмурой тишине. Бьерн прямиком подошел в Леголасу и без обиняков начал: - Прости, милорд. Всуе на тебя напраслину возвели. Стыдно признавать, и горько, ей-Эру, аж скулы сводит. Но Вигге-то… Бьерн бросил что-то на пол, и Леголас увидел три длинные стрелы. - Мы нашли их в клетке йолафова питомца. Клетка открыта, а сам бедняга пропал. Вигге пытался убить оборотня, но просчитался - тот не комнатная зверушка. Теперь ясно, кто расправился с Вигге. Но оборотень исчез… Как теперь Йолафу в глаза поглядим – один Эру ведает. Да это не все новости. В тоннеле мы тележку нашли. На ней Бервировы кристаллы в мешках нагружены, под мешками сума Вигге чересседельная, в ней все, что в дальний путь надобно, а поверх мешков меч в заплечных ножнах. Бежать он затеял да кристаллы продать. Предателем мерзавец оказался, Морготова плешь, - Бьерн сплюнул с истинной злостью и обратил к Леголасу попорченное ожогом лицо: - Что делать-то теперь, милорд? Ты с командиром дружбу водил, может, сказал он тебе что-то, чего нам сказать запамятовал? Леголас постарался отцедить из голоса волнение: - Вы обыскали тело, Бьерн? - Уж конечно, - буркнул рыцарь, - ничего при нем не оказалось, окромя колчана. Лук он еще в тоннеле обронил. Леголас уже привычным движением до боли стиснул кулак: - А следов, кроме оборотня, у тела нет? - А Моргот его знает, - снова озлился Бьерн, - там такая кутерьма была, что сопляки-часовые все к собакам затоптали, ни шута толком не рассмотрев. Раздраженный Бьерн ничего не заметил, но Леннарт, спокойно глядевший на Леголаса, отчетливо увидел, как у того дрогнули крылья носа, как от сдерживаемого лютого гнева. …Лихолесцу так и не удалось сконцентрироваться на происходящем. Он слышал, как вернулись прочие участники поисков, как Бьерн еще долго грохотал что-то, размахивая руками и через слово поминая разные физические изъяны Моргота, балрогов, троллей, а также их родни, если предположить, что таковая была. Рыцари громко наперебой толковали о ближайших планах, споря непонятно о чем. Все были донельзя взвинчены происшествиями последних суток и, обычно дисциплинированные, сейчас орали, надрывая глотки, и то и дело лезли в драку. Но Леголасу было не до этой суматохи. Впервые за много-много дней он снова ощутил, что готов пасть духом. Судьба издевалась над эльфом, словно находя в его страданиях омерзительное наслаждение. Она помахивала перед ним своим ярким рукавом, из которого временами выглядывал краешек надежды, уголок спасения, но стоило ему потянуться за этим манящим уголком, как шалава-насмешница отдергивала рукав и больно, унизительно щелкала его по пальцам. Мерзавец-Вигге получил по заслугам, он погиб страшной смертью, но что толку в расплате, если его трофей пропал? Кто же, кто мог забрать с мертвого тела свиток? Вигге никогда не переложил бы его в суму, слишком ценна была добыча. А может, среди рыцарей нашелся последователь предателя? Может сейчас один из них, препирающихся о чем-то, прячет за пазухой его единственную надежду? Но как это выяснить? Как узнать путь этой крохотной бесценной вещицы? Эти мысли сводили с ума, и снова в груди закипала душная, злобная, черная желчь. - Принц, - он вздрогнул, когда его плеча коснулись сухие пальцы Леннарта. А лекарь обеспокоенно смотрел ему в глаза: - Ты чего мрачнее тучи? Снова раны разболелись? Немудрено, ты до костей себя распластал. Давай повязки свежие наложу. - Не тревожься, добрый Леннарт, - бесцветно отозвался эльф, а лекарь сел рядом: - Тут, милорд, парни рассудили, что прятаться боле негоже. С водой али без воды, а надо в столицу идти. От Йолафа вестей нет… - Есть вести, - сухо проговорил Леголас, - Вигге от Йолафа получил те самые новости, которых все так ждали. Потому и затеял побег, решил на свой лад все переиграть. Леннарт ударил кулаком по колену: - Ну, так это ж все меняет, брат. Эй, слышите? – выкрикнул он, - Вигге-подонок милорду обмолвился, что есть от командира весточка! Пора на Тон-Гарт! Своды грота потряс громовой шквал криков, в которых потонул одинокий голос. Обладатель его, впрочем, быстро сообразил, что его все одно никто не слышит, а потому через миг по трапезной раскатился гулкий звон. Гвалт смолк, и у печи обнаружился рыцарь в заснеженном плаще, все еще держащий в руке крышку от здоровенного котла: - Будет вам, горлопаны! - рявкнул он, - я только что от столицы, утром в разведку уходил. Новости у меня – чистый мед! Он сделал драматическую паузу, а потом оглушительно заорал: - Орки сняли осаду!!! Восвояси собираются!!! Леголас почувствовал, что больше не вынесет сегодня шума. Он поднялся и, никем не замеченный, вышел из грота, в котором царил сущий кавардак. Рыцари собирались в столицу. Кто-то ликовал, кто-то остервенело ругался, что так и не успел поучаствовать в той короткой войне. Но ему нельзя было возвращаться в Тон-Гарт. Кто примет его там? Кто, кроме Сарна, да еще нескольких верных друзей, обрадуется ему? Эльф ощутил, как сердце заходится тошным отчаянием. Он снова потерял свой кратковременный приют. Снова стал чужим. Тем, кому нет места среди общей радости. Он не пойдет с войском в Тон-Гарт. Пусть его маленький отряд идет с рыцарями – Сарн будет рад их возвращению. Леголас передаст с одним из эльфов письмо для друга. Леголас на миг представил себе Сарна, смеющиеся карие глаза, вечно неприбранную черную гриву, и ему захотелось злобно и горестно завыть, таким родным был этот образ, и такой недосягаемой была та, прежняя, простая и понятная, бесконечно дорогая ему жизнь. Нельзя опускать руки. Нельзя сдаваться хотя бы себе самому назло. Он сейчас же вернется в свою келью, соберет свои нехитрые пожитки, оставит письмо для Сарна и отправится на место убийства Вигге, куда так глупо не пошел с остальными. Не может быть, чтобы он, лесной эльф, не нашел никаких следов таинственного похитителя свитка… *** Йолафу давно казалось, что время замерло в стенах его узилища. Вероятно, снаружи шли часы, а может быть, даже дни, но сам он не ощущал их поступи, окруженный глухими каменными стенами и сонмами навязчивых, не дающих отдыха мыслей. Тело Манрока нашли, но часовые, не посвященные в его авантюру, никак не заподозрили его участие и долго с воплями и угрозами прочесывали лабиринт. Впрочем, Йолафа мало заботило собственное будущее. Тревога о судьбе сестры и успехе их эскапады не оставляла места другим раздумьям. Сначала он долго перебирал все обстоятельства ее отъезда, вспоминал каждое слово разговора с Сармагатом, клял себя за запальчивость, понимая, что должен был быть сдержаннее, и тогда, быть может, погоня началась бы позже. Но эти размышления уже не могли принести пользы, как ничего не могли и изменить, и вскоре ренегат стал запрещать себе снова и снова погружаться в цепочки сказанных фраз, поскольку бессильная злость и страх только лишали его сна. Снадобья Таргиса давно закончились, и многие раны воспалились, вновь принеся за собой лихорадку. Но молодость и крепкое здоровье пока все же брали верх над недугами, а может быть, рыцарь просто знал, что не вправе поддаваться хворям, когда его долгая борьба была так близка к развязке... …Сармагат спешился у входа в свое убежище и зашагал вверх по неровным уступам, заменявшим ему лестницу и делавшим вход в штаб чрезвычайно неудобным для чужаков. Он не спешил. После событий последних дней у него не было времени разобраться с собой, со своими чувствами и намерениями, так много пришлось принять важнейших и несуразно спешных решений. Сармагат немало испытал за свою долгую жизнь. Он знал много страшных потерь, когда казалось, что все утратило смысл и дальше бороться незачем. Он не раз стоял у пепелища своего вчерашнего дня, чувствуя себя, словно на одинокой скале посреди бездны. Он давно умел не чиниться крахом своих планов, всегда неколебимо уверенный в своей неминуемой победе, не сейчас – так завтра. Он умел годами хранить обиды, никогда не прощая своих врагов. Он очень мало, кого любил, и уж совсем никого не боялся. Ночной разговор с эльфийским комендантом должен был стать смертным приговором последнего. Сармагат не терпел, чтоб ему диктовали условия, тем более, глядя на него сверху вниз. Поражения были не в характере вождя и всегда разжигали в нем неуправляемую ярость, в свой час обрушивавшуюся на голову обидчика неожиданной и часто несоизмеримой местью. Кроме того остроухий фанфарон совершил еще более непростительный грех, затеяв угрожать Тугхаш. Но Сармагат, привычно распаляя в себе злобу, отчего-то вдруг осознал, что скорее машинально шарит на дне души, разыскивая там нужное ожесточение. Странно, но сегодня орк испытывал какие-то иные, несвойственные ему чувства по поводу нелепого и непредвиденного оборота, казалось, столь простого и изящного замысла. Нужно было подумать… Понять, что именно он должен сделать сейчас, не допуская взрыва ярости. Что говорить, гневливость всегда была его уязвимым местом, и в запале он нередко совершал серьезные промахи… Час спустя к темнице пленника подошли двое орков. Один держал небольшой тюк, другой деловито загромыхал ключами. Йолаф поднял голову, криво усмехаясь: - Никак купаться на Хельгу едем? – процедил он саркастично, но голос прозвучал с тоскливой злостью. Часовые молча подхватили рыцаря под локти и поволокли из камеры. Йолаф не сопротивлялся. Он твердо решил, что терять все одно уже нечего, а незамысловато наложить на себя руки он успеет в любых обстоятельствах… Сармагат уже успел восстановить душевное равновесие и задумчиво потягивал удушающее пойло, сидя у очага, когда дверь отворилась, и на пороге показался караульный. Он отвесил подобострастный поклон, отступил в сторону, пропуская в зал подконвойного, и тут же исчез. Сармагат неторопливо повернул голову: - Проходите, Йолаф, не стесняйтесь. Ваше обычное кресло вас ждет. Ренегат двинулся к очагу, надев маску непроницаемого хладнокровия, но вождь видел, как тот едва заметно припадает на правую ногу, а лоб поблескивает испариной боли. Пленного было не узнать в щегольском камзоле и ослепительно-белой камизе. Ранняя седина в тщательно расчесанных черных волосах придавала облику мятежника своеобразный оттенок благородства, и только следы измождения на суровом лице выдавали, что визитер явился к вождю отнюдь не от игорного стола. Опустившись в предложенное кресло, Йолаф спокойно поглядел орку в глаза. - Как вы себя чувствуете, друг мой? – ровно поинтересовался Сармагат, и мятежник усмехнулся, бегло проведя пальцами по гладко выбритой щеке: - Бесподобно, вождь. Никогда прежде не думал, что так соскучился по партикулярному платью, да еще целому. Только к чему столько хлопот? Ведь, судя по вашим посулам, скоро мне вовсе не понадобится тратиться на одежду. Губы орка тоже дрогнули ухмылкой: - Вы злопамятны не меньше моего. Но у вас есть на то резоны. Вы голодны, Йолаф? Нам о многом предстоит поговорить. И не улыбайтесь так желчно, сегодня никаких… хм… учителей этикета. Рыцарь молча поднял обе ладони, словно принимая условия игры, и Сармагат заметил, как ренегат сжал челюсти: он уже изготовился к схватке. Но подали на стол, Йолафу принесли превосходного вина, и ренегата охватило блаженное ощущение некой сиюминутности. В конце концов, господа, он сделал все, что мог. Он перенес много испытаний, он не щадил себя, пытаясь исправить свои ошибки. Так что за нужда сейчас в поиске подвохов и опасностей? Он жив. Он в кои-то веки сбросил опостылевшие лохмотья мундира и не выглядит, как скот. Ему предлагают хорошую трапезу и отменное вино. Так что за печаль? Пусть через час будет то, что ему на роду написано. Отчего напоследок не насладиться простыми радостями бытия? Они ели в полной тишине и той особой беззаботности, какая охватывает людей в странную минуту, именуемую «все позади». И неважно, что за последствия она принесет, важно лишь то, что партия сыграна и тревожиться более смысла нет. Но вот Сармагат бросил на стол салфетку и снова наполнил кубки. Пришло время разговора. - Итак, друг мой, - начал он и сделал паузу, - не думал, что однажды скажу вам это. И уж точно, не при таких обстоятельствах. И все же… Вы победили. Йолаф пристально поглядел на собеседника и вдруг искренне и открыто расхохотался. - О Эру, какой же я болван. Горячая вода, новый камзол, трапеза – и ваше признание моей победы. Ну как можно было сразу не догадаться, что меня просто снова скрутила горячка? Сделайте одолжение, друг мой, не вздумайте звать лекаря, чтоб сохранить мою шкуру для новых забав. Мне и так хорошо, везите без чувств. И не стоит волноваться, в бодрящей водице Плачущей Хельги я и сам приду в себя. Сармагат же отпил несколько глотков и покачал головой: - Вы совсем разучились верить в жизнь, Йолаф. Это не дело, вам ведь всего… двадцать семь, верно? И, тем не менее, вы бы не ввязались в нашу с вами… ммм… игру, если бы не жаждали в ней победить. Вам это удалось. На сей раз Йолаф молчал, глядя на Сармагата все теми же холодными глазами, на самом дне которых плескалась нестерпимая мука. Орк продолжил: - Вы сумели похитить свиток. Браво, что и говорить. Ваша сестра же сумела его доставить. Не скрою, все прошло не особо гладко, но задача все же удалась. Вы переиграли меня, а я не мальчишка, что по молодости еще не умеет признавать своих поражений. Конечно, договаривались мы несколько иначе, и я весьма охотно наказал бы вас за ваши выходки. Но я не могу не согласиться, что на вашем месте тоже не ждал бы ничьих милостей. Собственно, тут мы подошли к сути. Сейчас нам принесут еще выпить, и мы по-приятельски потолкуем у камина. Завтра на рассвете я верну вам меч, Подкупа, и вы свободно отправитесь восвояси. Я бы отпустил вас сегодня, но вы почти наверняка столкнетесь с моей армией. Предупреждаю, ехать вам надлежит в Тон-Гарт, а не к вашей шайке. В столице вас весьма ждут. Йолаф выслушал все эти оглушительные новости с каменным лицом, а потом подался вперед. - Ждет меня, вероятно, князь, уже подготовивший для меня виселицу отменной постройки, я угадал? - Эру с вами, друг мой, - отмахнулся Сармагат, - я не уверен, что князь все еще вправе хотя бы потребовать чистое исподнее. В столице давно всем верховодит эльфийский комендант, превеликой дерзости, хотя и изрядной смекалки солдафон, близкий друг так хорошо знакомого вам принца Леголаса. - Тогда простите мое скудоумие, Сармагат, но какого же Моргота вы так великодушны? – Йолаф все так же являл собою полное спокойствие, лишь пальцы лихорадочно сжимались и разжимались на ножке кубка. - Все просто, - посерьезнел Сармагат, - в руках этого солдафона находится моя Тугхаш, - орк произнес это с нажимом, глядя рыцарю прямо в глаза и делая акцент на слове «моя», - и эльф вернет мне ее в обмен на вашу свободу. Произнеся это, вождь секунду помолчал, а потом сардонически усмехнулся: - Что ж вы умолкли? Где ярость, где негодование, где крики, что вы никогда не примете свободы ценой рабства сестры у орочьего ублюдка? Но Йолаф медленно покачал головой: - Не нужно иронии. Вы говорите, что вы не мальчишка, а потому умеете признавать поражение? Что ж, я, увы, тоже успел повзрослеть. И знаю, что вне всякой зависимости от наших с вами счетов, моя сестра любит вас. Я сам бесконечно люблю Камрин, Сармагат. Я слишком люблю ее, чтоб прятать свой эгоизм за банальностями, вроде «я старший брат» и «это для ее же пользы». Я уже пережил ужас от первого осознания, кого именно она выбрала объектом своих чувств. И я не уверен, что она будет счастлива с вами. Но… Моргот подери… - рыцарь отвел глаза и посмотрел в огонь, пытаясь справиться с эмоциями, - зато я знаю, что без вас она будет несчастна. В этом вся Камрин. Она не умеет иначе. Наделив кого-то своей любовью, она никогда не возьмет ее назад. Йолаф замолчал, губы его вздрагивали, словно сдерживая проклятия: - Вот что, Сармагат, - проговорил он, наконец, - я знаю, что Камрин жаждет вернуться к вам. И потому я заклинаю вас всеми муками, что вы причинили ей, и всеми страданиями, которым подвергли Эрсилию, меня и многих других. Дайте ей счастье. Я не смогу узнать, сделали вы это или нет. И едва ли смогу наказать вас в противном случае. Но я призываю на вашу голову всю справедливость, которая, быть может, все же прячется где-то там, куда мы привыкли слать молитвы. Будьте вы прокляты, если сделаете несчастной женщину, которая выбрала вас, невзирая на то, кто вы такой. Не сверкайте глазами, вы знаете, что я имею право на эти слова. Они несколько минут сидели в полной тишине. Потом Сармагат поднял голову и посмотрел на собеседника. И впервые Йолаф заметил, что глаза орка полны тягостного ожидания, а безобразное лицо кажется беззащитным. - Йолаф, ответьте мне на один вопрос. Всего один. Но дайте слово рыцаря, что ответите на него искренне. Ренегат после короткой паузы кивнул: - Даю вам слово. - Скажите, Йолаф… вы уверены, что Тугхаш любит меня? Рыцарь на миг ощутил, что оказался в очередном бреду, навеянном горячкой. Так странно, нехарактерно прозвучал в устах грозного орочьего вождя этот беспомощный и полный муки вопрос. - Да, я уверен, - спокойно и веско отозвался он, - иначе я охотно сгнил бы в вашем каземате, но не позволил вам протянуть к ней ваши когти. Сармагат отвернулся, впиваясь клыками в нижнюю губу, и Йолаф заметил, как вождь сдерживает дрожь. - К балрогам, - пробормотал, наконец, орк, и провел руками по лицу, - я ни словом не лукавил, когда говорил о вашем освобождении. Подкуп уже ждет, и еще до полудня вы окажетесь в столице. Но это не связано с ее возвращением. Я все равно однажды отпустил бы вас. Брови Йолафа дрогнули: - А как же мое купание в Хельге? - Морготова плешь, да будет вам дураком прикидываться! – оскалился Сармагат, - я никогда не причинил бы Тугхаш такого горя. Не скрою, у меня часто чесались руки попортить вашу нахальную шкуру, но я никогда не желал вам гибели. Я всерьез беспокоился о вас на осаде Тон-Гарта, хотя вы слишком часто напрашивались на трепку. Орк встал и теперь мерил зал широкими шагами. Вдруг остановился и отрывисто промолвил: - Спасите вашу невесту. Свиток в Тон-Гарте. И у вас получится, я знаю. Быть может, завтра я уже пожалею обо всем, что наговорил вам сегодня сгоряча. Но вы заслуживаете счастья, слишком отчаянно и бесстрашно вы сражались за него. А теперь ступайте отдыхать. Путь неблизкий. А исцеление потребует очень много сил… *** Над княжеством медленно разгоралось зябкое серое утро. В штабе было тихо, лишь шаги караульных то и дело мерно звучали по коридорам. Сармагат сидел в кресле у почти догоревшего очага. На столе стоял пустой кувшин. А орк задумчиво перебирал в когтистых пальцах разорванное кисейное покрывало. Как много боли он ей причинил… Как старательно скрывал разраставшуюся в нем, словно смертельная болезнь, терзавшую его любовь. Сколько слез пролила Тугхаш, умоляя его об исцелении Эрсилии. Как страдала, зная о бедах брата. Но он непреклонно шел своим путем, сминая людей и их судьбы, как траву под сапогами. Он не мог оказаться во власти этого нелепого чувства, не мог отдаться сумасшествию, и потому стискивал зубы, отводил глаза и снова шел вперед. Она должна была бояться его самого и его устрашающего войска. А она носила орочий камзол, научилась ездить на варге и освоила Черное наречие в немыслимо короткий срок. Она должна была вздрагивать от омерзения, глядя в его безобразное лицо. А она усмехалась: «о Эру, Сармагат, как ты порой похож на моего брата! Неужели все мужчины не в ладах с гребнем?». Она не должна была привязаться к нему. Ей следовало знать, что он – орочий вождь, несгибаемый воин, беспринципный интриган и бездушный манипулятор. Он ждал ненависти в ее глазах, ждал презрения и страха, что излечат его помешательство, и он сможет освободиться от пут. Она ненавидела. Она сначала рыдала, а потом называла его чудовищем и мерзавцем. А болезнь не проходила. Ее ненависть лишь причиняла ему нестерпимую боль, и он стискивал ее в объятиях, шептал что-то, изнемогая от раздиравших его сомнений, а потом уходил в свои покои и остервенело крушил мебель. Он отослал ее в Тон-Гарт, где-то глубоко в душе надеясь, что она найдет способ освободиться от него. Но Тугхаш с поразительной отвагой и хладнокровием играла свою роль, а он, как скупец, пересчитывал часы ее недолгих визитов. Что ж, вот игра, наконец, и подошла к своему заключительному этапу. Вчера эльф выставил ему несколько условий, и он легко согласился на них. Потому что Тугхаш все равно в безопасности, выполнит он требования коменданта или нет. Эльф… надо признать, он неплохой парень. И он никогда не причинит ей вреда. Он пригрозил, что в случае невыполнения условий он просто увезет Тугхаш прочь из этой дыры, и Сармагат понял, что это и есть долгожданный выход. Его отважная Тугхаш покинет мрачное княжество и своего злобного, деспотичного покровителя. Она начнет новую жизнь и, наконец, где-нибудь все же сможет стать счастливой…