These Inconvenient Fireworks

Л – Я тут думал, – произносит Гарри, лежа в кровати Луи ночью во вторник. – Хм? – отвечает Луи, уже погружаясь в посткоитальную кому на своей стороне кровати. Гарри двигается, поворачивается набок, чтобы видеть Томлинсона. Через несколько минут он сядет и начнет одеваться и собираться, чтобы уехать к себе, потому что ему нужно успеть утром на занятия. Однако пока он тут, и его волосы лезут ему же в глаза. Луи сонно хочет дотянуться и потрогать их. – Каждый раз, когда мы… ну, знаешь… оттягиваемся, – говорит кудрявый, слегка улыбаясь, – это происходит тут, у тебя. – Правда, – мурлыкает Луи, его рука самостоятельно скользит по кровати и гладит локоть Гарри. – Как ты думаешь, – он прерывается и зевает, – в эти выходные, может быть, ты приедешь ко мне? – его пальцы берут в кольцо запястье Луи. – Я приготовлю ужин, – улыбается он. – Да? – произносит Томлинсон, закрывая глаза. – Хорошо. Звучит неплохо. – Хорошо, – он слышит тихий шепот Гарри, – хорошо. Когда мужчина просыпается, кудрявого рядом нет, но к подушке прикреплен маленький стикер с быстро нацарапанным предложением. Ранняя лекция, извини :( ужин в пятницу, 8 вечера? хх Хазза Луи выполняет свой обычный утренний ритуал и пытается понять, когда они начали извиняться за то, что находятся не рядом. Когда он садится в машину и закрывает дверь, какое-то мгновение он сидит не двигаясь. А затем, двигаясь так быстро, словно у него есть какой-то срок, достает из кармана телефон и отправляет Гарри сообщение: заметано на пятницу :) Он смотрит на экран, а затем бросает его на пассажирское сидение и выезжает на дорогу. Это всего лишь ужин. Они ужинают вместе постоянно, и это ничего не значит. Изменение места ничего не сделает. Кто вообще решил, что употребление пищи одновременно и в том же месте, что и другой человек, должно быть чем-то примечательным? Конечно же, люди уже давно эволюционировали от этого. Именно. Просто еще один обычный вечер с другом, с которым он спит, с бесплатной едой в качестве бонуса. Звучит заманчиво. На ланче Гарри расплывается в улыбке, когда Луи заходит в учительскую, и отводит его в сторону, а Зейн с Найлом закатывают глаза. – Привет, – говорит он, поглаживая запястье Томлинсона большим пальцем. Они установили правило «никаких поцелуев во время занятий», но это не значит, что они могут держать руки при себе. – В общем, я не смогу приехать сегодня. И завтра тоже. Мне нужно сделать презентацию на пятницу, и сделать ее идеально. – Ничего страшного, – отвечает мужчина. – Я все равно очень отстал с проверкой работ, так что это время поможет мне наверстать немного. – Мне жаль, – сочувственно улыбается кудрявый. – Нет, не жаль, – отвечает Луи, свободной рукой ткнув того в бедро. – Эй! – восклицает Найл из-за стола. – Руки выше талии! – Томлинсон показывает ему язык, но конечность свою убирает. – Я уже предвкушаю пятницу, – тихо говорит Гарри. – Ну… моя квартира весьма посредственная, но я обещаю, по крайней мере, я умею готовить, – он выглядит взволнованным. Луи хочет ущипнуть его за щеки, а затем уснуть рядом с ним. – Я уверен, что мне все понравится, – говорит он. Он открывает рот, чтобы добавить еще что-то, но его прерывают друзья-идиоты. – О, Зейн, пошепчи мне милую чепуху на ушко, пожалуйста! – восклицает Найл, кладя голову на плечо Зейну. – Только если мы будем максимально отвратительными во время этого, предпочтительно, когда в комнате находятся другие люди, мой милый, – отвечает Зейн, поглаживая лицо Найла. – Особенно, когда эти люди пытаются есть. Гарри и Луи смеются и возвращаются к столу, к еде. Луи откусывает от яблока и пытается не задумываться, считается ли ужин с Гарри чем-то романтичным или похожим на свидание. Потому что не считается. Верно? Он и правда здорово отстал с проверкой работ, и остаток недели проходит в вихре тезисов, утверждений и тем. И вот уже вечер пятницы, и Луи обнаруживает себя на пути к дому Гарри, с тщательно уложенными волосами и в отглаженных брюках. Не то чтобы будет что-то необычное. Они просто проведут время, как обычно, просто в другом месте. Однозначно ничего сверхъестественного. Луи рассчитал время идеально, так что паркуется у дома Гарри ровно в восемь. Он опоздает на пару минут, пока дойдет до его двери, но не настолько, чтобы опоздание было невежливым. Он давно искусно отточил этот навык. С заднего сидения он берет бутылку вина и выходит из машины, убедившись, что закрыл ее, прежде чем пересекает плохо освещенную парковку. Обстановка выглядит не слишком доброжелательной в темноте, и Луи вспоминает – каково это, быть студентом. Лифт не вызывает доверия, но доставляет его в целости и сохранности на нужный этаж. Он стучит в дверь и слышит приглушенное: «Входи!» Он поворачивает ручку, понимает, что дверь не заперта, и уже готовится прочитать Гарри лекцию по поводу безопасности, когда входит, но потом. Ну. Квартира наполнена тихой музыкой от айпода, подсоединенного к колонкам на кухонной тумбе. Гарри у плиты с как минимум тремя разными сковородками и кастрюлями на ней, пар от них делает его кудри еще более непослушными, когда он наклоняется, чтобы помешать содержимое емкостей. Кухня удивительно чистая, однако тут и нет особо места для беспорядка – Стайлс не шутил, когда говорил, что его квартира размером с почтовую марку. Снимая прихватку с руки, Гарри оборачивается, улыбаясь, и Господи Боже ж ты мой, он в фартуке. Еще на нем обтягивающая черная рубашка, рукава которой подвернуты, так что Луи отвлекается от фартучка довольно быстро. – Привет, – говорит кудрявый, пересекая кухню за два шага. Он забирает вино из рук Луи одной рукой и притягивает его в поцелуй другой. – Привет, – отвечает Луи, отрываясь от губ парня. – Не думал, что все будет настолько серьезно, – говорит он, кивая на фартук. Гарри выгибает бровь: – Я не люблю полумер, – говорит он, напуская серьезности. – Справедливо, – Луи отстраняется, чтобы взглянуть на еду. – Пахнет невероятно, что это? – Тилапия с ризотто и лимонным соусом из каперсов, – произносит Гарри так, будто это совершенно нормальное предложение. – Но ничего еще не готово, так что кыш отсюда, – он выгоняет Луи из кухни, впрочем, само понятие «кухни» несколько сложно выделить, поскольку вся квартира это, в общем-то, одна большая комната. – Хотя, – добавляет парень, протягивая ему обратно бутылку и штопор, – открой его, пока я тут заканчиваю. Луи начинает открывать вино и использует свой шанс осмотреться. Тут не так уж просторно, но Луи очарован. Один угол студии отделен деревянной перегородкой, и он предполагает, что за ней стоит кровать, но ему больше интересна остальная часть помещения. Пространства довольно-таки много, поскольку из мебели только кресло и стол со стульями, а еще пушистый плед. Все довольно хорошего качества, стол из цельного дерева, но Луи видит, что Гарри уже второй, а то и третий их владелец, представляет, как парень находил их во дворах и восторженно тащил к себе. Томлинсон прислушивается к музыке, рассматривая все, и ему кажется, что он ее узнал: – Это тот же парень, которого мы слушали на Рождество? – спрашивает он. – Да, он самый, – широко улыбается Гарри. – Я удивлен, что ты запомнил, – Луи лишь кивает и возвращается обратно к изучению пространства. Меблировка, возможно, и спартанская, но квартира вовсе не чувствуется голой и неуютной, благодаря стенам. Практически каждый доступный сантиметр заклеен, отчего в комнате создается атмосфера чего-то среднего между гнездом сороки и убежищем серийного убийцы. Луи это нравится. Безделушки, вырезки из газет и распечатки картин есть, безусловно, но большая часть занята фотографиями - снимками домов, пейзажей, животных, достопримечательностей, но в основном – людей, их лиц. Томлинсон не знает, все эти люди – друзья Гарри или просто случайные незнакомцы, но он ошеломлен самой идеей того, что кудрявый видел так много людей и у него есть желание их всех запомнить. Луи возвращается в центр комнаты и медленно поворачивается по кругу, впитывая все в себя. Даже окна завешены коллекцией, похоже, шарфов и шалей с бусинами и среднего размера Юнион Джеком, вместо обычных занавесок. У Томлинсона такое ощущение, будто он в аквариуме со всей жизнью Гарри, и он ждет, когда же придет чувство удушья, которое так и не появляется. – Откуда у тебя это все? – спрашивает он, разглядывая одну стену. Он замечает фотографии рыжеволосых близнецов, моста «Золотые Ворота» и молодой женщины, которая может быть только Джеммой, поскольку выглядит именно так, как он ее и представлял, с розовыми прядями в волосах. Он переводит взгляд налево и видит распечатку картины Тёрнера, маленький гобелен с драконом и группку бумажных снежинок. Он смотрит выше и замечает весело мигающие нити разноцветных рождественских огней у потолка. О боже, он ужинает у Гарри в голове. Одна фотография, прикрепленная около изображения Джеммы, цепляет его взгляд. Он никогда ее не видел, но все равно мгновенно ее узнает. Они с Гарри стоят возле Найла и Зейна, перед колесом обозрения. Зейн уныл, Найл выглядит так, будто у него была оргия во фритюрнице, Луи закрыт огромным медведем, и Гарри, Гарри повернул лицо в профиль и счастливо улыбается маленькому, спрятанному Луи, с фотографии. Томлинсон хочет сорвать эту фотографию со стены, сложить, спрятать в бумажник и смотреть на нее, лишь когда очень-очень грустно. – Где бы я ни был, я все время собираю всякую всячину, и, зачастую, никогда потом не выбрасываю, – говорит Гарри, заканчивая накладывать еду в тарелки. Он еще и украсил все это. Вполне возможно, что Луи никогда после этого не придет в себя. – Мне нравится окружать себя воспоминаниями. И, не знаю, я бы чувствовал себя виноватым, если бы избавился от них теперь, – он ставит тарелки на стол и возвращается на кухню за бокалами для вина. Луи улыбается его удаляющейся спине: – Я удивлен, что ты не окружен бродячими котами, которых ты приютил, – говорит он. – Или, не знаю, что за тобой не ходят утята. Ты диснеевская принцесса, Гарри Стайлс, – возвращаясь с бокалами, Гарри делает глупый реверанс. – Ты что, так и не открыл вино? – спрашивает он, показывая на бутылку в руках Томлинсона. Тот смотрит вниз, с удивлением ее обнаруживая. – Прошу прощения, – говорит он, с громким звуком вытаскивая пробку, – отвлекся. – Ах, да, тебя так легко отвлечь, – с коварной улыбкой говорит Стайлс, забирая бутылку и наполняя их бокалы. Луи берет свой и делает неприличный жест рукой, сдерживая улыбку в ответ на смех кудрявого. Они приступают к, как оказывается, по-настоящему великолепному блюду, и все волнения, которые были у Томлинсона касательно этой ночи остаются позабытыми, когда он смотрит на Гарри напротив. Они периодически о чем-то заговаривают, но слова находятся легко, а тишина – комфортна. Луи тепло и приятно, и это нельзя оправдать единственным бокалом вина. Он знает это чувство, уже знаком с ним, но не может дать ему имени. – Итак, – говорит Гарри, глядя на пустую тарелку мужчины напротив, – я так понимаю, еда тебе понравилась? – он делает глоток, и Луи понимает, что пялится, завороженный движением сухожилий в запястье парня и его кадыка, когда тот делает глоток вина. Луи хочет ответить сарказмом, но не может в себе найти этого: – Да, она была великолепна. Я официально впечатлен. – Ну, да, честно говоря, – улыбается Гарри, – это блюдо получается у меня лучше всего, так что это всегда безопасный выбор, если мне нужно произвести впечатление. Ах, да. Вот слово, которое искал Луи. Безопасность и защищенность. Он поднимает бокал и осушает его одним глотком, прежде чем поднимается и огибает стол. – Что… – только и успевает произнести Гарри, отодвигая свой стул дальше от стола, прежде чем Томлинсон садится к нему на колени и настойчиво целует. Он проглатывает остаток вопроса парня, крепко сжимая его плечи. Того пусть и застали врасплох, но он схватывает на лету, сжимает задницу Луи и притягивает его ближе. Мужчина скользит одной рукой под воротник рубашки кудрявого, растопыривая пальцы, чтобы коснуться как можно больше кожи. Тот издает тихий звук и отрывается от поцелуя, тяжело дыша. – Господи, Лу, – говорит он с коротким смешком, чуть отдаляясь, чтобы посмотреть Томлинсону в глаза, – если у тебя фетиш на ризотто, просто скажи, мы что-нибудь придумаем. Луи делает все возможное, чтобы стереть ухмылку с его лица и тянется вперед, быстро целуя: – Если ты думал, – еще поцелуй, – что я буду смотреть на тебя напротив весь вечер, – еще, – и не хотеть тебя, – еще один, на этот раз чуть дольше, – ты еще глупее, чем твои рождественские огоньки. Кудрявый зарывается носом в шею Луи: – Тебе они нравятся, – он забирается рукой под джемпер Луи на спине и почти может покрыть всю ширину последней, отчего у мужчины перехватывает дыхание. – Да, нравятся, – говорит тот, притягивая Гарри обратно в поцелуй, и этот никто из них не прерывает. Он никогда не относился к неторопливым мужчинам, но сейчас не может не наслаждаться всем этим, каждым движением языка Гарри в своем рту, каждым звуком, который тот издает, когда он тянет его за волосы. Кудрявый, похоже, вполне доволен своим положением, одна рука на спине Луи, другая исследует его, трогая бедро, талию, щеку. Томлинсону кажется, что он бы вполне мог остаться тут навсегда, прижимаясь к Гарри на деревянном стуле, если бы парень пообещал никогда не прекращать так его трогать. Впрочем, не так много времени проходит, и он хочет большего. Они выработали некий ритм, двигая бедрами навстречу друг другу и тесно прижимаясь. Луи знает, что Гарри возбужден, чувствует это при каждом движении, и да, конечно же, он очень любит целоваться, но он хочет этого. Засасывая язык Стайлса, Луи расстегивает пуговицы на рубашке того и начинает пытаться стащить ее с его плеч, но бросает эту затею, устраивая руки на его груди и скользя ими вниз. Боже, это разве нормально – иметь столько кожи? Быть таким теплым? Томлинсон не помнит такой жажды к кому-либо еще. Гарри – особый случай. Из-за него мужчине хочется иметь дополнительную пару рук. Томлинсон легко царапает ногтями пах Гарри, и ощущение напрягающихся под пальцами мышц и мурашек по коже пьянит его. Он издает довольный звук в рот кудрявому, который превращается в удивленный вскрик, после осознания, что он в воздухе. Гарри схватил его под бедра и поднял, так что Луи только и остается, что крепко обхватить его ногами и руками. Он слышит, как стул с грохотом падает на пол позади них. Гарри делает три или четыре шага, и спина мужчины соприкасается со стеной. Стайлс держит его аккуратно, но рот его безжалостен. У Луи происходит перегрузка ощущений, Гарри окружает его, а фотографии на стене сзади царапают шею. Сознание подкидывает воспоминание о щекочущей траве и исчезающем небе, и он прикусывает губу кудрявого. Тот стонет, чуть сдвигая их вправо, и Томлинсон чувствует, как срываются фотографии. – Хазза, – говорит он, – твои, они… – все, что он выдавливает из себя после безуспешных поисков слов. – Плевать, – отвечает тот, губами касаясь мягкой кожи под челюстью Луи, и глаза того закрываются. Его бедра беспомощно двигаются, но их позиция делает невозможным ощущение какого-либо облегчения. Он соврал бы, если бы сказал, что ему не нравится это положение, но он хочет большего, хочет дотрагиваться так, как пожелает, и столько, сколько пожелает. Он легко тянет парня за волосы: – Гарри, – слабо говорит он. Тот отвечает засосом в основание шеи. – Хаз, – пробует еще раз, и в этот раз парень поднимает на него глаза, аккуратно опуская его на пол. Тот рад поддержке стены за спиной, пока приходит в себя. – Что, Лу? – мурлыкает Гарри, кладя руки мужчине на талию. Его рот блестит, и Томлинсон видит вспухшие красные дорожки на его животе – дело его рук. Он обожает это – видеть собственные следы на нем. – Я хочу, – начинает он, но не может найти слов, не может выразить мысли вслух. – Луи, пожалуйста, – произносит с трудом Стайлс, – нет ничего… что угодно, Луи, что хочешь, – он, похоже, не осознает, что прижимается бедрами к Томлинсону и, о боже, это совсем не помогает прояснить голову. Мужчина собирается, наконец, и выдавливает слова: – Я хочу… Я знаю, мы еще не делали этого, но, боже мой, Гарри, я хочу, хочу быть в тебе, – выпаливает он на одном дыхании. – Пожалуйста. Он почти кривится из-за произнесенных слов, но Стайлс нет. Он чуть приоткрывает рот и бессильно кивает: – Да, я… – он сглатывает, – я тоже этого хочу, Господи, Лу, я хочу, я хочу этого, – и он снова целует его, словно он не может найти нужных слов, и в этом они схожи. Гарри вновь поднимает Томлинсона, и в этот раз они перемещаются за отделенную часть студии, и когда он опускает Луи на матрас на полу, тот оглядывается вокруг и поднимает брови: – Уютненько, – говорит он. – Хотя бы простыни есть. – Заткнись, – говорит Гарри, наконец стряхивая рубашку с плеч. – Могло быть и хуже, у меня могла бы быть кошка, которая любит заходить в комнату и смотреть. – Это было один раз, – возмущается Луи, но Гарри прерывает его поцелуем, ложась на него сверху. Его руки вновь забираются под джемпер, но в этот раз они продолжают двигаться, и Томлинсон отрывается от губ парня, чтобы позволить стащить с себя одежду. Блять, похоже у него больше нервных окончаний, чем у других людей, потому что ощущение голой груди Гарри на его создает впечатление, что он сейчас загорится. Впрочем, оно быстро исчезает, поскольку кудрявый двигается вниз по его телу и расстегивает штаны, стягивая их вместе с трусами по бедрам одним движением. Член Луи оказывается на свободе, более чем наполовину возбужденный, и у него есть полсекунды, чтобы полюбоваться выражением лица Гарри – «кот поймал канарейку», прежде чем его окутывает влажный бархатный жар, и он откидывается головой на матрас. Стайлс уже делал ему минет с полдесятка раз, но Луи все еще не может привыкнуть к его искреннему энтузиазму в этом, как его пальцы впиваются в бедра мужчины и двигают именно так, как ему хочется. Глаза Гарри плотно закрыты, он сосредоточен на ощущениях, и Томлинсону интересно, будет ли тот делать такое же лицо, когда его будут трахать. Эта мысль неожиданно возвращает его в реальность, и он тянет парня за волосы, оттаскивая его с невероятно блядским звуком. – Нет, – произносит он, но замолкает при виде поднятых бровей Гарри. – В смысле, да, господи, да, но я не так хочу кончить сегодня, просто иди сюда, – заканчивает фразу он, жестом маня парня вверх. Тот делает вид, что устал, карабкаясь вверх, но заходится удивленным смехом, когда Луи переворачивает их и меняет местами. Он лежит на спине и наблюдает, как Томлинсон расстегивает и снимает с него штаны, а затем и трусы, приподнимая его бедра. Луи скидывает обувь и раздевается окончательно, в результате чего они оба оказываются голыми на кровати. И, боже, Луи знает, что Гарри прекрасен, знал это еще с той секунды, когда увидел его впервые, но иногда это по-прежнему ошеломляет его. Это как раз один из таких моментов – парень лежит на спине, в приглушенном свете его квартиры, и смотрит на Томлинсона так, будто тот хоть капельку этого заслуживает. – И как, нравится, что видишь? – Стайлс играет бровями и, ладно, возможно, «прекрасен» – не то слово, наверное, больше подходит «идиот». Луи фыркает и берет в руку член Гарри, что крайне эффективно затыкает того: - Где ты хранишь смазку в этом жилище? – властно спрашивает он. Гарри тянется рукой за себя и под подушку, доставая оттуда бутылочку смазки и пару презервативов, и все это кидает Луи. - Ты хранишь это там всегда или считаешь меня легкодоступным? – спрашивает Томлинсон, откладывая в сторону презервативы и открывая бутылочку. - Без комментариев, - отвечает кудрявый, чуть хныкая, когда Луи убирает с него руки, чтобы смазать два пальца. Мужчина дотрагивается до внутренней поверхности его ноги, и тот раздвигает их, позволяя ему расположиться между ними. Луи ведет пальцем за яички Гарри, скользя, пока не находит искомое. Когда он проводит по мышце, кудрявый шипит и тянется, чтобы дотронуться до себя, но Луи перехватывает его руку, подносит ее к губам и всасывает в рот два пальца, отчего парень ахает. В этот момент расслабления Луи делает первое движение и проскальзывает одним пальцем внутрь. Он осторожно двигает им, облизывая в это время пальцы Гарри, и наблюдая, как сжимается и тянет простыни другая рука кудрявого. - Блять, Луи, ты… ты должен дать мне больше, - говорит тот, шумно дыша. Томлинсон выпускает изо рта его пальцы, но накрывает его руку своей, чтобы удержать. - Да что ты? – произносит он и вводит второй палец. Он видит, какой это производит эффект, видит, как дергается член Гарри в ответ, и знает, что он, должно быть, очень хочет дотронуться до себя, но свободная рука парня так и остается запутанной в простынях, и это потому, что тот понял – так хочет Луи. Томлинсон аккуратно раздвигает пальцы, начиная растягивать Гарри, и наблюдает, как тот делает дрожащие вдохи и выдохи. Он видит каждый сдавленный вдох, каждый задушенный ах. Кудрявый смотрит на него из-под тяжелых век, в ожидании следующего действия, и раздвигает ноги шире. Луи знает, что это уловка, чтобы получить больше, но черт его возьми, если он может на нее не попасться. Он прекращает разводить пальцы и вводит их гораздо глубже, до упора. Изгибая их, он начинает медленно выводить их и вот оно. Бедра Гарри дергаются навстречу пальцам, его бедра содрогаются, и он поворачивает лицо в сторону, впечатывая его в кровать: - Черт, Лу, - говорит он, глаза плотно закрыты. – Еще, - его рука разжимается и переплетает их с Луи пальцы. Томлинсон придвигается ближе, стоя на коленях между распахнутыми ногами Гарри, одна рука переплетена с Гарри, а вторая движется внутри него. Он повторяет предыдущее движение, проводя пальцами по той же точке, и завороженно наблюдает, как мышцы торса Гарри вновь сокращаются, и его свободная рука сжимается в постельном белье до белых костяшек. У парня так стоит, черт, смазка собирается на его животе. Луи чувствует дискомфорт от одного только вида этого, но не может ничего сделать с собственным стояком, поскольку обе руки заняты. Он устанавливает ритм, плавно двигая пальцами, и Гарри тоже двигает бедрами навстречу каждому движению. Луи знает, когда касается нужной точки, по слабым отчаянным стонам, которые издает тот на выдохе. Мужчине кажется, что кудрявый вряд ли осознает, что издает звуки - слишком сосредоточен на ощущениях, на том, что ему дается. Стайлс открывает глаза и смотрит на него: - Луи, - напряженно говорит он, - пожалуйста, еще. Пожалуйста, - пальцы Томлинсона проходятся по простате как раз на последнем слове, превращая его в сдавленный крик. - Хм-м, - тянет Луи, наслаждаясь спектаклем перед собой. – Нет. - Блять, - почти что выплевывает Гарри, сильно подаваясь вниз на пальцы мужчины. – И что я в тебе нашел, Господи, - говорит он, тяжело дыша, но на его лице играет тень улыбки. Луи улыбается в ответ и вводит третий палец без предупреждения. - О Боже, - вскрикивает Гарри, выгибаясь в спине. Его руки дергаются, и крепкая хватка чуть не заставляет Луи потерять баланс. Мужчина вновь возвращается к ранее набранному ритму, завороженный текущим состоянием Гарри – тот покрыт потом, его постоянный друг-румянец распространился и на грудь. Темнее всего он на члене, что лежит на его животе, налившийся и влажный. Неожиданно Томлинсону кажется, будто он понимает желание Гарри фотографировать все вокруг. Он хочет запечатлеть это, иметь доказательство того, что Стайлс выглядел вот так, когда Луи доводил его до предела, как ему нравилось это. Луи не хочет прекращать дразнить Гарри, но это желание недостаточно сильно, чтобы сдержаться и не касаться парня столько, сколько возможно. Он наклоняется вперед, отползая на коленях, и прижимается губами к впадинке у бедренной кости Гарри, влажно целуя, а затем вонзает туда же зубы. Кудрявый издает низкий стон, закидывая левую ногу на плечо Луи. Тот зализывает укус, игнорируя ощущение члена парня около своего лица и шеи. Он окидывает раскинутое по кровати тело Гарри глазами, встречая его взгляд, не прерывая движений своих пальцев внутри него: - Расскажи мне, - произносит он, удивленный хриплостью собственного голоса. – Расскажи, что чувствуешь. Гарри шумно втягивает воздух, но не отводит глаз: - Боже, Лу, - произносит он, сильно сжимая руку Луи, которая все еще зажата в его. – Ты такой… черт, ты делаешь мне так хорошо, пожалуйста… Луи сильно засасывает место укуса: - Пожалуйста, что? – Говорит он, не в силах найти дыхание. - Пожалуйста, - бессильно выдыхает Гарри. – Пожалуйста, - и Томлинсону необходимо уткнуться лицом в бедро кудрявому при виде этого открытого желания. - Да, хорошо, - отвечает он, в последний раз целуя проявляющийся синяк там, где были его зубы. Он аккуратно вытаскивает пальцы и отпускает руку парня. Тот в ответ издает недовольный звук, убирая ногу с плеча мужчины. Последний шикает на него и дотягивается до презервативов, которые лежат на кровати там же, где он их оставил. Однако его пальцы скользят, и он мучается с оберткой, но та не поддается. - Давай, - говорит Гарри, чуть приподнимаясь. Он протягивает руки, и Луи отдает ему квадратик из фольги. Чистыми руками тот быстро разрывает упаковку и достает презерватив, а затем тянется к Томлинсону и берет его член за основание. Прикосновение шокирует – полностью сфокусировавшись на Гарри, Луи даже не задумывался о собственном состоянии. Он максимально старается контролировать себя, когда Стайлс размещает резинку на головке, а затем разворачивает ее одним гладким движением кулака. От ощущений, даже через латекс, Луи хватает парня за плечо, в поисках равновесия. Гарри поворачивает голову и легонько кусает руку Луи, а затем смотрит на него с улыбкой: - Я бы сказал тебе быть со мной поласковее, - говорит он, широко распахнув глаза, с напускной невинностью, - но, думаю, ты воспримешь меня всерьез. Луи умеет распознавать вызовы, и опрокидывает кудрявого на спину, смеясь. Он уверенно упирается руками по обе стороны головы Гарри, нависая над ним: - Кто-то же должен, - говорит он, наклоняясь, чтобы поцеловать, и боже, они целовались последний раз всего пару минут назад, но Томлинсон уже успел соскучиться. Он заставляет себя отстраниться и сесть на пятки, утягивая за собой одну из подушек. Он подталкивает Гарри, чтобы тот поднял бедра, и подкладывает под них подушку. - Какой джентльмен, - бормочет Стайлс, пока Луи размазывает по члену смазку. - Как скажешь, - говорит тот и приставляет головку ко входу. Он осторожно смотрит на Гарри, и тот скрещивает ноги за его спиной в ответ. Он входит медленно, следя за лицом парня и крепко держа его бедра. Это почти слишком, тугое ощущение Гарри вокруг, и выражение его лица – глаза прикрыты, а зубы вонзаются в нижнюю губу. Луи входит почти наполовину, когда кудрявый издает странный звук. Луи замирает: - Все в порядке? – спрашивает он, большим пальцем оглаживая тазовую косточку парня. - Более чем, - отвечает Гарри, все еще не открывая глаз. – Продолжай. - Хорошо, - говорит Луи и обхватывает пальцами его член, входя до конца. Тогда глаза Стайлса распахиваются, он тяжело дышит. Луи продолжает дрочить ему, поворачивая запястье так, как тому нравится, как он усвоил, и немного тянет, и у него самого спирает дыхание от жара прикосновений. Он хочет распалить парня еще, довести его до предела, потому что знает – он сам долго не продержится. Впрочем, похоже, что у Гарри иные планы. Он отгоняет руку Томлинсона и тянется к его плечам, притягивая его в поцелуй, что состоит только из зубов и языков. Руки парня обвивают шею Луи, а ноги сжимаются крепче за его талией, притягивая еще глубже. Окруженному Гарри, Томлинсону приходится прервать поцелуй, чтобы сделать пару вдохов. Он держит себя над парнем, но его руки дрожат, и он опускается на локти, зарываясь лицом в шею кудрявого. Мужчина пытается перегруппироваться, но сложно сосредоточиться, когда вокруг столько Гарри. Он проводит носом под его челюстью, легко целуя кожу. Стайлс счастливо вздыхает, успокаивающе проводя руками по спине партнера. Луи собирается, поднимая голову, и вновь соединяет их губы, опять входя в ритм, который ранее установил рукой. Он набирает скорость, и пальцы Гарри впиваются в его спину, и Томлинсон сглатывает тихие звуки, которые тот издает. Он чувствует, как влажно трется головка члена парня о его живот, и от мысли, что это работает, что им обоим так хорошо сейчас, он чуть не кончает. В этот раз поцелуй разрывает Стайлс, откидывая голову назад: - Черт, Лу, ты убьешь меня, если будешь продолжать так же, - хрипло говорит он. Луи передвигает руку и бездумно проводит большим пальцем по его горлу. - Если тебя это утешит, - шипит он, вколачивая парня глубже в матрас очередным движением, - я не уверен, что смогу. Продолжать так же, в смысле. Улыбка парня дрожит, и он царапает спину Томлинсона: - О, ты имеешь в виду это, - говорит он, сжимаясь вокруг Луи, - для тебя слишком, не справишься? – мужчина издает звук, за который ему потом как-нибудь будет стыдно, и проводит губами по челюсти Гарри. - Господи, Хазза, я кончу, если ты так будешь делать, - полушепчет он. Он частично выходит, и сильнее входит, наслаждаясь реакцией Гарри, у которого закатываются глаза. - Так кончай, - отвечает тот. - Нет, - плотно закрывает глаза Томлинсон и качает головой. – Могу продержаться и дольше. - Лу, - настаивает кудрявый. – Ты хочешь… я буду говорить тебе, что чувствую, как раньше, хорошо? Мужчина содрогается, и это заменяет ответ. Гарри чуть приподнимается и целует уголок его рта, и даже с закрытыми глазами Томлинсон чувствует его улыбку. А затем кудрявый падает обратно на кровать и начинает говорить. - Черт, Лу, я так люблю это, люблю, когда ты внутри меня. Люблю, как тянет, каким полным я себя чувствую, мне нравится, что я буду чувствовать тебя внутри завтра, когда буду бегать на тренировке, блять, - он задыхается, когда Луи входит особенно сильно. – Боже, я обожаю чувствовать, как сильно ты меня хочешь. Томлинсон слышит отчаянный звук, еще до того, как осознает, что это он его издает. Он рад, что его глаза закрыты, потому что вид Гарри, произносящего эти слова, точно загнал бы его в могилу. - Боже, это правда тебя торкает, да? – спрашивает Стайлс, и Луи чувствует, как пальцы нежно ласкают его лицо, задерживаются на губах. – Мне так нравится видеть тебя таким, разрывающимся на кусочки, боже, Лу, ты должен себя видеть. Пожалуйста, я хочу, чтобы ты кончил, хочу видеть, как ты кончаешь, ты так прекрасен в этот момент. Я хочу, чтобы ты кончил в меня, хочу держать тебя в этот момент, пожалуйста, Лу… И все. Оргазм Луи настигает его будто грузовик, и он видит звезды. Гарри, верный своему слову, держит его, пока он содрогается. Когда, наконец, мужчина приходит в себя, Гарри смотрит на него с самоудовлетворенной нежностью. - Поймал, - говорит он, и ведь прав, сволочь. Луи садится на пятки и выходит максимально нежно. Гарри морщится от пустоты, его руки лениво вытянуты над головой, и это зрелище невыносимо. Он вновь становится на колени и окидывает взглядом, а затем наклоняется и быстро вводит в кудрявого четыре пальца, одновременно с этим засасывая головку его члена в рот. Бедра Стайлса против его воли подаются вперед, и Луи крепко прижимает их к матрасу свободной рукой. Парень ничего не говорит, лишь издает высокие стоны, которые становятся только громче с каждым движением пальцев Томлинсона. Тот даже не пытается брать член глубоко, только влажно и сильно сосет головку, наслаждаясь ее тяжестью на языке. Это почти так же классно, как ощущать Гарри вокруг своих пальцев – горячего, открытого и желающего. Парень тянет его за волосы, подавая универсальный сигнал, но Луи лишь вводит пальцы глубже, насаживается сильнее. Рука Стайлса спускается ниже, гладит щеку мужчины, и затем он кончает с задохнувшимся криком. Томлинсон сглатывает горечь, наполнившую его рот, дожидается, пока она закончится, и затем аккуратно вынимает пальцы. Он смотрит на Гарри, который пялится в потолок в, похоже, кататоническом ступоре. Впрочем, он дышит, так что Луи не слишком обеспокоен, и решает дать ему минутку, поднимаясь и потягиваясь. Он и сам в паре минутах от отключки, так что их нужно использовать по максимуму. Он снимает презерватив, весьма довольный собой, и завязывает его, направляясь в ванную на некрепких ногах. Когда он возвращается, Гарри лежит там же, где он его и оставил, но уже в состоянии повернуть к нему голову: - Иди сюда, - говорит он, хриплым голосом, в котором явно слышится секс. Он передвигается по матрасу, освобождая для Луи место рядом. Они оба липкие от пота, но парню, похоже, все равно, и он притягивает Томлинсона для ленивого поцелуя. Он счастливо хмыкает, засасывая язык мужчины, и отстраняется, последний раз чмокая. – Спать, - добавляет он, и Луи не уверен, говорит он себе или ему. Впрочем, он не находит в себе сил спорить, даже если голова парня давит ему на грудь. Закрывая глаза, он понимает, что совсем не против. Когда он просыпается, то по пению птиц снаружи понимает, что уже утро. Свет, правда, мягкий и разноцветный из-за коллекции шарфов Гарри на окне. Верно, Гарри. Луи моргает, прогоняя сон, и поворачивается направо. Вот он, свернулся рядом, слегка помятый, лицо расслабленное и умиротворенное. В какой-то момент ночью кто-то из них, видимо, накрыл их простыней, и кожа парня выглядит невозможно золотой в контрасте с белой тканью, будто у него внутри есть какой-то вечный свет. Мужчина прилагает серьезные усилия, чтобы не коснуться его. Похоже, он глубоко спит, и именно сейчас Луи должен вклиниться. Аккуратно выскользнуть из-под простыней, чтобы не разбудить его, тихо одеться и уйти. Он может оставить записку, как Гарри сделал, сесть в машину и уехать. Он может быть дома меньше, чем через полчаса, легко, и вновь лечь спать в кровати, не испытывая дурацких порывов в груди. Гарри большой мальчик, он переживет пробуждение в одиночестве, даже не моргнет, наверное. Но что-то в Луи протестует, свирепеет при одной мысли о том, как тот медленно пробуждается, а рядом никого. Это просто… глупо. Вот и все. Так что когда Гарри хмурит брови и издает грустный звук спустя полчаса, сжимая пальцами простыни, потягиваясь, Луи все еще тут. Парень щурится на свет и видит его. Медленная счастливая улыбка, которая расплывается на его лице, успешно затыкает ту часть мозга Томлинсона, которая все еще кричала ему придумать что-то и сбежать. - Привет, - говорит Гарри, перекатываясь на бок, лицом к Луи. - Привет, - тихо отвечает тот. Он знает что, вы понимаете, весьма хорош в сексе, но это не основание для парня так на него смотреть. - Хорошо спалось? – спрашивает тот, и Томлинсон лишь кивает в ответ. – Отлично, - тихо продолжает тот. – Тогда, может, подвинешься ближе? – и отказываться грубо, правда же? Луи перемещается ближе и гладит руку Гарри. Тепло того нагрело кровать вокруг него за ночь, так что и его кожа, и простыни источают одинаковую светящуюся теплоту. Луи наклоняется и осторожно целует Гарри. В их ртах кисло после ночи, но мужчина может справиться с этим ради довольного звука, который издает парень. И неожиданно он не может больше это терпеть, мягкость и нежность, медленное растворение в моменте. Нежные вещи легко исчезают, быстро забываются, слишком хрупкие, чтобы выжить, как уже усвоил Луи. И он не может это выдержать, не такое. Он легко толкает Гарри в плечо, пока тот не улавливает намек и не ложится на спину, затем прерывает поцелуй и ложится на бок рядом с парнем, закидывая руку того над его головой. Стайлс смотрит на него с любопытством, но оно сменяется пониманием, когда Луи наклоняется и вонзает зубы во внутреннюю часть предплечья парня. Тот с шумом вдыхает, когда Луи приступает к работе, кусает и засасывает место, которое Гарри когда-то определил как его: - Боже, кто-то напорист этим утром, - говорит парень, запуская другую руку в волосы мужчине. Тот отрывается и фыркает. - Я вообще не знаю, о чем ты, - хитро говорит он, запуская руку под простыню, и касается наполовину возбужденного члена Стайлса. Его собственная эрекция упирается в бедро кудрявому, и тот смеется и ахает одновременно. - Ты - засранец, - говорит он и быстро перекатывается, оказываясь сверху на Луи. Он нежно улыбается, переплетая их руки над головой мужчины, и выравнивает их бедра. Контакт и трение хороши, чрезвычайно хороши, но у Луи перехватывает дыхание от близости, оттого, как они соприкасаются от головы до пальцев. Они практически не двигаются, лишь медленно едва шевелятся в приглушенном свете. Возможно, это все утро, но в эту секунду, именно в это мгновение, кажется, будто все вне времени, словно Луи застрянет тут навеки, если не уследит. Гарри наклоняется и шепчет ему в ухо, и мужчина чувствует каждое движение его губ: - Ты заплатишь за это, Томлинсон, - произносит он, и наверняка даже не знает, насколько прав. Час и два оргазма спустя они в маленьком душе Гарри, по очереди становятся под слабый напор воды, чтобы смыть остатки последних двенадцати часов. Руки скользят по влажной коже несколько раз, но ни у одного из них нет достаточно энергии для того, чтобы хотя бы потискаться, что уж говорить о сексе в душе. Они немного поцеловались, конечно, у раковины, после того, как почистили зубы, но они ведь всего лишь люди, а Гарри на вкус как мята и Луи. Когда они выходят из ванной, Томлинсон направляется за своей одеждой, но кудрявому плевать, похоже, поскольку он голый шлепает на кухню. Луи наблюдает из угла, натягивая трусы, как Гарри дотягивается до чего-то на холодильнике и берет это – камера. - Не смей, - произносит Томлинсон, наполовину натянув штаны, но Стайлс направляет объектив не на него. Он поворачивается и окидывает взглядом стол. - Такой самовлюбленный, Томмо, - произносит Гарри, примериваясь. Стол выглядит точно так же, как они его оставили ночью, с неубранными тарелками и пустыми бокалами. Стул Стайлса все так же лежит на полу. Он делает несколько фотографий с разных ракурсов, а потом выпрямляется довольный. Он с улыбкой поднимает взгляд: - Не переживай, Лу, я не буду запечатлевать твое нынешнее… беззащитное состояние, - он кивает на степень раздетости мужчины и возвращает камеру обратно на холодильник. Луи вынуждает себя засмеяться, застегивая ремень, но слова бьют по нему сильнее, нежели он показывает. Если бы Гарри хотел, он мог бы запечатлеть множество вещей, включая ранимость и беззащитность. Это бы напугало его до смерти, если бы он позволил себе задуматься об этом, но это приглушено, зарыто под белыми простынями и цветастыми шарфами и мыслями о том, как только что сделанная парнем фотография займет место на его стене. Гарри приближается, все еще голый, с капающей с волос водой. Он обнимает его сзади за талию и счастливо мурлычет: - Ты можешь остаться, если хочешь. В смысле, на день. У меня есть еда, мы можем просто зарыться тут и… - он обрывает предложение, улыбаясь в шею Луи, - проводить время. И это звучит великолепно, на самом деле. Это звучит прекрасно, и именно из-за этого Луи внутренне ерзает, потому что это так прекрасно, что он может привыкнуть к этому. У него строгая политика касательно привыкания к прекрасным вещам, особенно когда он чувствует, что уже использовал месячную квоту потакания своим прихотям. А если он останется, то это будет именно прихотью – остаться, тем более что у него много дел. Он решительно выскальзывает из объятий парня и подбирает с пола свою футболку, натягивая ее: - Извини, Хазза, мой мальчик, но я не могу остаться. Мне нужно домой, покормить Герцогиню, она была в одиночестве с прошлого вечера. - Тебе нужно покормить Герцогиню, - грустно смотрит на него Гарри. Томлинсон яростно кивает: - Она очень привередлива, если я скоро не вернусь, она будет злиться всю неделю, - это правда. У него есть шрам в доказательство этого. Конечно, он может написать сообщение Зейну и попросить его покормить кошку, или позвонить кому-то из соседей, но несколько часов секса, каким бы он ни был классным, не стоят этого. Наконец, Гарри кивает в ответ: - Ладно. Справедливо. Значит, в другой раз. - Это было… я замечательно провел время, все было очень мило, - частит Луи, чувствуя себя странно виноватым. Он не должен чувствовать себя виноватым, это поведение взрослого, ответственного человека. – Спасибо за ужин. И… за все остальное. Гарри лишь чуть усмехается и притягивает его за талию, и целует – медленно и неспешно: - Пожалуйста, - бормочет он, когда они отрываются и, Боже, это было бы проще, если бы на парне были хотя бы трусы. Луи все же удается вырваться, максимально стараясь избегать зрительного контакта. Маневры по уклонению должны начаться прямо сейчас, иначе его решимость развеется. Он берет куртку с кресла и шагает к двери, готовясь прощаться. Поворачиваясь, одна рука на дверной ручке, он встречается взглядом с Гарри, что облокачивается на кухонную тумбу, наблюдающим за ним, словно особо развратная греческая статуя: - Возможно, я еще вернусь, позже, - выдает Томлинсон, и это абсолютно не то, что было у него на языке. - Никакого давления, - отвечает кудрявый, но он улыбается, голый, и Луи вылетает прочь, к безопасному лифту. Если он съезжает по стене и сидит там, с головой между коленей, прежде чем нажимает кнопку, никто не может его винить. Он добирается до квартиры в целости, и Герцогиня только относительно рассержена из-за позднего завтрака. День для Томлинсона выдается удивительно продуктивным, и он разгребает гору работ, что висела над его головой всю неделю. Если ему и придает большего драйва необходимость принятия решения – возвращаться к Гарри или нет, ну что же, хотя бы в этот раз его неврозы имеют положительный эффект. Ему приходится прекратить оттягивать этот вопрос, когда около полудня Стайлс присылает ему сообщение: так мне одеваться или нет? Томлинсон со стоном бросает телефон на диван. Гребаный Гарри и его нудизм, и способность формулировать все так, будто это так просто. И это на самом деле кажется просто, когда Луи с ним, легко, как в песне, именно поэтому ему нужно быть дисциплинированным сейчас. Если он не может доверять себе рядом с ним, тогда ему нужно хотя бы пытаться вести себя рационально в одиночестве. Сейчас рациональное мышление говорит ему, что в последний раз, когда он так слабо контролировал себя, ему не понравилось, как все окончилось. Вздыхая, он дотягивается до телефона. извини, хаз, погряз в работе, не думаю, что смогу Он откидывает голову на подушки и думает о том, как Гарри читает сообщение, как огорченно надуваются его губы. Прежде чем Луи может задуматься, он поднимает телефон в последний раз: но я буду думать о тебе позже вечером, когда буду один ;) И, серьезно, что вообще для него сделало рациональное мышление в последнее время. З Зейн вынужден признать, в ретроспективе это не было его лучшей идеей. Он очень-очень не хочет писать Луи, потому что знает – тот никогда не даст ему об этом забыть. Если бы Найл не был на экскурсии, Зейн, наверное, просто написал бы ему и заставил поклясться сохранять молчание, и был бы очень-очень осторожен следующий месяц или около того, так что Луи ничего бы и не знал, и Малик избежал бы вечного позора. Но в этой ситуации Томлинсон был его единственной надеждой. Ни в жизни он не выйдет из этой комнаты в таком состоянии, а окно заканчивается. У него нет времени. Зейн глубоко вдыхает и достает телефон, обрекая себя на бесконечный стыд: приди в учительскую у туалетов в здании «Е», мне нужна помощь D: Он вжимается в угол в ожидании ответа. Он прячется в учительской, обмотав на голове кардиган. Так низко он еще не падал. Телефон в его руке вибрирует, похоронный звон по его достоинству: что тебе нужно посреди урока?, написано в ответе, и нет, он не будет объяснять в сообщении. пожалуйста, просто приди, это срочно DDD: Проходит еще минута, прежде чем Луи отвечает это должно быть что-то крутое, и Малик морщится. Томлинсон даже не представляет насколько. За несколько минут, что требуются мужчине, чтобы дойти, Зейн накручивает себя до невозможности из-за всей ситуации. Это плохо. Это очень-очень плохо. К моменту, когда он слышит приближающиеся шаги, он запер дверь и сел на пол перед ней, так что она ударяется о его спину, когда друг пытается открыть ее. - Зейн, дверь заперта, - говорит Луи, и мужчина может представить его раздраженное лицо по ту сторону. – Почему ты закрыл дверь? Ты издеваешься? - Я сейчас тебя впущу, - говорит Малик, - но поклянись, что не будешь смеяться. Пауза. - Я не могу пообещать этого. Я даже не знаю, что ты сделал. - Поклянись не смеяться! – восклицает Зейн, и да, ниже некуда. - Ты знаешь, я все равно буду, - нетерпеливо отвечает Томлинсон. – Ты бы не просил, если бы не знал, что я буду. - Это даже не… ладно, хорошо, - говорит Зейн. Луи иногда такая сволочь, но он пришел на помощь, а это дорогого стоит. – Просто. Пожалуйста, постарайся не смеяться. - Ладно, ладно, - сдается Томлинсон. – Просто открой дверь. Зейн поднимается, борясь со страхом, свернувшимся в животе. Может, это не будет так плохо, как он думает. Он еще не оценил ущерб сам, в конце концов. Он отпирает дверь и впускает Луи, вновь запирая ее. Томлинсон лишь смотрит на него. - Зейн, - говорит он, - ты заставил меня прийти сюда, чтобы посмотреть на тебя с кардиганом на голове? - Просто… дай мне объяснить, - отвечает Зейн. - Ты недавно не ударялся ни обо что? – спрашивает Луи. - Заткнись и слушай, - просит Малик. - Да, извини, - произносит Томлинсон, поднимая руки вверх. – Прошу, продолжай. - Я подумал, что могу сделать как в фильмах, ну знаешь, когда люди подкуривают от плиты, - говорит Зейн. – И я пришел сюда, потому что тут единственная плита, и я наклонился слишком близко к огню, и мои волосы немного… загорелись. - Они что? - спрашивает Луи, его брови взлетают под челку. – Как это вообще случилось, физически? В смысле, я знаю, что ты используешь много всякого для волос, но, боже. - Ну, - признается Зейн, - я, возможно, распылил немного больше обычного. - Зачем тебе… - Томлинсон прерывает себя на полуслове, с ужасом осознавая. – О боже. Зейн. Ты собирался опять курить под детектором дыма, да? Зейн не отвечает. - У тебя проблема, - стонет Луи. – Насколько все плохо? - Я еще не знаю, - произносит друг. – Я, если честно, еще не снимал это, с тех пор, как сбил огонь. Лицо Томлинсона дергается, словно он глотнул что-то кислое, а затем он все-таки срывается и ржет. - Прости! – говорит он в ответ на гримасу Зейна, нетвердо, в промежутках между смешками. – Прости, о боже, я пытался, но ты поджег свои волосы, а потом тушил их своим кардиганом, я тебя прошу, я заслуживаю медаль за то, что так долго продержался. Зейн должен отдать ему должное, хотя бы в последнее время. Последние несколько недель, с тех пор, как они с Гарри начали их непонятные отношения, стереть улыбку с лица мужчины было невозможно. Малик сомневается, что тот хотя бы осознает, что ходит как большой влюбленный идиот, напевая в коридорах и безосновательно улыбаясь в чай, и даже носит ужасные цветные штаны. Зейн бы дразнил его из-за этого чаще, если бы не боялся, что это заставит мужчину бежать прочь от Гарри так быстро, как его мятно-зеленые ноги смогут его унести. Счастье Луи важнее для Зейна, чем возможность подразнить. Потому что он хороший друг. Луи же все еще ржет, а Зейн все еще в кризисном состоянии. - Ладно, - говорит Томлинсон, вытирая слезу, - ладно, прости, я затыкаюсь. Давай взглянем на тебя. Зейн с сомнением наклоняет голову, и Луи разматывает кардиган, пока тот задерживает дыхание в ожидании. - Это… могло быть гораздо хуже. - В смысле? - Ну, ты мог потерять всю голову, например, - отвечает Луи, и Зейн стонет в отчаянии. – Шучу, я просто шучу. - Я удушу тебя, - утверждает Малик. - Ты милаха, - говорит ему Томлинсон. – На самом деле, это не так ужасно. В смысле, однозначно заметно, и не в смысле «посмотрите на меня, какой я классный», а в смысле «я только что сжег кусок моей челки», но это только немножко с одной стороны. Все отрастет, я думаю, через месяц-два. - О Господи, - Малик роняет лицо в руки. – Что мне делать? - Зейн, дружище, - отвечает Луи. – Думаю, пришло время воспользоваться своей тайной любовницей – шапочкой. - Думаешь, мне разрешат вести в ней уроки? – встрепенулся Малик. Похоже, все не так плохо. Луи отмахивается: - Скажешь, что у тебя какая-то болезнь кожи головы. Заразная перхоть, не знаю. Не то чтобы тебе раньше что-то говорили за твои другие нарушения дресс-кода. И то верно. Похоже, Томлинсон не так уж и бесполезен. - А у тебя есть с собой? – спрашивает Зейн. - Что, прям сейчас? Нет, я - не ты, у меня нет сменного комплекта одежды на случай экстренной ситуации. Но, вроде бы, в машине есть, если хочешь сходить за ней, - отвечает друг, глядя на часы, - но мне нужно возвращаться. Малик жалостливо на него смотрит. - Нет. Нет. Категорически нет. Я не пойду за ней. Ты накликал это на себя, ты и расплачивайся. Зейн смотрит на него щенячьими глазами. Спустя несколько минут Томлинсон возвращается с шапкой, которую натягивает на себя Малик, хмурясь своему отражению в дверце микроволновки. Не плохо, но и точно не хорошо. Значит, ему просто придется залечь на дно, пока волосы не отрастут. Никакого больше курения под детекторами дыма, никакого анонимного стукачества на соседей, которые не поддерживают пожарный выход в надлежащем состоянии, по крайней мере, на месяц. Он тащит себя в свою аудиторию. Его жизнь – тлен. Он позор фамилии Малик. Интересно, может ли что-то быть хуже? Он доходит до класса и видит записку в маленьком ящике для писем на своей двери. Уважаемые преподаватели, Как вас проинформировали на прошлой встрече факультета, реконструкция Восточного крыла школы начнется на следующей неделе. На протяжении следующих двух месяцев работники, подрядчики и инспектора будут регулярно появляться, чтобы убедиться, что все проходит согласно строительным, пожарным и прочим условиям безопасности. Все посетители кампуса будут иметь идентификационные бейджи и разрешение на работу во время школьных часов. Для безопасности учеников и персонала прилагается список персон, которым разрешено пребывание в кампусе. Мы ценим ваше сотрудничество на период волнительного времени… Зейн прекращает читать, лихорадочно переворачивая страницу и переходя к списку имен. Прямо там, вместе со многими другими пожарными, значится Лиам Пейн. Ну конечно же, блять.