— Я буду заботиться об этом малыше, слышишь? Пусть он не увидит парков с аттракционами, не попробует сладкой ваты, не погуляет по земле... Он почувствует любовь и заботу всего экипажа, Вилма, слышишь?
Он обещал быть с тобой, защищать, оберегать. Ты не понимала, да и не понимаешь до сих пор, что двигало им, что побудило становиться отцом твоего ребенка. Это могло быть все, что угодно - от жалости до настоящей, вспыхивающей мгновенно, любви. Если это жалость, то тогда все становится ясно, но если это любовь, что делать тогда? Когда Пити отказался уходить с палубы во время Рождества, я понял, что ты для него значишь. Это неправильно, пойми. Мы предаем, хотя я священник, а ты - недотрога, Вилма. А мне все равно, плевать. Поверь мне, я чувствую каждое твое слово, каждый твой вздох, милая. Когда малыш в тебе пошевелился, я думал, что сойду с ума от безудержного счастья, что подобно цунами накрыло меня с головой. Это ведь твой сын, Вилма, твой! А знаешь, что больше всего на свете я мечтал услышать? Что это наш сын, только наш. А может быть, это будет маленькая принцесса, с которой Улис будет играть по вечерам, а Айноа будет учить малышку понимать мир. Хочется лезть на мачту корабля, понимая, что этого никогда не будет.— И пусть целого мира больше нет, остался я. Я до последнего вздоха, до последней капли крови, до последней пули, буду защищать вас.
А что бы ты почувствовала, если бы узнала, что ребенок умирает? Я могу предсказать все с точностью до секунды. Медленно прервется дыхание, дрожащая спина почувствует ледяную стену, а онемевшие пальцы найдут место в непослушных волосах. Вместо привычного, кристально чистого лазарета, ты увидишь темноту. Пугающую, одинокую, замерзшую темноту. Возможно, именно там оказался наш мир сейчас. Примерно это я испытал, увидев тебя в одной ванне с Пити. Да, и священник умеет ревновать. Чертов сарказм, будь он проклят! Воздух показался мне тогда острым лезвием, режущим меня изнутри, рвущим на части. Неприятное зрелище, что ни говори. В тот момент твоя искренняя улыбка вводила меня в гроб, не жалея ни на долю секунды. Твою мать, Вилма, какого ты делаешь? Ты на самом деле безмозглая влюбленная идиотка, или же просто притворяешься? Ты же не использовала меня, верно? Ты ведь не Эстелла, не Гамбоа, не Рамиро, в конце концов! Девочка моя, в кого же ты превратилась? Мне до дрожи в коленках/до стука в висках противно видеть тебя с этим великовозрастным дегенератом. Ты достойна лучшего, Вилма! Я не могу понять, чем я хуже него? Чем? Пошлыми анекдотами? Плоскими шуточками, которыми Пити сыплет двадцать четыре часа в день? Я не вечен, и ты это знаешь.— Я стал бы лучшим отцом. Лучше, чем стал бы он. Я не смог тебя в этом убедить, видимо, священникам этого не дано. Я люблю тебя, Вилма, и буду любить всегда.
— Андрес Паломарес пропал. Его поглотило море. Хулиан видел, как священник спрыгнул в море. Нам не удалось остановить его... - дрожащий голос капитана, подобно воде, разносился по всему кораблю, проникая в самые незначительные трещинки. — Он оставил записку. Вилме. Милая моя Вилма, не ищи меня. Я ушел туда, куда мы все попадем, рано или поздно. Я люблю тебя. Тебя и малышку. Паломарес. лезвием.