***
Вадик расхаживал по залу, заламывая руки. Брат со Снейком должны были прибыть полчаса назад, как и все. И Кости нет... В голову Самойлова-старшего полезли не самые хорошие мысли. Может они решили никуда не ехать? От Димы он знал об интрижке брата с клавишником. После таких известий так хотелось сказать что-то, вроде избитой фразы "ну, что поделать, такова жизнь". А ничего не поделать и жизнь такова. И виноват во всем только он, Вадим Самойлов, и никто другой. Никто не заставлял его любить брата, совращать его. Никто не заставлял опекать его и брать на себя всю ответственность. Никто не виноват в его полигамности, черт возьми! Да, он любил и любит двоих. И Глеба, и Юлю. И сам свел все к такому финалу. Пусть и не любовником, но Вадиму все равно хотелось оставаться для брата близким человеком. Но даже это невозможно. Костя, Костя, Костя... Несколько лет назад он и не придавал особого значения тому, что имя Бекрева постоянно звучит из уст Глеба. Время шло и Самойлов-младший все отдалялся и отдалялся. Нет, конечно это было правильно, нельзя же все сводить к общению с одним единственным человеком. Все прошло очень быстро. Без всяких истерик и споров. Просто мятые тетрадные листки перекочевали к Косте. А за ними и их автор. Больно, обидно и грустно, что вот так променяли одного человека на другого... Это и была одна из причин, почему Вадик оставил брата. - Вадя, - прошептала мужчине на ухо жена, - тебя Валера искал. И Света хочет нас поздравить. - Да-да, я иду. Последний взгляд на дверь. Ни-ко-го. Чего он еще мог ожидать от брата? Хотя... Не его ли ежик в толпе? И, кажется, там Снейк. Забыв про слова жены, он стал пробираться сквозь толпу. И кто его дернул так сделать? Кроме положения и должности никаких причин. А, нет. Так очень хотела Юля. Глеб, Костя и Дима растворялись в толпе как химеры. Проходя мимо темного закутка, ведущего, кажется, на кухню, Вадим отвлекся на странный звук. Повернувшись, он заметил в темноте пару тел. Пойдя ближе, он различил... Костю? и Глеба? Глеба, прижатого к стене, Глеба, вцепившегося в Костю? Глеба, такого гордого, подчиненного кем-то другим... не Вадимом? - Вадик? - прошептал Глеб, заметив брат. Самойлов-младший тяжело дышал, прятал глаза и пытался незаметно стереть слюну с губ. - Вот тебе и Вадик... - рассеяно пробормотал старший брат. Ему хотелось рвать и метать, хотелось растащить этих по разным углам и запретить видеться... Но ко всему этому примешивалось эгоистичное желание оказаться на месте Кости. Повисло молчание. Бекрев неловко переступал с ноги на ногу и разглядывал носки кед. Его любовник же с преувеличенным интересом вертел пуговицу на рубашке, старательно не обращая внимания на брата. Пуговица оборвалась и улетела в темный угол. Глеб наконец-то посмотрел на брата. - Ко-о-о-сть... Бекрев понял все без слов. Сжав руку фронтмена, он вышел в зал, напоследок задев старшего из братьев плечом.***
- Я так больше не могу! - вспыхнул Глеб. Мужчина сидел в какой-то комнатушке. Кажется, это был склад сломанной или просто ненужной мебели. Фронтмен устроился на большом столе, прислонившись к стене. Ноги в гриндерсах нелепо свешивались вниз и выглядели совсем по-детски. - Этот Фюрер опять взялся за свое! Брось это, найди девушку, с мужчинами - грех... То-есть трахать собственного брата двадцать лет - не грех? Изменять жене - не грех? Нашелся святоша, блять. Не удивляюсь, если Юлька гуляет. Терпеть его невозможно! - Глеееб, - Бекрев обнял любовника и как бы невзначай провел ладонью по его бедру. - Хотя бы ты... Вам всем нужен только секс! - А тебе он не нужен? Тебе не хочется чувствовать себя любимым и, хотя бы, необходимым? - задал вполне ожидаемый вопрос Бекрев. - Нужен, - ответил Глеб, сухо кивнув. А ведь Костя прав, без этого не бывает и половины всего, что может быть. - Я тебя хочу. От этих трех слов меняется многое. Человек чисто физически чувствует свою значимость, не так ли? - услышав от Самойлова мрачное "угу", Костя продолжил. - Без этого просто далеко не продвинуться. И смысл есть. Надо же доставлять удовольствие партнеру? Пусть и страшно бывает и все прочее... Бекрев слегка заговаривался и виной тому был не только бокал шампанского, но и нахлынувшие внезапно воспоминания. Бормоча какую-то чушь, которая больше подходила для сеанса психотерапевта, он почти машинально гладил бедро Глеба, иногда поднимаясь чуть выше и проводя ладонью по паху. <...> Тяжело дыша, Костя покрывал поцелуями открытые участки тела друга, его рука в это же время судорожно расстегивала ширинку на брюках Глеба. Опуствшись на колени, клавишник осторожно провел языком по головке члена, потом обхватил его губами и практически полностью заглотил, несколько раз провел языком по стволу, изредка помогая себе руками... Где и как Бекрев учился минету не известно, но делает он это круто. Глеб, сдавливая стоны, крепко вцепился в волосы клавишника, призывая его двигаться быстрее... Кончил через каких-то пятнадцать минут с громким выдохом. "Тише, а то нас услышат"- страстным голосом прошептал блондин- "и будет не очень хорошо...". Последние слова он произнос прямо в ухо Самойлова, вслед за чем легко прикусил его, уже зная об эрогенной зоне партнера. Рука скользила под рубашкой, пальцы теребили соски. Глеб обхватил ногами друга, максимально приближая его к себе, его вновь твердеющий член уперся в костину ногу. "Возьми меня..."- одними губами произнос Самойлов. Клавишник кивает, сжимая при этом задницу любовника и незаметно избавляя его от одежды. "Ну же!"- уже громче стонет фронтмен, в ответ на что Бекрев накрывает его губы поцелуем, а сам резко входит. Глеб был возбужден до предела, так что проникновение не было болезненным. Но Глеб все равно выгнулся и если бы не поцелуй, их бы точно услышали. Клавишник массирует член Самойлова, когда как вторая рука по прежнему сжимает соски. Глеб вцепился в стол, непроизвольно сковыривая куски лака с него и, не в силах больше терпеть, кончил, вцепившись в спину любовника и все же издавая стон. Одновременно с ним кончил и Костя и, выдохнув, ещё плотнее прижал друга к столу, падая на него.***
Костя стоял у окна и курил. Четыре часа ночи. Или утра? Вернулись они не так давно, может час, может два назад. Самойлов сразу завалился спать на диван, не снимая гриндеров. А Бекреву, не смотря на усталость, не спалось. Первая, вторая... От пятой сигареты запершило в горле. От девятой мужчина закашлялся. Может, Вадик и прав. Может, действительно грех, действительно неправильно. Будет у Глеба какая-нибудь девушка и у него... тоже. Будет все обычно, "как у всех". И все будет правильно, наверное. - Чего ты там стоишь и мерзнешь, Ева Браун? Или пистолет греешь? - на кухню притопал Глебсон. Именно притопал - в гриндерах, да еще и громко стуча пятками по полу. - Не мерзну я. А ты чего встал? Спал же вроде. - Да так, захотелось вот и встал. Какой картинный пейзаж, - Самойлов осмотрел подоконник, - только стакана с алкоголем не хватает. И сигареты уж больно простые. - Ну, Ева, какие мысли вы скрываете, - Глеб закурил. Глупо хихикнув, он закашлялся. - Никакие, - Бекрев отвернулся от любовника и с преувеличенным интересом стал разглядывать двор. - Кооость... Костяяя - Что Кость, что Кость?! Много лет как Костя! - мужчина развернулся и, по привычке, взмахнул руками. Кружка с недопитым кофе улетела на пол и разбилась. - Вот зачем все это? Зачем я тебе вообще нужен? Заведи себе подружку. Это будет правильно, это будет... Без вопросов. Девушка и девушка. И брат тебя простит. Не будет больше расспросов, все хорошо, спокойно. - Эхх, - картинно вздохнув, Глеб посмотрел на любовника. - Тебе со мной хорошо? Нам вместе же хорошо, верно? Будет плохо - разбежимся, какие проблемы. Но, если что, утенок из ванной - мой! - Самойлов вновь захихикал, глядя Бекреву в глаза. - Хорошо. Даже слишком, - Костя обнял мужчину. - Только когда ты пьян, шутки выходят несмешными. А потом... Посмотрим, что потом будет. Утенка не отдам, сразу предупреждаю.