Makes you feel a bit...

      Мы в обнимку вваливаемся в гримёрку, поспешно отвечая что-то друзьям. Я не слышу собственного голоса, но отчётливо слышу, как он смеётся. Фанаты что-то кричат вдогонку, фотоаппараты ломаются под натиском пальцев сумасшедших папарацци. Шум сливается в одну кучу и гудит так сильно, что закладывает уши. Просто так нам не уйти, да и не оставят нас в покое хотя бы без одного компрометирующего пикантного фото. Мне всё ещё не привычно ловить взгляды, полные восхищения и слёз поклонников, но он в своей стихии, светится от счастья, будто был рождён именно для этого. Он наклоняется, прижимается ближе ко мне и шепчет что-то на ухо. А я, как последний кретин, улыбаюсь и придерживаю его руку на своей шее. Снимки готовы; щелчок, а за ним ещё тридцать таких же с разных ракурсов. Он отлипает от меня и кричит в толпу что-то нечленораздельное - его манера речи не прекращала поражать меня с первой встречи - и целует меня в висок. Вспышка и радостные возгласы повсюду. Я смущаюсь, но отступать уже просто глупо. Сейчас будет последний кадр. Я висну на его шее и закидываю ногу ему на бедро, похотливо улыбаясь в тысячи направленных камер. Боже, какая стыдоба. Мам, пап, простите меня. Нелепо, но я просто не хотел отставать от него, как происходит всегда. Мы в унисон кричим в толпу, что это всё. Затем я достаю мобильник и дрожащими пальцами опять набираю тоже сообщение двум ребятам из нашей группы о том, чтобы подождали нас в ресторане. Закрывается дверь. Щелчок замка, и мы остались вдвоём. Занавес поднят, так пусть же эти юные сердца забьются чаще.       Я запускаю руки в его волосы, прижимаясь всем телом. Это так приятно – чувствовать его совсем рядом, так близко. Кажется, что сейчас я слышу не орущих людей, чей приглушённый крик доносится отовсюду, а бесконечный шум волн. Дыхание сбивается, это безумно мешает сосредоточиться, и я старюсь равномерно и глубоко вдыхать чересчур сладкий аромат его одеколона вперемешку с терпким запахом пота. Концерт прошёл на ура, и мы решили не задерживать празднование триумфа. За дверью всё ещё бушуют молодые люди, которые, возможно, уже догадываются, чем мы здесь занимаемся. Впрочем, какое нам дело? Я продолжаю улавливать его дыхание, такое знакомое, такое обжигающее и расстёгиваю его пиджак, который тут же падает на пол. Он не отрывается от меня ни на секунду, вновь и вновь ненавязчиво касается коленом моего паха. Дышать снова тяжелее. Он следом снимает с меня жилетку, затем, уже не в состоянии справится с дрожью в руках, прерывает наши поцелуи и прижимает свой лоб к моему. Мы глубоко вдыхаем спертый и будто бы пропитанный пылью воздух, кажется, что вот-вот кислорода не хватит, и мы умрём. Вот так, здесь, прямо в гримерной на полу. Нас найдут быстро, голыми, не успевшими даже остыть. Вот потеха. Я улыбаюсь, а он так пристально смотрит мне в глаза. - Что с тобой происходит? Я воспользовался минутным перерывом и захватываю инициативу. Мои пальцы уже под его майкой скользят к соскам, затем ниже по животу. Он перехватывает мои руки, подносит к своим губам и целует запястья. - Не спеши. Я никуда не денусь. Я отдёргиваю руки отхожу на шаг, расстегиваю пуговицы на своей рубашке и скидываю её с себя. - Посмотри на меня – одни кожа да кости, я так изголодался по тебе.       У него сорвало все тормоза. Он приблизился и снова, так по собственнически, держит меня за предплечья. Мне дурно от его взгляда. Капельки пота до сих пор хаотично капают с наших волос. Так грязно, так душно, так похотливо и возбуждающе. Я смущаюсь и опускаю голову на его плечо. Тело начинает остывать, пока он расстёгивает молнию на моих любимых брюках – как-то он сказал, что моя задница выглядит слишком сексуально в них, но его это просто безумно заводит, – а потом он прикусывает хрящик уха, и моё сердце снова подскакивает и начинает сокращаться в таком ритме, что, кажется, я вот-вот потеряю сознание. Я ставлю ему уже десятый засос на самых видных местах, и не останавливает даже то, что потом придётся придумывать оправдания, выдумывать несуществующих женщин, с которыми он якобы трахался. Пока я мысленно перебираю варианты для отстаивания чести моего ненаглядного, он опускается на колени, нещадно тянет за собой ни в чём не повинные боксеры и брюки вниз. Я просто умираю только от осознания всей ситуации. Мне хватило лишь того, как он лизнул головку члена и сделал пару движений рукой, чтобы ощутить непреодолимую слабость и удовольствие. Такое, что ноги подкашивались. Воздержание, да ещё и его выкрутасы на сцене делают из меня снова еле сдерживающегося подростка. Он повёл второй ладонью от паха выше к животу и подтолкнул меня опереться на длинный и узкий стол, изначально предназначенный для косметики и тому подобного барахла. Я упираюсь поясницей в край столешницы и хватаюсь за неё руками с надеждой на то, что она меня выдержит. Он тем временем не отдыхает, ловко двигая языком, пытаясь заглотить глубже. Где он только этому научился, засранец. Я чертовски ревную его даже к гитаре, к которой он прикасается с какими-то противоестественными чувствами. Боже, у меня стоит только от мысли о нем. Я взъерошиваю ему волосы. Он пытается заглотить мой член до основания, но я запускаю руку в его волосы ещё раз и дёргаю за них на затылке. Он выпускает мой орган из своего рта и растерянно целует головку члена своими пухлыми губами. Я запрокидываю голову и ослабляю хватку, а он, почувствовав вновь своё превосходство, о котором ему всегда говорят, подбирается под мою крайнюю плоть своим длинным «острым» на похабные шуточки языком. О, боже мой…       Спасибо, друг, теперь я ни за что не смогу посмотреть снова тебе в глаза. Он так развратно двигается, стягивая с себя совершенно ненужные предметы одежды, и слизывает только что побывавшую на его губах сперму. Смущение? Ничто не сравниться с теми чувствами, которые я испытал, пока пытался отдышаться со спущенными до щиколоток брюками с нижним бельём, смотря на его тело. Я совру, если скажу, что он совершенен. Его ярко выраженные скулы всегда выставлены напоказ - он всегда убирает с лица волосы, резко дергая головой, или поминутно запуская руку в шевелюру - словно это его единственное достоинство. Его пальцы ничуть не нежные от постоянного соприкосновения с уже родными струнами, без которых он не представляет своё существование. Они грубоватые с чуть удлинёнными фалангами от такой же искусной игры на фортепиано. В теле кое-где просматриваются мышцы и пару мальчишеских шрамов, украшающие совсем не мягкую кожу. Он стягивает брюки и шлёпает босиком в одних боксерах – волосатые ноги, даже это так привычно видеть в нем. В свои 25, он смело может назвать себя мужчиной. Ах, ещё родинка на бедре выше к паху, которую я так люблю целовать. Я никогда не был набожным, но благодарю всех пришедших в голову святых и не очень за то, что этот человек существует на земле. Здесь. Рядом. В эту минуту. Досадно, что и я такой же. Волосы на теле, грубые кончики пальцев, неопрятные и жестковатые на ощупь волосы, угловатое и костлявое тело, щетина на лице. По мне смело можно изучать анатомию или помещать мои фото в какие-нибудь глянцевые журналы с заголовками вроде: «ЕШЬ!» или «Хотите быстро похудеть?». Единственное, чем наградила меня природа, так это ростом. И это так забавно, когда он тянется за поцелуем, хотя нас разделяют всего сантиметров 9-10. Все прекрасно понимают, что его сердцу не хватает девушки, такой маленькой, аккуратной, милой и стеснительной, которая умела бы готовить его любимые блюда, мельтеша в кружевном фартучке. Мне жалко отбирать этого человека у всего мира, у наших поклонников, у его родителей, но я чрезмерно жадный и не могу делить это счастье ещё с кем-то. - Ты слишком много думаешь и совсем отвлекся, - произносит он. Я, возбуждаясь, смотрю на его губы, которые растянулись в самую тёплую улыбку во вселенной, в его темные глаза, и понимаю, что вот человек, которого я знаю ещё со школьных времен. Именно этот бестолковый подросток, который вырос и добился всего того, что он желал. Молодой человек, чей голос навсегда заседает в голове и заставляет кровь стыть в жилах; мужчина, который так хочет, чтобы его сейчас как можно больше любили. Я обхватываю его лицо ладонями и притягиваю ближе, даря легкое соприкосновение кончиков носов. - Эй, прекрасный мальчик,- он продолжает взывать к моим мыслям. Я убираю ладони от его лица и как-то глупо улыбаюсь. – Ты нужен мне, весь, без остатка, и твои ночные бормотания в номере, идиотская улыбка, невероятный голос, узкие бедра и тощие татуированные запястья. Я хочу везде тебя целовать и чувствовать всегда рядом, давай ты будешь думать только обо мне, - он целует меня в висок, шепчет, чтобы я закрыл глаза, и я моментально повинуюсь его теплому дыханию и хрипловатому голосу, который отдается у меня где-то в груди. Обветренные губы покрывают мои веки поцелуями, потом снова запястья, пальцы, а он все повторяет: «Как же я люблю тебя», а я точно ещё поплачусь на том свете за все свои действия. Но не сегодня. И даже не завтра. Тогда, когда пройдет наше время. - Принцесса больше не будет хандрить? – он смеётся и целует меня в щёку. Я прекрасно понимаю, что это конец, мы оба увязли. Терять в общем-то нам нечего, кроме друг друга, поэтому продолжим первый акт, который я прервал, вообразив себя тринадцатилетней девчонкой, которой просто было необходимо знать, что её любят. Я отворачиваюсь от предмета вожделения и откапываю свой бумажник среди загадочных бутылочек, наваленных усердными девочками, которые старательно накладывали нам грим. Я открываю потрёпанный кожаный кошелек, и на меня сразу же высыпаются пять или шесть презервативов с запиской, гласившей что-то вроде:       «Удачи, друг! Ввиду твоей любвиобильности, которая, как мы выяснили, не имеет границ (надеюсь, ты помнишь историю с той мексиканкой и её братом), следи за всем, во что тебя втягивают; не заводи ни с кем детей, и уж точно не поддавайся на провокации беременных женщин (даже если одна из них тебе ну очень понравится). Дари любовь». - Эй,- говорю я, подавляя смех и сжимая в кулаке записку от нашего дальновидного ударника, который так же заботливо положил пакетик смазки в карман моего кошелька, - не хочешь заделать ребеночка со мной? Наш друг боится, что ты родишь мне двойню и заставишь платить алименты. - Я-то уж точно не залечу, а вот насчет тебя, - он прикладывает ладонь на мой живот и поднимает серьёзное лицо на меня, - честно, я не уверен, но хочу, чтобы у этих двойняшек были твои чудовищно вьющиеся кудряшки.       Мой любовник выхватывает у меня из рук презерватив и кладет на стол, затем отнимает бумажник, вынимая смазку из карманчика для кредитных карт. Он протягивает желтый квадратик мне, попутно кидая кошелёк куда-то в угол, а я, облизав губы, надрываю край зубами, и довольный собой облокачиваюсь на широкие плечи извращенца, которого называю своим парнем, чтобы тот смог меня растянуть. Он легко обхватывает меня руками, ворча, что я ещё сильнее похудел.       Холодные скользкие пальцы скользят по старательно расслабленным мышцам сфинктёра, погружаются внутрь на одну фалангу, а я говорю, чтобы он делал это быстрее. Он одобрительно хмыкает, но продолжает медленно и тщательно выполнять подготовку, не реагируя на мою нервную дрожь и раздражительность, вызванную вынужденными мерами предосторожности. Я стараюсь расслабиться и, ровно дыша, залезаю рукой ему в боксеры. Выбритый. Возбужденный. Обрезанный. Он снова что-то бубнит, ловит мою левую руку и, скользя своими пальцами по моей ладони, снабжает её небольшим количеством смазки. Я снова запускаю руку в его нижнее бельё, а он довольно вздыхает. Основание ладони и запястье двигаются вдоль члена, пока пальцы перебирают яички, нежно оттягивают кожу мошонки, а затем медленно и плавно массажируют весь половой орган. Редко я задеваю кончиками пальцев уретру, чаще проводя рукой только от основания к головке. Этакий приятный садизм, когда кончить не можешь, а привычные движения вверх-вниз сменяются такими. - Эй, что я такое натворил, что ты меня так мучаешь? - Не выпендривайся, - я слегка сжал порядком эрегированный член в своей ладони, - ты даже не представляешь, какой от этого эффект. - И знать не хочу, - он вынимает из меня пальцы и грубо проводит ими по моим бёдрам. Отлично, теперь я липкий везде. Я отпускаю его плечи, а он поднимает меня и тут же сажает на пыльный стол с тюбиками и баночками. Я еле умещаюсь на нем, упираясь плечами и затылком в зеркало и подставляя задницу своему ненаглядному. Он быстро целует меня и, покинув на минуты 2, стаскивает боксеры, оставляя их чуть выше колен – знает же, что у меня пунктик на нижнем белье - и надевает один из тех презервативов, что одолжил наш друг. Безопасность же важнее всего. - Эм… Это наш первый раз, я не хочу сделать тебе больно, поэтому я постараюсь быть нежным, - вот как у него получается говорить подобное с таким серьёзным лицом. Меня уже начинает настораживать его эта сторона, но я лишь шире раздвигаю ноги, насколько мне позволяет моё ложе и щурюсь. - Не дурачься, идиот, у нас и так времени в обрез, - опускаю руку, проходя по члену и мошонке, и отодвигаю в сторону правую ягодицу. Я знаю, что он все успел рассмотреть, вижу, что его член ещё сильнее возбудился, и чувствую, что сейчас меня отлюбят как никогда раньше. А глаза у него и вправду как-то потемнели, - эй, только не сожри меня, ладно?       Он подхватывает рукой мою ногу под коленом и говорит, что теперь я уже точно никуда не денусь. Его правая рука направляет член, который пару раз, то ли специально, то ли подшучивая надо мной, соскальзывает от …кхем… верного направления. Он поднимает свой взгляд и смотрит, как я бешусь от нетерпения, и тыкаю пяткой свободной ноги ему в плечо. На мгновение мне показалось, что он странным образом стал серьезным и не просто веселиться, плотских утех ради. Его член быстро нашел нужное направление и медленно начал заполнять все пространство внутри меня. Низ живота неприятно потянуло, а я видимо жуть как сморщился, так как он неуверенно начал подаваться то назад, то немного вперед. - Все в порядке, - говорю я довольно уверенным голосом и обвожу указательным пальцем низ живота, - только вот тут немного больно, сейчас пройдет. Он снова нахмурился, но продвигаться внутрь продолжил, и как только он был уверен, что его орган не выскользнет из меня, то сразу же начал гладить мой живот по кругу. Я елозил спиной по дрянному и неудобному столу, чтобы найти подходящую позицию, пока он не закинул мою ногу себе на плечо, а руками подхватил под поясницу. Это будет чудом, если завтра я не буду ощущать всю прелесть этого празднования, но сейчас, кажется, не время для пустого нытья.       Глубже. Глубже. И в пустой голове проскальзывает, что-то невероятное. Я чувствую некий прилив адреналина в крови. Сейчас, здесь, в гримерной, этот обладатель шикарного голоса и достаточно больших размеров члена – после моего, естественно – трахает меня. Я забыл своё имя, когда он задел простату, перестал дышать, когда он сделал пару тройку фрикций. Скольжение языка по моей щеке, и мои лёгкие вновь наполнились кислородом. Понеслась. Мышцы мгновенно напряглись, дыхание и сердцебиение усилились, как у больного в горячке. Всё стало совершенно неважно. Макияж моего любимого поплыл, и теперь он стал похож на дешёвую старую проститутку. Я протягиваю руки и растираю подводку под его нижним веком, а потом наклоняю его к себе и вымазываю все губы и щёки в помаде красно-розового оттенка. Прическам настал конец, пот льётся градом. А он все продолжает двигаться внутри меня и шептать, прислонившись к моей щиколотке лицом, что я узкий, безумно узкий, что ему невероятно приятно и жарко, что я пахну, как шлюха. Глубже, а потом внутри остается лишь головка. Опять внутрь, до конца, пока мы оба не услышим этого хлюпающего звука смазки и шлепка его яиц о мою задницу. Снова. Внутри то ли горячо, то ли просто больно. Я не могу разобрать, что происходит сейчас, но мне так безумно хорошо. «Поплыл». Я начал съезжать со столешницы вниз, и его член то и дело начал выскальзывать из меня. Он двигается сильнее, резче, а я сползаю всё ниже и ниже. Он снова подхватывает меня на руки, и шипит, что будет откармливать меня, как свинку на убой, и с непостижимой и возмутительной лёгкостью приподнимает и продолжает акт насилия над моим бренным телом, которое ой как не против. Я еле успеваю вздохнуть, пока все это происходит, и почти весь вжимаюсь в его тело, обхватываю плечи и шею, опоясываю его ногами; он сжимает мою задницу и, входя лишь на половину, ловит просто нереальный кайф от того, что я под непривычным углом, и что мои мышцы сжимают его член сильнее обычного. - Ну же,- говорит он рядом с моей шеей, - давай, попрыгай немножко, я поддержу. Что остаётся делать? Верно, ровным счетом ничего. Я изо всех сил, полагаясь на выносливость своих ног, стараюсь как можно резче опуститься и услышать его довольный стон. Тугие мышцы сжимают его внутри раз за разом. Я кусаюсь, засасываю его кожу, царапаю спину, беспорядочно оставляю поцелуи там, куда смог достать. Мой член трется между двумя животами, и я чувствую, что опять скоро кончу. Его голос и стоны звенят в ушах, крики удовольствия разливаются и сжимают тисками грудь. Что он со мной делает? Этот развязный, наглый мальчишка.       Через 10 минут я уже еле стоял на ногах, бился лбом о бетонную стену. Выгибался и матерился. Потом утыкался носом его предплечье и тихо сопел, задыхаясь, не давая себе кричать, как распущенная блядь - как он сейчас. Когда я позволил себе с ним связаться, я был слишком укурен, чтобы все держать под контролем. Кажется, именно после знакомства, а потом и пары недель, проведенных с ним, я перестал употреблять.       Он кончил прямо внутри меня, хотя всегда успевал вытащить и слить все на любую часть моего тела, не пренебрегая и лицом, хотя я часто орал на него из-за этого. Я кончил практически одновременно с ним. Оба уставшие, но безумно довольные собой. Он вышел из меня чуть погодя, толкнувшись ещё несколько раз, и провел ладонью по моему ноющему заднему проходу, не давая смазке вытечь на пол, заляпав мои бёдра. Я развернулся и снял презерватив с его ещё не совсем опавшего члена. Он поцеловал меня в лоб, забрал резинку и кинул в мусорное ведро, обернув невинно белой салфеткой. Так помолимся же за любовь. - Все так быстро изменилось, - говорю я, нарушая интимную тишину, создавшуюся вокруг. - Но ведь это же нормально, мы остались такими же,- он повернулся и подошел ко мне обратно. - Ага, только вот я внутри весь липкий и скользкий, - смеюсь и наблюдаю, как он виновато улыбается, протягивая мне бумажные полотенца. - Все не так буквально, но не мне тебе об этом говорить, - он уже натянул боксеры и подбирает моё нижнее бельё и брюки, - так ведь? Ты же у нас мастер вкладывать в простые слова так много себя, мыслей и деталей. - И то верно, - я натягиваю предоставленные мне вещи и легко провожу по его талии рукой. Потом он находит мою обувь и становится на колени, обувает меня, завязывает шнурки на строгих ботинках, и, оставаясь на одном колене, целует мою руку. - Принцессу должен одевать её принц, - отвечает он на мой немой вопрос, и встаёт, разразившись громким смехом. Я щелкаю его по носу, а потом, окончательно поддавшись его играм, позволяю ему одеть меня окончательно.       Полностью одетые, мы с виноватыми лицами просили девушек из команды поправить нам макияж и что-нибудь сделать с еле подсохшими волосами. На ничего непонимающие взгляды мы отвечали, что повздорили, немного подрались, немного выпили и вот теперь надо что-то с этим делать. Женщины и вправду удивительные. Они нам не поверили - это было очевидно, но привели в порядок, и если раньше мы выглядели как парни, которые берут 50 баксов за ночь, то теперь в зеркало можно увидеть настоящих рок звезд музыкальной индустрии. Каждую девушку, нафантазировавшую наш секс, мы по очереди поблагодарили, но когда раскрасневшиеся дамочки уже прощались, я видел как он тихо что-то шептал им, а потом указывал на меня, улыбался, поднимая брови вверх. Они понимающе кивали, а потом мило махали своими миниатюрными ладошками вслед. - Я даже не буду спрашивать, что ты им сказал, - произнес я, стуча каблуками по кафелю. - Я даже и не собирался тебе отвечать,- он опустил руку и шлепнул меня левой рукой по ягодице, а потом её немного сжал. Пропустив мимо ушей мои возмущенные возгласы, можно было с точностью расслышать довольный девчачий визг. - Ты ещё ответишь за это. - Я отсосу тебе завтра с утра.       Надо просто видеть, как с каждым разом моя злость и уверенность, всегда стоящая величественной китайской стеной, рушится из-за этого мелкого ушлёпка, из-за моего ненаглядного самоуверенного придурка. И как часто это делает меня чуточку несчастнее.