Он умер

      Акакий Аристархович Зюзин, доктор естественных наук и кандидат в лауреаты Нобелевской премии в свои неполные сорок жил с матушкой, мог питаться исключительно блюдами из «Книги о вкусной и здоровой пище» и являлся обладателем умного высокого лба и прикрытой мышиного цвета волосами залысины.       Втянув узким носом воздух и воровато оглядевшись, он шмыгнул в щель между двумя гаражами. Неловко перешагнул кучку собачьего помета, пролез в дыру в высоком заборе и оттянул воротник рубашки, стоя у двери с тяжелым замком. Во влажных руках гремела связка ключей. Скользкими и дрожащими пальцами Акакий Аристархович с третьего раза вставил ключ в скважину, поднатужился, кряхтя. Дверь приотворилась, и Акакий Аристархович протиснулся внутрь. Здесь он шлепнул ладонью по выключателю и, с тревогой глядя на циферблат наручных часов, измерил свой пульс. После протер очки, тем же платочком промокнул лоб и глубоко вздохнул.       Сегодня.       Под пение воображаемых фанфар Акакий Аристархович быстрым (сколько раз представлял!) движением сдернул покрывало с кучи у стены. Машина времени была похожа на усеянный большими и маленькими кнопками, увитый торчащими во все стороны проводами… железный ящик.       Откашлявшись, он громко произнес: – Лед тронулся, господа присяжные заседате...ли-и! – под конец отрепетированной заранее фразы его срывающийся голос перешел на визг. Эхо подхватило финальное «и», Акакий Аристархович втянул голову в плечи.       Больше всего на свете он не любил, когда его замечали.       В юности Акакий Аристархович любил мечтать об отшельнической жизни в Сибири. Он представлял, как сам себе добывал бы пищу, отважно сражаясь с дикими зверьми, а вечерами предавался размышлениями, или писал бы философские трактаты. Как он был бы счастлив! Ему никто бы не был нужен! Ну ничего, ничего…       Акакий Аристархович засуетился у растянутой по всему корпусу машины панели управления, защелкали кнопки, заскрипели рычаги. Машина послушно отозвалась мерным гулом. Акакий Аристархович, потея, надел защитный костюм.       – Британские ученые… пересчитал… тенденции… четыреста лет… ядерная война… никого… один... наконец один… - бормотал он. Акакий Аристархович с силой выдохнул, стукнул по самой большой кнопке и шагнул внутрь.       Он хотел видеть не-жизнь. Разрушения. Ядерную зиму. Города-призраки и останки людей. Хотел упиваться своим одиночеством, хотел всей кожей ощущать, кто здесь последний и единственный. Что он лучший – хотя бы потому, что оспаривать звание попросту некому. Ведь в конечном итоге он это уже заслужил. Он всем им показал...       Акакий Аристархович открыл глаза, закрыл их и открыл снова. Ни заброшенного города, ни мертвой земли, ни серого неба. Солнечный день: тишь, гладь и соловьиная трель. В глазах у Зюзина потемнело.       В небе громко закричала птица. Что-то белое капнуло ему на рукав, а потом он почувствовал, что что-то ткнулось ему в щеку.       Человек, прямо перед ним. Девушка, красивая. Рыжая. И совершенно голая.       Акакий Аристархович икнул. Девушка наклонила голову вбок, пальцем утерла птичий помет с его руки и вприпрыжку побежала прочь.       Некоторое время он тупо смотрел ей вслед. Все ясно: он умер. Умер и попал в Рай, в котором, кроме него, куча народа. Повезло же ему.       Акакий Аристархович машинально полез считать пульс и удивленно опустил глаза. На руке – резиновая перчатка с надписью «Made in China».       Акакий Аристархович смотрел на нее минут пять. Столько же – на дозиметр.       Показатели в норме.       Заливные луга, неправильно яркие, трава даже на вид сочная. Солнце в зените, ласковое и совсем не слепит. Густой лес, над которым резвыми стайками кружат разноцветные птицы. Над раскинувшейся прямо под ногами цветочной поляной порхают бабочки.       Под ногами. Цветы. И матушкин голос: «Только посмей наступить на цветы!»       Акакий Аристархович вздрогнул всем телом и отступил на шаг. Примятые стебли тут же разгладились, словно и не было тут только что никакого Акакия Аристарховича.       Нелепый в своем огромном защитном костюме не по размеру, с поясом, сползшем к коленям, в перчатках до локтей и тяжелых ботинках, Акакий Аристархович затрясся, услышав за спиной смех.       Он так и стоял, чувствуя, как мышцы лица кривятся в ужасную гримасу, а щеки жгут злые бессильные слезы.