Monochrome

Сынхён настороженно поднимает уши и припадает к земле. Кончик хвоста мечется из стороны в сторону, приминая сочную влажную с ночи траву. Под покрытой короткой белой шерстью кожей перекатываются мышцы. Он ждет. Глухо порыкивая, он восторженно ждет свою сегодняшнюю добычу. На другой стороне опушки шуршит прошлогодняя листва, но он даже не двигается с места, лишь опускается ниже, едва не прижимаясь к земле брюхом. Это всего лишь кролик. Может быть, мышь. Он ждет кое-кого побольше. Кое-кого, в кого будет куда приятнее впиться зубами. Подмять под себя. Съесть полностью. С костями, головой и, разумеется, сердцем. От одних только мыслей об этом у него сводит напряженные ноги и хвост яростно бьет по измятой и без того траве. Где же? Когда же? Темные глаза с вертикальными зрачками пьяно сверкают из подлеска. Сынхён пьян охотой. Наконец, ветер доносит до него нужный запах. Не сдержавшись, он делает короткий прыжок в сторону, откуда стихия принесла этот манящий аромат, но в следующий же момент пристыдившись, успокаивает себя. Успокаивает, но не успокаивается. Лишь собирается воедино и бесшумно крадется мимо широких стволов вековых деревьев. Запах становится все сильнее. Тянет за собой. Жмет грудь, пихаясь в легкие изнутри. Сынхёну стоит большого труда не перейти на бег, но он знает, что спешить нельзя. Только не на этой охоте. Трава под ногами уже сухая, а значит, он идет по следу уже несколько часов. Куда они делись? Что происходило за это время? Сынхён не знает. Это не важно. Ничто не важно, до тех пор, пока длится след. Глаза ищут любой знак того, что он движется в нужном направлении, а чуткие уши ловят каждый звук. Сынхён пьянеет все больше. Наконец, запах становится настолько сильным, что внизу живота все сжимается в тугую пружину. Готовую рвануть в любую секунду. Сынхён вновь припадает к траве, замирая и на миг становясь практически каменным истуканом. Статуей, идолом, которые до сих пор встречаются в лесу то тут, то там. Он стелется по земле змеей. Передвигаться на четырех конечностях ему так же удобно, как и на двух. Уши прижаты к голове. Их щекочут волосы, но он даже не замечает этого, приближаясь к цели. Когда с громким рыком он бросается на темный силуэт, застывший у подножия небольшого холма, внутри с громким хлопком обрываются последние остатки самообладания. С костями. С головой. С сердцем. Цель ускользает от него в последнюю секунду, перекатом уходя в сторону и тут же вскакивая на ноги. - Что-то долго, - у его добычи насмешливый голос, темная, словно уголь, кожа, белоснежные волосы и ярко сверкающие в свете полуденного солнца розовато-алые глаза, - я ждал тебя еще на рассвете. Сынхён снова рычит, обивая себе бока хвостом, и заходит сбоку. - Ты запутал след. - Это было в моих интересах, - дроу опускается, принимая защитную стойку, - я, знаешь ли… Сынхёну не интересно что там болтает его добыча. Он ужом скользит вверх по холму, с силой отталкиваясь от пологого склона, и налетает на темного эльфа сверху. Тот едва успевает вновь уйти от прямого удара, но когти тигра все же достигают цели, разрывая голенище тонкого сапога. Дроу сплевывает. - Дорогие, между прочим. Сынхён скалится в улыбке, что больше подошла бы какому-нибудь демону, но эльф кажется в восторге. Он темной молнией срывается с места, на ходу доставая из-за пазухи несколько кинжалов. Сынхён чувствует, как шерсть на загривке встает дыбом и выпускает когти. Этой охоты стоило ждать. По этому следу стоило идти. Эту добычу стоит сожрать. Клинок вскользь чиркает по воздуху в нескольких сантиметрах от судорожно дернувшегося белого уха. Сынхён отшатывается, вскидывая руки, и предплечье обжигает зудящая боль. Он наскоро слизывает кровь и все с той же улыбкой наблюдает, как эльф делает то же самое со своим собственным кинжалом. Язык у дроу такой же, как и у всех остальных. Юркий, розовый, блестящий. Вкусный. Сынхён сжимается, концентрируясь на цели, и отсекает окружающий мир как фактор. Ничего, кроме добычи, не имеет значения. Дроу не ждет новой атаки, он уходит в сторону, одновременно метая в тигра оба кинжала. Сынхён уворачивается и от первого и от второго. Одновременно, он прокручивает себя на пятке, уходя в неожиданный прыжок навстречу темному. Тот изумленно поднимает белоснежные брови и успевает лишь выдохнуть, когда тяжелое тело прижимает его к земле. Сынхён торжествующе рычит и пропускает момент, когда дроу напрягается, перегруппировываясь, и ему в грудь упираются две ноги, отправляя в незатяжной полет до ближайшей секвойи. - Тц, - дроу запрыгивает на покрытый мхом камень и запахивает разодранную когтями рубашку, - молодец. Сынхён встряхивается, сбрасывая со шкуры налипшие кусочки коры и щурит темные глаза. Его ход. Они кружат, не отрывая друг от друга взгляда. Сынхёна начинает колотить от захватывающего напряжения, и наверное, его выдает хвост, потому что когда он наконец бросается вперед, дроу встречает его перекрещенными перед грудью кинжалами. Тигр едва успевает обойти их и отразить практически невидимый выпад ногой. Ногой? Отлично. Он изворачивается и хватает эльфа за щиколотку, плотоядно усмехаясь. - Есть. Рывок под себя и в сторону. Больше он не даст ему ускользнуть. Эльф судорожно дергается, пытаясь вывернуться. Стараясь отыскать лазейку. У тигров не бывает лазеек. Сынхён с наслаждением рычит и опускает голову к такой манящей шее, приоткрывая верхнюю губу. Обнажая клыки. Эльф тихо стонет, когда нога тигра плавно въезжает между его собственных, разводя их в стороны. Сынхён утробно урчит и прикусывает тонкую, бьющуюся под кожей жилку. С костями. С головой. С сердцем. Тонкие темные руки обвивают шею, ерошат шерсть, заползают в волосы, заставляя поднять голову. Сынхён стряхивает чужие пальцы с холки, перехватывая запястья дроу и заводя их ему за голову. Тот больше не сопротивляется, лишь смотрит на него и молчит. А в глубине его глаз пляшут отблески пламени. Тигры боятся огня. Но у Сынхёна, кажется, бешенство. Он облизывает темные губы эльфа шершавым языком и властно проникает внутрь, снося любые преграды. Которых и не было. Когти оставляют на эбонитовой коже алые росчерки. Дроу прогибается под ним, когда Сынхён качает бедрами вперед, и сладко шипит. Белоснежные волосы рассыпаются по траве. Снег в июле. Сынхён запутывает в длинных шелковистых прядях свою ладонь и жмурится. Белое на белом. Дважды снег. Пальцы скользят по дрожащей груди, царапая, оглаживая, помечая. Контраст шерсти и кожи заставляет что-то внутри дрожать натянутой до максимума струной. Тронь - порвется. Он трогает. Он рвется. Он вбивается в темное тело, словно умалишенный. Мир сужается еще немного, оставляя в коконе по-настоящему важных вещей только их двоих. Сынхён рычит и бьет по земле хвостом. Дроу под ним прогибается в спине и судорожно хватает пересохшими губами воздух. Вместо вдоха тигр дарит ему поцелуй. И угадывает. Эльф жмурит алые глаза, до крови кусая щеки, и громко стонет, сжимая Сынхёна так, что у того темнеет в глазах. Тигр шепчет: - Джиён… - и срывается вслед за ним, обессилено толкаясь внутрь в последний раз. Этот чертов дроу уже давно засел у него под кожей. С костями. С головой. С сердцем. Сынхён уже давно его сожрал. А Джиён уже давно его приручил. Тигр вздрагивает, когда его губ касаются в мимолетном поцелуе, и выходит из темного тела, растягиваясь рядом на траве. - В следующий раз… - Джиён щурит красные, как кровь, глаза и сплетает его пальцы со своими, - охотник я. Сынхён растягивает губы в улыбке и прижимает его ближе к себе, обнимая за талию. Да. Добыча. Да. Хозяин. Да.