Paralyzer

Chapter 2 Stars

Яркие звезды сверкали прямо за моими веками. Кажется, они были похожи на единорогов, а, может, я просто хотела, чтобы мне так казалось. Мне нравилось наблюдать за этими нелепыми скоплениями, просто потому, что пока я не осознавала, что можно делать что-то другое. Знаете, так всегда бывает перед пробуждением. До глупости уязвимый момент, когда твое сознание почти проснулось, а вот тело запаздывает, и ощущать мир ты начинаешь несколько позже, чем осознавать его. В общем, звезды. Они мне, кстати, всегда нравились – яркие и манящие, но совершенно недосягаемые. В самом раннем детстве я мечтала стать космонавтом, или ангелом, чтобы только приблизиться к звездам, потрогать их, искупаться в их свете и тепле. Но космонавтом я бы не стала – так уж случилось, что женщин туда не берут, а ангелом можно было, в лучшем случае, стать – сдохнув. А нам всю жизнь пытались вдолбить, что нужно жить, не смотря ни на что. Зачем на самом деле нужно жить, я так и не поняла. Впрочем, мечтать стать кем-то нам тоже как бы, не позволяли. Мы должны были молиться Господу и мечтать, что он пошлет нам семью. Все это глупость, под разными предлогами я всегда избегала часов молитвы. Потому что в отличие от остальных окружающих меня наивных идиотов, я понимала, что никакой семьи нам Бог не пошлет. Честно говоря, порой, смотря на то, как плачут по ночам мои соседки по комнате, я думала, что его вообще нет. Иначе, как можно быть таким бесчувственным к слезам маленьких одиноких девочек? Сейчас, буквально с минуты на минуту, настоятельница войдет в нашу комнату и разбудит, приглашая к завтраку. Мне казалось, что я уже слышала запах молока, настоятельница всегда пахла молоком, и хотелось улыбнуться в предвкушении. Но улыбнуться я попросту не смогла. Потому что мое лицо будто не принадлежало мне. И тело больше не было моим. Все поглотила необъятная, и невыносимая бездна боли, которая швыряла меня на берег сознания, и снова окунала в океаны беспамятства. Звезды за моими веками то появлялись, то исчезали, оставляя меня одну. В минуты крайнего отчаянья, когда больно было катастрофически, я вспоминала, что произошло. Вспоминала о собственной глупости и наивности. Должна сказать, это был первый раз, когда я по-настоящему пожалела о принятом мною решении. Единственный раз, когда мне захотелось вдруг оказаться на своей жесткой и холодной кровати у окна, в родном приюте, где меня окружали несчастные и обреченные, но родные лица. Мое тело содрогалось, когда в сознании всплывали уродливые лица каких-то мужчин. Но было что-то. Что-то совершенно особенное, что я не могла распознать. Что-то в моем сознании сверкало ярче, чем звезды, заставляя поверить в то, что все хорошо. Словно посреди огромного снежного сугроба вдруг разожги костер, который согревал меня изнутри, растапливая и прогоняя боль. Мне вдруг понравилось это ощущение теплоты, хотя я и не знала, чем оно вызвано. Я просто держала его внутри себя, не способная распознать. Я окончательно проснулась от голоса, который показался мне грубым и слишком резким, будто пытал меня. Я обнаружила, что мне все еще больно, а, значит, мой полубред вовсе не был сном. Печально. Сознание снова начало ускользать, но я уцепилась за голос, карабкаясь на поверхность. - О чем ты говоришь! Он и половины обещанного не заплатил нам в прошлый раз! – возмущенно говорил голос, будто нарочно вкладывая в слова намного больше злости, чем требовалось. – Да, мне пора. Увидимся вечером. Нет, впрочем, если тебя так это волнует, ты можешь приехать и посмотреть сам. Я попыталась открыть хотя бы один глаз, но эти усилия показались мне просто адскими, так что я решила пока обойтись просто слухом. Я слышала, как кто-то ходит совсем рядом со мной, но так, будто меня и вовсе нет. Тогда я подумала, что, если я все-таки умерла и теперь просто призрак? Но призраки не должны чувствовать боль. А если чувствуют – то всех нас жестоко обманули. Нам больно даже после смерти! Где справедливость? Но, немного поразмыслив, я все же решила, что жива. Иначе бы, наверное, не чувствовала чего-то теплого во всем теле, смешавшегося с болью, не чувствовала бы странную смесь запаха кофе, сигарет и парфюма, сквозняк откуда-то справа, будто где-то было открыто окно. А хотя, черт его знает, как чувствуют себя покойнички. Через какое-то время шум прекратился, и воцарилась пугающая тишина. Тишина всегда пугала меня своими липкими щупальцами, прилипала, как банный лист, мне было ненавистно ощущение тишины. Поэтому ночью я так плохо спала, раньше, до появления чудесного спасительного плеера. Моя сила воли, как я сама считала, была просто безграничной, так что я все же открыла глаза, а потом и вовсе умудрилась сесть. Я находилось в небольшой темной квартире-студии, совершенно холодной и пустой, какой-то совсем не обжитой, словно просто пристанище на время. Сколько я ни бывала в квартирах, и сколько ни была знакома с представителями человеческого вида, все они всегда старались украсить свое жилище разными глупыми шутками вроде фотографий, тупых надписей или еще чем-то в этом роде. Но эта квартира выглядела так, словно в ней призрак обитал. Однако я совершенно точно слышала его голос. Удостоверившись, что я вполне себя контролирую, я отыскала ванную и взглянула на себя в зеркало. Вид был ужасным! Никогда и никому бы я не позволила видеть меня такой, даже себе! Я даже, кажется, содрогнулась от ужаса. И позволила себе быть наглой. Раз этот призрак мужского пола стянул с меня все мои вещи, облачив в бесформенную футболку, и видел весь этот ужас, что теперь твориться со мной, то я могла порыться в его шкафу и выбрать что-то приемлемое в качестве компенсации. Честно говоря, так я и сделала. Стоя под теплыми струйками душа, я вдруг поняла, что боюсь. Боюсь того, что натворила. Того, что сейчас нахожусь в квартире совершенно незнакомого человека, что была или нет изнасилована какими-то подонками, что теперь мое тело больше похоже на грушу, того, что я одна, в конце концов! Я все перематывала в своей голове, тот день, когда мне в голову вдруг взбрело, что больше так я не хочу. Тот день, когда я собрала все те немногие деньги, которые умудрилась заработать, подрабатывая иногда в магазине, да еще и своровала, не без помощи сведущей в этом деле подруги, деньги у настоятельницы, полагая, что их у нее предостаточно, и многого она не потеряет, когда я вышла из обволакивающего тепла приюта и направилась, куда глаза глядят. И я понятия не имею, почему они глядели именно на тот переулок, и что делать теперь. Наверное, я была совсем отмороженной, но мне казалось, что боюсь я недостаточно. Одевшись, я завернулась в плед, которым до этого была укрыта, и пошарилась в большом холодильнике, в поисках съестного. Набив урчащий желудок, я снова водрузила свое тело на диван, на котором очнулась, и принялась ждать, смотря на неопределенный белый рисунок на противоположной стене. Этот защитный рефлекс выработался еще в детстве. Я просто находила точку, и погружалась в нее, ни о чем не думая и не рассуждая. Так мне было легче коротать одинокие дни и вечера в приюте. Звук повернувшегося в замке ключа вдруг показался мне настолько резким, что я закрыла уши руками, задев гематому на виске. Маленькая царапина, а такая болючая! Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы более менее совладать с собой. Я медленно, словно предвкушая что-то, повернула голову в сторону входной двери. - Соизволила проснуться? – тихо сказал он. Но мне показалось, что его голос просто разорвал все известные мне доселе звуки. Он посмотрел мне прямо в глаза, и я даже не заметила, что подскочила и потеряла свою нижнюю челюсть где-то на полу. Наверное, я выглядела как покалеченная рыба, открывая и закрывая рот. - Какого, мать твою, черта, ты напялила мои вещи??? – вдруг взорвался он. Я сжалась до размера молекулы, по крайней мере, в это мне хотелось верить. Чувствовалась та самая неловкость, появления которой я никак не ожидала. Да, брать чужие вещи – плохо! Но это было нормальным для меня, у нас всегда все было общим! Однако то, как он смотрел на меня, и как сказал эти чертовы слова… я просто не знала, как реагировать. - А, не важно, - он скинул с плеч кожаную куртку и небрежно бросил ее на большое кожаное кресло, по пути зажигая сигарету. - Ну уж нет, - вдруг сказал мой голос, и необыкновенные брови незнакомца взметнулись вверх от удивления. – Я… то есть, я не выношу запаха дыма, - промямлила я. - Да мне чихать. Ты была в отключке несколько дней и порядком достала меня своим бредом, - сказал он, разваливаясь на этом внушающем по размерам кресле. - Я не планировала бредить, это получается непроизвольно, - сказала я, не без радости отмечая, что способность говорить ко мне вернулась. - Отлично, хорошо, что мы это выяснили. А теперь, почему бы тебе не вернуться в свой детский дом и не продолжить тусоваться там с остальными детишками? - Ну, а уж это точно не тебе решать, - я скривилась. Терпеть не могу, когда кто-то пытается учить меня, что делать. Я уже достаточно взрослая, чтобы… - И сколько же тебе лет? – с усмешкой спросил он, словно прочитав мои мысли. - Исполнилось 17 в… в тот день, - душащий омерзительный комок подступил к горлу, расползаясь по всему моему телу страхом. - Да уж… ладно, давай так. Мне, в общем-то, плевать, куда ты собираешься двигать, но, когда я вернусь вечером, чтобы тебя здесь не было. Я попыталась кивнуть, но вдруг закружилась голова. Я перестала ощущать почву под ногами, и просто полетела… а потом была поймана. Открыв глаза, я увидела это. То самое Что-то, которое грело меня в бреду, теперь я определенно поняла, что так заворожило меня в это парне, поняла, почему я ни капли его не боялась, и почему не могла оторвать от него взгляд. Он и был тем самым Чем-то, был той самой звездой, ослепившей меня в ту ночь, когда боль окутала и не отпускала, той звездой, что спасла меня от омерзительных рук и слюнявых ртов, от тошнотворного запаха и унижения… самая яркая звезда, которую я когда-либо видела. - Черт бы тебя подрал! – выругался он совершенно невероятным голосом, снова сажая меня на диван. – Оставайся до утра…. И я улыбнулась. Понимаете, я впервые улыбнулась настоящей звезде…