Раненые крылья

Хочется расправить крылья и улететь, подставляя лицо поднявшемуся ветру, но, являясь раненым ангелом, остаешься на земле и смотришь вперед, где бушуют волны моря и распевают в голос чайки в небе. Больно. Но Сехун не ангел, чтобы жалеть себя за невозможность улететь туда – в неведомый ему мир. Щемит. Тупая боль в области ребер еще не угомонилась, кровь, застывшая на губах и скулах, стереть не в силах – осознать, что ты неспособен даже подняться на ноги и уйти, куда они доведут, куда глядят глаза. Жизнь. А есть ли она вообще, когда ты просто существуешь? Когда не можешь обрести себя в этом мире, скитаясь по земле босыми ногами, раздирая кожу на ступнях, а после — просто сполоснуть их в море, зажмурив глаза от боли. Сехун. Так его зовут, а может, звали. Еще в раннем детстве, беззаботно улыбаясь матери, обижаясь на строгость отца, тогда он четко слышал, как зовут тепло его по имени. Настоящее. В руках испорченные ботинки, промокшие в море; футболка, развивающаяся на ветру, и раненое крыло. Он не ангел, но крылья ранены. — Ты в зеркало себя видел? — снова тон, пожирающий Сехуна изнутри. И хочется оглохнуть, а может, и ослепнуть, ведь хмурое лицо Чонина не предвещает ничего хорошего. — Я устал, Кай, — с трудом произносит О, и Чонин сердится больше, потому что хватает одного Кай из его уст. — Тебя снова отколошматили. Кто на этот раз? Долги отца? А может, из-за квартиры? Нет желания слышать ни слова, просто хочется сорваться и кричать о несправедливости к нему. О том, что ему все надоело, и как же хочется обрести покой. Но Сехун продолжает слушать Чонина и его упреки, которые уже поперек горла стоят. — Ты снова притащил сюда свою грязную задницу! О Сехун, мне надоело! Мне тоже. Почти час не заканчивающихся нотаций, боль в самом затылке, словно били его не по ребрам, а по голове. Он бы ответил, что да, это из-за долгов. Но ведь неправда. Страдающая душа почти в безжизненном теле, разве что сердце еще бьется, но больно. Оставь меня. Он бы сказал это вслух, да слова застревают в горле, лишь вымученный хрип вместо них. — Это йод, — прохладный ватный тампон касается кожи, едва ли не обжигая тело, — Такие царапины не заживут до завтра. — Пофиг, — Сехун отталкивает руку Чонина, и маленькая банка летит на пол, оттого содержимое красит ковер. — Какого хрена ты это сделал? — уже бесится Ким, — Не судьба посидеть спокойно? Судьба. Да, такова его судьба. — Не делай вид, будто тебе не все равно, — огрызается О. — Да мне похуй! — вся аптечка летит следом за банкой, разве что стул, на котором стояли приспособления, не падает. — Сказал бы спасибо, что я вообще присматриваю за тобой! — Не нужны мне твои «присмотры»! — Ублюдок, — выплевывает Чонин и прижимает хрупкие запястья к подушке, — Ты еще пожалеешь. Сехун не сопротивляется, когда его рот затыкают поцелуем. Ему не больно, когда одежда срывается с тела, задевая незажившие раны, даже сердце, кажется, не учащается в ритме. О устал искать себя в этом мире. Так привычно ощущать боль, наверное, даже приятно, потому что только так осознаешь, что еще жив и существуешь. А Ким никогда не нежничал, входя в Сехуна без подготовки, только тюбик смазки спасал его от невыносимости этих ощущений. Двигаются в нем резко и неравномерно, часто выходя и входя с такой же силой и скоростью. Кончает только Чонин, а дальше бросает Сехуна на кровати со спермой меж ягодиц и опустевшим взглядом, направленным в потолок. — Вымойся, — кидает Ким ему полотенце после похода в ванную, — Не хочу, чтобы тут воняло спермой. *** Книга: кажется, что-то связанное с психологией. И Чонин лишь усмехается про себя, постоянно заставая Сехуна за чтением, и этот раз не становится исключением. — Даже не знаю, радоваться мне твоему жалкому виду или смеяться над ним, — выдает он, присаживаясь рядом и заглядывая в содержимое. — Ты когда-нибудь чувствовал ко мне что-то, кроме ненависти? — спрашивает О, пропуская мимо ушей ранее сказанное Чонином. — Жалость. И… сострадание. — Ты серьезно? — О откладывает книгу и смотрит прямо в глаза напротив, — Ты и сострадание ко мне? — А еще я забочусь о тебе, если ты не заметил, — почти шипит Чонин. — Никакой благодарности. — Да, спасибо. Сехун возвращает книгу в руки и продолжает читать с места, на котором остановился. — Зачитай вслух, — просит Ким, на что О пожимает плечами: — Новая победа, новая опасность. Любовь ведет за собой эти чувства. Чтобы влюбиться, достаточно понять, насколько человек тебе необходим. Почему мне кажется, что я это чувствую к тебе? Он мне необходим. — Что ты читаешь? — хмыкает Чонин, вглядываясь в название, — Пособие любви что ли? — Нет, психология мужчин. Хочу понять, почему они бывают грубыми и стремятся только кулаки свои почесать. — Ты завязывай с этим, — зевает Ким, прикрывая рот кулаком, — Умным все равно не станешь. Он добр ко мне. — Зачем я тебе, Кай? От меня только проблемы. — Ты достал со своими вопросами! Я спать ложусь. Раненое крыло за спиной утяжеляет вес, который ты носишь. Отбросить их и жить на земле без стремлений ввысь, продолжая искать себя в этом мире. — Могу я найти себя рядом с тобой? — тихо спрашивает О и залезает под одеяло к Чонину. — Ты сегодня болен, — ухмыляется Кай. — Я всегда был болен. Просто мне хочется избавиться от груза за спиной и свободно дышать воздухом. — Да что с тобой? — не выдерживает Ким, привставая на локтях и переводя удивленный взгляд на парня, — Философствуешь? — Ищу себя. Чокнутый, прекращай читать всю эту муть, - доносится до Сехуна. Когда нет никого, кроме «него». Когда он присматривает за тобой и не выгоняет среди ночи, терпит повадки, иногда срываясь из-за банальностей, – нужно ценить то, что имеешь. — Ты необходим мне, — последнее, что Сехун произносит, после чего моментально засыпает. — Придурок, — теплый поцелуй в висок, — Ты уже давно нашел меня в себе.