Reunionklok

— Ты не сидеть с мой сторона диван, это мой частный пространства! — Токи смешно сдвинул брови и, насупившись, посмотрел на Сквизгаара. Они снова препирались из-за какой-то полной ерунды, заводясь мгновенно, и вот уже завязалась нешуточная борьба. Но норвежец выглядел так забавно, когда злился – сдвинутые домиком брови, голубые глаза горят праведным гневом, и еще повторяет, как заведенный, «мой частный пространства», что Сквизгаару стало просто смешно, и он ухватил его за нос. — Ты… ты, долбаный… — Токи бросился на него, намереваясь столкнуть с несчастного дивана. И тут Сквизгаар проснулся. За окном уже стемнело. Было примерно часов восемь вечера. Звенящая тишина снежно-белой комнаты моментально обрушилась на него, и ему страшно захотелось вернуться назад в свой сон, где было так много воплей, возни, голосов. Тишина была невыносимой, она давила на него. Хотелось швырнуть в стену стакан или разбить об пол бутылку, сделать хоть что-нибудь, чтобы эта мерзко-тягуче-звенящая тишина испарилась. Но это было бесполезно. Такая тишина царила по всему Мордхаусу, и ничто не могло прогнать ее. Когда он пытался играть на гитаре, звуки ее были безжизненны, они слетали со струн и как будто растворялись в пространстве, гитара теперь звучала отстраненно и даже пугающе. Даже гитара теперь не могла служить спасением. Он еще долго лежал в темноте. Как бы снова хотелось провалиться в сновидения, такие яркие и живые. Где много ругались и орали, черт возьми, из-за таких бредовых вещей! Кто бы мог подумать, оказывается, так важно, чтобы рядом был тот, с кем можно постоянно ругаться. Кто бы мог подумать, что стоит исчезнуть тому, кто так раздражает тебя, доводит своим нытьем, истериками – и словно все звуки в твоей жизни выключили. Сны были недолгим бегством. Но он и так спал почти по четырнадцать часов в сутки. Он протянул руку и взял стоящую на полу бутылку. О, они все старались чем-то заполнить эту тишину. В доме регулярно ошивались группиз, сновали толпы пьяных орущих людей, повсюду валялись пустые и полные бутылки, и на каждом столе, да и любой горизонтальной поверхности виднелись криво прописанные кокаиновые дорожки. Люди бухали, ширялись, трахались, пели, орали и выкидывали мебель из окон. Сами участники Десклок, естественно, тоже принимали во всем этом самое активное участие, но тишина не исчезала, словно они находились отдельно, в другом измерении от этой постоянной безумной орущей массовки, и звуки сюда не долетали. Что они только не делали. Заказывали себе самые немыслимые сорта алкоголя и самую убойную наркоту. Приводили толпы незнакомых людей. Покупали оружие и палили из него почем зря, но даже танк времен второй мировой, последнее приобретение Нейтана, куда они набились всем дурдомом, пьяные в сосиску, и практически полностью снесли восточную часть Мордхауса, не помог. Лишь Чарльзу добавилось хлопот. Он не стал ничего говорить группе. В последнее время Чарльз их словно не замечал. Почти все время он проводил в комнате для совещаний со своим ассистентом и клокатирами, занятыми в поисковой бригаде, а ближе к рассвету обходил дом и устранял особенно выдающие последствия того, как Десклок пытался забыться. Поначалу он пытался поговорить с ними, хотя бы держать в курсе того, как продвигаются поиски, но они почти всегда были обдолбанные и пьяные, так что он вообще перестал обращать на них внимание. Тем более в последние недели они уже потеряли всякий интерес к другим людям и окружающему миру, просто сидели по своим комнатам и мрачно набирались. Иногда Нейтан ходил по студии, словно лев в клетке, и что-то неразборчиво рычал в микрофон. Ну и Пиклз со Сквизгааром в последнее время постоянно сидели на кухне, удалбывались какой-то дурью и обсуждали фантомные змеиные сиськи. Мердерфэйс вообще редко показывался из своей комнаты. Туда регулярно доставляли кинжалы, ящики с бухлом, бобы и чучела редких животных - по этому можно было судить, что басист еще жив. *** «Весело живем», — мрачно подумал Чарльз в один из таких дней, направляясь на совещание. На очередное совещание, итог которого будет неизменным – никто не знает, что делать, а проблем только прибавляется. Вот, например, Сквизгаар в коридоре валяется, в руке почти пустая бутыль джек дэниэлса. Нет, картина-то вполне себе будничная, но ему не очень понравился зеленоватый оттенок, который приобрело лицо гитариста. Ну, здорово, уже допились до того, что даже их тренированные многолетними возлияниями организмы начинают сдавать. Чарльз склонился над ним и слегка потряс его за плечо. — Пикл, ды дает мне эта алабамская дерьмо? — прохрипел Сквизгаар, не открывая глаз. — Пикл уже дает тебе достаточно, — вздохнул Чарльз. Оглянулся было в поисках клокатиров — надо бы отправить его в больничное крыло. Вместе с «Пиклом». Пусть их там немного приведут в чувство, уж больно они увлеклись этой дурью. Но потом вспомнил, что все слуги, работающие в этой части дома, сейчас в зале для собраний. «К черту, придется все самому делать», — подумал он и стал поднимать недвижимое тело. Сквизгаар неожиданно легко сел и снова приложился к бутылке. Чарльз, матерясь, схватился за бутылку, пытаясь ее отобрать, но Сквисс уже допил все и скривился. Было видно, что пил он уже через силу, но все равно зачем-то продолжал трясти бутылку, вытряхивая последние капли. Небрежный взмах рукой – Чарльз увернулся, бутылка разбилась о стену. Гитарист посмотрел на него пустыми глазами. Почти черными от расширившихся зрачков. Под глазами плотно пролегли темные тени. Еще немного, и сценический грим ему будет не нужен. — Не может это выносит… — конец фразы утонул в каких-то неразборчивых выражениях на шведском. — И зачем ты так убиваешься? — чисто риторически спросил менеджер, борясь с желанием добавить: ты же так не убьешься! Хотите спиться и сторчаться, так врачи у нас хорошие, быстро приведут в чувство. Не хватало потерять еще четверых участников группы. Ему удалось довести Сквисса до больничного крыла. По дороге выяснились некоторые детали. Эта бутылка была поздним завтраком гитариста, а ужином была «алабамский дрянь». Когда он в последний раз ел что-нибудь нормальное, он не помнит, возвращаться в реальность не собирается, потому что «ебаный пустошь» и «лучше сдохнет». — Нам всем его не хватает, — кивнул Чарльз. — Но, может быть, вместо того, чтобы каждый день накачиваться алкоголем, вы тоже попробуете что-нибудь сделать, чтобы помочь нам? Сквизгаар выглядел подавленным и не очень соображающим. Он смотрел мутными глазами, и было непонятно, что там происходит в его блондинистой голове, слышит ли он его вообще. Чарльз вздохнул. Вот так и заканчивается каждая попытка поговорить с ними. Нейтан еще иногда начинает орать, что, дескать, на спасателей и разведчиков их не учили, вмешиваться в жизнь друг друга они не собираются, и вообще он не понимает, о чем тут речь. Никто не скучает, и вообще все у них нормально. — Все у нас нормально!! — ревел он и уходил, шибанув кулаком по стене. В обеденном зале уже вся стена во вмятинах. И стол изрезан кинжалом Мердерфэйса. И никто не подумал о том, что неплохо бы сделать ремонт, а зачем? Все участники Десклок жестко спиваются и еще больше подсели на наркоту. Чарльза больше напрягало не это, - в конце концов, они всегда много употребляли, — а то, что делают это они это в последнее время, закрывшись в доме, и практически всегда в одиночестве. Когда это были обычные гулянки с размахом, с кучей девок, после которых клокатиры еще долго приводили дом в порядок, он так не беспокоился. Когда это были развлечения с военной техникой, от которой все они могли взлететь на воздух, это не вызывало таких опасений. Когда в самом начале этой истории с похищением Десклок мотались по миру, и ему регулярно докладывали о том, как кто-нибудь из них уничтожил какую-нибудь культурную ценность очередного государства, поднял народ на восстание, или наблевал на туфли президента, — это все было гораздо лучше, чем когда они вели себя вот так. Но что ему оставалось делать? Он был постоянно занят поисками. Разговоры с группой ничего не приносили, к тому же каждый раз, когда они пересекались, Чарльз терял терпение. Хотелось просто схватить всех четверых и стукнуть головами. За то, что все прекрасно понимают, но продолжают страдать этим демонстративным саморазрушением. Конечно, признать, что кто-то тебе не безразличен, и постараться сделать хоть что-нибудь, чтобы вернуть его, было куда сложнее, чем упорно делать вид, что все в порядке, и молча сходить с ума. И эти вечно несчастные физиономии! Черт возьми, они даже не задумываются, что их пропавшему коллеге приходится сейчас гораздо хуже. Вернее, нет, конечно, они это знают, по большей части под идиотов они просто косят, вот и травятся всякой гадостью, чтобы хоть как-то заглушить голос совести. — Если вы не хотите помогать нам, то хотя бы не мешайте. Я не могу сейчас думать еще и о вас. Бухайте, если хотите, но зачем же откровенно травиться? — говорил он безжизненному телу самого быстрого в мире гитариста. Он и не надеялся, что тот его услышит, а тем более поймет, просто выговаривался. — Вы сейчас просто заложники своего образа. Не металлично беспокоиться о других, так? Пускай хоть все передохнут, нам плевать, да? Но вы же сами в это уже не верите. Вы же пьете теперь только для того, чтобы вырубиться. Вы же больше не можете смотреть друг на друга, на самих себя – вам тошно. Клокатиры-медики встретили их без вопросов и тут же начали готовить капельницу. — Думаю, в ближайшее время у вас будет много такой работы, - сказал им Офденсен, и, уложив Сквисса на кровать, развернулся, чтобы уйти. — Чарльз, дэто… — внезапно заговорило тело. Он удивленно обернулся. — Что я может делать? — как-то требовательно спросил швед, сверля его глазами. Надо же, еще не вырубился. — Что я может делать? – повторил он, внимательно глядя на Чарльза. И непонятно было, пьяный ли это бред или вполне конкретный вопрос. Менеджеру хотелось ответить что-нибудь нейтральное вроде «ничего, лечись-отдыхай, и больше так не нажирайся, береги себя». Он присел на край кровати и заглянул ему в лицо. Глаза – большие, зрачки по-прежнему сильно расширены, взгляд с трудом фокусируется, но все же он требовательно глядит на менеджера и ждет ответа. Тонкие губы крепко сжаты. — Поговори с ребятами. Я знаю, что тебе сейчас хуже всех. Поговори, в первую очередь с Нейтаном. У него тоже… Лицо Сквисса выражало некую озадаченность. Чарльз решил называть вещи своими именами. — У него тоже похитили любимого человека. И да, я не слепой. Глаза шведа расширились, он хочет что-то сказать, но Чарльз развернулся и ушел не оборачиваясь. Сказать такое кому-нибудь из Десклок… у Сквисса было такое лицо, будто он его ударил. Но это и к лучшему, шок – то, что им всем сейчас нужно. Чтобы встряхнуться. Чтобы начать говорить. Пусть лучше они будут спорить, ругаться, да пусть даже начнут морды друг другу бить, это может стать первым шагом. Это поможет разбить тишину. Да, Чарльз тоже слышал ее. Его ждали на совещании, но он позволил себе еще немного задержаться. Он прошел в свой кабинет, сел за стол, налил себе виски, отпил и закрыл глаза, откинувшись в кресле. *** В дверь барабанили настойчиво и громко. Чарльз нехотя оторвался от бумаг. — Этот шведский дилдо сказал, что у меня кривой руки! — Токи, это обязательно сообщать мне в семь утра? — Но ты не спит! Ты работает! — Вот именно… — Ооо, у тебя новый компьютер! Какой большой экрана! — Не трогай… — Вы уверены, что хотите удалить эти документы? Они будут удалены автоматически через десять секунд… — Токи, нет! — О, твой компьютер говорит как леди! — Документы удалены. — Вот где этот мистер кривой руки! — Ты кривой руки! — Нет, неправда!! — Идите отсюда оба, мне придется восстанавливать все файлы. — О, чуваки, вы все тут? О, какой крутой комп, Чарльз. — Че, дай я проверю почту! — Отвали, Мердерфэйс, я первый. — Слышь, Нейт, да пошел ты в жопу, я раньше пришел! Чарльз уже понял, что поработать у него в ближайшее время не выйдет. Вокалист и басист увлеченно пытались оттереть друг друга от его рабочего стола, барабанщик уже умудрился залить клавиатуру пивом, а гитаристы стояли посреди кабинета, никого не замечая, и орали: — Ты кривой руки! — Нет, ты!! Тут Сквисс вполголоса добавил что-то на шведском, и Токи захихикал. Они часто говорили друг с другом на смеси шведского и норвежского, когда их никто не видел, или они думали, что никто не видел. Сквисс положил Токи руку на плечо, чуть приобняв его, буквально на секунду, таким мимолетным примиряющим жестом. Заметил это только Чарльз. А затем они оба присоединились к войне за компьютер. Его уже был сложно назвать новым, и вообще дни его были сочтены. На столе уже был полный хаос, бумаги были перепутаны и залиты пивом, экран искрил, участники группы обвиняли друг друга, шум стоял невообразимый. Чарльз открыл глаза. На столе, да и во всем кабинете был просто идеальный порядок. Многочисленные лампы, на чьи жизни вот уже долгие месяцы никто не покушался, излучали мягкий и теплый свет. Но Чарльз бы предпочел вернуться в свой короткий сон. И эта долбаная тишина... Ему захотелось самому грохнуть пару ламп, только он знал, что это не поможет. — Нам нужно вернуть наш… катализатор. Чтобы разбить тишину, - сказал он, обращаясь к самому себе. И отправился на собрание.