radioactive/monster

A monster, a monster I’ve turned into a monster A monster, a monster And it keeps get it stronger POV Chanyeol Монстр. Монстр, монстр! В ушах бьется знакомая и родная до боли музыка, а я думаю, когда именно слово «монстр» стало звучать так часто в мой адрес. Да и что монстроподобного они все во мне нашли?! То, что ростом вышел лучше их всех вместе взятых? Или, что в отличие от них умел радоваться каждому дню и не скрывал это? Кажется, все началось во втором классе средней школы, когда за лето и предыдущие несколько месяцев учебы я вымахал так, что стал почти на голову выше всех своих одноклассников. Девчонки после этого начали смущенно хихикать в мою сторону, а парни со смехом били по плечу, говоря «Ну ты и шпала!». Я же продолжал радостно улыбаться им, не замечая, как «шпала» произносится с каждым месяцем с все большим количеством злобы. Как наивно и глупо. Хотя нет. Наивным я может и был тогда, но не глупым. Не замечать зависти в привычном кругу общения было нормально для мелкого пацана, еще и не целовавшегося ни разу. Что, впрочем, было вскоре исправлено девочкой по имени Ена, которая с тихим «Оппа, ты мне нравишься» подошла в школьном коридоре и смущенно чмокнула меня в уголок губ. Скажете, это и поцелуем-то назвать нельзя? Сейчас я с вами соглашусь. А вот для тогдашней мелкотни это значило многое. Нормальной жизни в школе мне после этого не было. Сначала тяжело. Больно до слез ночью в подушку и до крови прокушенной губы. А заходить в класс, словно резко в холодный океан, и камнем ко дну, ощущая, как прессом сдавливает легкие и все тело. Не шевельнуться, ни вздохнуть. А на губах все та же улыбка, и чуть более неуклюжим стал. Смехом отвечал на ушибы и недовольные взгляды. Только вот по дороге в школу или домой вечным спутником стала музыка в наушниках, а не шумные одноклассники. If I told you what I was, Would you turn your back on me? And if I seem dangerous, Would you be scared? А чуть позже появились сигареты в кармане куртки, зажигалки/спички и первые татуировки на руках. End of POV POV Jongin I'm waking up to ash and dust I wipe my brow and sweat my rust I'm breathing in the chemicals Знакомые биты, знакомые движения. Резкий вздох в песне и столь же резкий прогиб спины в моем танце. Я на сцене. Я танцую. Я живу. Вся моя жизнь – танцы. Балет в детстве, джаз – когда стал чуть старше, позже поппинг и свободный стиль сейчас. На сцене клуба, танцполе, у станка в зале, на занятиях в Академии. Я уже не помню время, когда не танцевал. Когда моя смуглая кожа не блестела от пота в свете софитов, когда меня не превозносили, подобно Богу, тут же роняя на холодную землю. Oo-o Oo I'm radioactive Radioactive Oo-o Oo I'm radioactive Radioactive Воспоминания о тех днях, когда кожа рук еще не была запятнана чернильными узорами татуировок, отдаются горькой усмешкой на губах и пустотой внутри. Первые успехи в балетной школе, первое выступление на сцене, аплодисменты зрителей, бешеная радость в моих наивных и чистых глазах. Сейчас, по словам одного моего знакомого, за сизым сигаретным дымом клубов, подобным этому, не видно даже какого цвета у меня глаза. Это и не важно должно быть для них. Только имя – Кай. А тогда – радость родителей и их похвала за первую награду. А потом все как-то изменилось. Кажется, я просто захотел сделать татуировку, что не очень понравилось моим родителям, но было уже поздно. Чернильный рисунок темнел на внутренней стороне запястья, и мне это казалось не менее важным, чем та самая первая награда. Первая татуировка мне виделась символом моего светлого танцевального будущего, что сияло перед моим ослепленным взором радужными огнями. Нет, я не был ослеплен славой, я просто был опьянен той свободой, что я чувствовал на сцене. Я не заметил, как у меня появились завистники, потому что мне не было ни до кого дела. Только танцы и известные танцоры, уровня которых я мечтал достичь. И какое мне было дело до тех, кто окружал меня сейчас? Я знал, что выйду на более высокий уровень. Хах! И поэтому я сейчас танцую на сцене какого-то не слишком дорогого клуба, пропитанный запахом сигарет, алкоголя и пожираемый не скрывающими похоть глазами. I'm breaking in, shaping up Then checking out on the prison bars This is it the apocalypse Привычно изгибаться под любимую песню, резким выпадом вскидывая руку, шепча про себя одними губами незамысловатые строчки на английском. Первое падения было до невозможного болезненным и отражалось полным неверием в моих удивленных глазах. Когда, вслушиваясь в мелодичные переливы музыки фортепиано, случайно задел в танце одногруппника, на что тот сильно толкнул меня, а глаза его полыхнули сильнейшей ненавистью, какую я вообще ни разу не видел, не то что в адрес себя. «Смотри, куда пляшешь, звездун! Не один ты тут занимаешься!» - удивительно, что я все еще помню слова, которые тот парень сказал. Наверное, это было переломным моментом в моей жизни. Я стал обращать внимание на то, что, когда прохожу по коридору Академии искусств, на меня все смотрят и оборачиваются. И если, идя им навстречу, я видел восхищение в чужих глазах, то, как только человек оказывался у меня за спиной, его восторг превращался в злобливый шепоток. Хах! Поверить не могу, что тогда для меня это значило так много. Что со слезами на глазах к родителям бегал, к тем, кого еще мог считать друзьями. Поначалу помогали учителя, а потом я понял, что людям верить не стоит. Предадут, в итоге все. Даже самые близкие. End of POV С диким смехом, извиваясь в танце, Чонин вспоминал, как на одном из конкурсов его жестоко подставили, из-за чего Кима дисквалифицировали. Он думал о том, как однажды услышал разговор учителей в Академии «Этот мальчик. Чонин. Он великолепный танцор… Но своими танцами… Отравляет… Не дает вздохнуть… Сжигает и уничтожает… Словно радиация… Сносит в момент, но на самом деле… Холодный… Одиночка… Слишком амбициозный…» Кажется, случай с дисквалификацией стал последней каплей для родителей, которым порядком надоели отчужденность и холодность сына, его замкнутость, нежелание общаться со сверстниками, да еще и татуировки с каждым месяцем все больше расцветали чернильными узорами. Родители, люди, которые всегда поддерживали, и, казалось, были уверены в Чонине больше, чем кто-либо другой, предложили оставить танцы. Кай думает, что никогда в жизни так не кричал. Говорить нормально он еще три дня не мог после этого. А через месяц он ушел из дома, поняв, что вполне сможет зарабатывать себе на жизнь танцами. И пофиг, что не как танцор какой-нибудь известной дэнс-команды, а в обычных клубах, где прокурено, воняет потом и алкоголем. Новые татуировки на руках немного болели, но внезапно радовали яркостью. *** Чанель спешил в какой-то загаженный клуб с пафосным названием «Two moons», где ему назначил встречу знакомый, у которого всегда можно было хорошо подзаработать. Надвинутая на брови бейсболка скрывала козырьком большую часть лица, а сам парень, не переставая, чертыхался – любимая кожаная куртка сегодня решила продуваться всеми ветрами и ни капли не согревать. В голове крутились воспоминания о старшей школе. То время, когда Пак думал, что все еще наладится и жизнь будет шикарна. Переход в старшую школу был отмечен новой татуировкой, в новом классе, как и во всей школе не было ни одного человека из предыдущей школы Чанеля, что объяснялось сильной удаленностью от района, где проживал рыжий. Конечно, вставать приходилось ни свет ни заря, а потом еще и в утреннем автобусе толкаться, но шанс на новую жизнь был важнее. «Монстру» опостылело быть таким, слышать обидное слово так часто и совершенно несправедливо. И ведь, правда, все наладилось. В новом классе была пара парней, что выше самого Чанеля, а веселый и дружелюбный характер новенького был воспринят положительно. Пак быстро стал душой компании, а через какое-то время у него появился парень. Миниатюрный, светлый, с милой улыбкой и чистым звонким голосом Бэкхен казался Чанелю даром небес. Наградой за страдания. Как жаль, что счастье продлилось недолго. И через год от слишком шумного, неуклюжего порой, вечно улыбающегося, кудрявого рыжего парня вновь стали отворачиваться. И было бы все не так плохо, наверное, если б через месяц после окончания летних каникул Бэкхен не заявил холодным голосом: «Прости, Чанель, но ты слишком шумный. И странный. Мне неуютно находиться рядом с тобой. Стыдно перед знакомыми. Я устал», - и ушел в обнимку с красавчиком-баскетболистом Крисом на год старше. На следующий день Пак пришел в школу без своих извечных кудрей и окрашенный в черный цвет. Чанель снова чертыхнулся и вошел в небольшое помещение клуба. Музыка здесь резко била по ушам, перекрывая звучащее в ушах а monster, a monster. Оглянувшись и недовольно поморщившись, брюнет направился к барной стойке, локтями пробивая себе путь в пьяной танцующей толпе. Заказав себе виски, Пак удобно устроился на высоком стуле и, развернувшись, начал сканировать помещение взглядом, выискивая знакомую персиковую шевелюру. Толпа двигалась единообразно со звучащей музыкой, никто не выделялся. Все было привычно, одинаково, мерзко. И, казалось, так и будет продолжаться этот вечер в ожидании вредного китайца, пока не началось копошение на сцене, приглушилась музыка, вызывая недовольство толпы, а громкий голос не объявил некто, именуемого Каем. Ох, лучше бы Чанель наплевал на все уговоры не спешащего появиться здесь Луханя и не приходил сегодня в этот клуб. Так решил Пак, наблюдая за танцем молодого юноши, чей яростный взгляд и пухлые губы были видны даже у барной стойки. Толпа неистово приветствовала танцора, вызывая усмешку оного, а Пак думал, что сходит с ума. Потому что не бывает так. Не бывает, что видя в первый раз, ты уже на уровне подсознания называешь человека своим. Не бывает, что сводящий с ума развратный танец, который будто отравляет каждым резким па, одновременно, будто глоток чистого лесного воздуха. Не бывает так, что встречаетесь взглядом на таком расстоянии. Не бывает таких искр, пробегающих между людьми. И кончики пальцев в желании коснуться смуглой кожи не должно так покалывать. Чонин никогда не думал, что какой-то очередной зритель в пятничном клубе сможет поразить его настолько, что Ким запнется во время танца. Совсем незаметно, на долю секунды, но запнется. Потому что от взгляда незнакомого брюнета, мурашки бежали по коже, наплевав на палящий свет софитов. И этот посетитель явно не был рядовым. И сжигал он его не полным похоти взглядом, которые Ким попросту не замечал уже, а взглядом присваивающим, утверждающим права не столько на тело, сколько на холодное сердце танцора. И Кай понимал, что отдать всего себя этому незнакомцу будет самой правильной вещью, которую он только совершал в этой жизни. И никогда в своей преисполненной только танцами жизни Ким Чонин не думал, что будет желать поскорее закончить выступление. Что будет считать количество оставшихся треков, минут, секунд, потому что очень нужно ощутить пальцы брюнета на своей коже. Поворот, несколько па спиной к зрителям, а когда разворачивается обратно, рядом с его брюнетом вертится какой-то парень, у которого волосы персиковые, а личико слишком женственное. Ревность в глазах танцора, но взгляд незнакомца прикован лишь к юноше на сцене. Кивок говорящему что-то китайцу, медленно встать и направиться через толпу ближе к сцене. И пусть окружающие разлагаются под давлением радиации, исходящей от Ким Чонина, такой монстр, как Чанель, способен ее выдержать. И Кай спрыгивает со сцены сразу по окончании своего выступления прямо перед Паком, смотря в его темные глаза, не обращая внимания на скандирующую его имя толпу. - Чонин, - тихо, прерывисто, смущенно. - Чанель, - ярко улыбаясь, как давно уже не. И больше не нужно, потому что все остальное они скажут дома у Пака, под ор двух песен одной группы из мобильников, сплетаясь телами, тихим шепотом, протяжными стонами, низким рычанием и громким вскриком.