***
Вопящая толпа от нетерпения разрывала транспаранты, не переставая шелестеть и двигаться. Вопящая толпа ждала своего Антихриста. Вопящая толпа не могла ошибаться. Вопящая толпа верила в него. А он сидел на грязном полу в туалете, запертом изнутри, и разглядывал свои руки. Кислота. Разъедает. Изнутри. Сознание. Кислота. Кислота. Он сидел на грязном полу и разглядывал свой член, неизвестно откуда взявшийся. Кислота. Кислота вызывает похоть. Кислота - это грех. "Покайтесь же, покайтесь, я вам говорю. Чья же... я....ошибка...", - с этими словами на губах, он свалился на пол, в лужу грязи, блевотины и ещё какой-то мерзости. Он плакал, уткнувшись лицом в грязь. Чудовище тоже страдает, точнее, оно страдает каждый день, и его боль не стесняется повторяться. И чем же он сейчас отличается от его покойного деда? Чем он лучше старого дряхлого деда с дырой в горле, мастурбирующего на игрушечные поезда. Игрушки пахнут детьми, но только не эти поезда. Неужели он шёл так долго, чтобы теперь валяться в собственной блевотине. Эти мысли не давали ему покоя, так же как и толпа, скандирующая его имя за стенами, его тошнило от этого. Когда это началось и когда же это кончится? Он не хотел такого конца, не хотел. Стук в дверь разбил очередные чёрные шторы полубессознательного состояния новоиспечённой звезды. И мир уже успел наградить его парой пощёчин и несколькими шрамами.***
Концерт кончился, разноцветная, но всё-таки чёрная масса неохотно покидала место, всего лишь несколько минут назад горевшее волшебством, под звуки пинкфлойдовской "Comfortably Numb". Только некоторые одинокие тела застыли на площадке, покрытой белым "снегом", выпавшем на Apple Of Sodom. Они прислушивались к бессмысленным обещаниям "I can ease your pain..." и всё чего-то ждали, но их надежды неспеша растворялись в ярком совсем не "концертном" свете. Вскоре, они, как и все до них, ушли. Но в этот день на бывшем столпотворении вопящих фанатов осталась одна тень, неотрывно прислушивающаяся к песни, которую, видимо, поставили на повтор и забыли. Чего она ждала? Что хотела получить? Для неё всё закончилось ещё 40 минут назад, её мечты разорвались так же, как и чёрная книжечка на предпоследней песне. И не было смысла успокаивать себя, что это можно повторить. Потому что этого нельзя повторить. Это был первый и последний раз, по крайней мере, для неё. Тот день был особенным, даже не из-за сказочного шоу. Она сама сделала его особенным, она уготовила для себя мрачные события, к которым шла вся её короткая жизнь. И тогда, стоя на засыпанном "снегом" полу и глядя на сцену, застывшую в полумраке, девушка, больше похожая на девочку, точно знала, что уже ранним утром её бездыханное тело будет лежать где-нибудь в мрачном детройдовском закоулке, освещенным неоновым светом. Она присела на пол, сжав руками колени. Почему-то включилась "Pray For Pain" Taxi To Heaven. И звучала эта инструментальная обреченная музыка то ли в полутёмном помещении, то ли у неё в голове.***
Чёрная салфетка. Ещё одна чёрная салфетка. И ещё одна. После неё яркость черноты пошла на убыль, а вместе с нею лицо высокого длинноволосого парня принимало человеческий вид. Антихриста в нём выдавали лишь немного расширенные зрачки, да дёрганные движения рук, но действие кислоты распространялось уже лишь на часть мыслей. Он поднял глаза и не увидел отражения. Он увидел лишь мрачный осколок человечности в своём лице, всё остальное, казалось, было безвозвратно мертво. "Неужели моя сила теперь в моей нечеловечности, неужели этим я поднялся выше тех, кто презирал и ненавидел меня. Да, они боятся меня...", - думал он и не знал, боялся ли он сам себя. А лицо между тем принимало свой обычный вид: татуированные изящные руки привычными движениями наносили белоснежную пудру на интеллигентное лицо с высоким лбом, свидетельствующим о большом уме... на деле же приносившим столько душевных страданий, но это естественная плата; пара отточенных движений, и глаза провалились в чёрные тени, а голубая линза засверкала в левом глазу; губы налились фиолетовым цветом. И разве не прекрасно было это красивое уродство или уродливая красота... Он выглянул в окно, выходившее на оживлённую улицу Детройта. Мрак уже упал на широкие тротуары, усеянные полупьяными людьми, на магазины и их привлекающие внимание вывески, на жилые дома. И на гостиницу, находившуюся в том же здание, что и концертная площадка. Не очень-то удобно для таких горячо обсуждаемых звёзд. Но сегодня вряд ли кто побеспокоит, Детройт - город рока, Детройт - город грязи, ему не привыкать к очередной трахнутой звезде.***
"Отрежьте голову - вырастет новая. Я - гидра. Сейчас вы увидите свою звезду. Отрежьте голову - вырастет новая. Я - гидра, я - гидра, сейчас вы увидите... свою звезду...", - откуда-то издалека доносились отрывки этой фразы. Они звучали то громче, то тише. Но на самом деле механический голос, произносивший это, был неизменен. Он стоял, глядя вниз: на траву, шелестящую от дыхания ветра, на редкие цветы, наклонявшиеся то в одну, то в другую сторону. Казалось, земля двигалась вместе с растениями, но она была мертва. Он умерла ещё тогда, когда человек ступил на неё. Она умерла от первого человека, и она будет мертва до последнего. Он понимал это и плакал над мёртвой землёй и умирающими листьями, падающими на неё, над разноцветными свежими цветами, которые давно уже превратились в скелеты. Он плакал, потому что всё изначально было обречено на смерть. Даже не обречено, оно уже было мертво. А мы продаём всё живое для сохранения мёртвого. Чёрные ботинки на высокой платформе впивались в зелёную траву, но кто знает, зелёная ли она. "Когда все твои желания исполнены, ты будешь мёртв, когда все твои желания исполнены, ты будешь мёртв", - бесконечный рефрен выходил из мыслей цвета свежевыжатой крови и уплывал вдаль, укрывая горизонт кровавым одеялом. Как же сильно человек всё может изменить, но не просто человек, а только тот, который движется по канату, не взирая ни на что, который идёт к своей цели, преодолевая ступень за ступенью. Он это понимал и он знал, что сейчас спокойное утреннее небо превращается в алую грозу. Нарастающий скрежет избивал мёртвую землю своим шёпотом. И когда звук стал невыносимым, он открыл глаза. Потолок сырого подвала тяжело нависал над головой. На полу разлеглись старые бутылки, пустые банки и пыльные игрушки. Пахло пауками и паутиной. Этот подвал был для него более знакомым, чем собственная квартира, это место было предназначено именно для него. И как бы он ни противился этому, всё было именно так. На этот раз подвал был заброшен, паутина занавешивала помещение, превращая пространство в серую дымку, а окно "грешника" уже перестало быть окном, теперь оно являлось лишь чёрной лужей, прилипшей к стене. "Чёрт, я не хотел этого. Зачем мне снова видеть это...", - мысленно спрашивал он себя. И прекрасно знал ответ, но не хотел давать его. Отдалённый шум, до этого момента почти неуловимый, стал громче и вскоре он заполнил все помещение. Что-то происходило в комнате, находящейся рядом. Он направился к двери, тяжёлые ботинки отбивали монотонный ритм. С каждым шагом высокий парень превращался в веснушчатого мальчишку в огромной футболке с Дэвидом Боуи. Когда он оказался у двери, на нём были потрёпанные кроссовки и старомодные джинсы. Он медленно провёл по волосам: они еле доходили до плеч. "Неужели я снова прыщавый мальчишка по имени Брайан Уорнер, чёрт возьми, неужели я снова стал червём...", - он прислонился к двери, но она уже не была старой скрипящей дверью с облупившейся краской, всего несколько шагов - и теперь она новая белая дверь, он даже помнил, что отец поставил её всего две недели назад. Он оглядел комнату. Теперь гирлянды паутины висели лишь в углах и под лестницей, а на полу был совсем тонкий слой пыли, да и пустых банок на нём оказалось намного меньше, чем пять минут назад. Предметы уже не дрожали от шума, и лишь тихие звуки раздавались за дверью. Он прислонился к ней ухом и услышал этот звук. Этот ужасающий звук. Он знал, что за дверью на полном ходу мчатся игрушечные поезда. Мчатся и мчатся. И это игрушка пахнет отнюдь не детьми. Он замер. Ему хотелось кричать и плакать, но вместо этого он сделал то, что совершил так много лет назад. Он всё повторил, только на этот раз в одиночку. Он приоткрыл дверь и тихо зашёл. Всё было именно таким, каким он помнил. Старик сидел перед игрушечным макетом поездов, бешено мчащихся по одному и тому же кругу ада. Его прерывистое дыхание вливалось в стук маленьких колёс, и звук превращался в унисон двух голосов. Дыра в горле зияла чернотой, и из неё вытекала густая тёмная жидкость. Старик вытирал её салфетками, каждая из которых постепенно чернела и чернела, до тех пор, пока рука с огромными пальцами с ногтями, похожими на крылья жука, не кидала её на пол. Вторая рука с такими же чёрными когтями ритмично двигалась вверх и вниз. Старик сидел спиной к двери, и не было видно, что он делает. Но мальчишка, застывший у стены, знал. Ему хотелось выбежать из комнаты, пахнущей сухой грязью и отрывками старых газет, и навсегда забыть об этом. Но вместо того, чтобы уйти, он начал подходить к человеку, мастурбирующему на детские поезда. И с каждым шагом мальчик превращался в парня. С каждым шагом страх его терял прежнюю силу, и он начинал чувствовать какое-то родство с человеком впереди. Последние два шага отбили монотонный тяжёлый ритм. Он положил руку на плечо старику. Несколько мгновений и тот обернулся, уставившись на парня тремя чёрными дырами. У него не было глаз, на месте их застыли тёмные провалы, из которые постоянно вытекала жидкость. "Мальчик, которого ты любила - человек, которого ты боишься", - прошептал он голосом, больше напоминающим скрежет сломавшейся газонокосилки, и засмеялся прерывистым смехом. Эхо этого жуткого смеха застряло в ушах у темноволосого парня. Он лишь успел прошептать "нет".***
Он посмотрел на свои руки: татуировки и кольца были на месте, значит, сны кончились. Невольно он перефокусировался с рук на существо, неустанно метавшееся у окна. Его лучший друг расхаживал по комнате и что-то напевал себе под нос: все басисты такие - вечно что-то напевают, чтобы потом взять свою заветную бас-гитару и сыграть мелодию, пробирающую до костей. - Джорди, выгляни в окно. Басист встрепенулся, удивлённо поглядел на только что проснувшегося и недоверчиво выглянул в окно. - Ооо.., -протянул он. - Да, и я о том же. - Мы хотели сегодня пойти прогуляться, ты идёшь? - Да, да. Иди возьми деньги или что там нужно. Джорди скрылся за дверью, оставляя парня наедине с собой. Ему было не по себе после сна, хоть это и не было редкостью. Но сегодня воображение слишком разыгралось и слилось с воспоминаниями в жуткую кашу, впоследствии ставшую очередным сном звезды. Для него день только начинался, хотя мрак уже покрыл улицы города рока, и многочисленные огоньки зажглись на многочисленных улицах. "Пора идти, пора идти".***
"Свет тоже бывает мрачным". С этой мыслью, застрявшей в красноволосой голове, она встала с заметно похолодевшего пола. Музыку уже давно выключили, а двери закрыли снаружи. В пустом концертном помещении никого не осталось, лишь на верхних этажах гостиницы в комнатах копошились люди и их тени. В одной из таких комнат сейчас сидел молодой мрачный парень по имени Брайан, а рядом - его тень по имени Антихрист. Он знал это, он знал даже то, что в каждом человеке есть такой Антихрист, и те, кто открывают его в себе и принимают, способны стать чем-то большим, чем просто стандартным американским мертвецом. Однажды Брайан принял своего Антихриста и даже смог отдать ему свою половину, теперь его взор чист, но он весь в грязи, которую уже вряд ли удастся смыть. "Ничто тоже имеет смысл", - тем временем девушка по имени Ересь забралась на просторную сцену. Ей открылся прекрасный вид: огромная толпа пустого пространствам, заполнившая своей парадоксальностью целый зал. Она даже могла услышать многоликий голос пустоты сквозь шум машин за тонкими стенами. Кем же она была сейчас? И кем она проснётся завтра? Нет, она не проснётся, а останется Ересью. Её тень умерла слишком рано, не успев толком показать себя. И осталась тишь тёмная грязная ересь, запрятанная в девушку по имени Ересь. Но её никогда не спрашивали об имени. В этом городе это естественно. Сквозь призму тошноты, уже давно застилавшую ей глаза, она увидела дверь, ведущую по ту сторону широкой сцены. И что же там? И кто же там? Но там лишь очередная темнота... и лестница. Каждая ступень этой лестницы и каждый шаг девушки приближали маленькую вселенную к мрачному свету. СЕЙЧАС.