Заставь себя жить

Мне не пришлось разговаривать с директрисой, ведь она вышла из кабинета, а потому я возвращаюсь в класс. Открыв дверь, медленно, на едва сгибающихся ногах и бледным, как смерть, лицом, захожу в кабинет и чувствую на себе чей-то пристальный взгляд. Поднимаю голову, бросив рассматривать носки балеток, и встречаюсь с испепеляющим взглядом серых глаз. Только в этот раз я вижу в них не презрение к себе, по крайней мере, не в таком объеме, а любопытство и интерес. Непроизвольно вскидываю бровь вверх, удивляясь странному поведению Белова, а тот, заметив мою физиономию, фыркает и поворачивается к сзади сидящей Жанне, которая начинает что-то увлеченно ему рассказывать, не обращая на меня никакого внимания. Сажусь за парту. Передо мной не сидит Лёша, и спрятаться за его спиной у меня не получается, поэтому приходится взять ручку и начать вникать в то, что вещает Елена Павловна. Только вот я ее слышу, но не слушаю. Вроде, даже записываю что-то, только не понимаю, что именно. В голове крутятся слова Евы, которые я не могу отогнать от себя, сколько не пытаюсь — все попытки тщетны. Внутри я уже приняла этот факт. Я знала с самого начала, что с Сашей что-то не так, но разум не хотел воспринимать, что человек, который снова заставил меня жить, показал, что такое иметь друзей, чувствовать, а не замыкаться в себе, — психически болен, неадекватен. И что, возможно, рано или поздно она уйдет из моей жизни навсегда. Да и не только из моей, а в принципе из жизни. От подобных мыслей меня передергивает, а на глаза непроизвольно начинают наворачиваться слезы. Но сейчас я хочу быть сильной, не хочу отчаиваться и сдаваться раньше времени. Сжимаю руки в кулаки и стискиваю зубы от досады. — Каменская, — я вскидываю голову от тетради и вижу сидящего напротив меня Олега, — урок закончился, хватит в облаках витать, — фыркает он и понижает голос. — Что директриса хотела? — снова опускаю взгляд и мотаю головой. — Я к ней так и не попала. — В смысле? — на секунду впадает в ступор. — Тебе что, проводник нужен, чтобы ты не заблудилась в стенах родной школы? — наконец я слышу знакомого Белова, чьи слова пронизаны иронией и сарказмом, и, конечно же, презрением к моей персоне. Хоть какая-то стабильность в мире, и от этой мысли мне становится немного лучше. — Сможешь передать ребятам, чтобы собрались в библиотеке после уроков? — тихо, все еще не поднимая на него взгляд, прошу я. — Все-таки что-то случилось? — озадаченно спрашивает он. Киваю в знак согласия. — И, пожалуйста, — собрав всю свою волю в кулак, поднимаю голову, — давай без кулачных боев в этот раз. Это очень важно, — и, закинув тетрадь с учебником в рюкзак, выбегаю из класса. Я уже представляю, насколько Белов меня ненавидит в эту секунду и, скорее всего, планирует, как разделается со мной. Но сейчас мне не до этого: мне нужно найти Сашу. И чем раньше, тем лучше.

***

Сижу в библиотеке, заламывая пальцы и, с замиранием сердца прокручивая слова Евы, жду ребят. Саша отошла за кофе, увидев мое состояние и решив, что это последствия того, что во время обеда я не выпила стаканчик бодрящего напитка, к которому питаю слабость. Вообще я бы и сама могла сходить за ним, только вот сейчас мне явно не до кофе: я не хочу ни есть, ни пить. — Нель, — напротив меня садится Дима, — что-то случилось? — оборачиваюсь по сторонам: он пришел один? — Кто такая Ева? — первый вопрос, который крутился в моей голове с того самого момента, как только я услышала ее имя. — Почему ты тогда погнался за ней в клубе? И почему она говорит, что Саша психически больна? — пока я задаю эти вопросы, нагибаюсь ближе к нему, а мой голос становится тише. — Я расскажу обо всем позже, — говорит Дима. — Только у меня предложение: не будем пока говорить ребятам про Сашу. Иначе это добром не кончится: ты же знаешь Олега, — он вздыхает. — Да и вряд ли ей будет комфортно… — он запнулся, увидев зашедшую в библиотеку брюнетку. — Твой кофе, — как-то неестественно улыбается она и садится рядом. Киваю ей в знак благодарности и через «не хочу» подношу пластиковый стаканчик к губам. Саша с интересом нас разглядывает, кажется, в ожидании чего-то. Голубые глаза горят каким-то нездоровым огоньком, а девушка переводит взгляд с меня на Диму и обратно. Вскоре в читальный зал заходят Алекс, лицо которого было опухшим настолько, словно парень не спал несколько дней, а под глазами — мешки, орущие о его недосыпе и веселой ночке, и Богдан, который вообще никак не изменился в лице, хотя выпил вчера больше всех. Какой же этот парень все-таки странный! Он бросает на меня беглый взгляд и садится рядом с Димой, который примостился напротив меня. В его лице совершенно ничего не меняется, словно и не было тех секунд, когда он орал не лезть в дело с убийством, когда он обнимал меня… Опускаю взгляд. Не скажу, что хочу это повторить, но все же тогда он был похож на человека, а не на робота, которому все безразлично. Боковым зрением смотрю на Сашу, которая почему-то не обращает никакого внимания на Богдана, погрузившись в какие-то свои мысли. Если бы мы были в мультфильме, я бы увидела черную ауру, повисшую над ней. — Извините, — лениво говорит светловолосый юноша, заставивший всех ждать. Парень останавливается и смотрит на один единственный стул, который остался свободным. К нашему общему сожалению, рядом со мной. Юноша закатывает глаза и садится рядом, недовольно фыркнув и скрестив руки на груди. От него пахнет терпким одеколоном, кажется, «12», но я могу ошибаться, сигаретами и кофе. Я не знала, что он курит. Думала, что этим дерьмом только Дима балуется. — Ребят, — проводит рукой парень по черным, как смоль, волосам, — мы с Нелли поговорили и поняли, что сказать хотим вам одно и то же, поэтому скажу я, — и, подмигнув мне, словно подбадривая, улыбается. — Короче говоря, в нашей школе есть некоторые личности, чьи родители зарабатывают в разы больше остальных. Не подскажете, кто это? — Тебе озвучить, сколько мой папаша в месяц получает? — язвительно и с толикой презрения говорит Олег. — Нет. Думаю, все догадались, что это родители Богдана, твои, Олег, — он поворачивается к нему, — мои, Саши, Жанны и Регины, — загибает пальцы Дима. — И? — подает голос Богдан. А я уже и забыла, насколько бархатный у него голос. — Я бы ответил тебе в рифму, — огрызается брюнет, сверкнув зелеными глазами в сторону одноклассника. — Подумайте хорошенько, что нас всех объединяет? Кроме родительского дохода, — увидев, что ребята впали в ступор, Дима продолжает: — У всех нас родной только один предок. — И что? — ничего не догоняя, спрашивает Олег. Между прочим, я сама ничего не понимаю. К чему он клонит? — А то, — понижает голос Дима, — что эти сводные родаки позарились на ту долю бабосов, которую нам завещали умершие родители и которой мы станем распоряжаться по исполнению нам восемнадцати лет, если суд, конечно, не признает нас недееспособными, если вы понимаете, о чем я. И тут меня словно озаряет. Так вот зачем ее кормят этими таблетками. Но как же другие ребята? От них хотят избавиться каким-то другим способом или что? — Сейчас они провели два, насколько мне известно, эксперимента, которые доказали, что таблетки, которыми они собираются нас пичкать, реально действуют, — пожимает плечами. — Собственно, та смета, видео и баночка в кабинете медсестры — все это относится к этому дерьму. У меня все, — вздохнув, Дима откидывается на спинку стула, запрокинув руки за голову. Мы, огорошенные этим заявлением, сидим в шоке. Слов нет ни у кого. Я, конечно, понимала, что все это делается с какой-то определенной целью, всегда осознавала, насколько люди циничны и на что готовы пойти ради денег, но даже в самом страшном сне представить не могла, что из-за какой-то кучки бумажек кто-то способен пойти на такое. Лихорадочно прокручиваю слова Димы в голове, пытаясь все-таки принять то, что он сказал минутой ранее. Перевожу взгляд на ребят, сидящих за столом, и меня передергивает от той мысли, что, не узнай мы об этом, возможно, их сейчас ждала бы та же участь. — Ублюдки, — бросает Олег и, встав из-за стола, выходит из зала. — Верните его обратно, — говорит Богдан, пришедший в себя, — мы не договорили. Вспыльчивый идиот, — фыркает он и подпирает рукой подбородок. — Тебе надо, ты и возвращай, — отвечает за всех Алекс. — Думаешь, он будет сейчас с кем-то адекватно разговаривать? — и скептически смотрит на лучшего друга, на что тот лишь кивает головой. — Но, тем не менее, надо проследить за тем, чтобы он ничего не натворил, — юноша переводит взгляд черных глаз на меня и кивает в сторону выхода: — Ты этим и займешься. — Я? — округляю глаза от удивления. Мало того, что Неридов все еще в курсе, что я тут присутствую, так еще и приказывает мне следить за Беловым. Простите, я что-то пропустила, пока размышляла над тем, какие люди — циники? — Почему я? — задаю вопрос, видя, что Богдан никак не реагирует на мой писк. — По-моему, я дал тебе это понять, — отвечает он и отворачивается. — Но почему я? — повторяю свой вопрос. — Мы с ним не лучшие друзья, чтобы я ходила его успокаивать или что-то в этом роде. Богдан вскидывает брови вверх и смотрит на меня, Бог не даст соврать, как на умалишенную. Отец на небе, я никогда не привыкну к этому парню: каждую секунду его настроение меняется со скоростью света — не успеешь ты привыкнуть к тому, что он смотрит на тебя, как на дерьмо, так он уже считает тебя своим рабом или другом. — Хотя бы потому, что он за два года ни с кем из нас не разговаривал на задушевные темы, — холодно бросает он, а я замираю от сказанных им слов. Неужели не спал тогда? Неужели все слышал? Сглатываю и, тряхнув головой, встаю из-за стола, почувствовав на себе пристальный взгляд ребят, которые явно заинтересовались заявлением Богдана. Интересно, он сольет им все, что мне тогда говорил Олег? Бросаю косой взгляд на парня, который, подперев голову рукой, спокойно разглядывает книги, лежащие на столе, а за километр от него разит безразличием ко всему миру. Как он может оставаться таким невозмутимым? На моей памяти он срывался всего пару раз и то, потому что Белов, действительно, переходил границу. Нет, он точно ничего не скажет: не создает он впечатление человека, готового трепаться обо всем и перемывать каждому второму косточки. — И побыстрее, — резко говорит Богдан, даже не подняв на меня взгляд. Надев куртку, быстро выбегаю из библиотеки в надежде, что Белов еще не успел далеко уйти, и, встав на крыльцо, смотрю по сторонам, пытаясь сообразить, куда он мог смыться. — Не меня ищешь? — слышится за моей спиной знакомый низкий голос, заставляя меня резко развернуться. Светловолосый юноша стоит, облокотившись о стену здания и скрестив руки на груди, ловит мой взгляд. Второй раз за те два года, которые я знаю Белова, он смотрит на меня не как на отброс — первый раз был, когда я с ним только познакомилась и отважилась проводить до мужского общежития, как только он приехал в нашу школу и еще ничего и никого не знал. По спине пробегает рой мурашек — не такой, как от взгляда Богдана: не знаю, почему, но мне начинает казаться, что тот наш разговор в машине как-то поменял его отношение ко мне. Но, скорее всего, мне это просто кажется. Опускаю глаза, кивнув в знак согласия. — Почему ты все время отводишь взгляд? — спрашивает парень, пристально смотря на меня. — Ничего я не отвожу, — развожу руками и прикусываю губу — верный признак того, что я вру. — Врать нехорошо, ты в курсе? — слышу снова его голос, только уже над собой. Поднимаю голову и снова встречаюсь с серыми глазами. Когда он успел так близко подойти ко мне, да еще и настолько бесшумно? — Никто и не врет, — бурчу ему в ответ, — между прочим, ребята просили тебя вернуться, — пытаюсь перевести тему разговора, на что Олег лишь улыбается. И такой улыбки я еще никогда не видела на его вечно недовольном и всех презирающем лице, на котором написано раздражение и, казалось бы, ненависть ко всему миру: искренней и… теплой? — Ладно, Каменская, пойдем — вечно всех ждать заставляешь, — и осуждающе качает головой, снова нацепив на себя эту маску «Белова», словно того Олега и не было. — А ты всё шутки шутишь, — огрызаюсь я, как вдруг он прикладывает указательный палец к моим губам, тем самым давая понять, чтобы я заткнулась. Схватив меня за руку, юноша стремглав бросается за угол здания, увлекая меня за собой. — Белов, — шикаю на него я, — ты что творишь? — Замолчи, женщина, — грубо отвечает он, злобно зыркнув в мою сторону, — и прислушайся, — навостряю уши и пытаюсь сконцентрироваться, но ничего, кроме гула ветра, уловить не могу. — Не знаю, Оль, — наконец-то доносится до меня знакомый голос откуда-то издалека, — мне надо подумать. — Волкова, я тебя умоляю, — рассмеявшись, отвечает она, — тебе она доверяет, поэтому тебе это сделать будет гораздо проще. Просто позови ее под предлогом «поболтать», только туда, куда мы договорились, а остальное — моя забота. — И все равно, я не хочу быть причастна к этому. Откуда я знаю, вдруг ты ее серьезно покалечишь? — Полина, что же ты творишь? Зачем ты вообще связалась с этой курицей общипанной? — Я помню, что она встречалась с Ромой, — перебивает Ольгу девушка, видимо, зная, что та хотела ей сказать, — но это не повод же… — она запнулась. — Хотя я не думала, что Нелли стала такой… двуличной? — как-то неуверенно говорит подруга. А я уже чувствую, как слезы начинают жечь глаза от услышанных слов. Еще никогда мне не было так обидно и больно… ведь я до последнего хотела считать ее подругой, верила, что все еще наладится… Видимо, не судьба. Я прикладываю руку к губам, пытаясь подавить всхлип, что, к счастью, у меня с огромным трудом, но все-таки получается. Так вот, что ощущают люди, которых предали — раньше я никогда не сталкивалась ни с чем подобным, потому что никого, кроме Поли, к себе не подпускала. Наверное, правильно делала: сейчас я чувствую, что меня, словно ведром ледяной воды окатили с ног до головы, а я стою и обтекаю на холодном ветру. — Не то слово. Так что? Сделаешь то, о чем я тебя прошу? — настойчиво, словно давя на Полину, спрашивает ее собеседница. А я чувствую, как мою ладонь кто-то сжимает. Опускаю глаза и вижу, как рука Олега крепко держит мою, так и не отпустив, как только тот приволок меня сюда и вынудил это слушать. — Ладно, — соглашается девушка уже твердым и уверенным тоном, отчего внутри меня что-то обрывается, и сдерживать слезы я уже не в состоянии. Всхлип, который обязательно должен быть услышан девушками и сдать нас с потрохами, заглушает Олег, прижавший меня к себе, положив мне подбородок на голову, а я начинаю тихо содрогаться от рыданий, не желая верить в то, что только что услышала. Но, к сожалению, не верить собственным ушам — не верить себе, а я еще в состоянии здраво мыслить и принимать, кажется, все подарки судьбы. Почему все близкие мне люди отворачиваются от меня? Сначала родители, теперь Полина… — Тише, — успокаивающе говорит юноша, поглаживая меня по коротким рыжим волосам и ласково шепча что-то на ухо, пытаясь хоть как-то остановить поток моих слез, отчего я начинаю плакать пуще прежнего, понимая, что сильной я никогда не буду. Я трусиха и слабачка, только вот в его руках я чувствую себя как-то защищено, а строить из себя того, кем не являюсь, совершенно не хочу. Я обязательно подумаю над тем, что внутри меня зажигается что-то теплое: кажется, потеряв одного из самых близких мне людей на планете, я на пороге того, чтобы впустить другого, гораздо более надежного и… искреннего? Я обязательно об этом подумаю, но только не сейчас. Сейчас я просто хочу зарыться в его ключицы и почувствовать себя маленьким и беззащитным ребенком, которому всегда не хватало человеческого тепла, любви и заботы.