Вместо прощания.

      «Я известен во всем мире… Хотя, я даже не помню, почему». И они лежат на лестнице, вдвоем, в доме, в котором раньше жили. Жили вдвоем. И кажется, уже поздний вечер, голова становится словно чужой, и мысли слишком откровенны, слишком хаотичны.       «А тебя, Джон, знают во всем мире?» Шерлок хоть и находит ответ, понимает, что это абсолютно неважно. Неважно потому, что его знает он, первый в мире консультирующий детектив, знает, и даже немного больше. А в доме темно и свет одного тусклого торшера рисует странноватые, словно плывущие тени на стене. Шерлок закрывает глаза, мирясь со странным, новым чувством. Они лежат на лестнице, слишком близко друг к другу.       «Нет, меня не знают во всем мире. С чего бы меня знать». Голос Джона тихий. Он словно заканчивает фразу на выдохе, и от этого детектив не слышит ее полностью.       «Переспрашивать некрасиво: думай, думай, думай..» Решение приходит неожиданно, скрипят старые половицы и рука касается чужой руки.       «Шерлок, ты чего?»       «Я так тебя лучше слышу, алкоголь плохо на меня влияет». Джон не открывает глаза, лениво представляя, чем сейчас занята Миссис Хадсон, раз не вышла на шум. Джон почти засыпает, когда вдруг прерванный диалог возобновляется, он чувствует дыхание на своей шее и растягивает губы в улыбке.       «Тебя должны знать во всем мире. Ты достоин этого больше, чем я». Шерлок его забавляет, и даже тягучее ленивое наваждение отступает на второй план. Этого, скупого в проявлениях чувств, человека было невозможно разговорить, а тут рыбка сама плывет в руки, надо лишь постараться и сформулировать предложение, но на это нужно время.       «И почему же я достоин этого больше?» С фантазией все оказывается гораздо хуже, когда ты в стельку пьян. И Ватсон ищет легкий путь, просто повторяя фразу за Холмсом.       «Ну…» Время тянется бесконечно долго, мир медленно плывет. Детектив прижимается ближе, стараясь лечь поудобнее, где-то на улице начинается дождь, а он кладет голову Джону на плечо. Ватсон треплет кудрявые завитки.       «Ты восхитительный. Ты гораздо лучше меня. И для меня значишь очень многое. Знаешь, Майкрофт всегда меня предупреждал…» И Джон улыбается сильнее, пытаясь представить картину, которая откроется любому, кто сейчас войдет сюда. Лежать на узкой лестнице и вправду неудобно: мирное дыхание Шерлока усыпляет и уже не получается вспомнить, почему они вообще начали пить. Да он и не пытается, поворачивается на бок, и рука сама скользит под ткань чужого пальто. Так удобнее, так правильнее.       «Оу, мне жаль, это случайность»       «Ничего, так даже...лучше. Так о чем там я? О чем я говорил, ты не помнишь?» На самом деле, Джону не жаль. Пальцы сильнее сжимают край рубашки, а в голове медленно умирает последняя мысль. Она состоит из слов и является ключом к тому, почему они в стельку пьяны. Но сейчас на все наплевать, и расшифровать проклятые буквы не выходит, зато прижаться ближе к детективу кажется почти заманчивой идеей. Где-то на улице сигналит такси.       «Нет, не помню, а ты вообще о чем-то говорил?» Тоже ложь, но хочется просто, вот так, полежать в тишине, главное не заснуть, не отключиться, иначе с утра будет очень болеть спина и Миссис Хадсон не поймет. Или она, как раз, поймет.       «А, ну так Майкрофт. Он всегда говорил, что друзья это, как бы, не наш с ним уровень…» Джон слышит, знакомый голос, но совершенно не различает его слова. Речь просто течет, мирно и спокойно растворяется в общем шуме и проклятый дождь усыпляет. Снизу тянет холодом, он проникает под куртку, и Ватсон собственнически притягивает, все еще болтающего какую-то чепуху, Шерлока. Потому что так уютнее, так теплее.       «Ты вообще меня слушаешь?»       «Да, конечно, продолжай» Теперь он слышит, как бьется сердце, буквально чувствует это. А рядом с Холмсом тепло, он словно источает сухой, удушающий жар. Он вдруг открывает глаза, почти осмысленным, не затянутым пьяной дымкой, взглядом смотрит на врача.       «Тут невыносимо душно, подожди секундочку» Шерлок легким, отточенным движением, стягивает шарф, кладя под голову. Закрывает глаза вновь, избавляясь от пальто. Он не скидывает его вниз, не позволяет валяться бесформенной массой в ногах, и лишь накрывает их обоих, расстегивая пару пуговиц на рубашке.       «Так-то лучше, теперь мы можем продолжить». И Джон нервно вздрагивает, словно задыхается от странного, почти желанного чувства, медленно приходящего на смену алкоголю. Под этим пальто и вправду тепло, он усмехается, ощущая чужой парфюм и едва различимый запах сигарет.       «Я думал, что он прав, но черт, меня угораздило познакомиться с тобой, и знаешь, это лучшее, что со мной случалось». Предложение простое, незамысловатое и сказанное шепотом, но задевает сильнее, чем все, что было ранее. Шерлок замолкает, сам кладет руку на спину Ватсона, и словно засыпает, виском прижавшись к чужой груди. Вот только теперь Джону не спится: он слышит, как мирно ходят часы; следит за плывущими пятнами света и размышляет, вычерчивая пальцами узоры на талии детектива. У него мягкая светлая кожа, ладонь скользит выше, под ткань рубашки, натыкаясь на маленькие царапины, ложится на ребра. Шерлок лишь дышит глубже, и шепчет что-то в полусне.       «Ты тоже лучшее, что со мной случалось» Совсем скоро все изменится, изменится раз, и навсегда. Из его жизни медленно вычеркнутся погони и расследования, забудется это адрес, уйдет Миссис Хадсон, уйдет и Шерлок. И детектив словно чувствует, что о нем думают, или слышит последнюю фразу, приподнимается на локте, губами касаясь уголка губ.       «Завтра я все забуду» И это то ли оправдание перед самим собой, то ли перед Джоном, он не думает об этом, накрывает чужие губы, сплетаясь языками, и как-то отчаянно, словно прощаясь, хватает врача за плечи. Это сильнее, это чище, и откровеннее, чем слова и признания. Они оба чувствуют это, понимая, что все это вместо прощания. Вместо прощания. Они на лестнице, в квартире, где когда-то жили вдвоем, а за окнами страшный ливень. Скрипит старая половица и падает шарф, они пьяны, а до утра еще много времени.