Истинные мотивы

Россия и Пруссия мирно пили чай на веранде, прислушиваясь к бормотанию телевизора из кухни и звукам ночного сада, когда позвонил Президент. - Он попросил убежища, Иван. - Да, я знаю. - Ты ведь был на конференции? - Был. - И какие сделал выводы? Россия внимательно следил за большими белыми мотыльками, кружащими возле стоящего на столе переносного фонаря, над чашками с чаем, вазочками с клубничным и абрикосовым вареньем и свежей ежевикой, печеньем в тарелке и горячими беляшами на расписном блюде: - Свою разоблачительную деятельность Сноуден, конечно же, не оставит. Для него это жизненно важно. Именно для него самого: бить из всех орудий, пока патроны не кончатся. С ним уже связались люди из Ассоциации Сэма Адамса, * они собираются наведаться к нему, как только он получит убежище. Но формально это будет выглядеть как общественная деятельность, а не целенаправленное вредительство американским интересам. В общем, не подкопаешься. Да и нам, что греха таить, сейчас это на руку. - История с токийским аэропортом – твоя работа? – вопросительные интонации скорее для порядка, нежели ради самого вопроса. - «Брошен Ялту гипнозом Воланда»… ** - усмехнулся Брагинский. - Иван, это было очень легкомысленно, - спокойный, строгий тон, однако едва уловимый намёк на понимание. Президент за тринадцать лет хорошо узнал характер своей страны. И на что способен Брагинский под влиянием сильных эмоций. Эта история с убийцей – далеко не предел его возможностей. Было в экстремальных ситуациях – да и не так давно, в принципе, - такое, что кровь в жилах стыла. Россия, впадая в неконтролируемую ярость, становился практически неуправляемым и обретал нечеловеческую силу, - примером могло послужить то, что он выкинул в 2008м, когда грузинская армия напала на Цхинвал… Немногие знают, что целый батальон молодчиков, которые всерьёз считали себя крутыми, уже после окончания «пятидневной войны», отчитываясь перед взбешённым командованием за прямо-таки фееричные промахи, бессвязно лопотал наперебой, что их «как взрывом расшвыряло, но взрыва никакого не было, да ещё и такого навидались, что волосы дыбом встают, а русских солдат не видели, даже когда те были прямо перед носом». Видеть-то они видели, но такое, что лучше бы и вовсе ослепнуть. Кстати, львиная доля этих вояк практически полностью поседела, а кое у кого появились нешуточные проблемы с психикой. Вплоть до того, что кому-то пришлось оставить не только военную службу, но и службу как таковую вообще, а кому-то и надолго обосноваться в клинике нервных болезней. Узнав по своим каналам обо всём этом и впоследствии увидев Ивана, вокруг которого всё ещё горела и пульсировала фиолетово-чёрная аура, а в глазах плескался очень нехороший огонёк, Президент – то есть, в те времена, конечно, премьер-министр, - сразу понял, в чём дело. Можно было только догадываться, что Россия учинил с агрессорами, которых было – ни много ни мало, - около семисот. Как говорится, упаси Боже. Но совершенно не горел желанием выговаривать Брагинскому за самоуправство. Не тот случай. То, что попытка убить Эдварда Сноудена ввергла Ивана в такое бешенство, что он одним махом превратил циничного убийцу в беспомощного параноика, боящегося каждого шороха, было хотя и объяснимо, но всё же вызывало недоумение: что ему этот Сноуден? В лучшем случае источник полезной информации. А здесь явные признаки чего-то очень личного. За простой источник информации так не переживают. Россия, разумеется, отлично понимал догадки Президента, - да, тот был тысячу раз прав. - Ты беспокоишься за Сноудена не только как за вверенного тебе подопечного, так? – без обиняков спросил Гилберт, когда Иван положил трубку. Россия задумчиво зачерпнул ложкой ежевику из вазы, отправил в рот, прожевал и ответил: - Странно, но так. Пруссия ухмыльнулся: - И ты не догадываешься, почему? - Догадываюсь, - не стал отпираться Брагинский. – Это-то и странно. Причин у меня для этого вроде бы нет, объективных, во всяком случае. Гил прищурился: - А я тебя про объективные и не спрашиваю. Сноуден – часть Америки. Он похож на него. Спасти одного ради спасения другого, - вернее, ради смутного шанса на спасение… Вань, ты считаешь, в нём хоть что-то человеческое осталось? Иван напряжённо вглядывался в темноту старого сада. - Возможно. Ты сам сказал, что Сноуден – его часть. А в нём человеческого для агента даже слишком много. - Брагинский, ты неисправим. Вот скажи мне откровенно: зачем тебе это? «Зачем»… Россия, честно говоря, и сам не очень-то понимал. К Америке сегодняшнему никаких добрых чувств у него просто не было, да и быть не могло. Но вот к прежнему… Сноуден очень сильно напоминал ему того Альфреда, каким он был много десятков лет назад, когда они только познакомились. Тогда Джонс действительно верил в то, что говорил и делал. Верил в «равных среди равных», «общечеловеческие принципы», когда каждый может жить как хочет, при этом не нарушая права и свободы других, - и прочая. Тогда никто и предположить не мог, что пару веков спустя из него вылупится агрессивная, лицемерная, одержимая манией величия и жаждой абсолютной власти страна, сеющая только разрушения и давно забывшая истинное значение тех принципов, которые вроде бы воплощает. Нет, нынешний Альфред Джонс был Ивану, мягко говоря, неприятен. Но прежний – он иногда проскальзывал под слоями всякой дряни, - смутным намёком, полустёртой гранью, мимолётным взглядом, словно за пыльным стеклом, - но, будто пугаясь чего-то, быстро исчезал. Такие люди, как Эдвард Сноуден, служили своего рода напоминанием того, каковы были истинные мотивы Америки когда-то давно. И Россия теперь хорошо понял и собственные мотивы, причину своих действий, болезненного беспокойства: помогая Сноудену, он подспудно надеялся расшевелить в Джонсе то, что ещё не умерло окончательно и едва тлеет, как почти потухший уголёк под пластом пепла в догоревшем костре. Да только выходило, что никому, кроме него самого, это не нужно. Однако помогать Сноудену и приходить к нему по собственной инициативе Ивана заставляло не только это. Он видел, что Эдвард тянется к нему, отчего-то именно ему доверяет, что ему жизненно необходимо выговориться перед тем, кто готов слушать. И после каждого разговора он становится даже каким-то посвежевшим, будто после хорошего сна. При первой встрече с Эдвардом Иван безошибочно увидел признаки тяжёлой болезни, которые теперь существенно подтаяли. Что ж, если Эдварду помогают разговоры с ним, - то так тому и быть. Россия уже решил, что обязательно выкроит время для этих визитов. Он по себе знал, какую сильную боль могут вызывать подавленные эмоции, которым не дали выхода. Да и Эдвард… он сам благотворно действовал на русского – вселял надежду, что ещё не всё окончательно прогнило в этом мире. Из раздумий Россию вывело неприятное ощущение: что-то в его сознании вдруг забило тревогу. В висках застучало, по спине пробежал холодок. Доли секунды ему понадобились для того, чтобы понять причину. Так вышло, что страны нутром чуют, когда на их территории чужак. С какими бы намерениями он ни прибыл. Но если с недобрыми – где-то в глубине сознания нечто вроде набата, гудит и сигналит: «Опасность, опасность!» Именно это и чувствовал сейчас Россия. - Ты что? – нахмурился Гил, вглядевшись в напряжённое лицо Брагинского, вмиг ставшие ледяными глаза, сурово сведённые брови, плотно сжатые губы. - Что-то случится. - Думаешь, началось? - Да, - Россия решительно поднялся с кресла. – Это Альфред. Я просто не думал, что так скоро. - Мне отправиться с тобой? – Пруссия с готовностью поднялся следом. - Останься дома, - покачал головой Иван, ступил из круга света, отбрасываемого лампой, в темноту веранды и пропал. Эдвард Сноуден почти не удивился, когда в комнатёнке отеля появился неожиданный посетитель – наверное, сказались визиты Ивана, который каждый раз появлялся внезапно. Однако появившийся человек не имел с Иваном ничего общего. Молодой, светловолосый, высокий, но существенно ниже Брагинского, в очках, светлой бежевой униформе, расстёгнутой кожаной лётной куртке с меховым воротником и таких же, как у Ивана, чёрных перчатках. Однако, в отличие от Ивана, было в нём что-то очень знакомое, - Эдвард был твёрдо уверен, что уже не раз видел его. Только вот когда и где, - вспомнить не получилось. - Не ждал? – незнакомец окинул Эдварда на редкость неприятным взглядом – холодным и каким-то затхлым. - Вы кто? – не сказать, чтобы Эдвард испугался, но ощущения были всё же не из лучших. Стоящий перед ним человек был опасен, слишком явно его презирал и ненавидел. И это вызывало отчего-то сильную обиду, даже в груди закололо, а в желудке снова плеснула горячая смола, - да так, что уже начинающий отвыкать Сноуден тяжело задышал от боли, в одну секунду покрывшись холодным липким потом. Не отвечая на вопрос, новоприбывший прошёл вперёд и уселся на стул: - Поговорим? - Кто вы? - Если тебе интересно, меня зовут Альфред Джонс. Ты можешь не представляться, я и так знаю. - Уж не сомневаюсь. - А ты сомневался, что я до тебя всё же доберусь? – в глазах незнакомца было насмешливое любопытство. – В самом деле считал, что смылся окончательно? - Вы из ЦРУ? Из АНБ? – несмотря на то, что его всё-таки нашли, и, возможно, попытаются убрать, Эдвард странным образом не ощущал страха. Странное спокойствие, словно мягкое и прохладное покрывало, обволакивало его. Даже боль в желудке снова отступила. - А сам как думаешь? Сноуден так же спокойно сел на койку, разглядывая гостя. И уже через минуту понял, что никакого определённого мнения о нём составить не может. Одет не по погоде, - слишком тепло для лета, но ему на это, похоже, наплевать, словно температура для него вообще роли не играет. Военная униформа без опознавательных знаков, но по покрою напоминает форму времён Второй Мировой войны. Лётная куртка – из коричневой толстой кожи, с чёрным меховым воротником. Вся его одежда явно не выглядит новой, хотя следов долгого ношения нет совсем, воротник куртки не засален, кожа не затёрта. На левом рукаве куртки – нашивка в виде самолёта, на левой стороне груди – в виде вписанной в круг пятиконечной звезды. Очень похоже на нашивку Школы по боевому применению истребителей ВМС, *** но точно не она. Никаких надписей, - кроме расшифровки аббревиатуры «USA» по кругу, ничего. И снова получается какая-то каша: этот самый Альфред, судя по всему, недавно справил совершеннолетие, то есть, ему едва-едва двадцать один год, - а носит одежду, которую с лёгкостью мог бы носить его дед. И, несмотря на молодость, производит впечатление прожившего, по меньшей мере, лет девяносто, а то и больше, - в глазах то и дело мелькала смертельная усталость и полное отсутствие всякого интереса к жизни. В общем, с Альфредом получалась та же неразбериха, что и с Иваном. Два абсолютно разных человека, но в этом – поразительное сходство. Как и в том, что в них обоих чувствовалась огромная мощь и принадлежность к высшим кругам власти. И их способность незаметно появляться в помещении, не издавая ни звука. Таких совпадений просто не бывает. Похоже, они, что называется, одного поля ягоды… - Ну, - подал голос Альфред. – Какие ты сделал выводы? - Ни о каких спецслужбах и речи быть не может. Скорее всего, вы имеете отношение непосредственно к правящей верхушке. Но, так как лицо вы явно не публичное, - скорее всего, из так называемых «серых кардиналов», или как это правильно называется. Альфред снисходительно усмехнулся: - Ты умный и наблюдательный. Почти угадал. Дать тебе ещё одну зацепку? Эдвард кивнул. - Я тот, кого ты предаёшь. Эдвард задумался. Что бы это значило? Если судить по заявлениям, не покидающим заголовки прессы, он предал своих соратников и свою страну. Но так как он уже выяснил, что сотрудником спецслужб Альфред не является, - остаётся только… - Ну наконец-то, - выдохнул Джонс. – Догадался. - Вы о чём… - осторожно начал беглец, а собеседник жёстко и решительно, уже едва сдерживая рвущуюся наружу злость, расставил все точки над «и»: - Я – та страна, которую ты предал, Сноуден! Я – Америка! Это заявление заставило Эдварда надолго окаменеть. Страна в человеческом обличии? Разве такое вообще возможно? Хотя тогда многое становится понятно. И умение появляться и исчезать без малейшего шума, и словно нарочитое отсутствие любой определённости во внешности… - Как такое может быть? – наконец, выдавил Эдвард. - Как видишь, может. - Где гарантия, что вы меня не разыгрываете? - «Гарантия», - фыркнул Джонс. – Ты не в том положении, чтобы требовать гарантий, Сноуден. Эдвард всматривался в собеседника, стараясь определить, лжёт или нет. «Не лжёт», - пришло откуда-то из глубины сознания. Вот почему Альфред с первой минуты показался ему таким знакомым, практически родным. И именно поэтому Эдвард почувствовал резкий болезненный укол в сердце, когда увидел в его глазах ненависть. И то верно, кому же понравится, когда собственная страна так ненавидит… Обманутая страна, обманутая собственным прогнившим насквозь правительством. Америка и вправду верит, что его предали. Да, предали, только не те, на кого ему указывают. - Я не предавал вас, - устало произнёс Эдвард, всё же понимая, что Америку не переубедить. – Странно, что вы не понимаете. - А как это ещё назвать?! – рявкнул Джонс. – Сливаешь секретную информацию, да ещё бежишь сюда, в Россию, уж тебе ли не знать, что это – враг! Враг номер один! - Послушайте… - Можешь даже не начинать. Только скажи мне: он у тебя уже был? И не вздумай мне врать! - Кто был? – Эдвард был слишком раздавлен его ненавистью, чтобы соображать быстрее. - Не прикидывайся идиотом. Брагинский был здесь? Говорил с тобой? Сноуден механически кивнул и опомнился: - Но кто он такой? - А ты так и не понял до сих пор? Он – Россия. - Иван – Россия? – сказать, что Сноуден был изумлён, - ничего не сказать. Однако наряду с нешуточным изумлением Альфред безошибочно уловил в его взгляде и голосе самое что ни на есть искреннее восхищение. Восхищение, чёрт подери! Это уже ни в какие ворота не лезло! - Значит, он и тебе уже успел запорошить мозги, - произнёс Америка сквозь зубы. – Что вы все в нём находите, чем он вас притягивает?! - Тем же, чем и вас, наверное, - заявил Сноуден неожиданно. - Что? – нахмурился Джонс. - Если бы Россия не притягивал вас, то и с нами не случалось бы ничего подобного, - Эдвард каким-то образом понимал, что говорит о вещах, которые бьют в самое больное место, но отступать было уже поздно. – Вы уже много лет не можете отстать от Ивана… России. Значит, он вам не даёт покоя, накрепко засел у вас в голове. Ни на одну страну в мире вы никогда не тратили столько сил и средств, столько времени. Дальше слушать это было уже невозможно. Альфред сделал настолько молниеносное движение, что Сноуден опомниться не успел, как оказался прижатым к стене крохотной комнатёнки. Левая рука Америки впилась в его плечо, сдавив до боли, до онемения, а пальцы правой расположились на шее, возле сонной артерии. - Ловко вышло? Ты даже не понял, как именно, - усмехнулся Джонс, и усмешка его напоминала нервный оскал загнанного зверя. – Я могу тебя прямо сейчас убить, между прочим. Надавлю немного сильнее – и всё. Никаких следов. Простая случайность. Хочешь? Нажать? – холодные пальцы на шее Сноудена опасно подрагивали. «Да, да, да, убей меня, убей! – вдруг взорвалось в голове, словно осколочная граната. – Пожалуйста, ты даже не представляешь, какое это для меня облегчение! Я устал, мне всё равно теперь не жить с этим спокойно, пожалуйста, убей… Пожалей…» - Что ты молчишь, скотина? – прошипел Америка, хотя уже прекрасно всё прочёл по его глазам. – Ведь и вправду убью! - Убивай, - согласился Эдвард. Голос его звучал на удивление спокойно. – Всё равно мне теперь не светит нормальная жизнь. Я заслужил это, давай, убей меня. Сам говоришь, это просто – только надавить сильнее, - ладонь Сноудена легла на напряжённую руку Альфреда. – Тебе не привыкать, так? - Ты психованный, что ли? – нахмурился Джонс. - А я такой же, как ты, - впервые за всё время разговора Эдвард искренне улыбнулся. – Мы с тобой так похожи. Оба знаем, что наше правительство ненавидит нас, но всё равно делаем так, как они хотят. Я больше не мог так поступать. А ты отказаться просто не можешь. Давай, убивай. У Джонса почернело в глазах. На мгновение он увидел в этом молодом человеке самого себя: они и вправду были очень похожи. Пальцы на шее сомкнулись чуть сильнее. Спасительная темнота была уже близко – очертания скупо освещённой комнаты расплылись, Эдвард почти перестал ощущать собственное тело. Вот и всё, тридцать неполных лет только и прожил. И ни черта хорошего не сделал – ну разве что напоследок. Сейчас только одно и остаётся: Отче наш… и пройду я долиной смерти и не убоюсь я зла… Нет, стоп, это же другое. Хотя какая теперь разница… Вопреки расхожему мифу, вся жизнь перед глазами не проносилась, никакого света в конце туннеля – как и самого туннеля, впрочем, - не было видно. Одно только сожаление, что не попрощался с родителями и… так и не поговорил с Иваном в последний раз. Господь пастырь мой, я ни в чём не буду нуждаться… Стало темно. ________________________ * Организация Sam Adams Associates for Integrity in Intelligence (SAAII), основана в 2002 году. В неё входят последователи примера Сэма Адамса и сторонники идеи того, что спецагенты должны находить в себе храбрость противостоять властям. В их числе – бывшие сотрудники спецслужб. Сэм Адамс – аналитик ЦРУ, - в 1967 году первым сообщил о том, что США поставили под удар жизни более полумиллиона вьетнамских граждан. Эта цифра почти вдвое превзошла официальные данные американского военного командования в Сайгоне. Адамс обвинил правительство США в намеренном преуменьшении силы противника в политических целях. После получения Эдвардом Сноуденом временного российского гражданства, представители SAAII встретились с ним в Москве, чтобы вручить ему премию «за честность в разведывательной деятельности». Ранее эта премия была присуждена Джулиану Ассанжу. ** Цитата из романа М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Точнее – текст из телеграммы Стёпы Лиходеева, который непонятным – с точки зрения логики – образом перенёсся из Москвы в Ялту после встречи с сатаной и его свитой. Да, автор немного нашалил. )))) *** Школа боевого применения оружия истребительной авиации ВМФ США (U.S. Navy Fighter Weapons School) «Top Gun» на авиабазе Мирамар, штат Калифорния.