***
Лафейсон в это утро находился в крайне пренеприятном расположении духа. С самого утра в голову лезли не добрые мысли, а на лице отражалась лишь глубокая задумчивость и обремененность. Трикстер словно загнанный зверь измерял собственные покои шагами, останавливаясь только для того, чтоб поправить опостылевшие оковы. Несмотря на сравнительно теплый и солнечный весенний денек, комната младшего Принца была окутана холодом и мраком. Темные портьеры плотно задернуты, окна закрыты, а вокруг настоящий хаос. Расколотые колбы разбросаны по разным концам большого дубового стола, открытые книги с пожелтевшими от старости корешками раскиданы по всему полу, а из большого хрустального графина валит облако черного смрадного дыма. Обернувшись к столу, пленник бросил суровый взгляд на колбу и в памяти возник образ до смерти испуганной землянки прошлой ночью, то с каким ужасом она смотрела на создание, сотворенное им, возродило уже забытое чувство власти. Трикстер все же слабо улыбнулся. Что бы Всеотец не предпринял, как бы не огораживал сводного сына от магии, от природы не убежишь. Смертоносной силой быть может маг теперь и не владеет, но простая магия ему вполне подвластна. Проблема лишь в ингредиентах, но и тут Трикстер нашел выход. Лафейсон ухмыльнулся. В чертогах Одина всегда были, есть и будут прихвостни, которые с превеликим удовольствием исполнят указания падшего принца. В дверь тихо постучали, и Локи нехотя отвернулся от заветных колбочек. В покои Принца учтиво стучали лишь слуги, да караульные, ежечасно охраняющие комнату, и заглядывающие на проверку. Родные же могли являться, когда им заблагорассудится, и по этой причине маг мог практиковать магию лишь поздней ночью: — Чего надо? — Я принесла завтрак, мой принц. Лафейсон улыбнулся уголками губ. Слуги до сих пор называли его принц и в страхе склоняли перед ним головы, зная, что он уже не опасен и до омерзения слаб: — Входи. Дверь распахнулась и в комнату вошла прислуга — совсем молоденькая девушка с пышными рыжими кудряшками, собранными в высокую прическу. Она лишь на секунду посмотрела в прищуренные глаза трикстера и тут же опустила взгляд, быстро поставив поднос с едой на столик. Локи бросил взгляд в дверной проем, где уже показались головы стражников. Караульные разведали обстановку и вновь скрылись в коридоре. Удивлению падшего Принца не было предела, когда он узнал, что по велению будущего царя к нему будут допускаться наложницы. Лафейсон воспринял это, как жалкие подачки от брата, который все еще грезит о братской любви и отказался, но спустя время мужская часть взяла над ним вверх, и теперь раз в неделю в определенный час к нему отправляют одну из царских девиц, коей и оказалась пришедшая девушка: — Что-то ты зажатая для своей роли, — Локи приблизился к девушке и надменно приподнял ее за подбородок. Девушка испуганно сжалась, стараясь отвести взгляд больших карих глаз: — Я тебя раньше не видел, братец присылает мне все новые дары? — Я только недавно занята данным ремеслом, — пискнула девушка. Локи улыбнулся и провел длинными пальцами по пухленькой белоснежной щеке наложницы: — Ты боишься, — констатировал пленник. — Зачем же ты пришла к такой жизни, если тобой управляет страх? Насколько я знаю, наложницы сами выбирают свой путь. Девушка кивнула и облизнула пересохшие губы: — Это мой выбор, мой принц, мое решение. Трикстер прищурившись, ухмыльнулся: — Врешь, девка, ни одна особа, пусть даже самая распутная, не пришла бы по своей воле в покои преступника вселенского масштаба, — девушка закусила губу и обреченно опустила голову. — Все дело в золоте, которым усыпают королевских наложниц, ведь так? Ты мелкая продажная дрянь, готова стать царской подстилкой ради монет! Девушка ничего не ответила, лишь на ее раскрасневшихся щеках блеснули несколько слезинок: — Ну, раз уж ты здесь, делай свою работу. Наложница судорожно вздохнула и опустилась перед трикстером на колени: — Глупая девчонка, я голоден. Девушка быстро поднялась и направилась за подносом, стараясь не обращать внимания на ядовитую ухмылку младшего принца: — Как видишь, я немного скован, поэтому тебе придется все сделать самой, — Лафейсон медленно отступил на несколько шагов и опустился на край кровати. Прислужница взяла в руки поднос и, опустив взгляд, подошла к принцу: — Садись, — властный бархатистый голос заставил девушку вздрогнуть, и она быстро присела рядом. Её пухлые щечки стали пунцовыми, а на идеально ровном лбу выступила испарина. Дрожащими руками, наложница оторвала пару ягод крупного зеленого винограда и поднесла к лицу пленника. Губы узника изогнулись в лукавой ухмылке. Он медленно, не отрывая изумрудного взгляда от лица прислуги, опустил голову и аккуратно зубами захватил сочную ягоду, как бы невзначай обхватив изящный палец девушки губами. Девица вздрогнула, но отдернуть руку не посмела, ее дыхание стало быстрым и прерывистым, а Лафейсон, заметив это, накрыл бедро девушки ладонью, сжимая подол платья длинными пальцами. Служанка опустила виноград обратно в чашу и взяла металлический кубок, заполненный терпкой ароматной жидкостью: — Отпей, — вновь приказал Трикстер и кивнул на напиток. Наложница послушно сделала небольшой глоток и облизнула бардовую жидкость с пересохших пухлых губ. — Еще пару глотков. Принц, прищурившись, наблюдал за девушкой, которая с удовольствием опустошила четверть чаши и протянула напиток ему. Трикстер покачал головой: — Одари меня своим поцелуем, девка. Служанка вспыхнула, но охмелевшее от напитка и страсти, витающей в комнате сознание, подтолкнуло девушку вперед, и она припала к тонким губам падшего принца. Локи на секунду позволил себе с головой окунуться, в неожиданно возникшее чувство, теплым облаком окутывающее пропитанное злостью сознание. Он позволил наложнице самостоятельно расстегнуть ловкими пальчиками мелкие позолоченные пуговицы, а затем провел ладонью по бедру девушки, поднимая шелковый подол платья, и оголяя ровную белоснежную кожу. Служанка, наконец, расправилась с мелкими пуговками и резким движением дернула рубашку с плеч Принца, на что тот лишь одобрительно хмыкнул. Ирония состояла в том, что Всеотец оставил предателю лишь низшую магию, с помощью которой можно, разве что менять на себе одежду, да исполнять еще парочку незначительных трюков. И все ради того, чтобы пленник не смог попросить о помиловании и снятии оков. Локи покачал головой, пока девица судорожно распутывала завязки на своем платье. Даже в этом Один остался полным глупых принципов и противоречий. Сконцентрировавшись, Лафейсон окинул наложницу взглядом, и через несколько секунд платье испарилось в воздухе, а замученная завязками девушка ошарашенно оглядела собственное обнаженное тело: — Неплохо, — Трикстер медленно поднялся с кровати и вплотную подошел к прислужнице, слегка касаясь ее разгоряченного тела. Девушка задрожала будто бы от холода, но с нетерпением прильнула к подтянутому телу Бога коварства.Часть 14. Страх.
16 сентября 2014 г. в 14:37
Ночью Самину разбудил странный шорох, доносящийся из настежь распахнутого окна. Девушка приоткрыла глаза и, стараясь сфокусировать взгляд в непроглядной тьме, приподнялась на локтях. Прозрачные из легкого кружева занавески развевались от прохладного ночного ветерка, утопая в серебристом лунном свечении. Девушка опустила босые ноги на пол и, обхватив себя руками, медленно двинулась к окну, надеясь его закрыть.
Отодвинув в сторону занавески, Самина ухватилась за позолоченную ручку и потянула раму на себя. Шорох, оказалось, исходил от крупной корявой ветки огромного неизвестного девушке дерева, растущего прямо около стен дворца. Ствол древа был такой гладкий, что она невольно остановилась и вновь распахнула окно. Вытянув руку, и слегка перевесившись через мраморный подоконник, Самина коснулась ладошкой ствола. Удивлению девушки не было предела, кора оказалась гладкая, даже шелковистая и очень теплая.
Внезапно, прямо на подоконник около девушки приземлилась огромная черная ворона с крючковатым длинным клювом и громко каркнув, прыгнула в сторону Самины. Девушка взвизгнула и, резко шагнув назад, оступилась и с размаху приложилась на спину. Не обращая внимания на резкую боль, она быстро поползла назад и прижалась к краю кровати. Сердце забилось, словно у испуганной птички, а дыхание сбилось и стало прерывистым. Ворона же спокойно и неподвижно продолжала стоять на краю подоконника и неотрывно наблюдала за девушкой. Самина сглотнула и глубоко вдохнула, пытаясь унять внутреннюю дрожь. Под тяжелым взглядом бездонных глаз-бусинок становилось не по себе. Огромная птица раскрыла массивные крылья и пару раз переступила с лапки на лапку. Девушка медленно приподнялась и так же медленно выпрямилась. Ворона все это время, склонив голову набок, внимательно наблюдала за ней:
— Кыш! Пошла прочь! — Самина несколько раз махнула рукой в сторону птицы, но та даже не шелохнулась.
В черных глубинах хищных глаз читалось столько многовековой мудрости, что Самина невольно почувствовала себя глупым ребенком:
— Ну, чего тебе?
Ворона вновь склонила голову на бок и, хрипло каркнув, развернулась. Только сейчас Самина заметила, что на сухих сморщенных лапках птицы блестело что-то маленькое. Девушка, нахмурив брови, подошла чуть ближе и присмотрелась. К горлу подкатил комок ужаса, когда она увидела собственный серебряный браслет, умело нацепленный на кривую лапку.
Конечно же, она сразу обнаружила пропажу, когда вернулась в покои. То единственное, что связывало ее с родным миром, с невообразимо далекой матерью бесследно исчезло. Перевернув всю спальню, ковры, заглянув под кровать и столики, Самина ничего не нашла и обреченно легла спать, так и не убрав за собой наведенный кавардак, а сейчас мерзкая птица прибрала к лапам не что иное, как подарок мамы, да еще и нагло уставилась на девушку.
Самина вновь замахнулась и попыталась прогнать нежданного гостя, но ворона лишь снисходительно повернула голову, глядя на девушку из-за черной как ночь спины, а затем тяжело взмахнула блестящими крыльями и спикировала во мрак сада, бросив заветное украшение одиноко лежать на подоконнике. Девушка сорвалась с места и дрожащими руками схватила браслет. Бросив суровый взгляд в сторону сада, Самина быстро захлопнула окно, задвинула занавески и тяжелые портьеры. Оказавшись в кромешной темноте, она на ощупь добралась до кровати и завернулась с головой в одеяло, прижимая к груди дорогую сердцу вещь.