Люби меня тогда, когда я меньше всего этого заслуживаю… Потому, что только тогда я больше всего в этом нуждаюсь
***Подари мне свет, а я отдам кусочек своей тьмы такой тёплой живой, как кот. Мне холодно в ней одному.
Он бы, наверное, закурил, но на грудь и без того сильно давило. Омега вышел и огляделся, народ уже полностью пробудившегося города суетился под серыми тучами, изображая праздник. Буря душила своим скорым приближением, чуть и эти псевдо-праздничные улицы накроет лавина шквалистого ветра. А в рыхлое тело небосвода вонзится молния, терзая его жирную тушу за всё безразличие и немощь. Скорей бы. Зимняя гроза такая редкость, что может считаться знамением больших перемен. Даже интересно, чего можно ждать от этих. Омега уже привык готовиться к худшему, хорошего мало и оно, если и случается, то неожиданно. Но он бы многое отдал, чтобы никогда не встречаться с тем альфой, что спал сейчас на переднем сидении его машины. Если может в человеке собраться всё, что ты ненавидишь, и всё, что вызывает волну мурашек по спине, то это тот самый случай. И как этот дурак не смог сразу понять — попади его упругая задница в лапы такого бывалого маньяка, как Кожистые крылышки, то такую добычу уже не отпустят. Никто бы не смог отпустить эту наглую вечно ухмыляющуюся рожу без попытки стереть его ехидную улыбочку. Хотелось бы увидеть страх, нет, скорее всего это как раз разочаровало бы больше всего, но оно неизбежно. После лихой бравады с угрозами и попыткой запугивания все альфы ведут себя одинаково: скулят и просят пощады. Красноволосый не выдержал и закурил тем, что нашёл в кармане спящего, там было и журналистское удостоверение, подписанное «Мозас Вилард», и ему стало жаль этого альфу. «Не бойся, Вилард, тебе не придётся жить со своим позором. Просто поучу тебя, а как только увижу твой страх, услышу скулёж, сразу избавлю от последующих мучительных воспоминаний. Это будет твоё последнее интервью, Мозас, ты готов?» — ему не хотелось, чтобы эти круглые глаза с чертовщинкой смотрели на кого-то ещё и эти руки кого-то обнимали, а губы улыбались кому-то ещё. Стася выкурил сигарету и сел за руль, им предстояла долгая дорога за город, из которой вернутся не все. ____________________________________________________________________ Буря застала многих врасплох, хоть и с самого утра что-то давило на город. Никто не ожидал самой настоящей грозы зимой в канун Нового года. Суета на улицах раздражала старшего шерифа Терренса Шепарда даже больше, чем промозглый ветер набережной. Ему надо было успеть найти след младшего Мозаса, пока его не заиграла буря. Особенно удивляла солидарность местных жителей в том, что никто не видел приезжего симпатичного парня, который наверняка донимал всех вопросами. Только в гостинице не смогли отпираться, где Мозас вещи свои оставил. Вот в том, что он только вещи в номер закинул и тут же куда-то ушёл, сомневаться не приходилось. А то, что о постояльце никто не забеспокоился, когда тот не вернулся ни к ночи, ни на утро, тем более, что был практически единственным, кто снимал номер… Странно это всё было. — Сэр, тут говорят видели кого-то похожего на Виларда в парке. Но там уже затоптали, если и было что. И в записке, что он в номере оставил, просил не беспокоиться, если пропадёт на несколько дней… — Отпуск в редакции он взял на две недели, здесь уже три дня. Не думаю, что найдётся много желающих пройтись в такую погоду по парку. Если он догадался оставить нам послание, у нас ещё есть шанс его найти пока не разразилась буря. Нутром чую, недооценивает твой Мозас ситуации, в которую ввязался. — Может, Вы всё же сгущаете краски, Вил уже не ребёнок. И… я видел молнии… — Может, и не ребёнок, но не видел ты ещё настоящих бурь, мальчишка. И я точно не хочу ни одному из его родителей сообщать дурные вести, — и пожилой мужчина по старой привычке зажевал кусочек сигареты, он не курил, но вкус табака всегда помогал ему сосредоточиться и взбодриться. Старый брюзга, бывший вояка, он редко ошибался. Его интуиция, как травмированная кость, всегда чётко указывала на бурю, но сейчас старику как никогда хотелось ошибиться. Ведь он знал Мозасов не по новостным сводкам и, честно говоря, симпатизировал мальчишке, было бы жаль потерять паренька, который только начал оперяться и разворачивать крылья, выходя из тени знаменитых родителей. В парке было безлюдно, им попался лишь один человек, подсказавший дорогу к «Аллее встреч», и то лишь из уважения к чемпиону-омеге, странное в этом городе отношение к слабому полу, отметил для себя шериф, больше похожее на страх обидеть, чем на восхищение или трепет влюблённости. Чудно. Но не это встревожило больше, а найденное послание. Визитка Мозаса была вдавлена в снег протекторами шин, наверняка это была не случайность, парня увезли и явно против его воли, но как можно было схомутать такого здоровяка? Часть светлого прямоугольника была пропитана бурой жижей. Мальчишка ранен, достаточно, чтобы пропитать кровью этот плотный листок бумаги, но, надеюсь, не достаточно сильно, чтобы истечь ею. Самые неприятные предчувствия начинали сбываться. А между тем природа начинала свой неуёмный танец страха и восторга. — Пока буря не кончится, мы всё равно не сможем ничего сделать… — Лишь бы не было поздно. _________________________________________________ Гула и воя беснующейся стихии не было слышно в похожем на бункер подвале с весьма необычной направленностью. Когда-то давно это место было оборудовано специально, чтобы содержать и пытать извращенными способами омег. По иронии судьбы именно здесь один ещё не успевший толком определиться омега-подросток обрёл впервые безграничную власть над одним альфой, который обезумел впоследствии от собственного позора. Теория психолога-садиста разбилась о неукротимую жажду свободы его приёмного сына, успевшего пережить смерть родного папы-омеги. Теперь красноволосому принадлежал собственный ад по наследству. Вот только он не узник, уже не узник, он — господин! Хотя в мире, населённом сплошными призраками, он больше не различал живых и мёртвых, считая себя самого не более, чем задержавшейся в этом мире тенью. ________________________________________________ Хлопок и рык включенного генератора, и вот уже яркий свет рампы обжигает кожу. Вилард проснулся от ноющей боли во всём теле. Ломило, кажется, каждую косточку. В горле пересохло, а голова гудела, но не это беспокоило больше всего. Странное ощущение, вернее сразу много ощущений. Прохлада, причём по всей коже, и фиксированное положение. Не пошевелиться. И нос не почесать, а, как назло, очень хочется. Он попробовал пошевелиться, не открывая глаз, и понял, что и руки, и ноги крепко стянуты верёвкой из каких-то натуральных волокон со слишком характерным запахом. — Не дёргайся! Мешаешь, — и горячая ладонь резким хлопком приземлилась Мозасу чуть ниже спины. Он дёрнулся и открыл глаза. Яркий свет, незнакомое помещение похожее на подвал. Под ним кровать, под ним, но он не лежит на ней, а именно завис над ней. — Вот, чёрт… — вырвалось у альфы. Он висел растянутый за руки и ноги «лодочкой» вниз лицом. Огромный экран напротив транслировал какого-то голого парня связанного в стиле японских извращений. Мать твою… Мозас задёргался ещё активнее, тот парень, это же он, Вилард, и есть. Альфы в таких развлечениях не участвуют! Что за шутки? — Помнишь, как я обещал тебя подвесить? Вил почуял, что смелость его куда-то испаряется. Если он и был готов, то точно не ко всему. — Омеги не обязаны держать слово, — Мозас особенно остро ощущал собственную беспомощность, будучи без одежды, а омежка был между тем полностью одет. Да ещё и без точки опоры. — Омеги вообще ничего не обязаны, но мне хочется. Из-за яркого света складывалось такое чувство, будто ты не просто голый, а на улице, и все на тебя смотрят. И это было не так уж без основательно, множество внимательных одноглазых камер уставилось на него со всех сторон, он не мог видеть всего помещения, но три доступные взгляду стены демонстрировали его и не только со стороны лица. Другие части тела тоже не ускользнули от их «всевидящего ока». Лицо альфы побагровело. — Выключи это! Зачем? — ему хотелось спрятаться и не видеть собственного лица, залитого краской стыда. Омега рассмеялся, он привык к замешательству альф и был доволен, что и Мозас не стал в этом исключением. — Ты транслируешь это в сеть? — всё его естество сжалось при мысли, что родители увидят его позор, Ильнар Мозас — омега-папа находится на реабилитации после обострения травмы, не нужно, чтобы родители волновались. Он один во всём виноват, ему за всё и расплачиваться. Хотелось провалиться голым животом под землю, но судя по отсутствию окон, они и так были под землёй, а ниже не пустят верёвки. — Пока только записываю на память, — альфа выдохнул и слишком громко, так что сразу выдал свои тревоги. — О репутации своей печёшься? В конгресс с голой жопой не избирают… — парень улыбнулся, «значит мимо» — сразу решил омега, но он ведь испугался, значит не всё равно. — Говорят, у меня красивый зад, может, наоборот выдвинут… — шутить в таком положении было не только опасно и глупо, но и очень не удобно. Мозас понял, что у него голова кружится и даже подташнивает, это голодный желудок сводит так, что горечь во рту. Хлёсткий шлепок в очередной раз обжёг кожу ниже поясницы, ягодицы напряглись сами собой. — И правда неплохой, — Вила окатила волна жара, он раскраснелся повторно, не зная, чего ожидать после такого комплимента, а его подвешенное во всех смыслах горизонтальное положение, к верху задом, наталкивало на совсем уж не хорошие мысли. Но он же альфа, с ним так нельзя! Стася был в маске, и Мозас не видел выражения его лица, впрочем, из своей позиции видеть напрямую он мог лишь стройные ножки, затянутые в латекс. В руке омежки появилась плеть, которой он сперва погладил по шее, меж сведённых лопаток альфы и далее по позвоночнику. Кожа покрылась мурашками. Потом более резко он шлепнул по ягодицам, парень вздрогнул и чуть постарался сильнее прижать колени друг к другу. Вместо упрёков альфа словно затаил дыхание. — Ви-и-л?! — на распев промурчал «Анальное возмездие». — Тебе что, нравится? Вилард не ответил, тогда Стася начал стегать его плетью. С появлением каждой новой бороздки альфа начинал дышать всё порывистее. Лицо его стало совсем красным. Боль была несильной, она словно жалила и отпускала, растекаясь жаром по телу, а к следующей прибавлялось ещё какое-то ощущение, которому бывший репортёр ещё не мог подобрать названия. И хоть Вил не признал бы этого вслух, но он испытывал скорее удовольствие, чем что-то ещё. Хотя вряд ли смог бы описать свои ощущения. Он вспомнил детство, то, как сильно скучал по своему папе-омеге. Как часто напрашивался на драки, а потом стоя у директора, в тайне радовался, что оба его родителя стоят рядом. Дома кто-то из них обязательно потом порол дерзкого мальчишку, но это тоже было радостью. Они так редко были все вместе. — Отвечай! Какого чёрта молчишь, будто в рот воды набрал, — Мозас боялся выдать себя голосом, да и не знал, что сказать, перед глазами немножко расплылась картинка. Тогда омежка провёл ладонь по покрасневшей от побоев коже и сжал одну из ягодиц. Альфа напрягся, глаза просохли, а сердце забилось часто-часто. — Правильно, зад у тебя красивый, сейчас посмотрим, а вместительный ли, — Мозас заелозил, ему не хотелось такой проверки. — Не напрягайся так, будет только больнее и заживать дольше, — вопреки сказанному альфа напрягся ещё сильнее. — Я что сказал тебе? — гневно проорал омега и с силой хлестнул по заду, точно по крупу коня. После удара напряженные мышцы чуть расслабились, и в этот момент в анус посунулось что-то холодное. Альфа ощутил, что мир переворачивается. Как же так? Это не правильно! Что он с ним делает? Почему-то до последнего Мозасу не верилось, что омега посмеет вторгнуться в его целостность, нарушить природу естественных вещей. — Не… — речь ему не давалась, накатила такая подавленность и жалость к себе, что хотелось не говорить, а откусить язык и провалиться в беспамятство на веки вечные, — не на-до… — Ещё как надо, — хотелось сказать омеге, но тут он заметил, что альфа-таки ускользнул от него, упав в обморок. — Блин! Какой впечатлительный. Я даже не вставил полностью крюк, а ты уже вырубился, — он приподнял голову альфы за волосы, тот не притворялся. Только живот альфы издал урчащий звук, только голодных обмороков тут и не хватало. — Блин! — ещё раз выругался омега, ему не хотелось тащиться за водой, и он со злости укусил парня за нос. Молодой человек зашевелился и начал приходить в себя. — Пап… прости, что не остался на праздники… — сонным голосом отозвался Мозас. — Конечно-конечно, детка, вот только я не твой папочка, милый! — Ми… чего?! — и журналист выдал пару цветистых фраз не печатного содержания, от чего омега понял — альфа пришёл в себя и можно продолжить. — Говорят у вас, альф, есть мужская солидарность. Раз ты такой изнеженный, пусть тебя приятель подменит. Только помнишь, что я задаю правила игры. — Какого?.. Что? А!.. грх… — красноволосый впихнул в рот альфы мягкий красный шарик и закрепил его шнурками на затылке парня. Тот попытался скинуть крепление и выплюнуть кляп, но понял, что его только укачивает сильнее от болтания, как на качелях, и остановился. — Так лучше. Ты немой, а он будет слепым, — омегу обжёг полный ярости и обиды взгляд альфы, совсем не боится, нет боится, но не ломается Таким и должен быть настоящий альфа? Второй альфа не был столь же твёрд, он скулил и извивался, умоляя отпустить его. Дряблое белёсое тело подвешенное за руки в кожаном бандаже, который ничего не скрывал, с раздвинутыми ногами, меж которыми помещался таз. Толстяк молил о пощаде, не ожидая ничего хорошего для себя и не догадываясь, что здесь есть ещё один пленник. Мозасу было противно наблюдать за опустившимся альфой, и самое противное было в том, что тот скорее всего заслуживал наказания. Вилл опустил голову, не желая смотреть на неприятную картину, но тонкая рука омеги властно дёрнула за волосы вверх. — Не нравится? Жалко приятеля? Мозас выдохнул через кляп, как мог, и покачал головой. Красноволосый поднял его голову выше, чтоб заглянуть в глаза, и очень удивился, когда тот не отвёл взгляда. Может, впервые за всю жизнь и долгую борьбу с системой ценностей этого мира, омега ощутил, что его слушают. Он отбросил свою жертву, и тот начал раскачиваться над своей обвязке. — Мистер Шустер Тит, «Тит» — знающий честь. — Пусти меня, выродок… знаешь кого ты взял? Тебе не поздоровится, лучше отпусти по-хорошему, — когда-то этот мужчина был красив, но это было давно, губы расползлись, и даже под маской неприятно округлялся разбухший от непомерного пьянства сизый нос. Под пивным брюшком ещё виднелись некогда прокачанные мышцы. А мощные «клешни» и сейчас вызывали страх. Омегу передёрнуло, но это мог заметить только цепкий взгляд журналиста или психолога, Мозас ещё не до конца осознавал, что за интерес он испытывает, исследователя, аналитика или соболезнующего: — «Он сам боится, маньяки одержимы самоудовлетворением, их не заботят другие цели. У этого парня она есть. Чего же он добивается?» Экран мигнул, когда омега щёлкнул что-то на пульте, и образы связанного Мозаса сменились домашней хроникой Тита. На чёрно-белом изображении мужчина был подтянутым здоровяком, на его плечах сидел его сынишка, муж=омега в фартуке звал к столу, все смеялись. — Кеседи… — заскулил, не видя изображения и только слыша голоса Тит. — Семейное счастье, идиллическая картинка. Омега заслуживает уважения и заботы лишь, когда альфа хорошо зарабатывает? Толстяк зарычал. По экрану пошли другие изображения. На них альфа уже не был примерным семьянином, он издевался над супругом и детьми, которых стало больше, там были омежки. Он жестоко насиловал своего Кеседи, снимал это всё на видео, заставлял смотреть младших омег. Стоны крики, мольбы и детские голоса заполнили помещение, в гуле нарастающей бури, всё это создавало особенно тягостное впечатление. — Прекрати!.. Не смей! Хватит! Откуда? Зачем? — Он тоже просил тебя остановиться, до последнего просил ведь. А теперь твой муж в реабилитационном центре. Ты же напиваешься и гуляешь по барам. Это твое понятие о чести, Тит? Твои дети отписались на моей странице с просьбой поучить тебя манерам. Школа для альф открывается! Экраны погасли, и Вилл подумал, что сейчас он убьёт сначала одного, а потом второго, но ошибся. Это была лишь смена декораций. — Любишь трахаться? А знаешь каково тем, кого трахаешь, пупсик? — красноволосый был в ударе, Мозас искренне порадовался, что его лишили именно речи, а не зрения! Это был самый сексуальный учитель из тех фантазий, до которых ни один самый озабоченный альфа в здравом уме не додумался бы, если говорить только за себя, то парень принял бы любую науку из такого источника.