Омежье возмездие

Безумство храбрых — вот мудрость жизни! Безумству храбрых поем мы песню. Максим Горький

POV Вилард Мозас       Говорят, что от идеального омеги должно пахнуть хлебом и сдобой. «Возмездие» может пахнуть маковым полем, но чаще источает другие ароматы, поднимающие адреналиновую волну у меня. Этот омега азартен, как заядлый игрок в покер, опасен, как пьяный байкер, и сексуален, как даже сравнить не с кем, даже привкус безумия от общения с ним не портил впечатления. Жаль только я сам был для него просто очередным альфой на вертеле. Моё глупое признание до сих пор жгло губы в то время, как пустота холодила кожу сильнее, чем мерзкий сквозняк, щекочущий рёбра прямо под голой взмокшей кожей. Хоть язык откуси, а сказанного обратно не воротишь.       Я не успел дойти до нижнего порога в самобичевании, когда до ушей донёсся звук работающего подъёмника, здесь есть лифт? Впрочем, это как раз было логичным, ведь не на своей же хрупкой спинке омега стаскивал двух не самых маленьких альф в этот извращенский бункер. Думать о том, сколько их, этих самцов, здесь побывало до нас, совсем не хотелось. В глубине показался огонёк фонарика, он будто нерешительно потоптался, там, на расстоянии, и лишь затем начал приближаться. Попробовал вскочить ему навстречу, но переоценил свои силы, поскользнулся непослушными ногами, и, наверное, отключился на какое-то время, потому что, когда открыл глаза снова, был вынужден прикрыть их обратно, чтоб не обнаружить своего бодрствования. Свет был совсем рядом. Омега успел переодеться в пижаму, теперь он был на редкость уютным и тёплым, наверное, к тому моменту, я уже хорошенько продрог, раз именно эта мысль посетила меня.       Затаился и ждал, что будет дальше. При нём была аптечка, как мне показалось. Пришёл обработать наши с Титом ссадины и… не буду уточнять что ещё, это самое «ещё» пониже спины не давало найти удобного положения для сна. Похоже, моему мучителю тоже не спалось, позлорадствовал немного, даже забыл, что голодный. А потом мысли вернулись к тому, что делить свою бессонницу он спустился к нам или ко мне? Теперь особенно трудным стало изображать ровное дыхание спящего, оно так и норовило сбиться, сердце-то уже пропустило пару ударов как минимум.       Я ждал. Ждал, боясь спугнуть. Мне почему-то показалось, что он гораздо более уязвим, чем хочет казаться, а здесь его бронь ослабла максимально. И из-под неё пытается выбраться какое-то очень ранимое, запуганное существо, когда таким своего латексного зверька мне ещё доведётся увидеть и доведётся ли. Кажется, моя маскировка дала сбой, когда он сказал, что я особенный для него, но это осталось не замеченным так же, как его обещание придушить меня собственными руками, оно пролетело мимо моих ушей, туда и дорога подобным обещаниям. Моя готовность ко всему, в том числе и к собственной смерти, резко пошла на убыль, теперь не хочу умирать совсем и чтоб вообще никаких смертей! Мне нужно время, много времени, только для нас двоих, чтобы изучать, узнавать все складочки и ямочки на любимом теле и все самые смешные причуды, ведь одеваться в латекс и насиловать альф не единственная причуда? Скажи, что не единственная…, а даже, если самая любимая, может, ты сможешь обойтись одним альфой для своих утех?       Совсем улететь в мир Розовых фантазий и пони с единорогами мне не удалось, сначала потому, что очень боялся выпускать его из своих объятий, думая, вдруг испарится, как фантом бункера, оставив лишь свой запах и болезненную память. А потом мне довелось стать свидетелем кошмара моего маленького латексного дружка. Малыш весь вжался в меня, и в первый момент это даже возбудило, но очень скоро до ушей донеслись тихие всхлипы, от которых опало не только желание, но и нутро сжалось от сочувствия, хотя не замечал за собой особой сентиментальности. Был уверен, что работа журналистом и погоня за сенсациями совсем вытравила из меня сопереживание, оставив только азарт погони, оказалось нет.       Обычно людей будят, пряча от страшных снов в реальном мире, а как только наступает новая ночь человек остаётся один, и страх во стократ более сильный, чем прежний приходит и забирает покой сновидца. В детстве меня часто мучали кошмары, когда родители уезжали, а я оставался с нянями. Но однажды дедушка научил меня, как не бояться. Он сказал, что кошмар имеет надо мной власть лишь пока боюсь его, помог досмотреть пугающие картинки и навсегда освободиться от них.       Сейчас мне представился шанс испытать эту науку вновь. Какая ирония — пленник охраняет своего мучителя от его страха. Это было забавным ровно до того, как включил фонарь и посмотрел на красноволосого. Лицо его изображало такую муку, что у меня защемило очерствевшее сердце, я крепче сжал его, нашёптывая что-то ласковое в самое ухо.       Он начал царапаться и скулить, но, между стонами и хрипами, я потихоньку начал разбирать слова его не состоявшегося интервью. Пользуясь своим положением, мне удалось узнать даже больше, чем хотелось. Под конец всех признаний у меня не было слов, а по щекам струились водопады сожалений, было стыдно за всех представителей человечества и за альф в частности. Просто сжимал его укачивая на руках, поглаживал по спине и волосам, целовал воспалённые глаза, разгорячённый лоб.       Родитель Стаси погиб, растерзанный такими, как я, практически на глазах мальца. У маленького омеги остановилось половое созревание, он замкнулся в себе и неизвестно, чем бы это всё закончилось, но объявился его прямой родственник, готовый стать опекуном. Очень известный психолог — сексопатолог, профессор, светило в своей области, когда собирал информацию о местных, об этом человеке было очень много хвалебных од, но что-то в этом типе насторожило меня ещё тогда. И не зря, как оказалось. Этот «благодетель» был родным братом омеги-папы, и взялся не только за воспитание, но и за посттравматическую адаптацию племянника. Этот святой, в глазах окружающих, человек, отошёл от светской жизни и поселился далеко за городом в довольно просторном особняке. Знали бы они эти люди, что скрывалось под личиной респектабельного доктора. А дядюшка-то оказался тем ещё изощрённым садистом и домашним деспотом. Пользуясь собственной безнаказанностью, он отстроил целый бункер для своих развлечений, многие из «игрушек» даже сам спроектировал, его бы таланты да в мирном русле как говорится…       Это чудовище в обличие человека успел замучить собственного мужа и затравить сына-альфу прежде, чем взялся за воспитание так удачно попавшего под его безграничный контроль племянника. Он подмешивал явно наркотические вещества в еду подростка, давил психологически и испытывал совсем извратные механизмы, чтобы спровоцировать течку у «отмороженного», «засахарившегося» омеги. И в один не прекрасный момент защитную плотину прорвало, изощрённый альфа получил то, чего хотел. Правда, радоваться довелось ему не долго. Малец оказался той ещё штучкой, как только ему представилась возможность, он высвободился, но не сбежал, а применил полученные навыки к своему «учителю» и «наставнику в делах плотских». Психика старого развратника оказалась не такой крепкой, как у его воспитанника, дядюшка сошёл с ума. Омега снова попал в приют, благо до совершеннолетия оставалось совсем чуть-чуть, дядин муж сбежал со своим сыном, но вскоре был найден зарезанным, о кузене ничего неизвестно, скорее всего, спился или сторчался, ведь, как альфа, он был полностью сломлен к тому моменту. Так мой малыш стал единственным наследником поместья собственных кошмаров. Уже после вступления в права наследования появился «Крылатый мститель», «анальное возмездие».       В этой истории было ещё что-то, что по-прежнему ускользало от меня, оставаясь непонятным. Для самого Анастаса, больше известного мне как Стася, «дядино воспитание» тоже не прошло бесследно, у него были тяжелейшие приступы мигрени, не покидающие сутками, и провалы в памяти, когда он не мог себя контролировать, не знал, что делает. Эти припадки участились в последние два года и исчезновения похищенных им альф… сам омега не был уверен, что это лишь совпадения, а вдруг у него давно появился более суровый помощник? Что, если латексных зверя два?       Меня окатило волной реальной паники, когда я понял, что не смог бы справиться, проявись бы раздвоение личности, а как, собственно, обуздать его, не причинив при этом вреда своему омеге. Похоже, это и есть писец, и понятно, что раньше надо было об этом подумать. Не ввязываться или бежать, когда были возможности, но тогда бы не смог сделать этого. Глупо, наверное, в нашем знакомстве многое со стороны выглядит глупо, а этот жест будет очень старомодный. И всё же не мог ничего с собой поделать, очень хотелось расставить приоритеты.       «Мой значит — мой! И точка», — мелькнуло в голове, а потом я сделал то, на что может и не имел прав, прикусил его тонкую шею у самого основания, поставил метку.       Омега взвизгнул и почти оглушил меня своей оплеухой:       — Мозас, офигел совсем?! Придурок! — тогда мне казалось, что я знаю, за что, но понял, что ошибался гораздо позже.       Да, ставить метку без просу было большой наглостью с моей стороны, особенно в том положении, где находился, но и не сделать, пока была возможность не мог. Пока я думал, что «Возмездие» зол на меня из-за метки, и подбирал слова, чтобы извиниться, омега не терял времени, достал из аптечки транквилизатор и меня выключило.       — Твою же омегу, я тебя точно убью! — последние разборчивые слова, что донеслось до моего ускользающего сознания, их было гораздо больше, но, может, и к лучшему, что не понял, всё равно мне не стыдно.       А снилась мне ересь какая-то, большую часть состоящая из погони, последнее, что зафиксировалось в памяти это то, как Стася всадил в меня кухонный нож по самую рукоять. Проснулся с криком и в холодном поту, виновника моих кошмаров рядом не было или вообще я придумал себе всю эту ночь. Нет, будь у меня такая фантазия, был бы не журналистом, а писателем.       — Проснулся наконец-то, герой-любовник, — это был не вопрос и даже не утверждение, в словах Тита звучал укор. — Сутки дрыхнуть решил? Учитель-мучитель наш уже спускал кормежку нам, попинал тебя от души, больно? — с некоторой надеждой спросил толстяк. — А как поймёт, что ты проспался, оба ведь огребём, точно тебе говорю!       Больно, конечно, но сознаваться не хотелось так же, как в том, что заслужил. Из узких окошек под самым потолком, которые легко не заметить, струился белёсый туман, правильно, ведь там на улице снег. Всё, что не попадало в редкие просветы, зияло пастями хищной черноты. Фу, фантазия, брысь откуда вылезла. А ведь Тит был прав, за все удовольствия приходится платить, особенно за нечаянные.       Стася сам нарвался, он же знал, чего от меня ждать можно, я решил из пледа сотворить подобие одежды, и теперь до меня дошла вся полнота его замешательства. Непроизвольная ухмылка растянула мою физиономию на подобие довольной кошачьей ряхи. Оставшийся на ткани запах сигналил более, чем чётко свидетельствовал о присутствии омеги.       — Зря радуешься, — Тит гораздо раньше всё понял, пока я тут валялся спящим красавчиком, наблюдая собственные сны. — Это обычные омеги с приходом течки становятся покладистыми, а с «Психованным Возмездием» можно готовиться к любой подставе, я бы на твоём месте пригладил ворс на жопе, вдруг хозяин заценит.       — Но ты не на моём месте. _______________________________________       Омега проснулся от того, что живот резко скрутило, такое с ним было всего раз в жизни, и он не верил, что такое может произойти само по себе. Хотя что значит «само по себе», причина-то вот прямо рядом, оправдываться ещё пробует.       Хорошо, что он ничего не понял, ещё не понял, иначе было бы сложнее. Одно ловкое движение и теперь есть время на раздумия, а Мозасу не повредит хороший сон.       «Наверху должны быть средства для остановки течек, ему когда-то выписывали, но в них не было нужды», — прокручивал в голове план действий омега. То, как добрался до лифта-подъёмника, Стася помнил смутно, на верхнем этаже стало легче осознавать свои действия, не надо было концентрироваться на злости. Чтобы найти заветные пилюли, пришлось повозиться, и каково было разочарование, обнаружив их, понять, что срок годности давно истёк.       Сколько было времени, он смотреть не стал, нацепил тёплое зимнее пальто кого-то из прежних владельцев дома прямо поверх пижамы и выскочил на улицу.       «К гаражу, к машине… быстрей… только бы не сорваться…» — страшно было подумать, что будет, дай он себе волю, тут одним провалом «обучения Тита» точно не отделаешься. «Возмездие» просто не мог позволить себе подобной вольности, а ведь совсем недавно уже вертелась мысль, как резко и как плохо для него всё может закончиться.       В бардачке обнаружилась сигарета, зажигать не стал, зажал в зубах, продолжил копаться, даже не понимая, чего именно ищет. На него вывалилась анкета Тита, он составлял такие перед похищением и экзекуцией. Как перед поездкой в летний лагерь, «просящие» указывали вредные привычки супругов, их болячки и аллергии, пожелания и всё такое.       Стася выругался, Тит был инсулинозависимым. Точно при нём было несколько ампул и заправленный шприц, которым уже пришлось воспользовался, оставшегося не больше, чем на сутки.       Дороги все занесло, будто сутки, что они развлекались в бункере, шла метель. Наверное, так оно и было, может, и Мозаса хватятся не сразу, понадеялся Мститель.       Когда добрался через все подарки зимней погоды до аптеки, собственная природа уже вопила о весне. Мысли пели «под откос», а тело требовало, чтоб проклятый Вилард не спал под действием транквилизатора, а был как минимум рядом.       «Если не работает, вынесу дверь, а если работает, но аптекарь заявит, что мой рецепт не действителен, убью его, а потом Мозаса!»       Взламывать ничего не понадобилось, как и убивать. Обошлось сопливым разговором по душам и маленькой взяткой, с инсулином однако совсем не повезло.       Горсть пилюль красноволосый заглотал, даже не запивая, хотя воду предусмотрительно приобрёл. Включив обогреватель, не стал дожидаться, пока салон прогреется, сразу полез через сиденья за сменной одеждой, специальный «памперс» для взрослых был часть комплекта по «стабилизации течки», провозившись какое-то время, он почувствовал себя выжатым, как лимон, и таким же сухим. Последнее так порадовало, что захотелось угостить себя чем-то вкусненьким. В бардачке оказалась только жвачка и мятая пачка из-под не дожёванной сигареты.       Но на безрыбье и рак — рыба, взял жвачку. И довольный растянулся на водительском сидении, когда рядом запрыгал мобильник, желание убивать вернулось с прежней силой. На экранчике высвечивался номер Лексана, ему-то что понадобилось:       — Слушаю.       — Это я тебя слушаю, Стась, какого лешего ты не на работе? В бега ударился, а меня не взял? Или…       — Постой, я что, дни перепутал? — он отодвинул телефон от уха и вгляделся в календарик в верхнем углу, и точно, его смена, — Вот, же жесть… меня не уволят?       — Не парься, все видели, что тебе нездоровится. Уже отмазал тебя, тем более, что самое время залечь на дно…, но мог бы и… предупредить меня. Напарники всё же.       «Залечь на дно»? Я не ослышался? Это же Лексан, с чего это ему так выражаться? Стоп, что он знает?» — мозг медленно разгонялся после недавней гормональной атаки, но блондин никогда не представлялся опасным для него. Было в этом парне что-то смутно знакомое, такое родное, от чего возникало доверие более, чем странно для общения лишь по работе и то год, от силы два.       — Всё это грёбаный праздник и моя мигрень, все дни перепутал, — второе Рождество отмечаем, если так можно сказать, а ведёт себя так, будто знает меня давным-давно.       — У нас второй день зависают копы, ищут сына какой-то спортивной шишки. Ошивался у нас в твою смену, может помнишь, Вилард Мозас, — сердце ухнулось в пятки. — Эти «хорошие» люди думают, он такой неотразимый, что «Кожистые крылышки» на него мог запасть, потечь и даже об осторожности забыть, — это не было вопросом или фразой брошенной в воздух, скорее вызовом или упрёком.       — О чём ты вообще? «Кожистые крылья», причём тут я и этот Мозас-младший? Даже если и завис наш мститель на этом типе, это не отменит установок! Хотя откуда мне это знать, ведь я это не он!       «Чересчур резко, так что и не поверишь в мою непричастность. Или поверишь? Когда я мог проколоться? Неужели всё так очевидно?»       — Хорошо, — выдохнули с другой стороны трубки, поверил или сделал вид, но продолжил более отстранёно. — Они хотят навестить тебя, раз ты болен и не вышел на смену, но дороги из города завалены снегом, у тебя есть ещё дня два, пока трассу расчистят. Не подведи меня и помни, я всегда прикрою твой зад.       — Да, помню, но мой зад в тебе не нуждается, сам знаешь, у меня пожизненное воздержание, — смех, но что-то в речи Лексана было не то, только это «что-то» ускользало от омеги, главным было:       «Его ищут и нужно избавиться от альф, их не должны найти в его доме. А их и так не найдут, никто не знает о бункере в подвале. Только Тита нужно отправить в клинику и ранки его как-то не хорошо воспалились, и инсулина достать не удалось. Только судьба Мозаса оставалась открытой».