The further I run The more than I've become Weightless and numb to the hurting Worries and fears hold no gravity here It's the only place It all makes sense to me Hoobastank - No Destination
Он всегда думал, что смерть принесет избавление от страданий, от постоянного одиночества, от этой лжи, потому что вся его долгая и никчемная жизнь была ложью. И в этом не было ничьей вины, ведь большинство выбирает такой путь, чтобы было полегче; он же выбрал путь, чтобы полегче было Эйдену. Просто так получилось, что именно этот путь оказался полон боли, предательства и любви, неразделенной и спрятанной глубоко внутри, так глубоко, что на какое-то время – день, может, два – он забывал о том, что съедало его изнутри на протяжении двухсот лет. Ровно до того момента, пока Эйден не попадал в неприятности и не звонил ему с просьбой о помощи. Он жаждал смерти, потому что хотел забыть – все свои ошибки, всю эту боль, которая стала уже неотъемлемой частью его существа, вгрызлась так глубоко, так прочно вросла в него, что он уже и не помнил, каково это – просто жить и дышать свободной грудью. Поэтому когда вместо спасительной темноты небытия он оказался в лесу, полном монстров, Бишоп готов был разрыдаться только потому, что он променял один Ад на другой с той лишь разницей, что Эйден остался там, по другую сторону баррикады. С другой стороны, этот, новый Ад, был проще. Он был знакомым. Убивай, или будешь убитым. Убивай без сомнения, потому что сострадание здесь неведомо никому. Он наконец-то мог быть монстром, которого Эйден так ненавидел. Он мог, но не был. И от одного этого осознания существование тут становилось чуть более сносным.***
Оказалось, это не Ад. Это — так близко к Раю, насколько твари и монстры могут подобраться. Чистилище. Полное монстров, убивавших друг друга только потому, что больше здесь было нечем себя занять. Вампиры его избегали, и это заставляло его улыбаться, — когда внутри скручивался тугой комок боли и нервов, Бишоп расплывался в улыбке. Чем больнее, тем шире улыбка. Как всегда — чем больнее предательство Эйдена, тем шире улыбка, тем шире объятия, готовые принять блудного сына обратно. Когда Бишоп только попал в Чистилище и понял, что на шее у него остался шрам, который не собирался исцеляться, он улыбался целый день.***
Больше всего Бишоп ненавидел драконов и левиафанов. Драконы обычно ходили семействами, а существ из черной массы было непросто убить. Поэтому первой мыслью, когда он увидел вампира, окруженного драконами, было пройти мимо. Но вампир, зажатый у скалы, пытался защищаться. — Я должен выбраться отсюда! — донесся его крик. — Я должен отомстить за нее! Если бы его окружили, Бишоп бы тоже не сдался до последнего — до очередной смерти, до полного исчезновения или что там ждало монстров после смерти в Чистилище. Он бы не сдался, лелея слабую надежду выбраться и заверить Эйдена, что все в порядке, что все еще можно исправить. Поэтому он схватил вампира за ворот куртки и побежал.***
Они лежали на траве, пытаясь отдышаться, а над ними было серое бездонное полотно. — Бенни Лаффит, — представился незнакомец, даже не делая попыток подняться. — Джеймс Бишоп, — кивнул он. — Серьезно? — заинтересованно спросили вдруг сбоку. — Джеймс Бишоп? Тот самый Джеймс Бишоп? С Бостона? — Допустим. — Я даже не знаю, где ты известен больше, приятель, — рассмеялся Бенни, откидываясь обратно на землю. — В мире живых ты известен как реформатор преуспевающей семьи. Здесь ты известен как вампир, который выжил, убив при этом минимальное количество тварей. — Я даже не знаю, что из этого печальнее, — усмехнулся Бишоп. Вопреки его ожиданиям, Бенни не рассмеялся.***
— Оказывается, нельзя оставаться частью семьи и быть с человеком, — вздохнул Бенни, когда они сидели около ручья, привыкшие друг к другу, доверявшие друг другу спину. — Да, я тоже был разочарован этим открытием, — согласился Бишоп. Образ Джейн время от времени появлялся перед его глазами даже спустя столько лет, и вампир иногда задумывался о том, что случилось бы, откажись он тогда от Бостона. Эйден бы ушел сразу же, а Бишопа бы убили, но это сэкономило бы всем нервы и предотвратило бы лишнюю боль. — Иногда я думаю, правильный ли выбор я сделал, — признался он впервые за долгие годы. — Какие были варианты? — Бенни лениво жевал травинку и смотрел на оборотня, который стоял на противоположном берегу, но приближаться не стремился. — Убить человека, которого я люблю, или получить нож в спину от того, кого я создал и кого люблю больше всего на свете, — это звучало так глупо — сказанное вслух, наконец-то озвученное после стольких лет страданий. Но Бенни не смеялся. Он лишь задумался на какое-то мгновение и спросил: — И что ты выбрал? — Я задушил ее, — слова вышли легко, а боль осталась где-то внутри, твердая, привычная. Острая. — Потому только, что Эйден этого хотел. — И вы были счастливы? Ты и этот вампир? — спросил Бенни после короткой паузы. — Он предал мня несколько лет спустя, — Бишоп никогда не думал, что сможет произнести это так спокойно. Прошлое уже начало покрываться слоем пыли, острые углы уже кое-где сгладились, кое-что уже превратилось в туман. — Ты ему так и не сказал, что любишь его, — сказал наконец Бенни, и это прозвучало как утверждение. — Почему? — Потому что он ненавидит меня. — С чего ты это взял? Вместо ответа Бишоп запрокинул голову, открывая скрытый до этого шрам, который огибал всю шею.***
— Вау, — выдохнул Бенни, когда клыки Бишопа исчезли, а черные глаза, провожавшие незадачливого вампира, который скрылся в кустах, снова стали голубыми. — Просто… вау. — Ну, да, — пожал плечами Бишоп. — Монстр среди монстров. — Прости, это было грубо с моей стороны, — услышал он впервые за свою долгую, полную изгнания жизнь.***
— Что? — озадаченно уставился на него Бенни. — Ты назвал меня по имени, — тихо произнес Бишоп. — Ты мне сам так представился в день нашего знакомства, — усмехнулся Лафитт. — Это странно, — посмотрел ему в глаза Джеймс. — А мне нравится твое имя — "Джим". — Меня никто так не называл лет пятьсот. — Ну, привыкай, Джимми. Больше ничем помочь не могу. И впервые Джим улыбнулся потому, что внутри было непривычно тепло, а рядом сидел тот, кто наконец-то не считал его монстром, сумасшедшим; кто-то, кто понимал. — Мне тоже нравится — "Джимми", — согласился Бишоп, закрывая глаза.***
— Серьезно? — Бенни уставился на Бишопа, который устраивался на траве поудобнее. — Я ничего не могу с этим поделать, — пожал тот плечами. — Мне просто необходим сон. — Ты поражаешь меня, Джим, — покачал головой Лафитт, присаживаясь рядом. — Я же говорил тебе: монстр среди монстров, — уже сонным голосом ответил Джим. — Ты не монстр, — прозвучало где-то над ухом, и вдруг стало так тепло и мягко. — Я покараулю твой сон, спящая красавица, — заверил его Бенни, и его грудная клетка завибрировала в такт голосу. Бишоп хотел что-то сказать про гномов, но было слишком хорошо засыпать вот так — под чужое мерное дыхание, что он промолчал.***
Слух о человеке и ангеле прокатился по всему Чистилищу, достигнув даже самых его отдаленных уголков. — Это может быть нашим шансом, — сказал ему Бенни. — Шанс не шанс, а левиафанов прибавилось, — вздохнул в ответ Бишоп. И в их положении это было важнее всего остального.***
Они настолько доверяли друг другу, что довольно быстро привыкли драться вдвоем — спина к спине, синхронные движения. Они достигли такого единства, что могли действовать, не сговариваясь, — откуда-то каждый знал, что именно имел в виду другой. Они были непобедимы. Они окрасили серый мир в свои собственные краски. А потом пришел жнец. И мир посерел навсегда.***
— Эйден пытается воскресить тебя потому, что у него проблемы, — сразу сказал им жнец. — Оу, — только и смог сказать Бишоп. Все возвращалось на круги своя. К нему опять обращаются только из-за того, что нужна помощь. Опять ложь, боль, любовь, и так до бесконечности. До следующего кола в сердце. До следующей отрубленной головы. И все было бы не так уж и плохо, если бы он не знал, что находится здесь, по эту сторону, после смерти. — Ты не убивал без надобности, а потому, вампир, хоть это и против правил, я верну тебя в мир живых. За тобой, — жнец посмотрел на Лафитта и отступил на шаг, словно дав им возможность попрощаться, — я приду, когда настанет время. — Чем планируешь заняться? — поинтересовался Джеймс. — Найду человека и ангела. Покажу им, что даже этот мир можно раскрасить. — Спасибо тебе, Бенни. За все. — Прощай, Джим. — До встречи, Бенни. Еще увидимся. И мир опять приобрел краски.