Свобода внутривенно

      Всё началось в семь лет, когда мать умерла от лейкемии, а отец, не справившись с утратой, засунул себе пистолет в рот и нажал на спусковой крючок — крови было много, достаточно, чтобы забрызгать кухонную стену, Данте помнил это. Отец не умер, нет, пуля не задела мозг, вышла с противоположной стороны, но для маленького мальчика понятие «впасть в кому» — было тем же самым, что умереть или сесть в тюрьму на очень и очень долгий срок.        Он помнил, как его словили стражи правопорядка, и словно молчаливый Харос, отправили в пансион с зарешёченными окнами и отвратительной едой, где от безысходности оставалось только жалеть себя. Люди в том месте черствели со временем, особенно работники — детям приходилось туго, невыносимо и страшно. Они боялись боли. До жути. До дрожи в коленях. Вечерами пустые тёмные коридоры наполнялись криком и плачем — Данте закрывал уши подушкой.        Он ничем не отличался от других детей: одинаковые мечты, одинаковые интересы, одинаковые мысли. Данте не помнил, когда всё переменилось и покатилось вниз, наверное, после того, как ему разрешили в последний раз навестить отца перед отключением аппарата жизнеобеспечения. Он все последующие годы ощущал давление неестественной белизны помещений, тяжесть ладоней врача на своих плечах, будто те стремились вжать его в кафель, слышал раздирающий перепонки писк, сообщивший о том, что сердце Спарды остановилось.        Данте хотел заплакать — горло душили слёзы, но не мог. Что-то было не так.        Решение о побеге пришло само собой.        Ночью он распахнул настежь окно, решёток на третьем этаже и выше не было, и спрыгнул, покинув комнату мальчишек. Удар о землю выбил весь дух напрочь, но Данте нашёл в себе силы подняться и идти вперёд, потому что желание чувствовать себя свободным душило на корню всё остальное. Оно было настолько сильным, что выжигало изнутри — нечто подобное Данте встретил лишь двенадцать лет спустя.        А возможно, всё началось в роддоме, когда орущий на всю больницу комок акушерки, похожие на фурий, дали Еве на руки. И она, и её муж, и родители обоих слишком верили в Бога, поэтому мальчику дали имя Данте. Мать посчитала, что сын с таким именем будет идти только вперёд и достигнет Рая.        Но маленькому Данте Рай был не нужен, ему нужны были только любящие, не лежащие в открытых гробах родители, которых забрал этот бог. За всю жизнь он постоянно что-то забирал, и обмен случался редко.        А Ева оказалась всё же права: Данте достиг Рая, но своего.        Или тогда, когда он понял, что значит ребёнку оказаться одному на улице, когда желудок стягивается узлом от голода, когда нет сил даже открыть глаза, когда холодный дождь пробирает до костей. Данте получил Свободу, но разочаровался в ней — теперь он нуждался в Пище. Как легко менялись потребности человека в зависимости от ситуации — это не те мысли, что положено иметь ребёнку в девять лет.        Рваные одеяла, сваленные на холодную землю, никак не располагали ко сну, но Данте, сжав зубы, терпел, не жаловался, да и некому было: в том месте, куда он попал, проблемы были у каждого. Мальчик ловил себя на мысли, что всё могло быть в сто раз хуже, смотря на гниющих заживо наркоманов, на алкоголиков в заблёванной одежде, на беременных девочек, торгующих телом в четырнадцать лет. Его маленький мир разлагался.        Данте в десять связывался с людьми, которых смело можно именовать «демонами». Он уничтожил в себе страх и чувство самосохранения. Каждый день на его глазах умирали люди: от наркотиков, от старости, от плохих санитарных условий, каждый день Данте видел вещи, ломающие его психику. В двенадцать лет этот процесс был уже необратим. Он накормил до отвала Цербера, что рвал когтями тело и душу изнутри.        Человек в состоянии приспособиться к чему угодно, просто к хорошему он привыкает быстрее, нежели к плохому.        Данте уже не выворачивало от запаха гниющей плоти.        Или начало было положено тогда, когда он опустил руки.        Выдалась до ужаса неприятная осень — мокрая, противная и холодная. Люди оставляли свои ботинки в земле: грязь присасывалась к подошвам. Уныние царило во всём городе, не обошло и гетто.        Всё вспыхнуло из-за мелочи... мелочи в прямом смысле: Данте вытащил кошелёк у человека в клубе, но был пойман с поличным. Угрозы посыпались градом, больно ударяя по гордости. Конечно, он был не один: будто племя флегерийцев, группа ребят разбойничала, воруя себе на пропитание.        Но в тот момент ему никто не помог. А когда человек поднял руку для удара, Данте вспыхнул. Ослеплённый яростью он схватил бутылку шампанского с подноса проходившего мимо официанта, и что есть силы замахнулся. Громкая музыка заглушила звук разбившегося стекла, в нос ударил запах алкоголя — шампанское стекало по окровавленной голове оглушённого человека. Данте моргнул и посмотрел на свои руки.        Мелочные существа — эти люди. Твари, демоны, отбросы, которые не хотят видеть всего ужаса, что творится вокруг. Они закрывают на всё глаза, пока беда не придёт к ним в одеждах из слёз и криков.        И Данте будет людской бедой.        А возможно, началось тогда, когда он впервые действительно оступился. Данте видел, что с людьми делали наркотики, как они выжигали из человека всё живое, как лишали личности, но Данте просто привык ко всему этому. Любые аморальные поступки будут считаться нормальными, если другой жизни человек не знает.        В помещении витал запах жжёной травы, что въедался в одежду и в кожу. Данте сквозь плотную стену дыма ничего не видел, ему жутко хотелось есть. Зрачок покрасневших глаз занимал почти всю радужку, глотку раздирал истеричный смех.        Кажется, в тот день ему исполнилось четырнадцать.        Или начало привёл за собой Вергилий.        У каждого ребёнка есть воображаемый друг: то может быть животным, человеком или просто существом, но воображаемым другом Данте являлся «другой» он — или тем, кем мальчик мог или хотел быть, не сложись так обстоятельства. Личность Вергилия начала сильно проявлять себя на стыке семи-восьми лет в период сильных эмоциональных потрясений, когда Данте приходилось особенно трудно, контроль брал «другой» он. Они жили неотделимо друг от друга, но в тоже время по разные стороны миров.        Данте часто снилась другая жизнь, где он не загнанный судьбой человек, находящийся на линии маргинальности, а мальчик, попавший в хорошую любящую семью, получивший замечательное образование, не павший.        И Вергилий, в отличие от Данте, помнил прошлое, ибо детский разум второго оградился от ужаса, дабы не сойти с ума. Возможно, расщепление личности помогло мальчику, попавшему в иную, демоническую сторону жизни, держаться и бороться.        Но Вергилий желал вырваться на свободу, и это желание не уступало по силе желаниям Данте.        Или всё началось, когда тяжёлый харкающий кровью человек навалился на Данте, который до побелевших костяшек сжимал рукоять ножа, что секунду назад выскользнул из живота противника — бордовое пятно расползалось по зелёному свитеру. Данте ухмыльнулся и засадил нож в щёку — лезвие полоснуло по языку и вышло с противоположной стороны, горячая кровь хлынула в горло, не давая вдохнуть. Человек задёргался и рухнул в сугроб.        Данте размял онемевшие от холода руки, хрустнув костяшками.        Первый и последний удар тяжёлого бойцовского ботинка пришёлся в висок, рассекая кожу и выбив глазное яблоко, которое вперемешку с кровью вытекало на снег.        Днём позже заголовки газет оповестили жителей города о кровавом убийстве начальника детдома. Шума было много, на уши подняли всю полицию и частных сыщиков, но убийцу так и не словили.        Пятнадцатилетний Данте, развалившись на старом диване, слушал новости по радио, курил и опустошал бутылку «Diablo». Сердце билось чаще, голова раскалывалась, будто её пронзали стрелы, а желудок скручивало узлом. Его пару раз вытошнило на старый паркет, поэтому во рту присутствовал неприятный привкус желчи, который Данте гасил сигаретами.        Осталось только привыкнуть к присутствию госпожи Смерти за спиной.        Возможно, всё началось, когда Данте отвернулся от Бога. Он просто перестал в него верить, как, например, дети перестают верить в Санта-Клауса или Зубную Фею, как только родителям надоедает каждый раз ломать комедию. Спарда и Ева твердили, что человек способен вынести все испытания посланные Богом, но не многовато ли Всевышний приберёг для него? Но, несмотря на всё это, озлобленности религии не вызывали. Есть, ну и пусть будут.        Но нелёгкая в тот вечер занесла Данте на окраину города, где стояла церковь. Действие экстази почти закончилось, и он находился на грани дикого перевозбуждения и сонливости, поэтому Данте бесцельно шатался по улицам, сжимая в кармане плаща пистолет.        Стояла промозглая осень, родной город одолевали чуть ли не ураганы, тащившие за собой огромные волны, что разбивались о причал, и холодные капли падали за шиворот. Данте туже завязал шарф на шее, спрятав половину лица, и надел капюшон, направляясь к церкви: ему нужно было согреться и возвращаться домой, чтобы дать организму пару-тройку дней на сон, и вновь отправляться уничтожать скверну. Заказы сыпались десятками.        Внутри было светло и тепло. Данте прошёл ряды длинных скамей и сел у самого распятия. Людей не было, поэтому он мог посидеть в одиночестве, приводя разрозненные наркотиком мысли в порядок. Рука скользнула под шарф, нащупав подвески, — всё, что осталось от прошлой жизни, — и сжала. Холодный металл впился в кожу; Данте прикрыл глаза.        — Святого Отца нет на месте по пятницам вечером, если вы пришли раскаяться во грехах своих.        Данте редко говорил с людьми. Его раздражал бесконечный трёп, который они умудрялись нести часами, не затыкаясь, поэтому он медленно поднял голову и произнёс:        — Как жаль, я как раз хотел покаяться в убийстве... в убийствах, сестра.        Монахиня, стоявшая напротив, прикрыла ладонью рот, но её испуг быстро сменился интересом, и осторожно присела на скамью, рядом с Данте. Она была едва ли старше его самого — лет восемнадцать, а уже связала себя с церковью.        — Если вам так важно покаяться, то я выслушаю.        А Данте возьми и расскажи обо всех последних стычках с законом: о грабежах, об убийствах, о скупке и сбыте наркотиков. Возможно, на его поведение повлияли остатки экстази в организме. Он не знал.        И разговор этот затянулся на долгих три месяца, только говорил уже не Данте: каждый вечер пятницы он приходил в церковь и, вдыхая мягкий медовый запах свеч, слушал о Боге, об ангелах, о чужой жизни. Оказалось, что монахиня дочь Святого отца, да и всё остальное было банально и однотипно, но Данте продолжал приходить, будто бесы загоняли его туда. Всё это вошло в привычку, от которой он желал избавиться.        В один из вечеров глупая доверчивая девушка приняла предложенное экстази. Она взяла голубую таблетку с его ладони и съела. Когда зрачки монахини забегали в разные стороны, Данте понял: наркотик достучался до организма.        Девушка уже не владела собой — она опустила голову и закрыла глаза, глубоко дыша. Ей было жарко, и она стянула головной убор — тёмные коротко остриженные волосы предстали взору. Данте опустил шарф с лица и, наклонившись, коснулся губ девушки, та слабо вздрогнула и инстинктивно прижалась к нему. Жар её тела опалял даже через одежду, Данте одну руку положил на затылок, а другой провёл по ноге, приподнимая рясу. Монахиня задрожала и выгнулась в спине, когда пальцы отодвинули в сторону нижнее бельё, едва касаясь тела.        Она не умела целоваться вовсе и была совершенно не похожа на тех, с кем Данте доводилось иметь дело. Ему даже не приходилось напрягаться, чтобы заставить её стонать в голос. Надо отдать колёсам должное — они умели менять людей. Девушка таяла под его руками, извивалась, теряла грань миров.       Когда всё закончилось, Данте застегнул ремень на джинсах и вытащил сигареты из кармана. Зажигалки не оказалось, тогда он наклонился к свече и, усмехаясь, прикурил, смотря на распятие. До ужаса смешная ситуация вышла: пальцев не хватит, чтобы сосчитать грехи, совершённые за последние тридцать минут.        И Данте вышел из церкви. В этот раз навсегда.       Или всё началось, когда Вергилий взял тело под контроль.        Земля под ногами осыпалась, падая в бесконечную голубую бездну сквозь облака. Данте шёл вдоль бордюра, лавируя между людьми и машинами — мощные потоки ветра стремились сбить в пропасть. Мир даже тёмной ночью казался слишком ярким, чтобы воспринимать его как реальность. Демоны кругом бросали на него презирающие взгляды, но Данте было наплевать: он позже с ними разберётся, но в тот момент в теле была бесконечная лёгкость.        Небо наливалось то красными оттенками, то кислотно-голубыми, то сливалось с многоэтажками воедино. Данте штормило — он хвастался за стены, бредя по тёмным ночным улицам. Его рвало на мусорные пакеты за углами домов, но он продолжал идти вперёд.        Когда он проходил возле очередного дома, до его ушей донёсся пронзительный женский крик, сорвавшийся на рыдания. Чёрт тогда дёрнул Данте, но он зашёл в пыльный коридор жилого дома и постучал в первую дверь — никакой реакции, только скрип кровати, сопение и мычание. Данте нажал на дверную ручку, оказалось незаперто, и вошёл.        — Не вздумай кусаться, сука, — прошипел широкий в плечах мужик и ударил лежавшую под ним девушку. — Выбью зубы.        Данте чиркнул зажигалкой, закуривая и привлекая к себе внимание. Человек резко обернулся: из его лба росли огромные, с запястье шириной рога, а живот был вздутый и прозрачный — внутри отчётливо различался плавающий в жёлтой жидкости мозг.        — А ты что тут забыл, пидор?        — Ничего. — Пожал плечами Данте и вытащил пистолет.        Девушка вскрикнула — раздался выстрел. Пуля пробила мужику горло, и тот рухнул вперёд, кряхтя и зажимая толстыми пальцами шею, но кровь продолжала толчками заливать грязные жёлтые простыни. Худая, похожая на котёнка девушка выпрыгнула из кровати и вжалась в угол. Данте протянул ей пистолет, кивая на человека. Она пару секунд бросала испуганный взгляд то на оружие, то на своего истекающего кровью и соплями насильника, а потом схватила предложенное, вдавила дуло в глаз мужика и нажала на спусковой крючок.        Гильза упала на пропитавшиеся потом и кровью простыни.        Девушка зажала рот, чтобы её не вырвало.        Или начало пожаловало в его жизнь вместе с Кэт.        — Они нашли тебя! — выпалила смутно знакомая девушка, когда Данте открыл дверь. — Надо убираться.        Вдалеке визжала сирена полицейских машин. Девушка залетела в трейлер, схватила бутылку «Diablo», стоявшую на полу возле матраса, засунула в горлышко кусок ткани и подожгла его зажигалкой. Данте надел плащ и засунул пистолеты в кобуры, находящиеся на пояснице, и выбежал на улицу — девушка последовала за ним, кинув в стену бутылку. Языки пламени яростно начали поглощать трейлер.        — Меня зовут Кэт. И я пришла вывести тебя отсюда.        Данте ничего не ответил, просто молча последовал за проводницей, прячась за домами, пока Кэт не вывела его на узкую неприметную улицу. За всё время она ни разу не повернулась; вышитые позолоченной ниткой на кожаной куртке ангельские крылья отражали свет утреннего солнца. В одной руке Кэт держала футляр для скрипки, в другой — пистолет.        — Зачем тебе это нужно? — прошипел Данте и вжал её в стену, приставив к виску дуло, когда они наконец оторвались.        — Я так долго тебя искала. Чёртов год я терпеливо следовала за тобой из города в город. Ты не помнишь меня?        — А должен? — спросил Данте, смотря в серо-голубые глаза Кэт.        — Нет, не должен, но однажды ты спас меня от отчима. — Она позволила себе коснуться его щеки. — Ты ворвался в наш дом. Дал мне пистолет. И я выстрелила. — Кэт звонко рассмеялась. — Я убила ублюдка.        Данте отнял оружие и зажмурился: в памяти яркими красными пятнами всплывали события того вечера, но лишь отрывками, не давая слепить общую картину. Возможно, телом тогда управлял и не он вовсе, но глаза Кэт Данте помнил и запах, который в адской вони помещения чётко различался. Он наклонился к её шее и вдохнул. Фиалки. Она пахла как наркотик. Как эфедрон.        — Что ж, мы теперь квиты. Вали.        — Постой. — Кэт схватила его за рукав плаща. — Я знаю людей, которые желают присоединиться к тебе, ты не представляешь, как их много. Я в дерьме по уши. Мне некуда идти, если только за тобой.        Данте посмотрел вдаль, где над причалом возвышался огонь — он весь пылал. Клубы дыма тянулись вверх, затягивая небо серой плёнкой. Данте потёр уставшие глаза, надел капюшон и повернулся к Кэт спиной, направляясь к центру города.        — Если предашь, я пущу тебя в расход, — кинул он через плечо. — Ты даже не представляешь, как орут люди, когда с них заживо снимают кожу.        Но Кэт не умела предавать — в этом Данте убедился: она работала без сна по двое суток, разрабатывала планы по уничтожению того или иного объекта, за их группой после её прихода насчитывалось более ста человек. Кэт являлась ещё более сумасшедшей, нежели он, поэтому никто, кроме неё, не мог бы быть правой рукой Данте.        Именно она раскладывала дорожки, одновременно почему-то швыркая носом и не поднимая глаз, самому это делать было невозможно: он никогда не отмерял дозировки и не следил за качеством. Кэт же прекрасно знала анатомию, да и ещё много всяких вещей, до которых Данте не было дела. Она почти каждый вечер лежала, положив голову ему на колени, и читала книги, а он, закинув голову назад, гладил её по спине, зататуированной до поясницы. Кэт набила дракона буквально после трёх месяцев со дня создания «Ордена».        Или началось всё тогда, когда правительство наконец зашевелилось.        Данте нужно было подмять под себя мировые банки. Он понимал, что систему не сломаешь, сколько ни пытайся, а вот люди гнулись под его напором легко. Данте в буквальном смысле мог заставить человека жрать дерьмо, предварительно прокатив того лицом по асфальту, забросанному зелёными осколками битого стекла.        Не столько его бесило сопротивление, сколько главный человек, стоявший за поимкой недавно провозглашенного террориста номер один. Кайл Райдер — владелец самого крупного банка в мире, который содействовал многим правительствам, вкладывая миллионы в дело и перекрывая Данте воздух. Эта тварь сорвала уже пять операций и продолжала дальше путаться под ногами, но раздавить её не получалось — Райдер никогда не вылезал из своей башни, вокруг него вечно кружилась охрана с автоматами. Кэт предложила взорвать постройку, похоронив всех под каменными блоками, но Данте отказался от этой идеи: он считал, что такая смерть будет слишком лёгкой, а ему морально хотелось задавить человека, показать миру, что будет с ним при сопротивлении.        Семьи у Райдера не оказалось, но Данте это не остановило — все люди были посланы на выискивание информации, но оказались бесполезны, ибо Кэт справилась с заданием первая. Она приволокла папку с фотографиями, где банкир натягивал то управляющую завода «Вирилити», то владелицу сети самых престижных клубов в стране.        Медлить Данте не стал, и на следующий день вечером они с Кэт вошли на завод незамеченными. Такими же незамеченными добрались до кабинета женщины, которая часто засиживалась допоздна. Данте приказал Кэт ждать его в коридоре, а сам вошёл в помещение.        Суккубша — так прозвала её Кэт, сказав что-то про религию и подстилки — сидела за столом и читала отчёты. Она не слышала, как Данте подошёл к ней со спины и со всей силы приложил о металлическую поверхность стола — раздался хруст, и на бумаги хлынула кровь. Женщина интенсивно попыталась подняться, но Данте не позволил, и она упала на пол. Удары тяжёлыми армейскими ботинками сыпались в мягкое тело, и он остановился, только когда жертва перестала сопротивляться, лишь прерывисто дышала и стонала. Данте схватил Суккубшу за волосы, вырвав клок, и поволок к окну, которое тянулось от высокого потолка до пола.        Стекло с громким звоном разбилось, и осколки дождём посыпались под ноги — тело рухнуло на асфальт с пятнадцатого этажа. Данте стряхнул липкие из-за крови волосы с руки и закурил. Со спины к нему подошла Кэт.        Данте позволял Кэт многое, и она умело этим пользовалась: спорила с ним, ругалась, но палку никогда не перегибала. Данте же, скрипя зубами, терпел — будь кто другой на месте Кэт, его мозги давно уже стекали по стене. Так они оба и сосуществовали вместе.        Данте понимал, что если бы не девчонка, он умер бы от истощения или от инсульта: Кэт заставляла его есть и спать, хотя тело, убитое наркотиками, этого не требовало, не давала повышать дозу — Данте ломало, он кричал, бился о стены, расцарапывал руки до крови, но Кэт боролась с этим. Каждый день она боролась за его жизнь. Данте часто доводил её до слёз, когда Кэт уже была на пределе, готовая бросить всё и исчезнуть из этого ада, но останавливалась у двери и вновь садилась возле него и крепко обнимала. Потерять Данте для неё — было потерять привычное существование, потерять себя.        В тот вечер он со злости прострелил телевизор, когда СМИ решили обрисовать свою точку зрения его личности. Данте привык ко лжи, к тому, что люди лепят из него то образ ангела, то дьявола, но когда они выставляли его ребёнком с травмированной психикой, который оступился, что причина его девиантного поведения кроется в детстве, Данте сносило крышу. Правда не хуже ломки рвала тело.        Кэт вздрогнула и оторвалась от книги, посмотрев на Данте, который пытался сохранить на лице тень безразличия. Простреленный телевизор искрился, по экрану бегали разноцветные квадраты. Завтра Боб Барбос сдохнет в прямом эфире.        Данте затянул косяк, задержав дыхание, и поманил Кэт пальцем, та нехотя поднялась с пола и подошла, садясь ему на колени. Лёгкие жгло от нехватки кислорода, и Данте наклонился к её губам, выдыхая, Кэт закрыла глаза и поймала расходящийся в сторону дым. Шершавые ладони прошлись по её плечам и остановились на талии. Кэт положила голову на плечо Данте и выдохнула — разум приятно затуманивался.        А возможно, всё началось с предательства.        «Орден» оцепили со всех сторон: спецназ, полиция, просто любопытные люди окружили здание и ждали команды начать штурм. Позже Данте найдёт крысу, что заложила их. Ему пришлось проявить сумасшедшую ловкость, чтобы оказаться внутри.        Он буквально два часа назад пустил в ведущего новостей две пули на глазах у миллиона зрителей. Его удивило, что так мало человек стояло на перехвате, но когда Данте достиг «Ордена», всё понял. Он мог тогда уйти, всё бросить или смотреть издалека, как его людей расстреливают при штурме, но Данте полез вовнутрь.        Огромную металлическую входную дверь взорвали с третьей попытки — люди «Ордена» бросились к пуленепробиваемому стеклу, отделявшему главный коридор, за которым стоял Данте. Подчиненные били кулаками зеркальную поверхность, просили открыть, но проблема была в том, что каждый из них слишком много знал. Данте смотрел, как пули отскакивали от стекла, как кровь багровыми пятнами заливала пол. Спецназ сделал всю работу за него, уничтожив людей.        Ему нужно было найти человека, который знал больше самого Данте. Ему нужно было найти Кэт.        Он обнаружил её в комнате с главным компьютером, уничтожающей всю информацию с жёстких дисков. Кэт, услышав стук в стекло, повернулась и отрицательно покачала головой на просьбу открыть дверь — нельзя, чтобы и Данте, и все разработки попали в руки правительства. Когда спецназ, распилив замок, ворвался в помещение, она была готова.        Данте орал, ударяя в стекло кулаками, на которых лопнула кожа, пинал поверхность, но добраться до Кэт ему никак не удалось бы. Он беспомощно смотрел, вцепившись пальцами в волосы и рухнув на колени, как ей вначале прострелили плечо, а затем, безоружную, принялись запинывать ногами. Данте кричал так громко, что оглушил самого себя.        Когда спецназ оттащил Кэт к машине и вернулся за Данте, последнего уже не было.        На стекле огромными буквами кровью было вымазано: «Я убью вас всех».        Или всё началось, когда Данте держал эту сучку Лилит на прицеле, а руки сводило от напряжения.       Пять дней назад по телевидению официально заявили о казни на электрическом стуле помощницы и, предположительно, любовницы террориста номер один, если Данте не придёт и не сдастся. Три дня назад он заявил, что если они тронут Кэт, с беременной любовницы Кайла Райдера будет заживо снята кожа, а её жалкое отродье посылкой отправится банкиру. Угроза подействовала — и весь мир затих.        Когда Данте пришёл за Лилит, та вела себя чересчур пафосно и дерзко, видно, надеясь на охрану, которая ей помочь не сумела — новые ребята из «Ордена» оказались сильнее. Буквально спустя час его люди на камеру насиловали шлюху Райдера, а Данте, закинув ноги на стол, надел наушники, чтобы не слушать пронзительный визг, и под громкое соло гитариста чистил револьвер.        И вот ещё через три дня он едва держал снайперскую винтовку из-за того, что пальцы сводило судорогой, и смотрел, как Кэт вытаскивали из бронированного грузовика и заставляли идти в сторону Данте. Она с трудом переставляла ноги, зажимая тонкими пальцами прострел на плече, и пыталась сдержать слёзы, морща нос.        Когда Кэт достигла середины дороги, Данте нажал на спусковой крючок — пуля вошла в живот Лилит, убив зародыш, и пока женщина непонимающе смотрела на кровь, что пропитывала платье, вторая пуля угодила в висок. Труп с глухим звуком упал на асфальт. Шквальный огонь одновременно открыли и спецназ, и люди «Ордена». Данте бросил винтовку и ринулся к Кэт, которая опустилась на колени, закрывая голову. Он рывком заставил её подняться, подхватил на руки и побежал к машине под свистящими пулями.        Мотор заревел, и Данте вжал педаль в пол, оставляя за спиной новые трупы, бросив людей. Кэт сидела тихо, поджав колени к груди.        К вечеру они сменили три машины и подъехали к небольшой ферме на окраине какого-то города. Данте мутило, он сжимал трясущимися руками руль, откинув голову назад.        — Сколько дней ты не принимал? — прошептала Кэт.        — Шесть, — ответил Данте и вышел из машины, хлопнув дверью.        Кэт видела, как он согнулся пополам, оперевшись ладонями в колени, пытаясь откашляться. Когда приступ кончился, Данте достал сигарету из пачки и закурил, вытирая с губ окровавленную слюну.        — Ты бы слезал с этого дерьма, — произнесла Кэт в открытое окно.        — Поздно, — пожал он плечами, — слишком поздно.        И Кэт поняла, что Данте вовсе не повредил десну, что на самом деле всё хуже, чем кажется. Нечто сжигало его изнутри.        Или начало было в его отражении, когда Данте стоял в ванной, оперевшись на мокрую керамическую раковину, заляпанную мелкими каплями крови, и смотрел в зеркало.        Кайл Райдер спрыгнул с крыши после того, как Данте запустил в сеть видео с Лилит. Позже он пытался посмеяться на камеру над людьми и их глупыми смертями, но вышло как-то жалко, недостойно его. Он чувствовал угасание жизни в своём теле.        Кэт замечала, что Данте стал реже бегать и двигался медленней, теперь везде его сопровождал грохот таблеток в банке, лежавших в кармане плаща. И дыхание часто сбивалось — он захлёбывался кашлем. Но Кэт ничего не спрашивала, знала — он не скажет. Она молча смотрела, как Данте ест горстями обезболивающее, как медленно, но верно сдаёт позиции жизни, при этом продолжая бороться.        Спустя день после смерти Райдера Кэт нашла Данте, лежащего в спальне на полу и истерично смеявшегося. Он закрывал лицо руками, кровь из разрезанной груди на месте сердца заливала белый ковёр. Кэт выбила из его руки нож и опустилась рядом на колени, касаясь небритой щеки Данте.        — Он свалил из моей головы, — пробормотал он. — Он больше нас не потревожит. Но я не чувствую себя, Кэт. Я не знаю, кто я.        — Я знаю кто ты. Ты — Данте. Не больше и не меньше...        Или всё началось тогда, когда он отпустил Кэт.        В последнюю их встречу она сидела на бортике ванны, в которой лежал Данте, и крутила кран горячей воды. Пар клубами поднимался к потолку. Кэт не мигая смотрела на руки, в которых зажимала шприц; крупные слёзы капали на запястья — ей хотелось реветь в голос.        — Уходи отсюда. Я вколю сам.        Кэт отрицательно замотала головой и посмотрела на Данте, который навалился на холодный кафель стены. Мокрая от воды одежда прилипла к телу: теперь Кэт видела его выпирающие рёбра. Он был совсем плох.        — Я не жилец, Кэт. Я держался сколько мог. Заляг на дно, начни новую жизнь, денег хватит надолго.        Кэт обхватила Данте за шею и впервые поцеловала, он мокрыми ладонями провёл по её спине и мягко отстранился. Кэт взяла в руку бутыль спирта, обмакнула вату и принялась обрабатывать внутренний сгиб локтя. Она следила, чтобы всегда всё было дезинфицировано, чтобы наркотики были чистыми, чтобы Данте не погубила антисанитария, но — какая ирония! — его жизнь сожгли безобидные сигареты.        Он снял с шеи подвески и протянул Кэт, прикусившей дрожащую нижнюю губу до крови.        Игла вошла в кожу. Данте закрыл глаза и откинул голову назад, его накрыла волна тепла, он посмотрел в потолок — зрачки сузились и не реагировали на свет.        — На что это похоже? — выдавила из себя Кэт.        — На бесконечный полёт.        Она поднялась на ноги, в последний раз посмотрела на Данте и, надев подвески на шею, ушла в будущее.        Но закончилось всё тогда, когда пожилая женщина с ослабшим зрением пришла взимать плату за квартиру, но дверь ей никто не открыл, сколько она ни звонила.        Двумя часами позже сотрудники полиции обнаружили в ванной остывший труп террориста номер один.