Чертополох у дороги

Последнее, что он помнил, — как грохнулся, обессиленный, в какой-то репейник и отпихнул прочь клыкастую морду одной из прибитых тварей. Обычно люди, мучимые кошмарами, пробуждаются, Чёрный Мечник же мог отделаться от порождений ночи, только провалившись в сон, словно в пещеру, в глуби которой смутной колыбельной пульсировала кромешная тьма. Все радости жизни сузились всего-то до двух нужд: рубить поганую плоть до белого каления, чтобы после с чувством неутоленного долга отдаться забытью, пока серый солнечный луч снова не стегнет сомкнутые веки. Его правая рука занемела, а левая ощущалась непривычно легкой. В лицо дыхнули едкой струей перегара. – Ты погляди, Хассан, очнулся! – булькнул голос над самым ухом. Проговоривший это карлик брызгал слюной и водил куцым пальцем перед налитым кровью глазом. – Хвала богам! Не зря, значит, волокли этого увальня и его громадную подружку! – просвистел второй и оскалился. Гатсу захотелось пересчитать все щербатые зубы и затем выбить по порядку щелбанами. – Убери пятерню, а то ведь откушу, – хрипло пригрозил он первому и хищно клацнул челюстями. Тот извергся ругательством, но руку предусмотрительно отдернул. – Во, осатанелый! Поди и ошейник тебе не указ, – рассмеялся другой, по имени Хассан. Гатс поморщился: пересохшее горло действительно будто было стиснуто узким обручем. Он попробовал расправить плечи и распрямить ноги – лязгнули оковы. Падальщики нацепили на свою добычу кандалы не по размеру – малость тесноватые. Ну хоть культю не окольцевали, просто стянули протез. Угораздило же дважды попасть в клешни работорговцев! Окраинные территории к югу от Вританниса с их обнищавшими жителями слыли райскими угодьями для тех, кто промышлял живым товаром. Стихийные наплывы кушанской конницы оставляли после неравных боёв бесприютных сирот и разоренных, изнуренных непосильной работой и долгами крестьян. Беззаступных бедняг присваивали охотники до дармовой добычи, подбирая по пути, словно с земли – подгнившие плоды. – Неблагодарное сучье вымя. Не стоило спускать на всякий сброд полсклянки мази! – возмутился гадливый гном. Он замахнулся, чтобы пнуть пленника. – Угомонись, Инг, и посмотри-ка сюда, – отвлек его от гневного позыва Хассан, указывая на разложенную неподалеку броню. – Представь себе, сколько мы выручим за все эти доспехи и их бывшего владельца, если как следует порадеем о товарном виде. – Дешевые потрепанные железяки, как по мне, – проворчал Инг. – Да что ж мы не отполируем пару отметин от зубов крокоттов? А эту штуковину… – Хассан подхватил стальной протез, – сохраним как есть, в доказательство того, что Однорукий расправился со стаей нечисти, месяцами наводившей ужас от Лигины до Авасьона. – Больно уж ты запасливый. Прихватить демона в человеческом обличье, да еще заодно и трупы адских созданий – бедовая затея. Вони от них, как от кучи дерьма! – упрекнул товарищ и состроил брезгливую гримасу. Гатс впервые слышал о «крокоттах». Он уставился туда же, куда и Инг: в углу повозки были свалены более-менее целые туши волков, напавших на него в сумерках. Вот только чересчур рыжих в дневном свете, да еще и с пятнистыми, как у косули, боками. И ножами в своих широченных пастях. – Пойдут на чучела – продадим диковинку втридорога, – попытался урезонить Инга смуглый компаньон. – Имей терпение, довезем добро до Ахесса – там и обогатимся. Будет, на что гульнуть. Поверь, на том пустыре мы отрыли настоящий клад! Баснословное везение! Гатс не мог решить, то ли этот тип умнее, то ли глупее карлика. Впрочем, какая разница, если оба близорукие дуралеи: у одного на уме мнимая выгода, у другого – сплошные убытки. – Ошибаешься, – хмыкнул невольник. – На закате ваша удача обернется… – Заткнись, – рыкнул Инг и сплюнул. – Хассан, он ведь нарывается, гад такой! – Где мой меч? – хмуро спросил Гатс, которому надоело препираться с патлатым коротышкой. – Твоего здесь ничего нет, – заметил смуглолицый и издевательски потряс перед его носом протезом. – Не пристало собственности чего-либо требовать. – Тогда вы все скоро подохнете. – Ууу! Запугал! Нет, я его все-таки хорошенько отметелю! – от злости образина Инга вспотела и вовсю раскраснелась. – Если не боишься, – пленник вызывающе усмехнулся. Карлик снял с пояса плетку и облизнул пухлую нижнюю губу, точно брат-близнец палача из виндхэмского подземелья. *** На рассвете Чёрный Мечник снес секирой башку оставшемуся вурдалаку и с упоением наступил на головенку. Кость хрустнула, как стекляшка, и Гатс устало выдохнул. Неторопливым шагом он приблизился к одной из повозок и из-под нее выскреб за шкирку барахтающегося Инга. Всю ночь карлик прятался, прикрывшись уже остывшим телом Хассана с разодранной глоткой. Гатс обернул вокруг упитанной шеи уродца кусок цепи, которую пленник разорвал выстрелом из своей ручной пушки. – Не могу же я позволить выжить мелкому упырю, когда прочих порешил. Скольких ты угробил, кровопийца? Порезы от металлических наконечников плети изрядно досаждали. Гатс натянул самодельную удавку. – По…щади! – сипло взмолился Инг. – Ты ничем не лучше тварей, прикончившей твоего сообщника. Разве что трусливее… скажи, где мой меч, и у тебя появится время удрать подальше, – ему стало любопытно, сумеет ли коротконогая мразь обогнать летящую секиру. – В… вторая повозка, – выдавил из себя карлик. – Ниша под… под сундуком. Хватка ослабла, и Инг бухнулся посреди тлеющей требухи. Неуклюже крутанувшись волчком, карлик вприпрыжку пустился к холму. Гатс направился к тайнику. Он собирался опустить секиру и залезть в повозку, но внезапно позади него послышался конский топот. Судя по тюрбанным шлемам с башенками, навстречу скакал кушанский патруль. Самый проворный из всадников гнал перепуганного Инга, выставив вперед подобие глефы. Гатс передумал расставаться с топором. Как тут не проклинать блудливую удачу: сначала крокотты, следом работорговцы и вурдалаки, теперь, вон, противник верхом с явным преимуществом в оружии. И в численности, причем разительно. Всадник был не одинок. За ним мчалось еще десятка два воинов. Инг запнулся, покатился кувырком с холма и наконец распластался у замыкающей повозки. Его преследователь что-то прокричал на кушанском. Похоже, он издали заприметил не безобидного на вид чужестранца. Лошадь поблизости оказалась всего одна. И та была занята. Гатс без колебаний запустил секирой в подскочившую мишень. Мертвый кушанец упал под конские копыта по частям: первой отлетела голова, а за ней рухнуло туловище. Гатс поспешил к коню, пока тот не взбрыкнул и не унесся, почуяв запах крови. Он запрыгнул в седло, перехватил поводья и уже было всунул вторую ступню в стремя. – Брать чужое – великий грех, – в ямку под затылком уткнулось острие. Сглотнув, он осторожно обернулся: на крупе восседал воин в золоченом шеломе. Подспудно Гатс ожидал застать Силата. Но насколько ему было известно, его давний знакомый не злоупотреблял украшениями и гранатовой помадой. – Однако ловко подкрался, – успел процедить он, прежде чем перед ним распахнулся веер из копий и стрел. – Сдаешься? Раньше он знал только одного человека, которому удавалось преподнести неизбежное в ненавязчивом вопросе. – Я подумаю над твоим предложением, – спокойно ответил Гатс, оценивая боевую мощь окружившего его отряда вместе с их предводителем. Драконобой, порох и запасные ядра для перезарядки были по-прежнему недосягаемым спасением. Здравый смысл предательски перебежал на сторону врага. Воин расхохотался и подал знак. Почти сразу же подвели гнедого жеребца, обвешанного драгоценной сбруей. Когда командир пересел, Гатса принялись связывать. – Полагаю, веревки не помешают твоим размышлениям, варвар, — елейно изрек предводитель. – А тебе не страшно, что они не помешают мне… Гатсу пришлось скомкать словесный выпад. Копейщик рядом поддел за ворот рискнувшего подползти Инга. – Господин, сжальтесь, господин! – заголосил павший ниц карлик. – А… ты та забавная малявка, – брезгливо отозвался командир. – Чего тревожишь пыль, неверный? – Проклятый раб, которого вы поймали, взбунтовался, мой славный господин! — подобострастно прохныкал Инг. — Позвольте свершиться справедливости! – И о какой же справедливости речь? – поинтересовались с прохладой в голосе. – О самой что ни на есть простой, владыка. Мерзавец унизил меня, своего владельца, – прошу покарать разбойника согласно законам Империи. – Вот уж потеха. Сто золотых! – Что? – растерялся проситель. – У меня при себе столько нет. – Скорлупа без мозгов, я покупаю твою справедливость за сто золотых, – раздраженно пояснил кушанец. – Ваша милость не ведает границ! – жадно воскликнул Инг и деловито раздул ноздри. – Отдаю с потрохами. А за пять монет сверху — надбавлю все его причиндалы. Вам придется по вкусу гигансткий обрубок железа, которым орудовал этот верзила. Зрелищней трофея не сыскать… – Какой прохвост, твоя наглость переспорит мою щедрость! Но так и быть, подавись, – увесистый кошель плюхнулся на ладони карлику. Тот кивнул и торопливо поманил за собой двух спешившихся воинов; поднатужившись, они вытащили из повозки здоровенный меч. Признав силуэт Драконобоя, закутанного в мешковину, Гатс расслабился. Предводитель окинул клинок восхищенным взглядом. – Ого! Меч, достойный Вепачитти! Без рук, способных им управлять, это и правда неподъемное полено. Да и варвар сам по себе – всего лишь варвар. Прибыльнее выкупить то и другое — и обзавестись северным Асурендрой! – Вы давно не были так веселы – заметил бородатый всадник, с которым скрученный Гатс делил лошадь в роли поклажи. – Еще бы, Ашока, мне предстоит укротить демона! Гатс скривился. Он им, что, зверушка какая-нибудь?! Чертовы имперские прихвостни с самомнением выше Атильских гор. – Возвращаемся в город, здесь больше нечего делать, – скомандовал предводитель. – Постойте, господин! Я не подсчитал всех монет! – запричитал Инг, раздосадованный тем, что продешевил со сделкой. Командир пренебрег претензией карлика, отчеканил приказ по-кушански и пришпорил скакуна, уводя за собой отряд. Несколько лучников задержались, и Гатса осенила догадка, которая вскоре подтвердилась предсмертным воплем. – Тот, кто не чтит дхарму, должен быть наказан, – сухо произнес Ашока, удостаивая варвара объяснением. – Мне-то что?! – огрызнулся Гатс. Его больше заботил пушок, щекотавший нос, и натертое ошейником клеймо. – Если из кошеля пропадет хоть один золотой, тем воинам отрубят кисти и скормят крокодилам. Если нет, наградят. Госпожа ценит преданность. Покоришься и послужишь на совесть – получишь в дар свободу, как я. Это маленькое открытие его нисколько не поразило: мужчина, женщина – какая разница, когда перед ним возникла очередная препона? Никто и ничто не остановит Чёрного Мечника. – Спасибо, конечно, за откровенность, но у нас с тобой общего — шакал наплакал, кушанец. Не сомневайся, я заберу то, что всегда принадлежало мне, – фыркнул он. Весь путь до Ахесса Ашока молчал. *** В разгар дня за крепостными стенами было так же пустынно, как и за их пределами. Дрёма и скука почти одолели Гатса, вяло развлекавшего себя в уме изощренными способами побега. Чтобы рассеять сонливость, он начал выискивать взглядом трещины в каменной укладке. Пялиться на что-либо еще со столь скромным обзором у пленника не выходило. Отряд разделился, две трети свернули куда-то направо. Оставшиеся всадники сопроводили командира и Ашоку до городской площади. Повеяло терпкой гнилью, будто бы они въехали в погреб, где мариновали трупы. Светлый камень под копытами побурел. В щелях между плитами скопилась вонючая жижа, в которой покоились мертвые слепни и мухи. Гатс насчитал трех ворон: их постигла та же участь, что и насекомых. Ашока шепнул: «Мы на месте», — и дернул поводья. Лошадь встала, а мостовая не переставала течь, словно грязная речка. Гатс прищурил свой единственный глаз и с удивлением понял, что опьянел. Его приставщик расслабил ремень, крепивший пленника к седлу, а затем помог ему спуститься. – Хватит уже меня лапать, – Гатсу не нравилось, что его поддерживали, как бабу, которая вот-вот свалится в обморок. Ашока убрал одну руку, накрыв ею эфес сабли, другой посильнее сжал плечо пленника, царапнув длинными ногтями. Напротив возвышались огромные бочки со вскрытым верхом. По-видимому, их прокисшее содержимое и насыщало воздух винными парами. Чуть поодаль лежало массивное бревно, истыканное кольями, на которые, как на вертела, нанизали с полторы дюжины расчлененных голых тел. – Это заговорщики, казненные позавчера. Они завезли в город отравленное вино, и госпожа придумала вымочить в нем бесчестных свиней, – похоже, Ашока любил поразглагольствовать о достоинствах своей повелительницы. Однако Гатс был не в том настроении, чтобы восторгаться изобретательностью кушанской девицы. Он не желал думать о том, что эта бестия могла вытворить с непокорным пленником. Наконец командир, все это время занятая созерцанием отвратительного натюрморта, поравнялась с ними и сняла шлем. – Как твоя голова, варвар, не кружится? Недоумевающая рожа Гатса отразилась в ее правом зрачке. Левый глаз кушанки был полностью затуманен молочным бельмом. Остальное лицо напоминало подгоревшую корку хлеба. Из уголка жирно накрашенных губ тянулся гусеницей ожоговый рубец. О былой красоте намекал только тонкий нос с горбинкой и точеные скулы. Вся из себя черствая — такая возбудит аппетит разве что у прилично проголодавшегося человека. – Отвечай, – женщина не могла похвастаться терпеливостью. – Я тебе не раб, – неохотно проговорил он, почувствовав, как ногти Ашоки глубже впились в его кожу. – Хм. Как насчет слуги? – вряд ли она принимала отказ с первой попытки. Куда бы не запропастился Драконобой, личный арсенал Гатса никогда не опорожнится. В нем с малых лет застряла толстая и тяжелая Непреклонность. – Не пойдет. – Тогда я сброшу тебя в колодец и захороню в песке, упрямый ишак. Содержать бесполезную скотину не в моих правилах, – несмотря на её беспечную интонацию, он не сомневался в обещанном. – Чего ты хочешь? – всё же спросил пленник, смирившись с мыслью, что так легко от дьяволицы не отделаться. – А ты, варвар? Ни раб, ни слуга тебе не по нраву – кем ты будешь? – Мечником. И никем больше. Наймешь? – Я подумаю над твоим предложением, – передразнила она Гатса, а потом продолжила более серьезным тоном: – Пожалуй, лучше добрый воин, чем строптивый слуга. Как видишь, в последние полгода на меня градом посыпались покушения. С некоторых пор власть в Ахессе – завидная приманка. Слишком много людей погибло, защищая своего командира. Даже пугала на кольях не преграда для глупцов. Сумеешь оградить мой сон от ночных злоумышленников - верну тебе твой меч и доспехи. И отпущу, когда сюда прибудет посол от Императора с моим новым назначением. Договорились? Напряжение словно улетучилось: ему подвернулся отличный шанс свалить из полумертвого города под прикрытием злых духов. – Если я стану охранять тебя по ночам, то ты не уснешь, женщина, – фраза вырвалась прежде, чем он поймал двусмысленность за хвост. – Ха! Я так погляжу, ты еще тот шутник! – предводительница лукаво посмотрела на Гатса. – Кстати, если обращение «госпожа» обдирает твой несносный язык, то разрешаю величать меня «Дэви». – Над моими шутками редко кто смеётся, Дэви, – он почувствовал подвох, когда кушанец справа ухмыльнулся. Вот же глумливое племя! – А над моими – и подавно, варвар. Сколько можно было его так называть? Заладила: "Варвар то, варвар сё!" – Вообще-то, я – Гатс. – Твоё имя не волнует меня, но раз ты добровольно сдался в подчинение, то я соображу подобающую кличку для варвара и прикажу разбить твои кандалы, — бордовые губы изогнулись в коварной улыбке. Ашока расцепил пальцы и одобрительно похлопал Гатса по спине. Нанятый мечник седлал лошадь уже без посторонней помощи.