Домашнее обучение

      Наивный. Доверчивый. Глупый. Как же я мог забыть про того изворотливого Фрэнка, с коим был знаком еще до того, как мы стали друзьями? Стоило ожидать его триумфального возвращения после долгого затишья. Я предчувствовал это, ожидал, но никак не был уверен на все сто. Чувствую себя использованным носовым платком, выброшенным безвозвратно и без зазрения совести.       Он с такой легкостью насмехался надо мной, когда я сказал ему, что хочу быть с ним. Сначала он непонятливо морщил нос, переваривая только что полученную информацию, потом выдавил из себя идиотскую насмешку и затем так просто меня отшил. Ко мне вернулось то самое чувство, которое возникало при каждой его очередной выходке. Я вдруг вспомнил всю ту прежнюю злость и ненависть к этому человеку. новое представление о нём совершенно затмило мой разум, отвлекло от чертиков в его глаза, от его дьявольских намерений.       Нет, его чувства были неподдельными, но на большее он и не рассчитывал.       — Прости, Джерард, я думал, ты поймешь, что я всего лишь хотел поиграть.       Эти слова врезались в мою память, как клинок в кровоточащую рану. Я шел, и из головы все никак не выходила эта фраза. Ни музыка в наушниках, ни гул шумящего города, ни голоса прохожих не смогли оторвать меня от воспоминаний о его словах. Мне казалось, что я их уже вслух повторяю, что мой мозг постоянно ставит их на перемотку, не обращая внимания на все мое желание заткнуть себя.       — Да забудь ты уже об этом, — прорычал я вслух своему внутреннему демону. Но он продолжал разрываться гневными тирадами, продолжая напоминать мне его жалкий голос.       Домой я заявился в образе гневного бога войны, сносящего все на своем пути. Да, черт возьми, мне было обидно. Обидно, что я уже наплел сам себе о чувствах к этому подонку, а он так грациозно вышвырнул меня из своего мирка. Спасибо, Фрэнк, мы снова вернулись к статусу «крушить-ломать-до-победного-убивать».       Я рухнул на кровать и пролежал так, уставившись в потолок, пока не уснул. Я игнорировал обращения матери и отца, когда они пришли. Игнорировал Майки. Меня волновало лишь одно. То, что я, как наивный ребенок, поверил во всю это чепуху. Он отличный актер, номинируйте его на премию «Оскар», он достоин этой награды!       Моему унынию не было предела. Когда я так последний раз раскисал? Я уже и не помню. Для меня было невероятным потрясением, что он так со мной обошелся. Заставил меня влюбиться в него — да, действительно, именно влюбиться — и следом порвал все это на мелкие кусочки, как я когда-то раскромсал его перчатки. Месть? Возможно. Но он сам напросился. Мне хотелось все вернуть, начать с того самого момента, как я только пришел в его дом. Я бы все исправил. Повернул бы в другое русло. А теперь я мучаюсь. От чего? Да от того, что я открылся ему, я сказал то, что так сильно мучило меня изнутри; что он заставил меня чувствовать все это; что он практически сломал меня. Он будто специально хотел заставить меня страдать, привязав меня к себе, а после бросив на произвол судьбы. Браво. Занавес. Представление окончено.       — Слушай сюда, сопливая девочка, — ворвался в мою комнату Майки следующим утром. — Если ты вот так просто будешь лежать, то ничего не изменится. Не будь эгоистом, нас не касаются твои проблемы, так что хватит изображать из себя тряпку. Это последняя неделя перед Новым годом, так проведи ее с триумфом, чтобы в следующем году учителям было что вспомнить.       А ведь Майки был прав. Что с того, если я вот так проваляюсь тут, забив на уроки и прочие дела? Я действительно буду эгоистом, отодвинув реальный мир на второй план. Всем плевать на мои проблемы, тем более если я о них не говорю. Жизнь на этом не заканчивается.       Пусть я и пропустил первый урок, но всё же пришел в школу. Всю неделю мы с Питом отрывались по полной. Один раз мы измазались кетчупом на уроке химии и, когда пришел учитель, притворились мертвыми, развалившись каждый на своей парте. Она так визжала, что у нас уши заложило. На литературе мы сговорились и написали проверочный тест все на «отлично», конечно, не без моей помощи. Опять же, поставив в ступор преподавателя. На биологии мы выпустили из коробочки для опытов всех лягушек, после чего учитель носилась за ними по всей школе.       И вот на новогоднем школьном вечере, когда все учителя отвлеклись на речь директора, мы подлили в пунш неплохую дозу виски. Ученики обо всем догадались и глотали этот пунш, будто были истощены жаждой, не видя воды уже вторую неделю. Учителя ничего и не подозревали, а уже под конец вечеринки отжигали не хуже самих учеников. Молодая учительница плавательного кружка даже устроила стриптиз, видео которого потом оказалось у каждого на телефоне. А директор с физруком на спор глотали пирожные, полностью измазавшись в них.       — Какие планы на это Рождество? — поинтересовался Пит, когда мы сидели на крыше школьного здания.       — Хотелось бы устроить вписку. Потому что сегодняшним пуншем мы не отделаемся.       — Тогда приходи на мою.       — Вот же партизан хренов, и чего ты молчал все это время? — я легонько толкнул его в бок.       — Ну это как бы сюрприз.       — Ладно, приду.       За день до праздника родители Вентца решили отметить его с родственниками, и Пит, естественно, ехать отказался. Следовательно, у был целый дом в его распоряжении. А кто упустит такой шанс?       Не знаю, сколько было там гостей: две или три сотни или даже полтысячи. Я даже не с каждым увиделся, кто точно там был. Весь дом пропах дешевой травкой, сигаретами с ментолом, выпивкой и приторным одеколоном. Какой же, черт возьми, отвратительный запах, но именно он ассоциируется с удавшейся вечеринкой. Дважды я нечаянно забрел в комнаты, помешав своим визитом уединившимся парочкам.       Стоит уточнить, что родители меня спокойно отпустили, когда я заявил, что собрался на новогоднюю вечеринку в нашем тесном кругу. Как? Они получили мой табельный лист с оценками, которыми я мог с гордостью похвалиться. И отныне я освобожден от своего «ареста», благодаря примерному поведению и хорошему результату. В честь этого я здорово надрался в этот вечер. Кто закатывает такие вечеринки зимой? Привет, это мы. На улицу после четырех литров влитого в себя пойла и нескольких грамм веселящего порошка выходить было вообще не холодно. Даже в такой мороз стоять в одной футболке было жарко.       Вернувшись в дом, я отправился на второй этаж дома, где веселье было немного скромнее, музыка тише, а тот народ, что тусовался в верхней части дома, был совершенно чужим для меня, так как все «сливки» терлись на первом.       — Смотри, блядь, куда идешь, — вскрикнул парень, на которого я нечаянно налетел, когда споткнулся о бутылку в коридоре.       — Фрэнк? — ошарашено переспросил я, когда, обернувшись, увидел знакомое лицо.       — Не удивлен, дамочка, что Вы тут. Куда пропал? Неделю от тебя ни слуха ни духа, — повиснув у меня на шее, промычал он настолько невнятно, что я еле понял.       — Я… у меня дела… были… у меня, — я сам не понял, что сказал. А вы попробуйте сказать что-то конкретное после немалой дозы алкоголя.       — Не ври, я знаю, что ты меня избегал, — пролепетал он, икнул и сразу же добавил: — Пардон.       — Я нужен тебе, только когда ты пьян… ик, — со всей трагедией в голосе пробормотал я.       — В таком случае я всегда пьян.       — Видимо, тогда ты был трезв, раз отшил меня.       — Я не хотел, — пробубнил Фрэнк с нотками сожаления в голосе.       Я снова попытался вырваться из его крепких объятий. Мне это удалось, но какой-то парень, который решил стать бабочкой, так размахался руками, что задел меня. Я с грохотом упал обратно на Фрэнка, и мы приземлились так, что стукнулись носами. Парень глупо ухмыльнулся и чмокнул меня в нос. Я расплылся в улыбке. Это выглядело так убого.       — Джерард, ты же знаешь, какой я мудак.       — И не только, — отрезал я, отвернувшись. Он снова обнял меня.       — Джи, — я разомлел. Я всегда любил, когда именно он меня так называл, — ты мне нужен.       — Что-то незаметно, — не поддавался я на его провокации.       — А так? — он крепче обхватил меня руками и поцеловал в губы, оставив влажный след.       — Фрэнк, перестань, откуда я знаю, что завтра ты не пошлешь меня снова?       — Если я тебя пошлю, то просто дай мне здравую пощечину, чтобы я опомнился.       — Заметь, ты сам об этом попросил.       — Я просто знаю, что не брошу тебя.       — Это еще почему?       — Потому что ты мне нравишься, — он сплел пальцы наших рук. На щеках появился румянец, и я опустил взгляд. Чувствую себя девственницей.       — Ты мне тоже, — тихо прошептал я.       — Спроси меня.       — О чем?       — О чем спрашивал тогда.       — Я не спрашивал. Я говорил тебе это как факт.       — Тогда спрошу я, — парень деловито прокашлялся. — Джерард Артур Уэй, будь моим парнем? — я снова залился краской, сердце отбивало ритм чечетки, а я глупо улыбался, смотря на него.       — Ты опять наебать меня хочешь, да? А вот хуй тебе, Айеро, на этот раз я не поведусь.       — Глупый.       Он мягко засосал кожу на шее, покусывая и тут же зализывая эти места. Меня снова бросило в дрожь. Но я боялся расслабиться. Мне казалось, что сейчас он снова отстранится и просто посмеется надо мной, превратит все это в очередную дурацкую шуточку в его исполнении. Но другая часть меня была уверена, что он не сделает этого. А в то время как я напряженно нежился в его объятиях, он продолжал оставлять небольшие засосы на моей коже.       — Перестань ждать подвоха, — прошептал он.       Возможно, если бы меня попросили описать все то, что я чувствовал, я не смог бы. Это невозможно передать словами — только почувствовать. Фейерверки. Возможно, я бы сравнил это с ними. Потому что, когда они взрываются перед твоими глазами, внутри происходит вспышка — и через мгновение целый салют незабываемых впечатлений охватывает тебя с головой, происходит «бум», маленькая искорка разжигает в тебе огонь. Это ты чувствуешь, когда смотришь на этот фонтан надежд, мерцающий высоко в небе. Но то, что я чувствовал от его прикосновений, намного больше всего описанного. Что-то близкое, но в то же время несравнимое.       — Что теперь? — спросил я, когда мы уже пять минут лежали и курили одну сигарету на двоих.       — А ты как думаешь?       — Опять бросишь меня? — разочарованно сказал я.       — Нет, идиот ты мой, — «мой»… какой же он все-таки собственник.       — Обещаешь?       — Пошли, — он встал и потянул меня за собой.       — Куда?       Но он не ответил. Мы пробирались сквозь толпу на лестнице, видимо, на первый этаж. Он ходил какими-то кругами, спиралью, нет бы просто прямо пройти, но он же легких путей не ищет. Мы добрались до середины зала, где стояла стойка с микрофоном и диджеевский пульт с музыкальными колонками. Какая-то девица, кажется, ее звали Квин, орала в микрофон фразы из песни «Rape me», что у нее весьма неплохо получалось, так как ее голос приобрел достаточной хрипоты после всех скуренных ею сигарет.       — Минуточку внимания, — Фрэнк отобрал у нее микрофон и слегка пошатнулся. Музыку сделали тише, и раздался гулкий звон в колонках. Толпа загудела. Парень прижал меня к себе одной рукой. — Эй, народ, я хочу сделать официальное заявление. Отныне Джерард Уэй — мой парень, — все заткнулись и стали переглядываться, пока кто-то из толпы не крикнул: «Так поцелуйтесь», — и все дружно зааплодировали этому предложению. Тогда я сам взял в руки его лицо и как можно нежнее сплел наши губы. Музыку снова вернули в нормальный режим, но все равно я слышал стук своего сердца, который затмевал любой шум.       Как только я отодвинул от себя Фрэнка, я заметил среди этой толпы три ошарашенные пары глаз, которые все это время смотрели на нас, вдобавок с открытыми ртами. Патрик, Пит и Линдси. Они то и дело переглядывались, потом снова возвращая взгляд на нас. Пит рассмеялся, когда понял, что это и есть тот парень, о котором я ему говорил. Он одобрительно поднял большой палец вверх. Затем обнял Патрика, который тоже улыбался, и увел его куда-то в толпу. Лин даже не пошатнулась с места. Она все так же продолжала стоять, пока ее мозг приходил в себя после этого заявления. Странно то, что, пока Айеро продолжал всевозможными способами соблазнить меня, покусывая, облизывая и поглаживая своим языком мою шею, я смотрел на эту девушку с чувством вины и угрызением совести. Я понимал, что по сравнению с тем, какие чувства вызывал у меня парнишка, к ней я испытывал ни что иное, как симпатию. Но все мои мысли по поводу Линдси быстро улетучились, когда Айеро уложил меня на пол, совершенно потеряв разум.