ONE OK ROCK — C.h.a.o.s.m.y.t.h.
Сехун заваривал себе горячего травяного чая с молоком, прислушиваясь к убаюкивающему шелесту сосен. За окном благодатным спокойствием сияло озеро, забавляясь зеркальными отражениями облаков и лучей солнца, а на берегу стоял задумчивый Чонин, ловко кидающий камешки. Обхватив тёплую кружку обеими ладонями, Сехун с улыбкой наблюдал за рядом круглых разводов и мысленно считал сколько раз камешек отпрыгнет от водной глади, прежде чем утонуть. Шёл пятый день их проживания в этой царственной нирване и лесной тишине, и через два дня дорога для них вновь развернётся бесконечной, яркой полосой впечатлений и воспоминаний. За прошедшие несколько дней парню казалось, что он вообще разучился думать. В голове блуждал ветерок безмятежности, наслаждаясь приятной пустотой. Чонин, поглядывая на это, лишь втихомолку посмеивался, никак не комментируя. Они вообще снова перешли на язык тишины, общаясь друг с другом одним лишь своим присутствием рядом. Ютясь в своём просторном светло-коричневом свитере, Сехун осторожно спустился со ступенек на промёрзшую за ночь землю, бесшумно подходя ближе к альфе. Взгляд слегка прищуренных, как у кота от удовольствия, глаз был устремлён вверх, к иглам высоченных деревьев, нагоняющих с утра осенний туман. Казалось даже, что выйди сейчас на пустырь, выжженный дневным солнцем, глаза непременно ослепнут с непривычки. В лесу царила та таинственная атмосфера, сотканная из тёмно-зелёных нитей, окружающих взор со всех возможных сторон. Иногда возникало чувство, что они сами уже часть тех сказок о лесе, с которыми Чонин провёл своё детство: те же человечки-луковички. Чонин отвечает за зиму, а он, Сехун, за весну. По мелким крупицам он узнавал всё больше деталей из детства Чонина, начиная ещё лучше его понимать. Образ в голове из сумрачно-чёрного рассеивался на более нежные тона, заставляя его забывать о страшных картинках. Всё-таки, Чонин был таким же человеком, как и все вокруг. Со своим ящиком дурных погремушек внутри, с опытом и сложившимся мировоззрением. Сехуну, который ещё только-только постигал для себя необходимый уклад жизни, было чему у него поучиться. Одним днём, когда выглянуло солнышко, возвращая видимость тёплого лета, они лежали на берегу на выстланном пледе и разглядывали светлое небо, затянувшееся шарообразными облаками. В тот день Чонин, свободный от сожалений и плохих настроений, рассказывал все свои воспоминания о произошедшем переломном моменте в его жизни. В тот день для Сехуна почти всё встало на свои места, хоть ещё и многое оставалось непонятным. Но он был уверен, что со временем придет к ответам сам, самостоятельно, научившись лучше понимать окружающий мир. — Знаешь, смотря на всю эту историю со стороны сейчас, кажется, будто это какой-то дешёвый сюжетец для второсортной книжонки, — рассмеялся Чонин, подложив под голову свободную руку. Вторая рука была оккупирована Сехуном, который поднял на мужчину взгляд после прозвучавшей реплики, заинтересованно разглядывая на удивление живую и позитивную мимику на вечно, казалось бы, опечаленном и хмуром лице. — Имя дедушки в последние дни часто проскакивало в моих разговорах, но, честно говоря, если бы не он — ничего бы этого не было. Я бы был самым обыкновенным парнем из самой обыкновенной семьи. Но мой дед был известным инженером-биологом и одно время разрабатывал противоядие от нового и опасного вируса. Родители мне ничего не рассказывали, разумеется, поэтому более-менее я всё это знаю от самого Ифаня. — Ифаня? — переспросил Сехун, не припоминая такого персонажа во всей этой истории. — А, — словно опомнившись, протянул Чонин. — Настоящее имя Криса. В голове птицей вспорхнула фраза Чанёля о том, что настоящего имени Криса никто не знает. Мысленно Сехун дополнил её: «Никто, кроме Чонина». — Если совсем кратко, то семья Криса была связана с какой-то террористической группировкой. Дед же ещё до моего рождения был завязан во всех этих политических и террористических скандалах, и на этом же он и сколотил бешеное состояние. Сильное влияние он имел на отца. Таким образом, моих родителей женили не по любви, а по контракту, условия которого были очень выгодны для деда. Тот вообще хотел, чтобы отец продолжил его дело, унаследовал лабораторию, стал доктором биологических наук и всё такое. Но отец, видимо, понимал, во что ввяжется, если пойдет по этой дорожке, и когда я был ещё грудным младенцем ушёл из семьи. Ну как… — запнулся Чонин, подбирая верные слова. — Они поссорились с дедом и в итоге в семье произошёл раскол. Поэтому до семи лет возможность увидеть дедушку была у меня только в августе, когда родители уезжали в совместный отпуск. И вроде бы всё было мирно до поры до времени. Чонин вздохнул, мысленно подбираясь к самому сложному. Они оба уже не лежали, а сидели на пледе, греясь в последних тёплых лучах солнца. Сехун сидел напротив него, внимательно смотря в лицо, чтобы ничего не упустить, не потерять ниточки смысла. Чонин это понимал, но не мог отделаться от напряжённого давления, которое оказывал на него омега своим нескрываемым желанием всё понять. — Когда мне исполнилось восемь, дед умер. Официальная версия гласила, что умер он от остановки сердца в силу возраста. Но Ифань рассказал мне, что на самом деле это было заказное убийство. Отец тоже попал под удар, но несколько иного плана. На нём применили последний, недоработанный ещё вирус, и если бы дед не создал противоядия до того, как создал сам вирус — отец бы, наверное, тоже погиб тогда. Но здоровье его сильно подкосилось, и когда Ифань понял, что на меня есть управа, есть способ заставить меня ему подчиниться, он пригрозил именно этим вирусом. Я отдалённо помнил, как протекала та болезнь отца, и одна мысль, что это может повториться снова, но теперь ещё и с мамой, вогнала меня в дикий ужас. Разумеется, доступа к оружию у него не было, он был всего лишь мальчишкой своих родителей, но дёрнуть за веревочки ему никто не мешал. Именно это я втолковал себе тогда, сдавшись. На самом деле, если бы я знал, что моя семья находится под защитой, то конечно бы послал этого придурка куда подальше, как и делал обычно. Но я не знал. Оглядываясь сейчас назад, я понимаю, что я был единственным, кто вообще ничего не знал. Барахтался, как несчастная, полудохлая рыба в сетке, отчаянно нуждаясь в воде. Сехун молчал, завороженный рассказом. Да, такие истории действительно не услышишь на каждом шагу, а представить, что такое происходило с семьёй любимого человека — вообще немыслимо. Но многое потихоньку начинало вставать на свои места. — Мин подозревал что-то, пытался как-то разобраться со всем этим, чтобы я сам получил какую-то защиту от влияния Ифаня, но на деле всё вышло только хуже. Я сам был виноват в том, что этот парнишка так печально умер. Я не рассказывал ему всё, но какие-то моменты по пьяни проскальзывали, и, видимо, у него сложилась своя версия. Он ступил на опасную дорожку, и когда я понял это — хотел отгородить. Но в итоге я просто подтолкнул его к бездне. И именно тут наши с Чанёлем судьбы были перепутаны вместе. — То есть? — спросил Сехун, когда Чонин странно умолк. — А, прости, задумался. Я знал, что для Мина Чанёль был словно старший брат и семья. Он доверял ему всё, рассказывал, делился переживаниями. Однажды я с ним столкнулся в клубе. Тогда в моей голове созрел план, как заставить Мина ненавидеть меня, чтобы он забыл всё это и сам, пока было не поздно. Чанёль, сам того не понимая, очень мне помог в этом. Возможно Пак рассказывал, что между ним и Луханем однажды произошёл разрыв из-за якобы измены первого. На самом деле никто никому не изменял, это всё была простая видимость. Чтобы запахи сильно смешались, совсем не обязательно переходить интимную черту, — хмыкнул Чонин сам себе, на секунду забывая, что Сехун сидит рядом и слушает. — Но именно того я и добивался. Чтобы все подумали, что мы переспали. Сехун удивлённо вытаращился на альфу, вспоминая всё, что ему, казалось бы так давно, рассказывал старший омега. И хотя Чонин сказал, что они не пересекали черту, лишь делая видимость по запахам, в груди появился неприятный зуд. Он вспомнил тот образ Чанёля, созданный со слов и описаний Луханя, тем утром, когда он вернулся домой. Одна мысль, что то было делом рук Чонина вызывало ощущение какого-то предательства, пусть и было это так давно, когда Сехун и мыслить не думал о каких-либо отношениях. К тому же, действительно ли Чонин сейчас говорит правду или привирает, чтобы его не тревожить по больной теме, называемой ревностью? Сехун выдохнул, выгоняя все это из своей головы, понимая, что этому здесь не место. Не здесь и не сейчас. — Так оно всё и получилось: Крис взбеленился, а Мин понял, какое предательство я совершил по отношению к нему. Однако одного я предусмотреть не мог. Тот был уже беременен, эмоции его были нестабильны. Вместо того, чтобы заставить его возненавидеть меня и уйти, я просто вогнал его в самое настоящее одиночество. Я лишил его Чанёля, лишил меня самого ещё в самом начале нашего знакомства. Он остался совершенно один, был привязан уже большим, чем просто чувства. И тогда он и сорвался. О том, что он был на четвёртом месяце, я узнал уже после его смерти. Чонин помассировал веки, вновь принуждая себя не обрывать рассказ на полпути, всё-таки закончить его. После всего случившегося, оставшимся на его сердце кислотным осадком дурных воспоминаний, наличие рядом беременного Сехуна пугало его даже больше, чем всё произошедшее. Он хотел оградить его от стресса, лишних мыслей. В идеале вообще спрятать его в самом безопасном месте, где он не сможет даже банально поранить палец. Но Чонин понимал, что все эти желания исходили из его собственного эгоизма, потому что ему было страшно проходить через всё это заново. — В то время я пытался понять Криса. Понять, принять его со всеми этими тараканами, перестать ненавидеть. Я никогда не верил ни в одно его признание в любви, потому что это ею и не было. Но всё время обходиться с ним такой жестокостью однажды показалось мне диким, и я захотел попытаться как-то это исправить. Но Крис знал о беременности Мина и намеренно молчал. Поняв потом всё это, я осознал какую собаку он мне подложил на самом деле. После этого началось то, что я совсем плохо помню. Знаю, что постоянно был на сильных эмоциях, которые выжигали меня изнутри — и именно поэтому памяти на это мне просто не хватило. Наверное, это было похоже на внутреннюю агонию, сделавшую меня таким, какой я есть. В то время Крис вовсю увлекался гонками, и я втянулся следом. Однажды мы собирались пройти незаконное городское ралли, и ему нужен был штурман. Но я тогда был сильно на взводе, поссорился с ним перед гонкой и бросил одного в машине. Если бы я этого не сделал, скорее бы всего он не разбился, нарушив правило и поехав без штурмана. Такие вот пироги, — вздохнул Чонин напоследок. — Когда тот оказался в коме с парализованными ногами, я впал в глубокую депрессию и сильную зависимость от наркотиков. Тогда уже в дело вмешались родители. Они отправили меня за границу в частную клинику, перевели в другой университет по заочной форме. За два года я полностью избавился от зависимости, вылечился от депрессии, если можно это так назвать, и последние два года проучился на очном. Затем вернулся в эту страну, выкупил на дедушкины деньги эту квартирку и жил в ней ещё полтора года, а потом встретил тебя. Вот тебе и второсортная книжечка. Несмотря на сложность и мрачность этой истории, Сехун уже на следующий день был весел и беззаботен, словно ему ничего и не рассказывали. Секрет был прост — он попросту принял это всё как должное и отбросил на полку в ящик под названием «прошлое». А прошлое, он помнил со слов брата, не тот ящик, который стоит в принципе ворошить, если хочешь прожить счастливую жизнь. Прошлое учит на своих ошибках, наделяет опытом и мудростью, но оно не должно становиться эпицентром вселенной. Когда аренда лесного домика подошла к концу, Чонин, как и обещал, поменял их маршрут на дорогу к дедушкиному поместью. Очутиться вновь в машине, слышать шуршание колёс по трассе, глазеть на пролетающие мимо волшебные пейзажи было словно в новинку. Хотя с последнего дня в дороге прошла всего неделя, на ощущениях казалось, что с того момента минула целая жизнь. Дорога до поместья занимала всего часа два по свободному от машин шоссе, на часах стоял полдень, вновь затянутый пасмурными тучами. — Сколько себя помню, здесь всегда шли дожди, — рассмеялся Чонин, когда они обсуждали погоду. Но тут его смех прервал звонок мобильного телефона. Тот зарядился от машины, позволив двоим путешественникам обнаружить множество непрочитанных писем и от родителей и от Луханя. Сейчас им звонила мать Чонина. Тот по привычке включил громкую связь, приготовившись вновь слушать мамины песнопения от несбыточном и прекрасном. — Куда теперь путь держите? — спрашивала она. — Да вот, едем в поместье, — сказал Чонин, мысленно напрягшись. Сехун этого, разумеется, не заметил, но Чонин всегда помнил, как настороженно родители относились ко всему, связанному с дедом и его поместьем. Но, к его удивлению, та только воодушевилась при одном упоминании о доме с яблочными плантациями. — А Сехун сейчас рядом с тобой? — вдруг спросила она. — Нет, — скоропалительно ляпнул Чонин, не подумав даже о своём ответе. Сехун удивлённо вытаращился на него, не понимая, что тот замыслил. Но Чонин, поняв, что таким образом сейчас можно будет узнать что-то интересное и весёлое, уже вовсю коварно ухмылялся. Всё-таки его отношения с матерью были очень доверительными и дружественными — она могла выбалтывать сыну всё, о чём думает, и её нисколько не смущало, если тот слушал в пол-уха или отмахивался от каждого слова. При условии, что она подумала, что Сехуна сейчас нет и он ничего не слышит, хотя это не так, можно действительно было услышать что-нибудь интересное. — Ох, ну да, — взволнованно вздохнула женщина. — Я знаю, что ты устал уже слышать от меня всё тоже самое, но одна только мысль, что вы с ним в таком длительном путешествии вдвоём, заставляет меня радоваться, как ребёнка. А теперь вы ещё и в поместье едете — всё, как я однажды нафантазировала. — Это было желание Сехуна увидеть его, — поддакнул Чонин, вживаясь в роль и подталкивая мать рассказывать больше. Сам Сехун сидел, не совсем понимая, что вообще происходит, но с интересом слушал женский голос по громкой связи, догадываясь о том, что замыслил Чонин по хитринке в его глазах. — Правда? — восхитилась женщина. — Ты же знаешь, дедушка завещал поместье и всё своё наследство тебе, и привезти туда Сехуна — это, ах, словно привезти его в ваш новый дом. — Даже так? — не сдержал смешка Чонин. — Ваша поездка вообще словно медовый месяц, знаешь ли, — с некоторым укором ответила женщина, не подозревая, что сын изо всех сил сдерживается, чтобы не засмеяться. — Дом хоть и пыльный, но надеюсь, Сехуну там понравится. Эх, Чонин, Чонин, хватай ты уже его и под венец, слышишь меня? У вас такие прекрасные отношения: вы любите друг друга, идеально вместе смотритесь. Порадуйте матушку браком! Я с большой радостью примусь за организацию — вам даже ничего делать не придется. Закажем большой светлый зал, украшенный цветами, пригласим всех друзей и знакомых, сыграем громкую и пышную свадьбу, чтобы осталось в памяти самым ярчайшим воспоминанием! А потом пойдут и детки, а я стану самой счастливой матерью на земле. И бабушкой. — Об этом ты столько мечтаешь? — посмеиваясь, спросил Чонин. — Не смейся над матерью! Сехун уткнулся носом в кулак, похрюкивая от смеха. Он старался не шуметь, ибо по факту его тут якобы нет, но сдерживать смех уже не было сил. Знала бы эта милая женщина, что по поводу последнего пунктика её мечты уже сбылись. Когда она повесила трубку, счастливо распрощавшись с сыном, оба засмеялись в голос. — Она что, действительно собирается позвать на свадьбу всех? — спросил Сехун, переводя дух. — Именно, — со знанием дела кивнул Чонин. — Наберёт зал человек под триста, и поверь, она это сделает. Даже если ты скажешь ей, что хочешь поменьше людей, она сократит список по максимуму — но людей всё равно будет штук сто. — Ужас какой, — хихикнул Сехун. — Я всегда представлял свою свадьбу тихой, в кругу семьи и лучших друзей. Чтобы вот не больше людей десяти. — О, можешь рассказать эту сказочку матушке, она посмеётся и погладит тебя по голове, как душевнобольного. Не ошибся я с тобой, — хмыкнул Чонин, утирая слезу с глаза. — В смысле? — переспросил Сехун. — Она с детства прогнозировала мне такую свадьбу. Представь, с каким ужасом я ждал этого дня. Сам хотел, чтобы людей было совсем единицы. — Но когда мы вернемся, она же узнает, что я беременный, — вдруг спохватился Сехун. — Можешь в этом не сомневаться, — поддакнул Чонин, начиная шире улыбаться. — И что тогда? — Не задавай мне вопроса, на который и так знаешь ответ. — О нет, какой ужас, — шутливо выдохнул Сехун, прикрывая рот рукой. — Бесспорно. — Может тогда вообще не возвращаться? — А ты хочешь, чтобы ребёнок родился незаконнорождённым? — Ты дурак, что ли? Какой родитель этого захочет? Конечно не хочу. Но нам рановато, не считаешь ли? — Некоторые и через месяц отношений это делают, знаешь ли. — Так погоди, — прервал Сехун, вдруг осознав на полном серьёзе о чём они вообще ведут этот полушутливый диалог. — Мы что, женимся?! Чонин в ответ только коварно улыбнулся. Сехун выдал полный возмущения звук, вскидывая руки к потолку. Но хитрость Чонина и на этом не закончилась. Догадливый Сехун сразу понял, что его ждёт, когда Чонин сказал ему открыть бардачок. Спрятав покрасневшее лицо за обеими ладонями он произнес смачное: «Ким, мать твою, Чонин!», немало удивив мужчину. Он вдруг понял, что всё это было спланировано ещё даже до их диалога на мосту, проливающего свет на всё положение дел. Да, ему не хотелось, чтобы ребёнок рождался, когда он сам был не связан узами брака, но его идеальная картина мира никак не располагала возможностью раннего брака. Он вообще хотел бы по возможности избежать его до самого последнего момента. — В идеале было бы, если бы мы поженились, когда тебе исполнится хотя бы двадцать три. Или ещё лучше — двадцать пять. Чёрт с ним, что ребёнок. В конце концов, наплевать на все эти бумажки. Но зная мою матушку, я вынужден признать, что это полная капитуляция. Идём путём хитрых. Сехун не сдержал собственного смеха. — Обязательно было делать мне такое странное предложение в машине? — А что, проблемы какие? — Ну там не знаю, а вдруг я хочу на шею тебе кинуться в лучших традициях жанра, или, например, чтобы ты одел мне кольцо на палец, стоя на одном колене? — Ой, можно, пожалуйста, без этой романтической чепухи, — рассмеялся Чонин, умом понимая, что и сам Сехун не фанат всего этого, а сейчас только подначивает. — Фу, какой ты неромантичный, — фыркнув, шутливо отмахнулся от него Сехун. — Ну, в конце концов, когда-то же я должен был это сделать, — хмыкнул Чонин, чуточку посерьёзнев. Он входил в сложный поворот, за которым открывалась узкая дорога, ведущая прямиком к поместью. — Наверное, чем раньше, тем лучше. Водрузив себе на плечи такой мешок с наблюдениями о жизни, я привык относиться ко всему по принципу «живи так, будто умрёшь завтра». Сехун несколько грустно улыбнулся, прекрасно всё понимая. Ему и самому нравилась эта теория. Поверить, по-настоящему поверить, что умрёшь сегодня — и поэтому сделать всё возможное, пока есть время, чтобы умереть без сожалений. С улыбкой и смехом на лице. Наверное, это единственно правильное решение. Хмыкнув, Сехун мысленно уже дал согласие на всё, что бы не предложил ему Чонин.*
Max Richter — Dinner And The Ship Of Dreams
Поместье представляло из себя длинное одноэтажное здание, выкрашенное в белый цвет. Чем-то оно даже напоминало дворец, хотя, конечно, это была всего лишь фантазия Сехуна — дворцом его было назвать сложно. По всей длине растянулись огромные, закруглённые вверху окна с мелкой расстекловкой. В центре возвышался небольшой круглый купол. Чонин, указав на него пальцем, пояснил, что там находилась мансарда, временно заменявшая дедушке чердак. Они припарковали машину рядом с каменным крыльцом возле остеклённых дверей. Сехун зачарованно озирался по сторонам: площадь у поместья действительно была большая. Перед домом росли рядами яблочные деревья, впереди маячила узкая тропинка, ведущая в сад, а за домом находились винные погреба. — За домом есть даже небольшая конюшня. Когда я был мелким, в ней стоял лишь старый Джон. Дед с молодости увлекался конным спортом, поэтому да, — кивнул Чонин будто самому себе поясняя всё. Запасной ключ от дома прятался в беседке у пруда. Тот действительно сильно зарос травой, но Сехун во все глаза рассматривал его, как наяву воображая маленького Чонина, носившегося вокруг него. Пруд был совсем небольшой, хватило бы и десяти шагов, чтобы дойти от одного края до другого. Но Чонин уже успел прикрикнуть на Сехуна, чтобы тот был осторожнее. Страх перед прудом, конечно же, давно прошёл, но он всё ещё помнил, как дед пугал его страшной глубиной, на которую утянет, не успеешь ты опомниться. Внутри стояли пыль и сумрак. Электричество было отключено, так как уже много лет в этом доме никто не жил. Вся мебель была зачехлена, что придавало поместью схожесть с каким-то заброшенным зданием в типичном триллере-ужастике. Чонин не был здесь с того самого лета, когда он в последний раз видел дедушку. Хоть в наследстве было прописано, что деньги и дом были завещаны ему, поместье перешло в его собственность лишь с наступлением совершеннолетия. Но тогда Чонину дела до этого совершенно не было. К тому же, он отчего-то всегда боялся возвращаться сюда. Но время шло. Теперь он стоит здесь, как когда-то стоял отец, выслушивая наставления деда. Но его самого встречали лишь старые воспоминания о безмятежном и прекрасном детстве, болезненная ностальгия в груди и гробовая тишина. Нарушил её чихнувший Сехун. Опомнившись, Чонин распахнул огромные окна в гостиной. Чехлы с кресел и дивана были сняты, позволив обоим со всем комфортом развалиться и передохнуть. Дом действительно находился в спячке, тем самым усыпляя Сехуна. Он был поражен тем, какая красивая тишина и одиночество витали в этих садах и комнатах. Это поместье было даже более идеальным местом для побега от реальной жизни, чем его коттеджик. Он ощущал в себе желание здесь же и остаться. Теперь у него есть настоящая семья, и спрятаться ото всего враждебного мира в этом затаившемся, тихом и забытом местечке — было идеальным решением. В двух часах езды был прекрасный лес с горами и озёрами, а в четырех — море. Знал бы Сехун, что всё так обернется, сказал бы себе в детстве, что ещё не всё потеряно. Что не стоит унывать. Это он и рассказал Чонину. — Жаль, даже чая не приготовить, — вздохнул тот, оглядывая давно знакомые стены. Он провёл небольшую экскурсию по всем комнатам. Проводил в небольшую, пустующую конюшенку на три головы во дворе. Спустился в погреб, со знанием дела рассматривая запылённые бутыли с вином. — Тебе здесь правда нравится? — спросил он Сехуна, когда они вошли на веранду. — Очень, — улыбнулся тот, оборачиваясь к Чонину. — Я бы правда хотел остаться. Присев на диванчик и прильнув в объятии к Чонину, Сехун позволил себе на минуту прикрыть глаза, наслаждаясь белизной и тишиной сказочного места. На низком столике перед ними лежали старые блокноты Чонина, в котором были всевозможные иллюстрации дедушкиных сказок. — Если ты хочешь, — тихим голос предложил Чонин, покрепче обнимая омегу за плечо, — то мы можем сюда переехать. Да, будет куча возни с бумагами, подключением всевозможных услуг. К тому же, честно говоря, здание нуждается в ремонте. Но так вышло, что и кроме меня, никому дела нет до этого поместья. Оно прямо, как я, моё альтер-эго, — хмыкнул Чонин. — Но ведь мы живём же в другой стране, — задался вопросом Сехун, вспоминая, как далеко от дома они уехали. — Ты да, а я по документам здешний. Отец, когда воспротивился воле дедушки, уехал жить туда, хотя тоже родился здесь. Разумеется, здесь мы будем отрезаны и от моих родителей, и от Луханя с Чанёлем. Но это было просто предложение, — вздохнул Чонин, уже хороня эту идею. Ему было слишком тоскливо покидать это место. Оно словно немного проснулось, поняв, что его хозяин наконец-то вернулся. Одна мысль о том, что оно вдруг окажется совершенно ненужным, снова брошенным после такой короткой встречи, привносила болезненный удар кинжалом в душу Чонину. После общения с Сехуном у него даже не воодушевленные вещи вдруг обрели эмоции и душу. А поместье словно содержало в себе все те переживания одиночества из прошлого. Даже воздух казался грустным. И Чонину хотелось вдохнуть в него больше света, больше жизни и любви, которая бывает при тёплом семейном очаге. Хотелось вернуть этому заброшенному дому ту нежную атмосферу, которая всегда здесь царила при дедушке. — Нет. Я не против. Правда, — улыбнулся Сехун, возвращая Чонина из его глубоких мыслей. — И правда, — тихо чему-то рассмеялся Чонин, утыкаясь носом в макушку омеги, который уже давно пригрелся в его объятиях и полудремал, размеренно дыша осенним прохладным ветерком, поддувающим из распахнутых окон. Где-то полчаса они просидели в тишине, делясь теплом на двоих. Уезжать не хотелось, но и оставаться было нельзя: ночью станет совсем холодно, а отопление не работает. Полусонному Сехуну казалось, что дух поместья, как добрый старый домовик, сидит рядом с ними на веранде, сгущая вокруг светящееся счастьем тепло, и радуется их визиту, как ребёнок. Эта была всего лишь фантазия, но она стала такой яркой и сильной, что Сехун по-настоящему поверил в неё, мысленно обнимая этого низенького домовичка, клятвенно обещая вернуться как можно скорее и окутать весь дом своей заботой и вниманием. Сейчас он кажется понимал, почему Чонин так любил и верил во все дедушкины сказки. Здесь они волшебным образом походили на правду. Ближе к восьми вечера они выехали в ближайший город и тот оглушил их шумом и красками искусственных огней. Их было немного, потому что город был не самым большим, но и этого хватило, чтобы на секунду ослепнуть. Вспомнить о том, какая ещё бывает жизнь, помимо тишины в единении с природой. Сняли комнату в уютном отеле, разделись и почти сразу уснули. Почему-то этот день сильно утомил обоих. Ночью Сехун проснулся. На деле он просто хотел в туалет, но уснуть обратно сразу не получалось ещё долго. Он привстал с постели, по привычке обнимая себя обеими руками за талию и ощущая пока непривычное тепло, отдающееся в душе, от соприкосновения рук с животом, и подошёл к окну, наблюдая за ночной жизнью неизвестного ему города, выглядывая из-за штор нежного оттенка. Он уже давно потерял счёт реальности. От обилия увиденных мест и городов память пестрила ярчайшей радугой, мешая сосредоточиться на чём-то одном. Казалось, что вся эта шаткая конструкция сейчас взорвется в его голове. Но у него была совершенно не шаткая опора под ногами. Никогда ещё он не ощущал, насколько прочно стоит обеими ногами на земле. Потому что теперь у него есть, ради чего по-настоящему жить. У него нет ни единой причины умирать, потому что теперь его жизнь стала важнее смерти. Улыбнувшись своему отражению в окне, он блаженно прикрыл глаза и вернулся в сохранившую остатки тепла после сна кровать. Натянул одеяло по самый подбородок, приткнулся спиной к боку Чонина, и через минуту почувствовал, как тот повернулся на бок, по инерции закидывая руку на его тело, приобнимая. Спать больше было не страшно. На следующий день они совсем по-тихому, в одиночестве, расписались и узаконили их спонтанный брак, ни капельки не жалея о внезапном решении.*
Standing Egg — Aloha
Машина забарахлила и остановилась на пустынной дороге, по обе стороны от которой распростёрлись бесконечные пшеничные поля. Урожай ещё не был собран. Октябрь медленно входил во владение над погодой, но вопреки всему, на небе сияло тёплое солнышко, согревающее землю своими лучами, словно лето не хотело прощаться. Прошипев что-то неразборчивое, Чонин вышел разбираться, почему прослужившая им верой и правдой два месяца машина вдруг сломалась. Сехун был весьма удивлён тому, что тот разбирался в автомобильной механике, но вскоре и сам понял, что увязавшись вслед за Крисом в мир машин, Чонин всё своё время уделял новому хобби, тем самым спасаясь от стресса. Отсюда и пошли навыки починки и сборки машин, а также незаменимый опыт вождения, позволяющий Чонину уютно ощущать себя в любой машине. Решив не мешать ему, Сехун захотел немного прогуляться вдоль полей с золотистыми колосьями. Их кончики щекотали ему ладони, заставляя нежно улыбаться. Медленно бредя вперёд, Сехун подглядывал из-за полей своей соломенной шляпы за ярко-голубым небом с облаками в форме различных зверушек. Нежную кожу согревал его любимый бело-синий полосатый свитер с укороченными рукавами. За последние дни он сам заработал себе прозвище «облачко», потому как всегда безмятежно витал где-то далеко от земли, полюбив щемящей любовью сине-голубые и белые цвета. И только панамка, с которой он не хотел расставаться в солнечные деньки, была единственным отличительным цветом, песочным и тёплым, как солнце, среди синевы, в которую облачился омега. В спину поддувал лёгкий прохладный ветерок, играющий с колосьями пшеницы в свою излюбленную и особенную игру. Отломив одну соломинку и сунув меж губ, лениво пожёвывая, Сехун обернулся на звук заведшегося двигателя, улыбаясь Чонину, смахивающему грязь со лба. Объяснять омеге, в чём была проблема, Чонин не стал, прекрасно понимая, что тот поймет только половину его слов, поэтому просто захлопнул крышу капота, присаживаясь на него и жадно выпивая из бутылки воду. Он не переставал удивляться изменениям, творящимся с Сехуном. Может быть в этом и была виновата беременность, делая из того какое-то сказочное существо, но сам Чонин подозревал, что ребёнок тут был последним, кто влиял на эти изменения. Зная Сехуна больше, чем кто-либо ещё на этом свете, он знал, что эта любящая и нежная натура жила в нём с самого рождения, но только сейчас получила свободу, лишь украшая омегу. Чонин сам удивлялся, за какие такие добрые поступки ему посчастливилось не только найти такого человека, но и сделать его таким, какой Сехун был сейчас. Вспомнить его до поездки, вспомнить его до начала отношений — совершенно другой человек. Сейчас он был просто идеален в своём безмятежно-добром великолепии. — Эй, Облачко, — посмеиваясь, окликнул его Чонин, с улыбкой наслаждаясь видом красивого омеги, чья улыбка постоянно стремилась к нему одному из-под полей неряшливой соломенной шляпки. — Карета готова к отправлению. Сехун рассмеялся в ответ, в последний раз устремив нежный взгляд к тёплому солнцу над головой, щуря глаза, а затем, словно ребёнок, развернулся на пятках обратно и, легонько припрыгивая на каждом шагу, вернулся к Чонину. Их путешествие, ставшее таким длинным, что кардинально изменило им обоим жизнь, теперь по-настоящему стало медовым месяцем. Но об этом до сих пор никто не знал. Они были счастливы в одиночестве, ни с кем не деля это особенное время. И, пожалуй, этого октября, Сехун не забудет никогда. С началом ноября они вернулись домой. У Луханя отвисла челюсть от шока, когда на неделе к нему заглянул Сехун, отряхивая бежевого цвета дорогостоящий зонт от капель дождя. Они никого не предупреждали, когда вернутся, поэтому для всех это стало сюрпризом. Но шок Луханя был вызван скорее не нежданным возвращением, а животом Сехуна, который уже сильнее выделялся под тёплым обтягивающим бадлоном чёрного цвета, недвусмысленно говорившим о его положении. Родители Чонина были удивлены ещё более старшего омеги. Дети вернулись к ним без предупреждения сразу с двумя потрясающими новостями, к которым никто не был готов. Тем же вечером они устроили большой семейный ужин в доме родителей, за которым Сехун и Чонин наперебой делились впечатлениями о поездке, дарили подарки и сувениры. Услышав, что Чонин обращается к похорошевшему за эти три месяца Сехуну, называя Облачком, женщина растроганно расплакалась. Посмеиваясь, Чонин рассказал, что тогда Сехун всё слышал, а он сам соврал, будто того не было в машине. Женщина тепло прижала омегу к себе, тихонько поглаживая по макушке. Она хотела ещё много чего сказать и сыну, и Сехуну, в котором уже не чаяла души, но ей просто не хватало слов. Дыхание сбивалось от наступившего счастья. И даже не хотелось шикнуть на мужа, подмигивающего и с озорным выражением лица показывавшего большой палец сыну. Жизнь возвращалась на круги своя, но она уже перестала быть такой, какой её запомнили. Собрав все необходимые документы и заручившись штампом о регистрации брака в паспорте, Сехун подал заявку на получение второго гражданства. А также, наконец-то, встал на учёт у врача, который устроил ему хороший нагоняй за такое пренебрежительное отношение к собственной беременности. Но та протекала нормально, поэтому поводов для беспокойства ни у кого не возникало. Чонин же в свою очередь поступил к отцу на работу в должности его заместителя, тем самым привнося в работу издательства много нового. Например, у них открылся отдел, работающий с научной фантастикой. Из денег, доставшихся в наследство от дедушки, он выписал огромный счёт на ремонт и обустройство поместья, возвращая его к жизни. А заодно, наконец, исполнил мечту и купил машину, о которой давно мечтал. Она не очень подходила для семьи, но пока ребенок ещё не родился, можно было вдоволь развлечься на городских дорогах, наслаждаясь рычащим оркестром мощного двигателя. Никто уже не вспоминал ни о чем плохом. Оно спряталось за завесой прошлого, осев пылью в забытой коробке в кладовке. Любые трудности встречались с новыми силами, лишь закаляя волю и характер. Чонин бы никогда не подумал, что однажды, после всего пережитого, вот так встанет на ноги. Почувствует успех, сжимающий ему плечи, словно подбадривая идти только вперед. Кто бы мог подумать, что он действительно найдет своё счастье в спокойствии каждого дня, когда у него есть интересная работа с книгами и начинающими писателями, готовыми открыть свои миры людям, дома ждёт человек, чья доброта и красота до сих пор заставляют его душу изумлённо замирать на пороге, а впереди маячит солнечное тепло семейной жизни, напрочь отбивающее понятие тоскливого одиночества. Верно, никто не мог подумать. Однако и на этом эта история далеко не заканчивалась.