part of me

Небесное марево разливалось опрокинутыми баночками клубничных и банановых йогуртов, медленно пробуждая многолюдный город от ночной дымки сна. Рассвет брезжил в окнах, вселяя в проснувшихся людей надежду на хороший день, полный насыщенных красок и эмоций. Постепенно на тихих улицах начинала кипеть жизнь, разбавляя серый мощёный асфальт разноцветными шарфами и плечиками пальто спешащих по своим делам людей. Всё это было так обыденно, но если присмотреться — прекрасно. Жизнь становится красивой, если ты сам этого хочешь. Но один человек так вовсе не считал. Чонин сидел запершись у себя в кабинете и хмурым взглядом окидывал статьи в свежей газете, доставленной под дверь. На первых страницах, как и обычно, были новости о политике, затем следовали остальные нововведения и происшествия за прошедший день, которые всё только сильнее разуверяли мужчину верить во что-то прекрасное. Когда человек глубоко разочарован в жизни, заставить его поверить во что-то хорошее заново очень сложно. Мир перед его глазами представал в тусклом свете, окрашиваясь в серые и дождливые оттенки, отчего в душе только укреплялись тоска и апатия, прочно прижившиеся там за прошедший год. За что бы Чонин ни брался, всё ему быстро надоедало, переставало отвлекать от нудных мыслей в голове, и это только усугубляло его отрицательную жизненную позицию. В каждом человеке он видел подвох, ложь и лицемерие, а в любом поступке — заранее предусмотренное отсутствие смысла, и большую часть времени прятался в собственной квартире, не желая сталкиваться с этим. Он не понимал, зачем из последнего пота выбиваться ради каких-то ничтожных целей, которые как раз таки толкают в люд общество и государство для поддержания стабильной работы системы, если всё равно потом это закончится смертью, не факт, что не случайной где-нибудь на перекрестке под чьими-то шинами. И, разумеется, все навязанные семейные ценности и традиции казались ему высшей мерой глупости, которой слепо поддаются многие люди, не только его собственная семья. Родители не переставали причитать на тему, почему он до сих пор один и отказывается заводить семью, подарив при этом им парочку наследников — всё это смахивало на банальный изъезженный сценарий, от которого впору начинало тошнить. Чонин только отмахивался и отрезал все попытки одним и тем же аргументом, что ему это не нужно. Чонин не мог предсказать, сколько ему ещё жить осталось, и дабы лишний раз не мусолить это, он всё чаще обращался к смерти, как определению и научному факту, завершающему жизнь. Поэтому он не раз ловил себя на мысли, что идёт напропалую по опасной дорожке, но остановить свои размышления было выше его возможностей — они возвращались постоянно, какой бы блок Чонин не пытался против них поставить. Всё чаще ему казалось, что нормальный человек не стал бы так много думать о смерти и о смысле всей жизненной канители, что сразу влекло за собой факт полной ненормальности. И это Чонина начинало веселить. Смяв газету пополам и выбросив в мусорное ведро, мужчина устало откинулся в кожаном кресле, скрестив на груди ладони. Тишина в квартире успокаивала и расслабляла, нагоняя лёгкую дрёму, несмотря на полдень на электронных часах. Чонин вспоминал о том, как он отпраздновал пару месяцев назад свой двадцать пятый день рождения: отказался от всех ежегодных вечеринок и толпы лицемерных знакомых, пришедших лишь для того, чтобы вкусно и аппетитно поесть за чужой счет, и, сбежав из-под опеки родителей, до трех ночи гулял по городу, разглядывая современную архитектуру и людей по сторонам. Зашёл покушать в уютную кондитерскую, расположенную в подвальном помещении с маленькими окошками в самом верху, побродил по книжным магазинам, купив себе стопку интересных книг — и для него это был хороший день. Он мог сказать даже, что был тогда счастлив. Омрачали всё лишь звонки отца и причитания матери, что в таком возрасте он ведёт себя, как какой-то подросток с юношеским максимализмом. В конце концов, он перестал считать себя способным на любовь и хоть какие-то виды отношений, стоящих выше определения просто знакомых. Всё сильнее он уверялся, что просто неспособен на испытание каких-либо пылких чувств по отношению к человеку, как и не верил, что его кто-нибудь сможет полюбить по-настоящему, таким, какой есть, безо всяких статусов, финансовых книжек и прочих факторов, определяющих лицо солидности. Потому что чем дольше, тем сильнее он осознавал, что человеком является жестоким и грубым, способным сломать и уничтожить одними только словами, не говоря уже о бесчувственности и постоянном раздражении. Открыв крышку ноутбука, Чонин углубился в поиски какого-нибудь особенного места в городе, где можно с комфортом провести время, не сталкиваясь с множеством шумных людей и кишащей толпой. Интернет услужливо подсказал парочку вариантов на сегодня и на будущие дни, когда захочется выйти и прогуляться. Чонин победно улыбнулся сам себе, ожидая от нового дня чего-то хорошего, не торопясь собрался, надев сшитое по плечу, строгое и дорогого кроя пальто. Спрятав себя от шумных улиц наушниками, Чонин неспешно отмерял шагами серые дороги, рассматривая пар, вырывающийся из собственного рта, и размышлял об одиночестве. Это, наверное, единственное, что он действительно любил, считая одиночество главным спутником человека. При рождении, при жизни, при смерти человек всё равно будет один, даже если вокруг будет целое столпотворение близких и лучших друзей. А для Чонина было достаточно полного единения с собой, без нужды в лишних лицах на страницах своей жизни. Он считал это правильным и намеренно избегал общества глупых людей, сожалея о том, что у него нет в жизни социозащитных очков. Наконец дойдя до нужного пункта, отмеченного на экране мобильного навигатора, Чонин окинул взглядом сделанную под старину деревянными панелями кофейню-библиотеку. Дверной колокольчик совсем тихо звякнул, приветствуя посетителя, шагнувшего в приятный сумрак с устоявшимся запахом печатных страниц в толстых переплетах. Улыбнувшись приятным ощущениям внутри себя, Чонин дождался работника заведения, заказав себе столик, запрятанный меж высоких, полнящихся книгами стеллажей. Опустившись в мягкое и удобное кресло, мужчина с любопытством осматривал викторианский дизайн, воображая себя в настоящей английской библиотеке, заодно проводя пальцами по переплетам и выбирая себе спутницу на пару часов. Через пару минут он сделал заказ, выбрав английский десерт и чашку крепкого кофе. В это время в его руках уже покоилась толстая книга, готовая погрузить в собственный мир и реальность, поэтому, не теряя больше ни секунды, Чонин удобнее устроился в кресле и раскрыл синий твердый переплёт, пропадая буквально с первых строк. От чтения его отвлёк на секунду лишь шум приближающихся шагов. В его уголок заглянул официант, который расплылся в беззаботной улыбке, когда понял, что мужчина заметил его и отвлекся от чтения, что бывает на практике довольно редко. На миниатюрном подносе он нёс заказанные десерт и чашку кофе. — На Рождество Меркурий движется вспять, — зачем-то произнес паренёк, вместо привычных Чонину «ваш заказ», поставив поднос на деревянную столешницу круглого столика, и всё с той же безмятежной улыбкой развернулся и удалился выполнять оставшиеся заказы. Оставшись наедине с чарующим ароматом крепкого кофе, Чонин удивился настолько, что совсем забыл про увлекательный сюжет книги, который был на первых страницах ещё совсем непонятным, но уже многообещающим. Эта странная фраза, которая была совершенно не к месту, заставила забыть и переключить всё своё внимание с книги на неё. Чонин задумался, может он ужё где-то встречал этого человека, но забыл его, и связь между ними и заключалась в этом странном Меркурии. Но воскрешая перед глазами образ этого парнишки, Чонин сильно сомневался, потому что внутри крупно засело ощущение, что о такой категории людей трудно забыть. Он действительно был странный: вытянутый, худощавый, вошёл призраком и также вышел, улыбаясь так, будто его ничего и никогда не заботило, будто он счастлив всегда, но и не светит этим, как начищенный чайник. Тряхнув головой, Чонин решил просто выбросить эти мысли из головы и вернуться к книге. Через неделю Чонин сюда вернулся, замешкавшись на входе с заполнением членской карточки для свободного пользования книгами и дома на определённый временной срок, как и в обычных библиотеках. Перебирая ручку между пальцами и рассматривая графы для заполнения, мужчина мимолетно поймал улыбку юноши с Меркурием, которая, к его удивлению, за неделю совершенно не изменилась. Будто он и не уходил отсюда. Но после он с ним не пересекался, снова спрятавшись за столиком между стеллажами, и напрочь забыл о его существовании, наслаждаясь приятно проводимым временем. Вспомнил он о том, что хотел-таки спросить о значении тех слов, только тогда, когда уже вышел из кофейни. Поэтому разумно посчитав, что спросит в следующий раз, если, конечно, вспомнит, Чонин отправился домой со спокойной душой и новой книгой под мышкой своего чёрного пальто. Однако ни во второй, ни в третий, ни даже в четвертый день своего посещения кофейни застать Меркурия не получилось. Чонин встретил его только на пятый раз, когда к его столику поднесли белый чайничек с чаем и очередным десертом на блюдечке. Чонин никогда не считал себя сладкоежкой, поедая что-то сладкое раз в лучшем случае в месяц, но тут у него буквально проснулось желание попробовать всё. Юноша-Меркурий снова был на работе, в рабочий форме, всё такой же призрачный и безмятежно улыбающийся, и в этот раз Чонин успел его остановить. — Эй, Меркурий, — позвал он, отложив книгу на столик. Парень обернулся, вопросительно выгнув брови, не переставая улыбаться уголками губ. — Что ты хотел сказать той фразой про Рождество и Меркурий? — Ничего, — для утверждения покачав головой, ответил парень достаточно приглушённым и тихим голосом. — Просто сказал первое, что пришло в голову. Он беззвучно хихикнул, заметив удивление на озадаченном лице Чонина, который явно не ожидал такого ответа, соображая целыми днями, что эти слова могли означать. А затем, откланявшись, бесшумно удалился вновь. Чонин тяжко вздохнул, массируя переносицу и молча аплодируя самому себе. В душе вновь стало как-то липко и неприятно, но он постарался поскорее запить эту горечь внутри тёплым и вкусным чаем. Но теперь, по крайней мере, можно забыть об этих дурацких словах и жить себе дальше спокойно, не выискивая глазами в рядах персонала Меркурия, чтобы задать один идиотский вопрос. Только вот теперь кличка Меркурия прочно приклеилась к парню, который довольно часто обслуживал его столик, разговаривая с частым посетителем одними лишь улыбками и игрой мимики. И всё это стало так обыденно для жизни Чонина, что он просто плыл по течению, привыкая ко всему. Однажды, когда на часах был только-только второй час буднего дня, оторвавшись от чтения, чтобы налить очередную чашку чая, Чонин заметил забравшегося в угол пустующего дивана Меркурия, комфортно усевшегося, подогнув под себя лодыжки, и уткнувшегося в книгу Сэлинджера. Чонин хотел было уже настучать в шутку за отклонение от рабочих обязанностей, хотя это первый раз, когда он видел парня читающим на рабочем месте, но за этим столиком он сидел впервые, поэтому знать наверняка никак не мог. Но потом присмотрелся к выражению лица парня, логически соотнеся его с содержанием книги, которую читал когда-то, и это также показалось ему странным: Меркурий, казалось, даже улыбался, пока читал о взглядах Холдена на жизнь, которые были близки Чонину. Мужчина не очень понимал, как можно читать такого жанра книги с лицом, будто у тебя в руках бульварный роман о великой любви. — Эй, Меркурий! – снова позвал Чонин, впервые с того раза, отвлекая парня от чтения. — Давно читаешь? — кивком указав на книгу в его руках, Чонин отхлебнул глоточек чая, заинтересованно глядя за реакцией парня. — Перечитываю, — добавляет тот, улыбаясь чуть шире при разговоре. — И как тебе книга? — Удивительная. Если ты хочешь поговорить, то, пожалуйста, так и скажи. Мы должны соблюдать тишину в библиотеке. Чонин пару раз кивнул, что действительно хочет, после чего Меркурий неловко встал с дивана и вместе с книгой в два счёта оказался за столиком мужчины. — А тебе не влетит за отклонение обязанностей? — снисходительно улыбнувшись самым уголком губ, спросил Чонин. — Я сегодня не работаю, поэтому не влетит, не волнуйся. Тут Чонин приходит к выводу, что в те дни, когда он его не видел, но хотел спросить, парень как раз не работал, прячась где-нибудь между полками с книгой в руке. Меркурий отложил Сэлинджера на край стола, убрав мешающуюся чёлку с глаз, и всем своим видом показал, что готов выслушать. А для Чонина это был первый шанс рассмотреть выбранного собеседника подробнее: с приятной внешностью, лёгким ароматом зелёных яблок, который всегда тревожил Чонину сердце в детстве, пока он жил загородом с прилегающей к дому плантацией зелёных яблок. Он не раздражал, не выделялся, несмотря на высветленные волосы, и, кажется, обещал быть отличным собеседником — такие люди были редкостью, особенно для разборчивого Чонина, но и место, где они встретились, и ситуация, при которой завязалось маломальское общение, тоже не были обыденностью. — Ты согласен с точкой зрения Холдена? — Отчасти да, отчасти нет, — ответил парень, склонив голову чуть вбок, выказывая интерес к теме разговора. — Точнее, Холден прав от и до, его взгляд на мир очень точный. Но здесь есть одна загвоздка в личном отношении ко всему окружающему. Холден это ненавидел, бесился, его раздражало, поэтому книга достаточно мрачновата и многим не нравится. Я же принимаю эту сторону, но отношусь проще, просто принимая, как факт. Ведь в мире не всё плохо, если только захотеть это неплохое увидеть. — О, — только и сказал Чонин, переваривая сказанное. — То есть, можно приписывать тебя к ряду оптимистов? — Как хочешь, — Меркурий пожал плечами и улыбнулся ещё шире, отчего угрюмый Чонин смотрелся рядом слишком неорганично. — А, кстати, как твое имя? — А я всё думал, когда ты спросишь, — смеется тот. — Сехун. — Ким Чонин, — мужчина через столик протянул руку для лёгкого рукопожатия. — И у меня ещё один вопрос. По-твоему, что вернее, жить в одиночестве и понимать всю истину мира и жизни, или же по навязанным принципам, как все, радуясь материальным и прочим ненастоящим ценностям? — Не знаю, — честно ответил Сехун, подумав с минуту, — мне кажется, всё опять же зависит от человека. Я не имею права заявлять, что лучше, потому что кому-то лучше жить так, а кому-то по-другому. Поэтому, мой ответ: просто жить. Тут Чонин не удержался от желания растянуть губы в довольной улыбке. Точка зрения Сехуна была не похожа на его собственную, но она не была лишена логики и здравого смысла, отчего Сехун сразу возвышался в глазах Чонина и как приятный собеседник, и как хороший человек, который не раздражает одним своим существованием, стоит ему только раскрыть рот. Сегодняшний день, Чонин так подумал, стоит пометить красным маркером, как один из самых редчайших. После этого разговора, ходить в кофейню было ещё приятнее обычного. Все заказы Чонину носил именно Сехун в дни, когда работал, быстро обмениваясь какими-то мыслями. Иногда они несколько часов проводили за обсуждениями книг, когда Сехун приходил в нерабочее время. Чонин совершенно позабыл о своей тоске и апатии, которые подкрепляли разочарование в собственной жизни, взахлёб читая книжки из списка желаемых, что пополнялся при каждой их встрече. Но в один момент вся эта кофейная идиллия рухнула. Чонина разбудил звонок телефона. Раздражённо взлохматив растрёпанные волосы, пару раз зевнув, он снял трубку, тут же услышав взволнованный голос матери, вещающий о том, что отец попал в больницу. Больницы Чонин ненавидел люто, поэтому приказ срочно приезжать воспринял с неприятием, согласившись в порядке исключения, понимая, что так просто от матери не отделается. С утра кусок в горло не лез, хотя умом мужчина понимал, что застрянет там надолго и неплохо бы сытно подкрепиться, а в голове снова прочно засело угрюмое желание запереться и не вылезать никогда, предаваясь собственной меланхолии. А ведь сегодня у Сехуна был рабочий день, и он хотел посоветовать ему одну книгу, которую вчера только-только дочитал. Но это всё было не столь страшно и плохо, сколь долгое общение и пребывание под крылом родителей, которые снова его замучают до невозможности. Обречённо вздохнув, Чонин вышел из дому и поехал по направлению к больнице, уткнувшись лбом в окно автобуса и включив в плеере что-то из разряда громко, плохо и разбито. Эту больницу Чонин знал достаточно хорошо, и пребывание в ней сулило потом ночными кошмарами. Было в атмосфере помещения что-то увядающее, противное, склоняющее мысли к одному безвыходному направлению, несмотря на то, что клиентурой в ней были в основном люди обеспеченные. — И что случилось? — с такими словами Чонин вошёл в палату, поправляя на плечах спадающий белый халат, где лежал отец с поставленной инфузионной системой. Рядом с ним сидела мать, поглаживая костяшки пальцев мужа и обеспокоенно рассматривая его лицо. С приходом единственного сына она вскочила, готовая вот-вот разреветься на широком и сильном плече, но угрюмое лицо Чонина с привычным отпечатком раздражения и ненависти остановило её от потока материнских чувств, заставив обреченно вздохнуть. Сколько времени бы не проходило, Чонин никогда не менялся, сколько она себя помнила. Подростком он в чём-то разочаровался, и после этого все катилось будто по наклонной. Чонин был одет в чёрные брюки, зауженные к низу, чёрную элегантную рубашку, подчёркивающую его красоту, выглядел солидно и изумительно, как и всегда, чем заставлял свою мать гордиться, однако характер его каждый раз будто всаживал кинжал в спину. И ведь этот непослушный двадцатипятилетний ребенок не хотел совершенно ничего слушать! Тем более, когда здоровье отца слишком сильно пошатнулось, вся надежда теперь легла на сына, но тот даже жениться не желал, о каких семейных финансовых делах могла идти речь? Просидев с родителями с час в палате, Чонин торопился скорее выйти из больницы, чтобы вдохнуть глоток свежего воздуха, лишённого отвратительного запаха медикаментов. На улице нашёлся продуктовый магазинчик, спасший Чонина от голодовки. По улице стремительно шли незнакомые люди, которым не было никакого дела до окружающего мира, и жизнь казалась всё той же, только у Чонина было отвратительное предчувствие, что скоро вся его идиллия одиночества рухнет карточным домиком под давлением таких невыносимых обстоятельств, омрачающих жизнь не одному человеку. Через неделю отца выписали, прописав постельный режим, отчего Чонину пришлось вторую неделю разбираться с оставленными делами отца, общаться с работниками и документами, желая только поскорее оказаться в кровати и не видеть никого и ничего. За всей этой канителью у Чонина не было времени зайти в кофейню, но он не особо беспокоился об этом, даже если Сехун успел его потерять. Всё-таки они даже не друзья, чтобы о подобном беспокоиться. Но он не мог не признавать, что скучает по тем безмятежным будням и длительным разговорам о том, что действительно интересует, а не о скучных бумажках с глупыми проектами и расписаниями собраний по решению вопросов фирмы. В довершение всего, по истечении второй недели родители вызвали его в небольшое родовое поместье, сразу заявив, что будет серьёзный разговор. На этом Чонин совсем сдулся в пучину депрессии, уже прекрасно зная, о чём таком серьёзном пойдет речь. — Сын, — торжественно начал отец, ради такого момента выбравшийся из постели. — Я думаю, ты и так всё понимаешь, — продолжает он, получая в ответ пару кивков Чонина. — Я уже слишком слаб, поэтому должен теперь положиться на твоё плечо, потому что оно у меня единственное. Ты понимаешь это? — Да, пап, — апатично протянул Чонин, стоя перед родителями, как провинившийся школьник с опущенными плечами. — Я передам тебе своё дело, потому что только тебе могу по-настоящему доверять. Но я, точнее мы вместе с мамой, теперь не просто просим, а требуем, чтобы ты обзавелся семьёй. Тебе она нужна, поверь своему отцу. Ты скоро займешь важный пост и многим моим коллегам не понравится тот факт, что ты… — Но пап, — начал было Чонин, но его резко перебила мать. — Так как ты наотрез отказываешься искать сам, мы сделаем это за тебя. Несколько лет это продолжается, но и родительское терпение не железное. Поэтому мы найдем тебе идеальный вариант и сами все организуем. Ты доверишь нам? — Так, стоп! — вскрикнул Чонин, не дослушав слов матери, с истерическими нотками в голосе. — Стоп, стоп, стоп! Ситуация теперь вообще вышла из-под контроля, и Чонину начало казаться, что он задыхается, только мысль о том, что его женят не пойми на ком, от кого будет тошнить и с кем и минуты просидеть будет невозможно, прокрадывалась в голову. Надо было срочно что-то сделать, чтобы отговорить упёртых родителей от идиотской затеи, но в голову ничего не шло, пока он не вспомнил о запахе кофе, стоявшего на столе у отца. — Попридержите-ка коней, — задумчиво продолжил Чонин, стараясь всеми силами не выдать волнение в голосе, чтобы родители не заподозрили во лжи. — Не нужно этого, — заверил он, мысленно скрипя зубами на кислую мину на лице у матери, — потому что я нашёл идеального для себя омегу. Тут родители как-то встревоженно замерли, ошарашенно оглядываясь друг на друга и будто не веря таким долгожданным словам. Новость огорошила их, привыкших к тому, что Чонин всегда упирался бараном, стоило вообще завести об этом тему. — То есть… Получается, ты правда нашёл себе пару? — Да-да, — слишком энергично закивал головой Чонин, уже сам уверовав в собственную ложь. — Ты обязан нас познакомить! Господи, почему я до сих пор ничего не знаю?! — Потому что я ещё не делал предложения, и вообще! Не надо вам знакомиться, у нас ещё пока все несерьёзно. — Даже если несерьёзно, я хочу увидеть это чудо, сумевшее обратить твое ледяное королевское внимание на себя, — захохотал отец, довольно улыбаясь. — Но пап, — растерянно протянул Чонин, не находя весомых аргументов, почему им не надо видеться. — Что такое? Ты стесняешься? Ничего, мы примем твоего избранника любым. — Да нет же… — Тогда в чём проблема-то? — Ни в чем, — обречённо вздохнул Чонин, понимая, что ответить ему нечем. Теперь на горизонте маячила просто огромная проблема, от которой так отчаянно хотелось сбежать куда-нибудь очень далеко, где никто о нём вообще ничего не знает. И Чонин бы так сделал, если бы был уверен, что справится с жизнью один на один со всем миром без материальной поддержки родителей в случае чего-нибудь из ряда вон. Мужчина вернулся домой и с усталым стоном упал на кровать, прямо в одежде завернувшись в горячо любимое одеяло, совершенно не желая думать о том, что ему теперь делать. На следующее утро он проснулся, как с настоящего бодуна, с отвращением разглядывая в зеркале мешки под глазами, убитое выражение лица и всклоченные волосы. Так и хотелось поставить себе на лоб печать «непригоден». Неважно для чего. Для всего, скорей уж. В голове был полный ноль идей, поэтому Чонин принял самое глупое решение из всех и пошёл в кофейню, вновь одеваясь в излюбленную чёрную рубашку и придавая волосам вид хоть какой-то ухоженности. Он понимал, что если скажет родителям, что он расстался со своей новоявленной "пассией", они вновь обратятся к плану найти ему супруга самостоятельно. На часах стоял ровно пятый час вечера четверга — у Сехуна был рабочий день, поэтому Чонину несказанно повезло встретить его сразу по приходу в кофейню. От него не укрылось удивление Сехуна, который, как и ожидалось, совсем потерял мужчину из виду за эти дни. А когда тот подошёл узнать заказ, Чонин вместо чая и десертов просто спросил, когда он освободится. — В семь моя смена заканчивается, — озадаченно ответил Сехун, даже подзабыв на секунду про свою извечную улыбку. — Отлично, мне надо с тобой посоветоваться. — Хорошо, ты ведь будешь тут, да? — Сехун получил утвердительный кивок. — Хорошо, тогда я загляну, как освобожусь и поговорим. Так будешь что-нибудь заказывать-то? Чонин заказал обычный крепкий кофе без сахара, отказавшись от сладкого, которое навряд ли вообще в горло полезет, а сам взял в руки первую попавшуюся книгу, не особо веря, что сможет вчитаться и забыться на пару часов в вымышленном мире автора. Однако время проскочило слишком незаметно, и вот уже Сехун стоял перед ним без рабочей формы, одетый в светлые джинсы и тёплый полосатый свитер под кожаной курточкой, окликая задумавшегося Чонина. Условившись поговорить где-нибудь в другом месте, они оба вышли из кофейни, направляясь в сторону центрального парка. Идя подле Сехуна, Чонин заметно нервничал, нахмурив брови и уткнув угрюмый взгляд в асфальт, что не укрылось от парня, который обеспокоенно размышлял, чего могло случиться за две недели отсутствия мужчины. — Мой отец заболел, поэтому пришлось бросить всё и занять его место на работе, — пояснил Чонин причину своего отсутствия почти у входа в парк, будто прочитав недавние мысли парнишки. — Хорошо, — Сехун понятливо кивнул, смиренно ожидая дальнейшего рассказа. Они прошли вдоль аллеи поглубже в парк, где под холодный мартовский вечер никого не было, и присели на фигурную скамеечку. — Понимаешь, мои родители — образец стандартного воспитания прошедших столетий, у которых вбито в голову, что каждый человек должен обязательно выучиться, устроиться на хорошую работу, жениться и нарожать детишек, чтобы потом спокойно умереть. - Чонин затих, повернув голову к Сехуну и следя за его реакцией. Тот понимающе и как-то слишком активно кивнул головой, подталкивая к продолжению. – Поэтому они уже давно третируют меня с этим, так как на какой-то определенной работе я не работаю и семью заводить не хочу. А теперь, когда отец совсем ослаб, чтобы полностью вести все дела, они хотят поставить меня на замену, но и это не удивительно, в принципе. Я этого ожидал и даже был как-то морально готов. Но вот… - Чонин снова осёкся, затихнув на продолжительные секунды. — Что-то случилось из ряда вон, что тебе теперь понадобился мой совет? — Образно говоря, да, — скривился Чонин, старательно подбирая слова. — Поняв, что я от своего намерения не отступлюсь, они перешли на меры и собрались устраивать мне встречу с будущей парой, с которой я должен создать семью, чтобы официально вступить в дела и наследство своего отца. А это… — Полный ужас, — тихо произнес Сехун, с лица которого уже давно стерлась гримаса безмятежности, оставив после себя лишь серьёзное выражение. — Именно, — облегченно вздохнул Чонин, понимая, что Сехун с ним согласен. — Мне стало так плохо от одной мысли, что они женят меня не пойми на ком, с кем я и минуты не смогу пробыть, не говоря уже о том, чтобы о чем-то поговорить, и я не подумав ляпнул о том, что у меня уже есть избранник. Плечи у Чонина совсем поникли, он прикрыл глаза, ощущая в себе жгучую ненависть к самому себе и собственной жизни, но его отвлёк неожиданный смешок Сехуна. — И под этим избранником ты подразумевал меня? — рассмеялся парень, с легким удивлением разглядывая угрюмого мужчину. — В точку, друг мой, — выдохнул Чонин, воззрев глаза к розовеющему небу. — И что ты хочешь, чтобы я тебе посоветовал? — в голосе у парня прорезались насмешливые нотки, чем начали сильно раздражать Чонина. — Ну уж точно не того, чего так страстно желают родители. — Ну хорошо, предположим, ты не хочешь и не нуждаешься в том, чтобы заводить семью. Тогда чего ты хочешь на самом деле? — поразмыслив пару секунд, спросил Сехун, включившись в безысходность ситуации. А Чонин буквально замер, переведя удивленный взгляд на озадаченное лицо Сехуна, совершенно точно осознавая, что никто ему этого вопроса ещё не задавал. Даже он сам себе. Поэтому и ответа на такой, казалось бы, простой вопрос у него не было. Чонин понял, что сам не знает, чего хочет, и это осознание вселило в его сердце чёрную смуту.