Затми мой мир

– На, ешь, – Жан передает Марко тарелку с еще дымящейся едой; приятный запах ненавязчивым ароматом распространяется по палате, вытесняя специфический и приторный лекарственный, все же подразумевающий их нахождение в больнице, а не на террасе кафе, как бы того ни хотелось. Марко принимает у него из рук тарелку; Жан нарочно неожиданно и быстро переводит взгляд от передаваемого следом стакана с колой на его веснушчатое лицо и ожидаемо сталкивается с изучающим взглядом. Марко рассматривает его и, поняв, что попался за этим занятием, мгновенно делает вид, что в это утро завтрак оказывается внезапно необычен. Что ж, предположения Жана подтверждаются: Марко вспомнил о проявлении эмоций вчерашним вечером и теперь начинает терзаться угрызениями совести за свое поведение. – Спасибо, – снова на губах появляется несколько смущенная, но привычная для глаз Жана улыбка; по обыкновению Марко устраивает тарелку на ногах и начинает зачем-то перемешивать однородный продукт; горячие, пропитанные паром крупицы риса поднимаются со дна тарелки, чуть остывшие и пригодные для пищи наоборот – отправляются в пышущий жаром низ. Теперь для того, чтобы поесть, точно придется подождать. – Да подуй, или еще лучше в колу сунь – остынет быстрее, – советует Жан. – Кола будет жирной, оттого и невкусной, – отзывается Марко, словно не понимая шуточного подтекста вовсе, а затем все же добавляет: – Послушай... насчет вчерашнего. Ну вот, Марко все же затевает этот разговор, а его пальцы сильнее сжимаются на ободке тарелки, что ясно говорит о том, как нелегко последующие слова будут ему даваться. – Эй, это все... – Не перебивай меня, пожалуйста, – Марко вытягивает в его сторону руку, как бы прося помолчать, и твердость в голосе, с которой он говорит это, действительно заставляет Жана попридержать язык за зубами. Ничего плохого и стыдливого не произошло – это то, что Жан всего лишь хочет ему сказать. Но по напряженному взгляду и сосредоточенно сжавшимся пальцам Жан предельно ясно понимает, что Марко с особой тщательностью и скрупулезностью подбирает слова, но ни один вариант ему не кажется уместным – иначе он бы не молчал так долго. Понять его в этот момент Жану труда не составляет: сам неоднократно был в ситуациях, когда язык словно завязывался в тугой узел. – Мой эмоциональный всплеск не стоит воспринимать всерьез, по правде говоря, я и сам не знаю, что на меня нашло, – за секунду до того, как Жан первым от нетерпения едва открывает рот, Марко, наконец, заговаривает сам. – Я не хочу, чтобы ты истолковал все неверно и посчитал меня бесхарактерной тряпкой. Вчера на меня свалилось слишком многое, мне тяжело было сдержать себя в руках, о чем я сильно сожалею. – Я никогда не буду считать тебя тем, чем ты себя сейчас назвал… – Я не закончил, – вновь останавливает его Марко. – Все, что я по глупости наговорил в твой адрес по поводу твоих неприятностей… В общем, я думаю, мне стоит извиниться: это было слишком грубо и нетактично с моей стороны – ставить свои проблемы превыше проблем того, о чьей жизни я так мало знаю. Жан склоняет голову к плечу, рассматривая Марко, который, в свою очередь, разглядывает тарелку, и уже менее энергично, даже задумчиво, ковыряет мелкие крупицы. Возможно, Марко чего-то не понимает, или же он сам запутался; Жан плюхается на его кровать, отчего Марко чуть подкидывают упругие пружины матраса. – Похоже, ты треснулся головой об асфальт сильнее, чем я предполагал, – говорит Жан, когда взгляд единственного глаза поднимается на него. Уголок губ Марко чуть дергается. Возможно, неприятные воспоминания снова дают о себе знать этой фразой, однако он, в некотором роде благодарен Жану за то, что тот не извлекает из этого случая острого проявления жалости и не делает из него жертву жестокой судьбы. Взгляд же Жана и вправду полон недоумения; Марко смотрит на высоко вздернутую бровь, придающую лицу Жана немного комичное выражение, чувствуя, как все же не может сдержать тихого смешка. – Нет, просто не хочу терять такого друга, как ты, – признается Марко. – И я тогда ошибся: единственные слова, которые я не хочу забирать обратно, так это те, что твои визиты действительно мне необходимы для душевного равновесия. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь, не приходи ты ко мне… Комната проваливается в почти физически ощутимую тишину; Жан не отрицает перед самим собой факта, что он смущён этим высказыванием. Разумеется, ему уже приходилось слышать подобное, баюкая Марко, словно ребенка, у себя на руках, но почему-то именно сейчас, в спокойной обстановке, их смысл раскрывается и доходит до него в полной мере. Не то чтобы это смущает, просто Жану никогда и ни от кого не приходилось слышать ничего подобного: ни от Конни, ни от Эрена. Это хоть для него странно и в новинку, однако смущающих ощущений не вызывает; наверное, все дело в этой светлой и мягкой улыбке на чуть смугловатом от незначительного загара лице. Жан, глядя в это открытое лицо и не замечая перехвативших его повязок, сейчас невольно вспоминает слова матери, рассказывающей ему о том, что, по преданиям, людей с веснушками любит само солнце. А Марко действительно кажется ему солнцем, упорно пытающимся прорваться лучами сквозь густые облака жизненных неурядиц. – И чем же я скрашиваю твои будни? Мне казалось, я больше тебя раздражал всю эту неделю, чем действительно приносил весомую пользу. – Вот именно, что казалось, – у Жана складывается ощущение, что Марко сам смущается собственного откровения, едва открытая взору скула самую малость розовеет, а внимание всецело переключается на начинающую остывать еду. Что ж, раз так, он не станет допытываться. Вместо этого Жан отодвигается и с упоением вновь ложится поперек кровати. – Ничему тебя жизнь не учит, – качает головой Марко. – Я уже не знаю, что мне придумать в этот раз. – Сегодня ночью я спал, а не веселился, так что эксцессов не предвидится. Вдобавок, я в хорошей физической форме, даже за колледж в бейсбол играю, в спортзал часто хожу, так что на ногах окажусь быстрее, чем кто-либо приоткроет дверь. Марко лишь вздыхает, зачерпывая ложкой крупицы. – Что, не веришь? У меня, знаешь ли, пресс накачан, я и без рук подняться могу, я даже под упором в девяносто градусов упражняюсь! – С чего мне тебе не верить? – спрашивает Марко. – Хотя, если ты хочешь похвастаться своими достижениями в области спорта и работы над собой, то я возражать не стану, это будет все равно интереснее, чем все остальное, что я выслушиваю в этих стенах, – отвечает он, не имея никаких возражений против проявления Жаном хвастовства. – А что слушать? Лучше сам посмотри! Марко не ожидает, что в этот самый миг Жан в подтверждение своих слов ловким движением выпустит футболку из-под ремня джинс и задерет ее почти до ключиц. Он смотрит на рельефную развитую мускулатуру – у Жана действительно есть право на проявление гордости собой. – Здесь главное не переусердствовать и не стать шкафом из груды перекачанных мышц. Эффективнее даже время от времени просто напрягать их, занимаясь каждодневными делами, нежели накачивать физической нагрузкой... Дай руку. – А... что? – переспрашивает Марко, отрываясь от предложенного ему на суд и обозрение обнаженного торса. Жан пользуется не пойми откуда возникшими растерянностью и замешательством Марко, вытаскивает из его пальцев ложку и прикладывает освободившуюся руку к своему животу. – Во, зацени! Прижимает плотно; беззащитно раскрытая ладонь и пятерня пальцев сталкивается с теплотой кожи и твердостью мышц под ней. Повинуясь рефлексу, Марко хочет в первую же секунду выдернуть руку, но хватка на запястье предотвращает исполнение этого жеста; его пальцы пытаются от неожиданности в защитном жесте сжаться, отчего ногти ненароком задевают чувствительную кожу. – Эй, щекотно! – Жан вздрагивает; налитые мышцы мгновенно напрягаются, словно металлические струны, посылая острый импульс через кожу и пальцы прямиком в тело Марко. – По правде говоря, в школе я был дрыщом, это я по окончанию взял себя в руки. Чувствуешь плоды моего труда? – Да, – поборов запинку, отвечает Марко. Чувствует, еще как! Ощущает и тепло чужого красивого тела, видя свою руку в обхвате сильных пальцев на приятной на ощупь коже, и то, как вспыхивают при этом жаром собственные щеки. Обзывает про себя Жана дураком, мысленно говоря ему, что, узнай тот, о чем он думает в этот самый момент, то пулей бы вылетел из палаты и никогда бы не возвращался. И понимает, что боится сейчас этого больше всего на свете, даже забыв, что Жан что-то ему непрерывно вещает о своей школьной жизни и событиях, произошедших с ним за последние пару лет – все он, к своему сожалению, прослушал. – …Так что слежу за собой, нахожусь в прекрасной физической форме, на мой счет переживать не стоит, – тактично опустив последние крупицы скромности, сообщает Жан. – Эй, Марко, ты меня слушаешь? – Да, конечно… Я могу доесть, пока все не остыло? – поерзав на месте, спрашивает тот. Жан переводит взгляд на руку в обхвате собственных пальцев. – А, да, – он отпускает Марко и заправляет футболку, а потом, так и не желая подниматься и нисколько не беспокоясь о своей позе, смотрит, как Марко в кои-то веки полноценно принимается за еду, отмечая, что кола так и остается нетронутой с самого начала на тумбочке. – Ты, кажется, упоминал о своем отце? – как бы невзначай спрашивает Марко. – Как я понял по прошлым разговорам, он у тебя вроде как врач, а ты что-то говорил сейчас про армию. – Он был военным врачом, полевым хирургом, служил даже в свое время на Ближнем Востоке, сейчас в отставке. Не скажу, что он пытается сделать из нашего дома казарму, но порой в его характере проявляется то, отчего между нами возникает недопонимание; мать просит закрывать на это глаза, так как он был на войне и видел не самые лицеприятные вещи. Отец хочет, чтобы после окончания колледжа я пошел служить, а через два года уже со льготами поступил в университет, скрывать не буду, но отчасти именно он благоприятно повлиял на мою физическую подготовку. Я – единственный ребенок в семье, тем более парень, поэтому он возлагает на меня большие надежды… Наверное, даже слишком. – Все равно цени его, каким бы он порой с тобой резким ни был, – негромко говорит Марко. – Я тоже со своим стариком ругался много, теперь жалею, но прошлого уже не вернешь. – Ну, я в глазах отца раздолбай, хотя думаю, будь я таким прилежным, как Армин, он все равно бы нашел к чему придраться. А у тебя-то что было? Вроде ты производишь впечатление того, кем родители бы гордились, мои так точно. Он не знает Марко так же хорошо, как остальных своих друзей, но внезапное погружение в самостоятельную жизнь после неожиданной утраты семьи вызывает в нем уважение: жизнь не сломила его, а заставила выживать в этом суровом и безжалостном мире, даже сейчас, уже после роковой аварии. Себя на его месте Жан предпочитает не представлять – он не рассчитывает на подобное проявление стойкости со своей стороны. – Думаю, сейчас это уже неважно, – отвечает Марко, и что-то Жану подсказывает, что тот не очень-то и настроен на темы, касающиеся семьи. – Может, расскажешь что-нибудь еще о себе? – Эй, вижу, ты совсем законсервировался в своей палате, раз даже так оживленно реагируешь на отрывки моей заурядной биографии, – смех в ответ. – Просто мне интересно, – отвечает Марко, а Жан смотрит в это лицо и понимает, что ни лести, ни неискренности он не увидит. – А сегодня вообще пятница… – в продолжение своей темы добавляет Жан. – Если для тебя это предзнаменование выходных дней, которые ты проведешь с друзьями, задвинув больницу на будни, то я же буду здесь еще очень долго, – на губах Марко проявляется кривая усмешка. – Уже завтра они будут далеко, а вот у тебя есть девушка, она придет к тебе, уверен. – Не придет, я расстался с ней, – слишком резко, чем Жан ожидает этого, выдает в ответ Марко. Жан поворачивается на бок, подпирает голову на руку в согнутом локте, рассматривая Марко. – С чего это? – недоуменно спрашивает он. – Просто у этих отношений нет будущего, – Марко уже шлепает ложкой по несчастному холодному рису, а кола так и стоит в стороне. – Да и фиг с ней тогда, – отмахивается Жан. – Потом сама локти кусать будет, когда поймет, какого клевого парня потеряла. Если она охладела к тебе на таком сложном этапе, то это уже многим характеризует ее как человека, так что твое счастье, что вы не вместе, я тебя познакомлю потом с куда более достойной, не переживай. – А ты с такими разве водишься? – подтрунивает над ним Марко. – Ради тебя начну, – парирует в ответ Жан, снова разваливаясь на койке, не признаваясь самому себе, что эти слова его задевают. – К слову, пока мы не далеко отошли от темы: может, встретимся завтра? Мне делать нечего, я приду… если ты, конечно, не возражаешь. – Это из-за того, что твои друзья уехали, и тебе некуда себя деть? – Нет, думаю, для тебя я бы нашел время, – отвечает Жан. – Невыносимо же торчать в этих стенах сутками напролет. Спорю, ты уже пересчитал не по первому кругу количество листьев на дереве за окном. – Говоришь так, будто у меня есть выбор, которым я не пользуюсь, – с грустью отзывается Марко. – Лежать здесь или пойти веселиться. – А начерта тогда у тебя есть я, а, Ботт? – Жан ему заговорщически подмигивает. – Только уж извини, в субботу я не смогу принести себя в такую рань, только ориентировочно ближе к полудню. – Как ты уже догадываешься, мне время не принципиально – я всегда здесь. Проходят минуты, Марко доедает свою порцию почти в полном молчании; Жан, прикрыв глаза, дремлет, пытаясь хоть немного компенсировать недосып, преследующий его неустанно всю неделю. Марко прячет невольную улыбку за поднесенной к губам ложкой, отводит взгляд в сторону: как бы ни хотелось разрушать момент, но против тела не пойдешь. – Тебя Ханджи, случаем, искать не будет? – осторожно интересуется он. – В прошлый раз она была не очень довольна твоим... обслуживанием пациентов. – Что ты паришься так по поводу меня? Я же сказал, что все у меня под контролем: другой человек все сделает сам, больница все же взяла какую-то девушку на свободную вакансию, обязанности коей я исполнял с горем пополам всю эту неделю. – Я доел, Жан, – через несколько секунд констатирует Марко. – Хорошо, отставь посуду в сторону. Жан ощущает спиной, как Марко елозит на месте, словно на этом он не считает разговор оконченным. – Что не так? – спрашивает Жан, приоткрыв один глаз. – Ты... просто и будешь так лежать? – А что? Я тебе уже успел надоесть? Быстро, однако. – Нет, просто... – Марко пытается подобрать слова, но под допытывающим взглядом понимает, что лучше сказать прямо, – мне надо в туалет. Жан вскидывает брови и открывает уже оба глаза, услышав подобное заявление. – Так в чем дело? – Я не могу ходить, если ты забыл, – легкой интонацией в голосе Марко проскальзывает раздражение – видимо, утрата способности полноценно передвигаться угнетает его больше всего, ведь он приспособился даже к работе лишь левой рукой, но вот чтобы ходить одной здоровой ноги явно недостаточно. – Ты можешь воспользоваться специальным... – Знаю! Ты можешь выйти? – просит Марко, ненавидя свои вечно краснеющие в самый неподходящий момент щеки. – Эй, ты что, стесняешься? Да брось, что в этом такого? Не надо лишний раз пользоваться этой хренью – вон, у тебя в палате отдельная ванная комната, да и я персонал, как-никак, ради тебя потерплю. – Не стоит этого делать. – Хах, меня ты смущаешься, а вот тех тетенек нет? А новая санитарка молоденькая, я ее видел как раз сегодня, вот перед ней я бы на твоем месте спасовал, а я-то что... Эй, это из-за этого ты не пил и ел всухомятку? Ну ты даешь, сказал бы сразу, я бы не грузил тебя своими рассказами. Марко чувствует себя дураком, но он не скажет Жану, что терпел бы и дальше, лишь бы тот продолжал валяться на его кровати и рассказывать о себе. А еще и того, что стесняется перед ним больше, чем перед всем остальным персоналом больницы, а этот глупыш считает прямо обратное. – Пожалуйста, просто выйди ненадолго, хорошо? – настаивает на своем Марко. Жан закатывает глаза, но все же нехотя заставляет себя подняться с облюбованного им места, с дружеским укором смотря на Марко. – Будет тебе. Ты что, никогда в дикие походы не ходил, в одной душевой с парнями не мылся после игр или обычной физры? А уж что в летних лагерях после отбоя творилось, вы никогда не стегали друг друга мокрыми полотенцами, не мерились членами? – Жан... – Если ты нет, то я – да, я шокирован не буду, уж поверь мне, – не унимается тот. – Эй, давай я помогу тебе дойти до туалета сам, а? – Это первый раз, о чем я тебя прошу, – Марко тоже стоит на своем, жалея, что не может сейчас для придания своему образу пущей серьезности скрестить руки на груди. – Не веди себя как упертая малолетка. Как бы ни были непонятны и необъяснимы подобные поведение и столь странная просьба для Жана, по взгляду Марко он понимает, что тот намеревается твердо отстаивать свое решение. – Ладно, но тогда это последний раз, когда я тебе уступаю, – отвечает Жан и все же идет к выходу. Марко до последнего ждет, когда дверь закроется, еще выжидает несколько секунд после этого. Он сдергивает с себя одеяло и, стиснув зубы, поднимается, придавая телу сидячую позу. Ноги касаются пола, он жалеет, что не затянувшиеся раны на теле не дают пока возможности пользоваться костылями, но ведь есть стены, главное изловчиться и суметь прислониться к той, что прямо перед ним, и уже по периметру не спеша продвигаться к намеченной цели. – Даже не знаю, благодарить или проклинать судьбу за то, что она послала мне такого как ты, Жан. Во что ты превращаешь мое существование... – шепчет Марко, оценивая расстояние до двери нужного ему помещения. Главное ведь постараться и подняться, достичь стены, а уж потом все должно пройти как по маслу, стоит проявить лишь упорство и терпение к самому себе. А теперь и Жан ощущает себя не своей тарелке, торча за дверью посреди коридора. Право слово, что за идиотское ребячество! Еще не хватало, если тут пройдет Ханджи или, что в разы хуже, этот радикально настроенный карлик. Злясь на комичность и несуразность всей ситуации в целом, Жан искренне недоумевает, почему он должен идти на поводу у Марко, ведущего себя, как закомплексованная девчонка. В нем вспыхивает твердая решимость вернуться сию минуту обратно и отжать свою правду, однако Жан слышит странный глухой звук, а еще звон бьющегося стекла, и понимает, что возвращаться уже надо по-любому. Поначалу Жан даже не понимает, что же здесь произошло в его отсутствие: он видит лишь лежащего на полу Марко, в болезненной гримасе зажмурившего глаз, стиснувшего зубы и держащего в сведенных от боли пальцах правое плечо. – Ты охренел?! Что и кому ты хотел этим доказать?! – Жан подскакивает к нему так быстро, как только может, лихорадочно прикидывая, как помочь незадачливому больному встать и при этом не задеть чувствительные раны под бинтами. – Что, невтерпеж изувечить оставшиеся конечности или долбануться виском об угол мебели?! Марко пытается улыбнуться и показать тем самым, что все хорошо, но это получается вымученно и оттого слишком неправдоподобно; глаз немного блестит от пульсирующей по всему телу боли и обиды за свой провал, уже разбитый стакан опасно переливается острыми гранями осколков на полу, кола запачкала пол и рубашку Марко: наверное, он задел ее, когда падал. Жан чувствует затопившую его волну негодования, он не хочет выяснять, что сподвигло этого идиота на не менее идиотские подвиги, главное он понимает ясно – ему не стоит идти у Марко на поводу, даже не как друг, а как член персонала больницы, пусть и временный. Ну, ничего, Марко уже покачал свои права, и вот чем это кончилось, а Жану-то все равно лучше знать, так что теперь он сам все возьмет в руки, что бы тот ему ни говорил на этот счет. – Все еще хочешь в туалет? – не понижая громкости голоса, рявкает Жан. – Будто бы, по-твоему, я прямо здесь… – сбившимся дыханием пытается возмутиться Марко, но Жана, кажется, вообще это не волнует. – Так! Тогда пошли! От кипящего в крови негодования Жан не хочет продумывать, как же разобраться потактичнее со сложившейся непростой ситуацией – просто подсовывает одну руку под колени Марко, а другую под его спину. Тот шипит, приглушенным от боли сознанием понимая, что Жан поднимает его с пола, под щекой твердость плеча, запах такого знакомого одеколона и лосьона после бритья, тесно связанного с особыми воспоминаниями, бьет в ноздри дурманящей волной, от которой кружится голова, а боль отходит на второй план. – Нет, ну надо же таким быть! – Жан не унимается. – А еще я веду себя, как малолетка в его понимании, но не буду говорить в ответ, что это ты ведешь себя, как ребенок, Ботт, ты просто идиот, неслабо тебя приложило все же головой, теперь у меня в этом сомнения отпали напрочь! – Жан, черт... не нажимай так сильно! – шипит Марко, боясь даже лишний раз неосторожно пошевелиться в этой хватке. Но Жан и вправду в бешенстве – Марко прекрасно понимает это по игнорируемой просьбе; руки обхватывают крепко и уверенно, оттого и болезненно. Когда Жан толкает дверь плечом, почти полностью распахивая ее, Марко вцепляется пальцами от неожиданности в светлый лацкан, понимая, что достучаться до Жана словами у него уже не получится: он не успокоится, пока не сделает намеренное, как бы для Марко унизительно это ни было. Разумеется, не понимая последнего, и как для него это важно. Но, возможно, оно и к лучшему. Ставит Жан его на пол перед унитазом, тем не менее, сравнительно бережно, руки никуда не исчезают – они продолжают поддерживать его и прижимать спиной к своей груди, чтобы стояние на одной ноге не вызывало затруднений. У Марко едва раскрывается рот, чтобы сказать хоть что-то связное: – Жан, ты... ...Тяжесть подбородка ложится на здоровое плечо, заглядывая через него, сопение неспокойного дыхания совсем рядом; Марко мгновенно поворачивается в сторону Жана, его лицо настолько близко, что теперь щеку опаляет теплом горячего выдоха. Почувствовав внимание, Жан молниеносно переводит острый взгляд на Марко, его глаза излучают такую бурлящую смесь эмоций, что ему кажется – они пронизывают его самого, проникают в душу, заставляя сердце пропустить удар, а легкие задержать дыхание. Единственный глаз распахивается еще шире, когда одна из рук, продолжающих его неустанно поддерживать, ложится на завязки хлопковых штанов и резкими движениями начинает справляться с узлом, в кой они сплелись. – Жан, ты что, ошалел?! Что ты вытворяешь?! – Марко со всей силы вцепляется ногтями в пальцы неугомонного Жана. Лишь только это словно отрезвляет того, горячность вся пропадает, словно ее и не было вовсе. Жан внезапно для себя осознает, где сейчас замирает его рука, и одергивает ее, словно от раскаленной добела поверхности. Марко растерян не меньше, что и говорить – он даже боится лишний раз вздохнуть – уж слишком момент кажется ему напряженным. Но, как и ожидается, Жан первым берет на себя ответственность и говорит: – Давай тогда сам, – изрекает он. – Что, прямо… – А мне что, оставить тебя здесь стоять на одной ноге в раскоряку? – голос уже спокойнее, Марко это успокаивает тоже. – Ты уже показал мне, какой ты самостоятельный, и уж поверь, я оценил, оттого и поражен. Так что теперь, будь добр, перестать ныть как ребенок и просто опустоши свой мочевой пузырь, Ботт, у нас еще одно совместное дело. – Какое? – любопытствует искренне Марко, хотя элемент растягивания времени все же присутствует. – Мне самому с тебя снять штаны, как в детском садике? – Жан снова начинает терять не без того не резиновое терпение. – Я не понимаю, тебя что, растили в каких-то строгих религиозных обычаях? У нас был один такой, так он шарахался от девчонок и постоянно опаздывал на физру из-за того, что ждал, пока освободится раздевалка, только не говори мне, что и ты такой же. Марко подчиняется от безысходности. Все это время он смотрит в белый однородный потолок, терпеливо ожидая, когда же все закончится, Жана он видеть не может, но тот, судя по всему, рассматривает с интересом обстановку помещения. – Снимай рубашку – она грязная и воняет этой мерзкой колой, – отдает Жан следующее распоряжение, когда Марко натягивает штаны обратно на пояс. – Сам сможешь? – Я это делал при тебе, перед перевязкой, – заявляет Марко, но все же начинает возиться с пуговицами, а то не дай Бог Жан опять начнет проявлять инициативу и распускать руки. Тряпка комом летит в сторону корзины для белья; Жан опять берет его на руки, уже ловчее, осторожнее, и оттого менее болезненно, но так неожиданно и быстро, что Марко не успевает никак запротестовать; да и надо ли? В собственной кровати он чувствует себя уютнее и защищеннее, Жан с усмешкой смотрит, как тот даже прикрывается одеялом для пущей надежности. В ванной комнате он видел полотенца, а это как раз то, что ему необходимо сейчас, под заинтересованным и молчаливым взглядом Марко Жан возвращается обратно. Шорох и звук льющейся воды пробуждает в Марко любопытство, сидеть без рубашки, скрывающей уже неизменные дефекты тела, неудобно и неловко. – Моя одежда в шкафу! – кричит он, чтобы Жан услышал его уже наверняка. – Ботт, ради всего святого, я ухаживаю так ударно за кем-то впервые в жизни, прояви сострадание и не зуди! – слышится в ответ, на что Марко со вздохом откидывается обратно на подушки. Жана нет долго, все время ожидания сопровождается отдаленными ругательствами, хлопаньем створок шкафчиков, и даже один раз грохотом; спросить, что же там он делает, Марко не решается – все равно ответа бы не последовало. И вот, наконец, Жан появляется в зоне видимости, выходя из-за дверного косяка, в руках у него небольшой тазик, на предплечье болтаются два полотенца и рубашка. – Конечно, это не полноценная процедура обтирания, но пока нам сойдет и это. – Жан, не стоит... – Ты уже тут начал решать, что нужно, а что нет, а в результате? У меня выходные уже почти, оттого и времени много, могу остаться сверхурочно, все равно же не уйду, пока не успокоюсь, – он с вызовом смотрит на Марко. – Или самому нравится лежать липким? Можешь не давать ответ: в положительный я не поверю, а отрицательный напрашивается сам собой. Жан садится рядом, недолго думая, устраивает емкость с водой на коленях, смачивает край махрового полотенца, отжимает, косится на тело Марко, прикидывая, с чего начать в первую очередь. Бинты лежат несколькими слоями, так что вязкая субстанция не пропитала их глубоко, оставшись только на верхних, и, вдобавок, Жан отдает себе отчет в том, что их ему лучше вообще не трогать без Ханджи. Да и судя по количеству и размерам пятен от колы, звать сейчас сюда доктора Зоэ нецелесообразно. Жан берет руку Марко в свою, вытягивает ее; вода теплая, но для Марко все равно касание пропитанного влагой полотенца кажется слишком контрастным и ощутимым. – Разве здесь тоже больно? – удивленно спрашивает Жан, его руки замирают. – Непривычно, – отчасти Марко не врет. – А я вообще этим впервые занимаюсь, – Жан на всякий случай все равно с осторожностью ведет полотенцем по коже предплечья, стирая уже подсохшую пленку от колы. – Для меня это несущественно. Кстати, Жан... спасибо, что возишься со мной. – Конкретно для тебя мне нетрудно, парень, – тот ободряюще улыбается, понимая, что сейчас неловкость и смущение снова берут верх над Марко. Жан складывает полотенце, чистая белая сторона мягкими ворсинками с предельной бережностью прикладывается к коже плеча, замедляет не без того неторопливые движения, когда рука спускается к груди и стирает густой подтек над самой кромкой повязки. – Все раны под бинтами, здесь ты не сделаешь мне больно, – тихо напоминает Марко. – А что шепотом? – Я шептал? – незначительно вскидывает бровь Марко. – Ну да. И меня вообще терзают сомнения, что ты сейчас мысленно здесь, – откровенно говорит Жан, смачивая полотенце заново. – О чем думаешь? – Обо всем понемногу, – уклончиво отвечает Марко, улыбкой ободряя Жана. На самом деле, множество мыслей сейчас роится у него в сознании. Он поворачивает голову в сторону прикроватной тумбочки, самый нижний ящик привлекает его внимание; плеск воды, Жан бережно, несмотря на заверения, протирает кожу возле шеи, предлагая доверить ему не только раны, но и это личное дело. Напоследок Жан протирает Марко сухим полотенцем, стирая с кожи холодящую ее влагу, помогает накинуть на плечи новую и чистую рубашку. Марко наблюдает за тем, как он после этого с сокрушенным вздохом начинает собирать по полу разлетевшиеся осколки стакана и кидать их в таз. – Я наработал на год вперед с тобой, – бурчит недовольно Жан, собирая использованным полотенцем разлитую на полу колу; тряпка отправляется вслед за разнесенным на части стаканом. Марко тщательно продумывает слова, пока Жан со всем содержимым таза скрывается в ванной комнате. Он мог бы взвесить все «за» и «против» своей идеи, однако при этом он понимает, что иной кандидатуры у него все равно нет. – Я понимаю, что, наверное, уже наглею сверх всякой меры, но ты единственный человек, которому я могу довериться с этим, – именно эти слова слышит Жан, когда снова появляется в палате. – Что такое? – несмотря на усталость и всклоченный внешний вид, Жан выглядит заинтересованным. – Открой нижний ящик этой тумбочки, – Марко указывает кивком головы на предмет своего повествования, и Жан исполняет его просьбу. – Там сбоку быть должно... Нет, дальше посмотри, еще больше выдвинь... Стоп, вот оно. Жан громко присвистывает, рассматривая в своей ладони узнаваемую и ни с каким иным брендом не спутываемую модель Ролекса. – И ты что, хранишь такую вещь среди всей этой свалки? Эй, Ботт, ты вообще в курсе, сколько такие стоят, а? – он расстегивает их ремень и кладет часы на запястье, сравнивая со своими. – Без обид, но я не знал, что у тебя есть нечто подобное. – Это не мое, – отрицает его предположение Марко. – Как так? Что же они тогда делают у тебя? – Это был подарок… Мне он не нужен. – Не нужен? – недоумевает Жан, все еще не до конца понимая Марко. – Хорошо живешь! Кто сделал тебе подобный презент? – Человек, с коим я расстался. – Ничего себе твоя бывшая подарки тебе сыпет! – щелкает языком Жан, рассматривая часы со всех сторон. – И на подделку не похоже… – Не обижайся, но я не хочу развивать эту тему, она мне неприятна, – Марко тупит взгляд. – Ладно-ладно, так чего ты от меня-то хочешь? – У меня к тебе очень личная просьба. По правде говоря, ты единственный человек, которому я могу доверить подобное, это для меня очень важно, ты даже не представляешь, насколько, – пальцы снова начинают с силой выводить абстрактные узоры на пододеяльнике. – Я буду тебе невероятно благодарен, если ты вернешь эти часы обратно дарителю. – Твоей бывшей даме сердца? Ну, в принципе, я могу, вдобавок, мне интересно посмотреть на ту, которая готова дарить дорогущие часы своим парням… Может, я в ее вкусе, – Жан громко смеется. – Не увидишь, – Марко диаметрально спокоен, – она сейчас не в Америке. Ты встретишься с ее старшим братом. – Старший брат брошенной девушки… Он мне морду не начистит вместо тебя? – усмехается Жан. – Нет, он в курсе наших с ней отношений и их исхода, уверяю тебя, эксцессов не будет, просто подъедь в нужное место к назначенному времени. – Ладно, в принципе, сложного ничего нет, – пожимает плечами Жан. – Так и когда мне с ним встретиться? – Сегодня. В памяти всплывает разговор с Конни, длительная поездка по побережью, веселые проводы, обещающие шумную вечеринку, и его обязательная явка… как раз пятничным вечером. Заминка Жана для Марко не остается незамеченной, он сводит брови на переносице, понимая, что тому его ответ не внушает воодушевления. – Пожалуйста, Жан, это невероятно для меня важно, он тоже улетает в Европу. Я… я готов заплатить тебе, только удели немного времени на это дело, – по взгляду Марко Жан понимает, что внезапная просьба действительно для него очень важна. Этот парень стал его другом, а следовательно, поступить иначе Жан никак не может, Марко и без того нелегко, вчерашний вечер показал, как легко появляются трещины на его фасаде стойкости. Ну а друзья могут подождать, чай приоритеты у них несоизмеримы. В принципе, он может заскочить, передать часы и вернуться к Конни и веселой компании, они подождут, с них не убудет, хотя на мозги капать еще будут долго. – Не надо унижать меня предложением денег, даже если бы я бедствовал, я все равно не взял бы с тебя ни цента, – сухо отзывается на подобное предложение Жан. – В какое время хоть? – Я ему позвоню, а потом скажу тебе, когда зайдешь попозже… Да, неплохая возможность сделать дело и отправиться к друзьям, а если будет еще и по пути, то вообще шикарно. – Без проблем, Марко, буду ждать, – кивает в согласии Жан, не без удовольствия замечая, как облегченно расслабляется его друг.