Беги, Чоноп, беги

Химчан узнал его сразу — парень, казавшийся еще совсем мальчишкой, в пыльных джинсах и потрепанных кедах сидел на обочине дороги у выезда из города. Взъерошенные темные волосы делали его похожим на растрепанного птенца, случайно выпавшего из гнезда, вот только из своего гнезда парень явно выпорхнул по собственной воле. Рядом с ним лежал такой же пыльный и потрепанный рюкзак. Химчан остановился и приспустил боковое стекло. — Эй! Голосуешь или у тебя хобби такое? Парень медленно поднял голову и, прищурившись, посмотрел на него. — А ты подбросить хочешь или у тебя привычка подбирать мусор у дороги? — Считаю до пяти. — Открытая дверь щелкнула, а Химчан откинулся на сидение и закурил. Это были самые долгие пять в жизни Химчана, потому что он почти успел докурить и уже хотел захлопнуть дверцу, как парень материализовался — только на заднем сидении, кинул на пол рюкзак и, недовольно поморщившись от запаха дыма, надвинул козырек кепки на глаза. — Я так понимаю, тебе все равно куда, — произнес Химчан, особо не надеясь на ответ, и тронул машину с места. Он и сам до конца не понимал, почему решил притормозить. Может, из-за того, что узнал в нем парнишку, танцующего на улице сегодня днем в тот момент, когда Химчан проходил мимо и остановился, чтобы выкурить сигарету после не слишком удачных переговоров. Тогда у него было отвратительное настроение, в желудке плескался отвратительный кофе из автомата, и отвратительная промозглая погода только ухудшала ситуацию. Химчан посмотрел в зеркало заднего вида — парень спал, обхватив себя руками и опустив голову, кончики пальцев выглядывали из рукавов толстовки, которая была ему велика размера на два. Сирота? Сбежал из дома? Или, может, наркоман? Хватит придумывать, проснется, вот и спрошу, — подумал Химчан, хотя, судя по всему, парень не будет выкладывать все первому встречному. Через три часа совсем стемнело, и Химчан сверился с навигатором, утверждавшем, что впереди должна быть заправка и придорожная гостиница. — Просыпайся, — он обернулся к парню, когда припарковался на стоянке возле магазинчика. — Слышишь? Да проснись ты уже. — Это не я! — воскликнул парень, резко встрепенувшись, и непонимающе уставился на Химчана. — Что не ты? — А? Нет, ничего... — пробормотал он, нащупывая в темноте свой рюкзак. — Уже приехали? — Куда? — Не знаю, ты водитель. — Так, — Химчан вздохнул и включил свет в салоне. — Для начала, как тебя зовут? — А тебе зачем? — Да не пойду я в полицию, Господи. Ты этого боишься? — Нет, с какой стати, — фыркнул парень, отвернувшись. — В чем тогда проблема? — Ни в чем. — С тобой сложно, знаешь? — Это ты предложил меня подвезти. Химчан посмотрел на него испытующим взглядом, но тому явно были до лампочки все его попытки к нормальному разговору. — Ким Химчан, — представился он. — Не хочешь говорить имя, скажи тогда хотя бы, куда именно тебя подвезти. Я, знаешь ли, не медиум. — Пока ты не решишь, что подвез достаточно, — тихо проговорил парень. — То есть, пока не попрошу тебя убраться из машины, — уточнил Химчан. — О`кей, тогда вылезай. Тот усмехнулся и, подхватив свой рюкзак, выбрался наружу. На улице было холодно, особенно после сна в теплом салоне автомобиля. Парень поежился, потянулся к молнии рюкзака, но потом передумал и надел его на плечи. — Спасибо, — пробормотал он и успел сделать пару шагов до того, как Химчан, закрывавший машину, окликнул его. — Что? — Куда собрался? Парень озадаченно нахмурился, не понимая, чего от него хотят. — Ты слишком буквально все воспринимаешь, — Химчан не мог удержаться от улыбки. — Ночью я предпочитаю спать, как все нормальные люди, и не в машине, хотя иногда приходится. Идем. Он направился к мотелю, но когда обернулся, то парень в нерешительности замер в нескольких метрах позади. — Что еще? — обреченно спросил он. — Я могу поспать в машине. — Нет денег, я понял. Или ты хочешь угнать мою тачку? — У меня есть деньги, — возразил тот, оскорбленный таким предположением. — Но не на гостиницу. Я не обеднею, если оплачу двухместный номер. И прекрати тормозить, а то я начинаю мерзнуть и раздражаться. — Зачем? — спросил парень, когда они уже стояли возле номера, и Химчан пытался открыть неподдающуюся дверь. — Аттракцион неслыханной щедрости. Или потому что... не знаю, я так хочу. Людям свойственно совершать необъяснимые поступки. Когда ты последний раз спал в кровати? А нормально мылся? Это был риторический вопрос, можешь не отвечать, даже знать этого не хочу. Да чертова дверь! — Он пнул ее ногой, и она, жалобно скрипнув, наконец-то открылась. — Иди в душ, у тебя хоть переодеться есть во что? Парень кивнул и, протиснувшись боком мимо Химчана в узком коридоре, исчез за дверью ванной комнаты. Через полчаса, когда он вернулся, Химчан уже спал, не дождавшись его. Выключив горящий между кроватями ночник, парень воткнул зарядку телефона в розетку, кинул рюкзак на ближайший стул и нырнул под одеяло, с тихим вздохом растянувшись на простынях. На самом деле последний раз он спал в кровати два дня назад, и мылся тоже, но зачем об этом знать Химчану. — Мун Чоноп, — сообщил он свое имя на следующее утро, когда они, затарившись кофе и парой сэндвичей, сели в машину. — Чоноп. Хорошо, Чоноп, раз уж ты задержался здесь на неопределенное время, я имею право задать тебе пару вопросов? — Я не сбежал из дома, меня не разыскивает полиция, я не вор, не убийца и не наркоман. Могу показать паспорт и вены, если тебя это очень сильно интересует. Я ответил на все вопросы? — Сколько тебе лет? — Двадцать. — Тогда на все, пока что. Чоноп кивнул и, надев наушники, отключился от окружающего мира. Не то что бы Химчан рассчитывал на болтливого собеседника, но и к полному игнору был как-то не готов. Он не понимал, Чоноп не хочет общаться с ним, боясь, что разговор неминуемо сведется к нему, или был неразговорчив в принципе. Рано или поздно ему все равно придется, невозможно находиться в одной машине и постоянно молчать. Невозможно же? К полудню они добрались до Тэджона и, немного попетляв по незнакомому для него городу, Химчан наконец-то нашел нужный ему квартал. Дождавшись, пока Чоноп соизволит обратить внимание на то, что они вроде как остановились, и вытащит наушники, Химчан пояснил: — У меня работа. — Как скажешь, — пожал плечами Чоноп и вылез из машины. — Не знаю, на сколько, так что... Давай часа через три здесь, а потом поедим, хорошо? — Ты так спрашиваешь, как будто у меня есть выбор, — усмехнулся Чоноп и, поправив лямки рюкзака, пошел к ближайшему перекрестку. — Тяжелый случай, — пробормотал Химчан и направился в противоположную сторону, сверяясь с номерами домов. Выкинуть из головы парня, шатающего по улицам чужого города без всякой цели и средств, почему-то оказалось сложно даже на переговорах. Выспавшийся и накормленный Чоноп уже не выглядел таким... жалким — неподходящее слово, он не вызывал у Химчана чувство жалости, скорее, ощущение неправильности. Химчан по роду своей деятельности находился в разъездах практически постоянно, и за это время достаточно насмотрелся на бездомных и беспризорников. Чоноп не был похож на них. Даже огрызался как-то лениво и беззлобно, словно по необходимости. Скорее, он выглядел равнодушным, будто ему было все равно, что с ним случится. Все равно куда ехать, что делать, где ночевать. Каковы бы ни были причины, в двадцать лет нельзя быть таким безразличным ко всему. Это неправильно. И еще Химчан прекрасно понимал, что это совершенно не его дело. — Я сам заплачу, — резко бросил Чоноп, когда им принесли счет за обед. — И деньги за номер тоже обязательно отдам, позже. — Хорошо, — миролюбиво согласился Химчан. — Хотя у меня и в мыслях не было требовать их с тебя. Чоноп проигнорировал его заявление и, достав мятые купюры из кармана, вложил их в счет. Да уж, чего ему было не занимать, это упрямства. Химчан списал бы все на юношеский максимализм, вот только в глазах Чонопа было слишком много взрослости, пожалуй, даже больше, чем положено по возрасту. А еще там было много скрытой боли, темнеющей под тонкой корочкой замерзшего безразличия. Первый раз он увидел это спустя полторы недели, когда они были в Кочхане. Тяжелый день окупился заключенным договором, сулившим лично Химчану неплохую прибыль, поэтому он пребывал в отличном расположении духа. Не спросив согласия у Чонопа, он затащил его почти в первый попавшийся бар, показавшийся ему на сойдет, и заказал соджу с пивом. В ответ Чоноп затащил его в постель. Когда они зашли в номер очередной гостиницы, Химчан, скинув ботинки и куртку, прошел внутрь, не включая свет, и практически упал на кровать — он был не настолько пьян, но приятная усталость вместе с алкоголем рождали блаженное чувство удовлетворения жизнью и самим собой. Не хотелось ни думать, не шевелиться, ни разговаривать. Кажется, он даже успел задремать и очнулся от ощущения холодных капель, стекающих по щекам, и мягких губ, которые оставляли невесомые, словно мотыльки, поцелуи на его лице. — Чоноп? — тихо позвал Химчан, не в силах оттолкнуть его. — Что ты делаешь? — Опять твои вопросы... — прошептал Чоноп и провел кончиком языка по ушной раковине. — Мы можем, как обычно, не разговаривать, а просто совершить еще один необъяснимый поступок? Я ничем не болею, если ты из-за этого переживаешь. Да Химчану это даже в голову не пришло! — Но... Он, к чести своей, внутренне сопротивляться, пытаясь внушить себе, что помимо необъяснимого, это было еще очень и очень неправильно. Как и весь Чоноп — целиком и полностью. Но чувствуя, с каким безрассудным отчаянием тот цепляется за его рубашку, понимал, что Чонопу сейчас так нужно. Химчан был бы лицемером, если бы не признавал, что его к Чонопу влекло — так же необъяснимо и фатально, без права на презумпцию невиновности и оправдания собственного падения. Разве чистосердечное признание самому себе является преступлением? Чоноп падал в обреченность, пытаясь избавиться от боли, падал в воронку под хрупким льдом, по которому ходил каждую секунду своей жизни, и тянул за собой Химчана, сам этого не осознавая. Химчан клеймил его поцелуями и метками, расцветавшими на утро багряными цветами его безумия. Заворачивал Чонопа в свои ладони, оставляя отпечатки линий, ведущих только в один конец — в пропасть, откуда Чоноп протягивал руку навстречу, но ощущение неправильности все равно не проходило. Чоноп рассыпался в его объятиях колючей раскаленной крошкой, оставляя изрезанными пальцы и душу, и не было никакого способа прекратить это сумасшествие. Когда он, как заведенный, шептал на ухо: Химчан, Химчан, Химчан... — это было похоже на мантру или молитву, и он не мог остановить себя, не мог отказать. Чоноп стал намного более разговорчивым и уже не прятался от всего мира в наушниках и за страницами книг. Он все еще танцевал на улицах, позволяя Химчану каждый раз находить его и уводить за собой, тайком подкладывая заработанные деньги в карман пиджака. Он смеялся над его шутками, прикрывая рот ладонью, и говорил, что у Химчана ужасное чувство юмора, хотя на самом деле так не считал. Он согревал его ночами, прижимаясь всем телом, и Химчану периодически приходилось убирать с себя разбросанные руки-ноги Чонопа, потому что он боялся задохнуться жаром, которым от него веяло. Но Химчан по-прежнему не знал, почему ему видится столько боли в его глазах. Он думал, что их... отношения? Хорошо, он не мог назвать то, что происходило между ними, отношениями, хотя как это еще назвать, когда люди живут вместе и спят в одной постели. Он хотел, чтобы Чоноп забыл. Чтобы он жил дальше, может, вернулся домой, нашел работу, начал учиться... Жил как все. Но когда он дошел до этой мысли, то понял, что не знает, хотелось бы этого самому Чонопу. Даже если сейчас он был не на своем месте, то не значит, что это самое место существует для него в обычной жизни. А еще он понял, что думает об этом слишком много. — Чего бы тебе хотелось? — спросил Химчан, когда они неспешно прогуливались по побережью в Мокпхо. Порывистый ветер бросал горстями холодный воздух в лицо, а чайки, громко крича, носились прямо над волнами, предвещая скорую бурю. — У меня все есть, — улыбнулся Чоноп. — Человек всегда чего-то хочет. — М-м... жаренных кальмаров во фритюре? — Я серьезно, — нахмурился Химчан. У Чонопа была дурная привычка переводить серьезные разговоры в шутку, когда ему казалось, что Химчан подбирается слишком близко к тому, о чем ему говорить не хотелось. — Ладно. — Чоноп остановился и повернулся к нему. — Я тоже серьезно, у меня есть все, чего я хочу, а если я захочу чего-то еще, то смогу этого добиться. Но, как ты знаешь, в жизни есть вещи, которые нам неподвластны. Например, слетать на солнце или нарисовать картину, которой будут все восхищаться, при отсутствии таланта. Вещи, которые не зависят от нас. И иногда понимание этого разочаровывает. — Это была самая длинная речь, которую я от тебя слышал, — не в тему ляпнул Химчан. — Ну, я не мастер красноречия, как некоторые, — Чоноп пожал плечами и отвернулся. — Я люблю море, но это первый раз за долгое время, когда я смотрю на его и... ничего не чувствую. Химчан хотел спросить, почему, но глядя на заострившиеся черты его лица и на то, как Чоноп кусает изнутри щеку, передумал. — Ты же хочешь спросить, да? Так спроси. — И почему же? — Потому что не то море. — И пошел дальше, пиная попадающие под ноги камешки. Казалось, его слова въелись морской солью в губы Химчана, потому что когда позже вечером они целовались, он никак не мог избавиться от неприятного привкуса соленой горечи. — Куда ты теперь едешь? — непринужденно спросил Чоноп, когда они спустя неделю выехали из Сунчхона. — Чинджу. — А потом? — С чего тебя вдруг заинтересовал мой маршрут? Всегда было все равно. — Мне и сейчас все равно, просто стало любопытно, — натянуто улыбнулся он и вновь посмотрел в окно. — Ты не собираешься меня высаживать? — Чоноп, в чем дело? Ты хочешь уйти — иди, я не держу тебя. — Нет, — Чоноп помотал головой. — Нет, нет, ты не так понял. — Тогда объясни так, чтобы я понял. — Не имеет значения. Это... хорошо. Химчан непонимающе покосился на него, но вновь промолчал, зная, что если Чоноп захочет, то расскажет сам, а если нет, то выпытывать бесполезно — он просто замкнется в себе. Все было слишком гладко — не приторно и слащаво, нет. Никакой романтики или разговоров о чувствах, хотя Химчан потом признался себе, что погорячился. Он не знал, что будет, если Чоноп однажды действительно решит уйти. Однажды, когда Химчан проснется в очередном мотеле, и Чонопа не будет. Не будет его любимой толстовки, спутанных наушников на кровати, рюкзака, об который Химчан постоянно спотыкается, хотя миллион раз говорил Чонопу не кидать его, где попало. Доброе утро на искусанных за ночь губах, молчаливый ритуал кофе на капоте машины, споры о том, какую радиостанцию включить сегодня, сказочные истории про облака. Теперь их связывала не только дорога и постель, и Химчан не знал, что делать с осознанием этого. Чоноп никогда не прощался, когда они расходились по своим делам, просто закидывал рюкзак на плечо и уходил, не оборачиваясь. Словно каждый раз сжигал за собой мосты. Все было слишком гладко для того, чтобы Химчан мог надеяться, что так будет всегда. Пусан встретил их проливным дождем и пробкой на въезде в город. Чоноп, натянув капюшон толстовки на голову и подобрав колени к подбородку, сидел на заднем сидении и, не отрываясь, смотрел в окно, за которым нескончаемым потоком лилась вода. — Одного дня мне будет мало, надо снять номер заранее на несколько дней, — сказал Химчан, не отрываясь от дороги, когда им удалось, наконец-то попасть в пределы города. Чоноп ничего не ответил, да и смысл? Он никогда не спрашивал о работе Химчана, если тот только сам не рассказывал что-нибудь. — Можешь остаться здесь, заказать еду и... в общем, что хочешь. Не думаю, что ты будешь танцевать в такую погоду, да? — Иди, а то опоздаешь, — Чоноп как-то грустно улыбнулся и растянулся на кровати, закрыв глаза. — Ты прав, я бы тоже поспал, но, увы. Я позвоню, когда закончу. Химчан в течение дня пару раз набирал его номер, но Чоноп не брал трубку, а когда он вернулся в гостиницу, Чонопа там не было. Упрямый мальчишка, где ты шляешься в дождь, — думал Химчан, пока стоял под душем, и после, сидя на продавленном диване перед телевизором, выкуривая одну сигарету за другой у приоткрытого окна, потому что Чоноп не любил запах дыма. Он не позволял себе сорваться, куда-то звонить, бежать, искать... Иначе ему пришлось бы признать, что Чоноп значит для него еще больше, чем он думал. И это было бы самым неправильным из всего, что он сделал. Через двое суток Химчан уже проклинал тот день, когда решил остановиться на обочине и впустил Чонопа в свою машину. А потом в свою жизнь, в свои мысли и свое сердце. Глупый Химчан, с чего он решил, что Чоноп нуждается в его помощи? Потому что позволил стать ему стать лекарством от собственного одиночества? Стать кем-то, с кем он захотел разделить не только постель и дорогу? Он же сам этого захотел, Чоноп никогда не давал понять, что хочет того же. Так почему же так чертовски больно? В жизни есть вещи, которые от нас не зависят. И иногда понимание этого разочаровывает. На третий день Химчан напился, и Чоноп, вернувшись вечером в гостиницу, нашел его сидящим на полу перед диваном с бутылкой виски в руке. — Что ты делаешь? — тихо спросил он, отбирая у Химчана бутылку. — Празднуешь без меня? В этот момент натянутая до предела струна внутри Химчана лопнула, и он, слишком вскочив на ноги, пошатнулся, но успел ухватиться за стол. — О да, я праздную. Твой уход, знаешь ли, — криво ухмыльнулся он и потянулся за виски. — Отдай. — В чем дело? Ты сам сказал, мы задержимся здесь на несколько дней. С чего ты решил, что я ушел? — Из-за всего. Я просто чувствую это, вот и все. Ты ведь не зря спрашивал меня, куда мы едем, да? И когда убедился, что мы направляемся в Пусан, ты изменился. Это он, да? Это то самое море, о котором ты говорил? — Я прошу, не надо. Химчан... — Нет, надо. — Ты ничего не знаешь! — Потому что ты ничего не говоришь! — Химчан смахнул рукой пепельницу со стола, и она упала с громким стуком, рассыпав окурки и пепел по ковру. — А зачем? Зачем тебе знать, это ничего не изменит. Я живу так, как живу, и я не врал, когда говорил, что у меня есть все, чего я хочу. Я счастлив, понимаешь? Меня. Все. Устраивает. Так почему не устраивает тебя? — Да потому что ты придумал себе эту свою жизнь. Может, ты и счастлив, как ты утверждаешь, только это совсем не то. Просто признайся мне, все это из-за того, что ты любишь кого-то, но по какой-то причине не можешь быть с ним. — Это давно не любовь, а болезнь, — усмехнулся Чоноп. — Я понял это в тот самый вечер, когда мы первый раз оказались в одной кровати. Кого ты хотел обмануть? Зачем ты пытался заменить кого-то мной? — Я не пытался никого никем заменять. Я что, похож на человека, который в отчаянии будет ложиться под каждого встречного? Я хотел любить тебя, понимаешь? Я хотел... И... — Я скажу, на кого ты похож, — перебил его Химчан. — На человека, который живет в выдуманном им мире, делая вид, что это его реальность. Делая вид, что у него есть чувства, которых он не испытывает. Ты начал все это, ты лег под меня, ты заставил думать, что я тебе небезразличен. — Разве? Тогда, если ты так все прекрасно понимаешь, — саркастично заметил Чоноп, — почему не высадил меня раньше? Я ведь спрашивал тебя, ты ответил, что не держишь. Но ты держишь, ты боишься, что в один распрекрасный день я уйду, и ты вновь останешься один. Чем же, в таком случае, мы с тобой отличаемся? Ты уверен, что я использую тебя, но тогда ты используешь меня точно так же. — Нет, все не так! Ты, глупый упрямый... Химчан рывком притянул его к себе за воротник, с размаху впечатываясь губами так, что послышался стук зубов. ... невыносимый Он сорвал с него толстовку и опрокинул на стол, продолжая кусать и без того истерзанные губы до крови — чтобы Чонопу тоже было больно. Рывком задрав его футболку, Химчан провел холодными ладонями по ребрам и напряженным мышцам живота, очерчивая каждую линию, наслаждаясь ощущением горячей бархатистой кожи на кончиках пальцев. Чоноп всхлипнул сквозь зубы и обхватил его ногами, притягивая ближе к себе. ... невозможный Непослушными руками Химчан пытался расстегнуть ремень его джинсов и, когда ему это, наконец, удалось, сдернул их вниз, к щиколоткам. Сзади послышался стук — упали кроссовки Чонопа, а сам он стягивал с Химчана рубашку, не особо заботясь об отлетающих пуговицах. После долгой и мучительной борьбы с оставшейся одеждой, Химчан закинул его ноги себе на плечи и надавил пальцами между ягодиц, забыв про осторожность и смазку. Чоноп вскрикнул, когда он вошел внутрь, но тут же прикусил губу, стараясь не показывать, что ему больно. Химчан и так это знал, но ему было все равно — он хотел раз и навсегда выбить из Чонопа застывшее в его глазах отчаяние, пусть даже так. Наказать за то, что он сделал со своей жизнью, с жизнью Химчана. С ними обоими. ... неправильный Чоноп выгибался и стонал, подставляясь под его ладони и болезненные поцелуи, покорно принимая бессмысленную жестокость, наказывая сам себя, словно ему это было нужно. Опять и снова, и каждый раз — все, что делал Химчан, было ему нужно. Только это лишь очередной самообман, — Химчан остановился, оглушенный этой мыслью. — Прости, — прошептал он, опускаясь на Чонопа всем телом и обнимая так сильно, как только мог. — Прости, я... Господи, я идиот. — Только ты можешь устроить сеанс самобичевания в такой момент, — с придыханием проговорил Чоноп, уткнувшись ему в шею и покусывая ее губами. — Я все еще хочу тебя, Химчан. Химчан... Химчан... Утром его разбудил настойчивый стук в дверь. Еле отодрав тяжелую голову от подушки, Химчан закутался в одеяло и пошел открывать. — Кого там еще черти принесли? — он рывком распахнул дверь, не заботясь о том, что выглядел в этот момент далеко не прилично. — Извините, пожалуйста, — произнес красивый молодой человек с заметным акцентом. — Могу я увидеть Мун Чонопа? — И кто ты? — Я его... старый друг. — Друг значит, — усмехнулся Химчан, оглядывая парня с ног до головы. — Знаешь, друг, нет, ты не можешь с ним встретиться. — Но... — И для тебя же будет лучше, если ты сию секунду уберешься отсюда и никогда больше не будешь предпринимать попыток увидеться с ним. Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной, пытаясь побороть нахлынувшую слабость и головокружение. Зачем он вчера столько выпил? Ах, ну да... Химчан побрел обратно, ожидая, как всегда, лицезреть спящего форме морской звезды Чонопа, но замер на пороге, увидев лишь пустую кровать. Окинув взглядом комнату, он не обнаружил ни одной из его вещей, после чего медленно сполз по стене, потому что ноги вдруг отказались его держать. — Он сбежал, да? — перед ним снова стоял тот парень, который и не думал никуда уходить, прождав несколько часов у выхода из гостиницы. — Почему ты отпустил его? — единственное, что спросил Химчан. — Я виноват. То, что произошло, нельзя изменить, и даже если человек прощает тебя, это не значит, что он будет рядом. Но ты не должен винить себя, Чоноп сбежал, потому всегда думал, что так будет легче всем. Не от тебя. — От себя нельзя убежать. — Он это прекрасно знает, просто не может по-другому. Извини... Я пойду. — Ты все еще любишь его. Сколько уже прошло? — крикнул Химчан ему в спину. Тот обернулся, и Химчан увидел в его глазах обреченность. — Два года. В жизни есть вещи, которые от нас не зависят. И иногда понимание этого разочаровывает.