| Часть 3 |
XV — Дэз, пожар, горим, что делать, до рассвета пара часов, у меня котелок стартовал ракетой в воздух и взорвался, а этот долбаный калькулятор не поддаётся никаким манипуляциям! — Ксавьер сжал трещащую голову, ломая напомаженные локоны. Пальцы у него тоже болели – от бесконечных нажиманий на клавиши во всевозможных комбинациях и царапанья ногтями бесполезной колонны, но об этом можно было и промолчать. Джинн реял рядышком красноватым безногим облаком, что как бы намекало: к побегу он категорически не способен. Общались они тихим шёпотом, наловчившись делать правильные паузы, которые заполнял ритмичный храп спящего неподалёку грузного тела. — Предположим, Трдат обманул нас с базовой системой взлома. Если он не баба, то и мыслить должен не как баба, а умно, дальновидно и рационально. Ты пытался подобрать код. Но если кода как такового нет? Если разгадка не внутри калькулятора, а вовне? — На передней панели только дисплей и кнопки. Для того чтобы осмотреть заднюю крышку, я должен калькулятор перевернуть, то есть оторвать от колонны. И тогда нам самим... крышка. — Судя по не самому хитрому механизму, калькулятор своим весом просто давит на центральную подвижную часть. Если следовать элементарной логике, то тебе нужно снять мой «дом» с колонны одной рукой, а другую – быстро прижать на то же зловредное место. — Насколько быстро? — Так быстро, чтобы не разбудить пронзительную сигнализацию. Успеть. — И, по-твоему, у меня получится? — Как будто у нас есть выбор... Энджи умрёт, не доехав до церкви. — Или умру я. — Я правильно понял? Ты не готов отдать за него свою жизнь? Они немножко посверлили друг друга злыми сосредоточенными взглядами. Победил в игру «гляделки», очевидно, Дэз, потому что Златовлас прошипел: «Да пропади оно всё пропадом!» — и смахнул калькулятор на пол, а сам оперативно уселся попой на колонну. Поёрзал, устроившись удобнее. Прислушался – ничего, только мирный храп, да челюсть Джинна отвисла с лёгким скрипом. — Не поднимешь? — вопросил он с лёгким лукавством. Дэз, морально не подготовленный к ничьей смертоубийственной прыти, продолжил ещё минутку висеть, разинув рот. Так, не подбирая челюсти, калькулятор ему и подал. Принц перевернул заветную вещицу и чуть не разревелся от досады. На крышке не значилось огорчительно ничего: ни штрих-кодов, ни номера технической спецификации, ни дополнительных разъясняющих надписей. Лишь красовалось лого производителя – разноцветное полосатое яблоко с одним листиком, да и то бракованное – надкушенное сбоку справа. — Отправлю Ангелу прощальное письмо, — помертвев до позеленения кончиков волос, доложил Джинн. — Нет. Ещё чуть обожди. Должна быть разгадка, должна быть, должна... Рассматривая в сотый раз щедро размалёванное к гей-параду яблоко, Ксавьер неожиданно ойкнул (чуть громче, чем следовало), вознаграждённый за железное упрямство озарением. Лихорадочно послюнявил палец и потёр на дешёвом пластике отсутствующую часть яблока. После ряда энергичных или даже нервозных движений искусственно нанесённая грязь стёрлась, и фруктовое лого было восстановлено – цельное, гордое, китайское. А Джинн прекратил подлетать к потолку непривязанным воздушным шариком и твёрдо встал заново выросшими ногами на пол. Ткнул в сторону скрипящей постели, сгоняя с лица обрадовавшегося было принца всю краску, и произнёс дрогнувшим голосом: — Кто-то сейчас проснётся. Загадайте поскорее какое-нибудь желание, мой новый властелин.* * *
Ангел очнулся от забытья, лишь отдалённо похожего на сон, из-за приступа изжоги, до кучи – с непреодолимой слабостью в ногах. Шесть утра, какая пакость. Но обезумевший от боли и страха мозг всё равно не сдастся Морфею. Снаружи шумно, гадко, мерзко... так же, как у него сейчас внутри. Где-то по ту сторону реки вызванивали незатейливую, но настырную мелодию колокола; далеко внизу, у подножия дворца, дрались молочник с пекарем за место на парковке для крытых повозок; придворный шут опаздывал и во всю прыть вывернутых рахитом ног ковылял по лестнице, на ходу облачаясь в криво скроенный кафтан с бубенцами; кузнец лениво наполировывал парадный меч и щит её (или его) величества; а на заднем дворе уже чистили и наряжали кавалькаду лошадей, которые торжественно потянут немаленькую карету новобрачных. Несчастный жених выдавил некий звук, легко принятый за стон отчаяния, и скатился в коконе одеяла с широкого спального ложа на пол – прямехонько к серым лапкам, обутым в красные сафьяновые сапожки. - С недобрым утром. Как ты знаешь из последних газет и от глашатаев, правительница, царствовавшая в Дримленде семь лет, не вдруг стала вчера правителем. Вся письменная документация по деликатным гендерным вопросам была срочно подделана в канцелярии, а старая, хранившаяся в библиотечных архивах, сгрызена нашими врагами – крысами. Грустно, но народ за одну ночь убедили, что «ее» никогда и не было. А потому – твой свадебный костюм сожгли, но новое платье невесты готово. Выдра Вонг разграбила остатки казны, содрав за работу в десять раз дороже, но прислала заказ в срок: расшитый жемчугом лиф-корсет, двойная шнуровка, четыре потайные молнии и пятая – для потайного кармана, шелковый подъюбник и, собственно, бесчисленные юбки из розовой и серебряной органзы. Смотрится отпадно, в точности, как было нарисовано в каталоге «Весна-Лето 1647», я уже переворошил всю коробку. Эндж, ну хоть одним глазком взгляни. — Мышьяк-то принёс? — из-под одеяла выпросталась густо покрытая капиллярами, явно хворающая ладонь. — Петрус! — Есть и мышьяк, но погоди травиться. Вдруг всё не так плохо? А если плохо – подаришь Дарию незабываемые мучения и порицание общественности, приняв яд у самого алтаря при сотне свидетелей. — Сюда давай. А там, может, и на примерку соглашусь. Мышиный король свистнул. Три прислужника в крошечных лакейских ливреях тотчас выскочили из неприметной дыры в кирпичной кладке башни, на хвостах волоча зелёную аптекарскую бутылочку, заткнутую пробкой. Голубовато-белая ладонь бойко выхватила у них подарочек и спряталась обратно в кокон. — Напоминаю, смертельная доза – в одном глотке. Ну теперь хоть в платье влезешь? Туфель на выбор десять пар, тут уж твой тиран-трансвестит расстарался. Разведка из центральной части дворца доложила, за тобой зайдут через сорок пять минут. — А он сам... за мной явится? — кокон наконец раскрылся, Эндж с хрустом потянулся, расправляя спину и все конечности. А Петрус невольно заслонил себе охреневшую мордочку. Все эти дни плена он знал своего нового друга в основном по хриплому чарующему голосу. В день неудачной попытки самоубийства Чёрный Берет сидел по горло в ванне с лицом, закрытым спутанными волосами, в другие дни – закутавшись до кончика носа в это же самое спасительное одеяло. И вдруг – откровение в белых трусах. Бывший фронтмен «Повелителя Проклятых» страшно исхудал, отказываясь принимать пищу от тюремщиков (вовсе не из вредности и бунтарства, а потому что потерял всякий аппетит), а воду пил только ту, что приносили мыши. И всё равно... его врождённая порочная красота и изысканная, отнюдь не плебейская бледность произвели на Петруса дикое неизгладимое впечатление. Нечаянно опорожнившись в заблаговременно надетый памперс (и подтвердив тем самым диагноз, упомянутый Ксавьером в переписке), он кашлянул – в точности как все, кто не знал, куда деваться от бесконечно длинных обнажённых ног и торса Ангела – и вспомнил, что конкретно собирался ответить на поставленный чёрт знает сколько минут назад вопрос. — Трдат хоть и мразь последняя, но традиции чтит. Он не будет лицезреть невесту и её наряд в день свадьбы – пока не начнётся законный обряд бракосочетания. Мы сопроводим тебя в кортеже до самого конца. Но в карету с тобой сядет Гастон – один мерзкий охранник, который проследит, чтобы по пути от дворца к алтарю ты нечаянно никуда не делся. Поэтому заныкай мышьяк в декольте, потайной кармашек предусмотрен именно там, хотя наивная Выдра думала, что он тебе нужен для бутылочки виски. Ну, эм... для храбрости. — Какая уж тут храбрость. Чистое безумие, — Энджи ненадолго утонул в бесчисленных слоях ткани, а когда вынырнул – придерживал на спине корсет. — Завтракать не буду. Поможешь затянуть?.. Они вышли из башни в срок, не вызвав ни подозрений, ни нареканий, тюремщики шли далеко позади, придерживая шлейф. Петрус прятался в фате и «ехал», держась за заколку-невидимку. — Туфли натирают, — заметил Шапкин шёпотом, чуть шевельнув краешком губ. — Ты сам выбрал кожаные. Они совсем не разношенные, — отозвался мышиный король. — А ты не спросишь меня о весточке от возлюбленного? На твоё последнее письмо он прислал кое-что. — И знать не хочу. Надеюсь, он уже далеко отсюда, держит путь за тридевять земель, в деревню викингов. Помнится, один музыкант оттуда хотел продолжить с ним знакомство. Пусть будет счастлив. Петрус на это промолчал, лишь крепче вцепился в заколку: начался спуск по печально известной лестнице, покрытой по случаю торжества не зелёной, а золотой ковровой дорожкой. Заканчивалась она деревянной подножкой роскошной четырёхместной кареты. Дверца её была гостеприимно распахнута, а здоровенный неулыбчивый паж в белом парике, праздно торчавший неподалёку, явно откликался на имя «Гастон». Грудь прихватило судорогой. Тронув едва повинующейся рукой лиф, в котором вместо пышной женской груди прощупывалась бутылочка с мышьяком, Ангел поднял голову повыше, шагнул с шаткой подножки и сел в карету. Шлейф платья аккуратно завернули в рулон и положили рядом, на второе пассажирское место. Гастон, очевидно, собирался влезть следом и присесть напротив. Но его кто-то оттолкнул, быстро плюхнулся прямо на рулон, захлопнул дверку перед носом незадачливого охранника и был таков. Кучер сразу хлестнул лошадей, карета тронулась. А Энджи чуть не сорвал фату, чтобы легче было вылупиться на нежданного попутчика. Он был хрупким и худощавым, в кокетливо напудренном парике, богато разодет, как и большинство жителей города сегодня, но явно свернул куда-то не туда и перепутал свадьбу с карнавалом – лицо его закрывала красная бархатная маска дьявола, увенчанная небольшими рожками. — Не п-понял? — решив не мешкая обороняться, Шапкин расстегнул потайной карман. — Спокойно, сохраним мышьяк на чёрный день для травли крыс, — раздался из-за маски смеющийся хрустальный голос. — О, только не прими на свой счёт, Петрус, — он коротко подышал в сильном волнении и положил руку на бедро окончательно травмированного Ангела. — Мы идём под венец, гадость моя, и меня тебе тоже желательно не видеть – плохая примета, знаешь ли – до самой процедуры обмена кольцами. Кстати, они в коробочке у кучера. Кстати, кучера зовут Дезерэтт.* * *
Поездка прошла бы целиком в неловком и натянутом молчании. Но ближе к середине пути Петрусу надоело наблюдать двух синхронно отвернувшихся к окошкам отмороженных парней, он вылез из фаты и завопил во всю мощь своих мышиных лёгких: — Алло, рембаза? Вы рехнулись игнорировать друг друга?! Вы же на седьмом небе от счастья должны летать! Вы вместе! Угроза миновала! Мне так вообще в обморок положено откинуться лапами вверх! Эндж! Кси! Поговорите о случившемся! Какого ящера происходит? Почему вы не рады? — Передай тому предателю в красном, — процедил Ангел, впиваясь пальцами в оконное стекло, — что я вовсе не планировал жениться с ним сегодня, ещё и в таком непотребном виде. — Ксавьер, он просил передать... — Да услышал я, услышал, — Златовлас пересел с рулона шлейфа на свободное место напротив. — Прости, что оповестил о взломе калькулятора задним числом, а тебе захотел сделать приятный сюрприз в самый, возможно, ужасный день твоей жизни. Я был немножко обижен сравнением с твоим хакером-гитаристом. Пусть я не гений, но моих умственных способностей хватило, чтобы обвести древнего персидского колдуна вокруг пальца – того самого, с которым не справились Джинны. Да, признаю, во мне обнаружилась слабость к театральным эффектам. Но на меня можно положиться. — Я не просил освобождать меня вот так! — взорвался Чёрный Берет. — Я не хочу быть тебе обязан жизнью! Я не хочу выходить замуж под давлением! Твои родители на церемонии не будут знать, кто я! Полночи я не спал, готовясь к смерти и заодно обдумывая всю прожитую жизнь. Я понял все ошибки, я горько пожалел, что врал, подстраивался и притворялся! Я не хочу быть для семьи твоей женой! Я не хочу быть жалким приспособленцем! Я мужчина, мне нужен костюм с бабочкой, а не платье, пусть и такое роскошное, от Выдры Вонг! А самое главное – ты не брал у меня согласия, ты не просил моей руки! Да откуда, чума тебя побери, ты знаешь, что я хочу стать чьим-то супругом после всего?! — У меня тут возникли неотложные дела... — Петрус приоткрыл потолочный люк и бочком протиснулся на крышу кареты, потеряв при этом один сапожок. Новую тишину нарушал только мерный стук копыт. Ксавьер, несколько раз пошатнувшись, принял всё же положение стоя, а затем с максимальной грацией, доступной в движущемся фаэтоне, опустился на одно колено. — Прости. Я был ослеплён удачей, вернувшейся в самый критический момент, и могуществом, что открылось вместе с заложником калькулятора. Я не подумал о твоих чувствах. Я просто... не подумал, одержимый идеей превратить горе-свадьбу в нечто прекрасное и не фальшивое. Полагаю, письмо, доставленное в пять утра, ты не прочёл. В нём написано, что я подкупил своего педераста-тюремщика скромным стриптизом и бежал в Лягушатную Империю. А также – признавался тебе в любви и в планах прожить оставшийся огрызок жизни в монастыре, молясь о твоей душе. Это не было ложью, а запасным выходом. Я не хотел себя убивать по твоему примеру, я... — под бархатным картоном заструились слёзы. — Пожалуйста, прости. — Для разнообразия мог бы уже спросить о самом важном, — он заметил в прорезях маски покрасневшие глаза и прикусил язык, ругая себя последними словами за чрезмерную, хоть и показную, чёрствость. — Ты... выйдешь за меня? В платье и туфельках, обманув архиепископа, родителей, жирных, больных диабетом голубей и десятитысячную толпу. — Да! — Но ночью... — маска слегка приподнялась из-за взлетевших бровей, — ты же хотел, сам сказал... — Жизнь продолжается, — прервал Шапкин и поднял возлюбленного с колен. — Прикольно менять мировоззрение, когда ты при смерти, прикольно и удобно. Богач жертвует миллионы, бедняк спускает последние гроши, неизлечимо больной предаётся всем излишествам, а вечный притворщик решает говорить правду. Но момент, когда смерть пристально взглянула в глаза, проходит. И вот богач снова скупердяйствует, бедняк – пашет от зари до зари, не разгибая спины, а я – возвращаюсь на тропку лицемерия. Жизнь продолжается, и в этой жизни мне удобнее быть Голубой Шапочкой. То есть твоей княжной Анджелиной Меркурио (дальше не помню) Ньюаркской. — Истинный подлец, — Принц окончательно измял шлейфовый рулон, сев боком и положив ноги Ангелу на колени. — В воришку-отца пошёл, признайся? — Он был пройдохой и дипломированным взломщиком! А ты меня любишь за синие глаза и длинный член, и это – тоже его гены. — Пошляк, — Ксавьер уткнулся Ангелу в плечо, радуясь, что под маской никакого румянца не видно. Дорожки от слёз зато быстрее подсыхали. — От пошляка же и заразишься, — Чёрный Берет обнял его за мелко дрожащую талию. — Эй, церковь в паре кварталов, не пора ли посвятить меня в хитроумные детали чудесного освобождения? Как ты умудрился обезвредить Трдата? Он укокошен? Из духового ружья? — Видишь ли, Эндж, я похитрее и поизворотливее тебя буду. Да, любви и смерти у Джиннов просить нельзя, но ведь можно обмануть и обойти даже эти строгие правила. Не можешь убить руками Дэза – проси духовое ружьё и стреляй в противника сам, подумал ты. А я пошёл ещё дальше. Первым желанием я попросил навеки связать меня с тобой – не только узами брака, то есть не совсем и узами... одной неразрывной нитью судьбы. Я попросил протянуть её между нами так, чтобы мы всегда могли найти друг друга. Во всех сказках, в любом учебнике, хоть анатомии, хоть прикладного психоанализа. Не важно, что мы будем при этом друг к другу чувствовать. Главное – что мы всегда будем жить и творить бесчинства бок о бок. — Ловко и беспардонно, не спросясь моего мнения на этот счёт. Ну а второе? — Я пораскинул мозгами и решил, что мне хватит смелости там, где Трдат смалодушничал. У него была возможность потребовать у Джиннов что угодно для облегчения своих мук! И вес сбросить на беговой дорожке, и пару хастлеров себе найти, и... — Не томи! — И бабой стать! Раз уж он пидор, безнадёжно мечтавший о нежном и крепком мужчине, я попросил Дэза превратить его в то, чем всё это время считали нас с тобой! — В блэк-метал анархиста? — В девушку! В Дюймовочку! — Ох ты ж, маринованные канарейки... — Теперь Трдата по праву зовут Тарьей, он весит около тридцати граммов, живёт в цветке лилии посреди оазиса в своей любимой Аравийской пустыне, а замуж его хочет взять тамошний шейх Мальчик-с-пальчик в тюрбане. — Ты меня поразил в самую печень! — Подожди, ещё нет, но вот сейчас. Третьим желанием я захотел освободить Дэза и всех его собратьев из бутылочно-лампадного рабства, но он сразу испуганно зашикал и сказал, что будет лучше, если я освобожу только его и младшего брателлу, остальными он займётся сам. Я подумал, что Джинни совершил намного больше криминальных подвигов, чем тебе признался, однако какое моё дело, правильно? Моё дело – доехать в этой белой таратайке до часовни, жениться по-быстрому, пока родителей ещё оформляют на выписку из темницы (да-да, они тебя не увидят, я и тут смухлевал), и уехать в свадебную кругосветку. — Хрящ! Но как же... поговорить? Ты не забыл? Мы начали ещё в «Ведьмином напёрстке». О нас, о доверии, о совместной жизни и трудностях в чужой личине... — После женитьбы. В такой суматохе нужно спасать наши шкуры и статусы, с личным – успеется. — Но мы уже будем женаты! — Не страшно, в случае непреодолимых разногласий – разведёмся. — Кси! Картофельные блинчики, это несерьёзно. — Знаю, но я думаю о Глории. Помнишь её? Та моя нянька, царевна-жаба. Кажется, я догадался: она когда-то упустила свой шанс на настоящего принца. На меня. И расколдовывающий поцелуй её упрятал под действие чар ещё сильнее. Я своего немножко липового княжича упускать не собираюсь из-за каких-то глупых сомнений о вероятностях и шансах на «долго и счастливо». Говорят, нельзя получить всё и сразу. Так пусть у меня будет твёрдое «счастливо, но недолго», чем погоня за несбыточным бесконечным счастьем. — Эндж, до чего же он у тебя крутой! — восхитился Дэз, просовывая голову в люк. Громко всплакнул и достал огромный батистовый платок – высморкаться. — А ты тоже не расслабляйся, к тебе у меня будет отдельный разговор, — Ксавьер резво потянулся вверх и схватил его за ручищу (точнее, за мизинец). — Ты моего без пяти минут супруга за попу нежнейше лапал! Не думай, что если моё возмущение прервали тогда на дворцовой лестнице, то я забыл. Не забыл! Мне не нужен соперник! — Оу... — Дезерэтт округлил глаза раза в два шире натуральной величины, — это была случайность. Ты обратил внимание на натуральную безделицу. Нет, серьёзно, тебе показалось. Ангел, что скажешь? Тебе было странно или неприятно, что я придержал тебя где попало и как пришлось, предотвращая падение? — Я вообще не припомню, чтоб ты меня лапал, — Чёрный Берет выдержал долгий испытующий взгляд масочных прорезей и не сморгнул. — С чего подозревать такую явную нелепость? Кто я, а кто Джинн? И, Кси... ты ревнив, я знаю. Но, даже предположив, что ему и его всемогущей братии снова интересны люди, я подтверждаю и подтвержу столько раз, сколько потребуется: он всегда гулял по шлюхам-девушкам. Не по парням. — Ладно, проехали, — Златовлас нехотя прибрал колючий взгляд. — Ещё секунда тряски по брусчатке – и венчаться. И пусть твой выпирающий член станет достоянием общественности, несмотря на двенадцать слоёв пышной юбки, плевать. Лишь бы сказать наконец: «В радости и в горе, на дебоше и в наводнении, в пять утра воскресенья с бессонницей от пищевого и алкогольного отравления – да. Он мой, он со мной. Не забирайте его за непристойное поведение, комиссар».