Сила Трех

Издали мишень напоминала черно-белый водоворот. Она приковывала внимание, глаза так и жаждали сосредоточиться на темном круге в середине, а руки сами тянулись к луку и колчану на стене. Генрих замедлил шаги, борясь с собой. На сегодня тренировок уже было достаточно, о чем каждую секунду напоминала ноющая боль в мышцах. Но тишина, стоящая в огромном зале, угнетала. Ее хотелось разбавить, всколыхнуть, оживить. Так почему бы не свистом стрел? Когда пальцы Генриха коснулись белого оперения, он улыбнулся уголком губ. Стрельба нравилась королю гораздо больше, чем сражения на мечах, но в бою мечнику проще быть в первых рядах, а именно этого Генрих всегда хотел. Подавать пример своим воинам, быть защитником простых людей и опорой для всего королевства. И что теперь? Почти все его воины истреблены, у простых людей нет ни надежды, ни веры, а королевство на грани разорения. Стрела вонзилась в трех дюймах от середины мишени и слегка закачалась из стороны в сторону. Генрих резко, почти яростно, выхватил другую стрелу и прицелился. Отпустил — и боль, острая, пронзительная, взорвала плечо. Надо было остановиться, тем более что этот выстрел тоже оказался неудачным. Но непонятная, удушливая злоба — на Равенну ли, на ее рыцарей или на самого себя за то, что не смог предотвратить катастрофу, — душила, лишая даже способности трезво мыслить. Оставалось только действовать, заниматься хоть чем-то, чтобы не закричать и не сорваться. Поэтому Генрих делал единственное, на что у него хватало сил. «Стреляй», — шептал голос внутри. И король повиновался, вонзая свою ярость и опустошенность души в мишень, которая воплотила в себе все, что он ненавидел. «Стреляй», — повторил кто-то другой, чей голос прозвучал громче и намного более властно. Король словно очнулся. Часто-часто заморгал, посмотрел сначала прямо перед собой, потом на руку. Его стрела все еще лежала на тетиве, а точно по центру, в самой середине мишени, подрагивала стрела с золотым оперением. Генрих обернулся. К нему уверенно приближалась высокая молодая женщина, одетая очень просто и по-мужски. Он бы вообще принял ее за странника или охотника, если бы не слишком мягкие для юноши черты лица и густая копна длинных волос. — Неудивительно, что вы не можете победить, — сказала женщина, озадаченно покачав головой. Генрих решил, что незнакомка имеет в виду его стрельбу, и приготовился краснеть, но она продолжила: — Вы и не победите, пока вас окружает такая сильная черная магия. — И здесь тоже? — Генрих насторожился. — Особенно здесь. Ваше величество, это же единственное место в Англии, которое королева еще не прибрала к рукам. Она попытается зачаровать здесь всех, до кого сможет дотянуться. Это ведь ее голос шептал «Стреляй», верно? — Да. Кажется… — Бессильная злоба порождает хаос в мыслях. Колдунья знает это и хочет сбить вас с толку. Не поддавайтесь. — Благодарю, миледи, — и все-таки Генрих покраснел, ощутив себя юнцом перед женщиной, которая явно разбиралась в магии лучше него. — Я Изабелла Хашбагунд из ордена Золотых Рыцарей, — представилась она и отрывисто наклонила голову. — Мы прибыли сегодня в три часа пополудни. Генрих сдвинул брови. — Почему мне никто не сказал? — Полагаю, потому что вы были заняты, ваше величество. — Это так. Я тренировался со своими людьми, а потом пришел сюда и, похоже, попал под чары Равенны. Женщина откинула спадавший на глаз темный локон и со значением сказала: — Старайтесь не оставаться в одиночестве. Когда вы один, вы не представляете угрозы. И, нарушая правила, первая протянула ему руку. Но Генрих понял: он, конечно, король, однако верные друзья ему стократ нужнее, чем слуги или подчиненные. — Добро пожаловать, леди Изабелла. Ее ладонь была прохладной, и прикосновение мигом успокоило разгоряченную кожу короля, а одуряющий туман в его голове наконец-то рассеялся. Генрих снова почувствовал себя живым. Весь следующий день он провел во внутреннем дворе замка, где герцоги Хаммонд и Эксетер устроили турнир. Генрих одобрил эту идею. Турнир был даже необходим, чтобы, с одной стороны, ободрить отчаявшихся, с другой — подготовиться к грядущим битвам. И они готовились — скрежетали мечи, высекая искры и заполняя пространство двора нестройным звоном; пели свою монотонную песню булавы; с протяжным шелестом вонзались в мишени стрелы; трещали и ломались копья, после чего их заменяли новые. Все это сопровождалось криками толпы, улюлюканьем, пронзительным гиканьем. Голоса перекрывали один другой, и к середине дня шум только усилился: турнир не хуже какого-нибудь праздника привлекал всех, в том числе женщин и детей. Солнце почти закатилось, когда турнир подошел к концу. Младший брат графа Уорика вырвал победу у лучшего копейщика Золотых Рыцарей, и это вызвало у графа Ричарда легкую, неуверенную, но все же улыбку. Генрих улыбнулся тоже: если еще существует что-то, что может порадовать его друга, — значит, не все потеряно. В бое на булавах победил рослый и сильный юноша-наемник, случайно примкнувший к отряду герцога Хаммонда. Теперь юношу поздравляли его новые товарищи, он выглядел настоящим героем, а может, и на самом деле им был. На фоне всеобщего веселья слишком темной тенью промелькнула недовольная гримаса герцога Эксетера. Генрих заметил это и тут же склонился к дяде. — Уильям Черная Смерть, наш победитель, — пояснил герцог. — Он неизвестно как появился среди нас, но уже убил несколько десятков черных рыцарей. И однако… — Однако? — Мы почти ничего о нем не знаем. Только то, что он сирота и ему шестнадцать лет. Генрих прищурился. — Он выглядит старше. — Старше и опаснее многих своих сверстников. Мне он не нравится, но он пока ни разу не подвел нас, и я… сомневаюсь. Нечасто от мудрого, собранного, уверенного Эксетера можно было услышать, что он сомневается, и одно это изумляло. — Присматривайте за ним, дядя, — решил Генрих, снова кинув взгляд на Уильяма. — Но помните, что он не один такой среди нас. Мы мало о них знаем, они оказались здесь почти случайно, и все-таки мы не можем подозревать всех. Словно в ответ на слова короля, в центр турнирного поля вышел Охотник — победитель среди мечников. Толпа ревела, выкрикивая то «Охотник», то «Эрик», а сам он настолько не походил на себя прежнего, насколько это вообще было возможно. Разве кто-нибудь узнал бы в этом герое пьяницу и дебошира, который норовил поскорее свести счеты с жизнью? Сейчас Охотник казался богом войны, мрачно и с каким-то темным торжеством взирающим на людей. Перед глазами Генриха мелькнул яркий отсвет, как будто солнце неожиданно вышло из-за горизонта. Но стоило моргнуть — и странное видение исчезло, оставив лишь необыкновенно щемящее чувство на тонкой грани боли, тоски и восторга. А затем поле снова потонуло в шуме голосов. Среди лучников победу одержал один из Золотых Рыцарей, что было вполне ожидаемо. Никто не мог сравниться в стрельбе с этими отборными воинами, чей орден был основан еще при Вильгельме Завоевателе. На победителе было парадное облачение. Узоры из позолоченных нитей сверкали на одежде даже без солнечного света, золотой плащ слегка колыхался на ветру, и каштановые волосы, немного растрепанные, ниспадали на спину. — Изабелла Хашбагунд, — вполголоса произнес Генрих, усмехнувшись. — Почему-то я не удивлен. Женщина поклонилась сначала толпе, потом лично Генриху. Дальнейшее же никто не успел осознать. Леди Изабелла вдруг подалась в сторону, выхватила лук и, почти не целясь, выпустила стрелу. Свист над самым ухом неприятно резанул слух Генриха. Обернувшись, король увидел, как позади него, в пяти шагах, упал человек. Рука все еще сжимала кинжал, на лице застыло выражение боли, удивления и злобы, но он уже никому не мог причинить вреда. — Шпион королевы, — поморщился герцог Эксетер, вынимая стрелу из груди мертвеца. — Странные методы для колдуньи, — отозвался Генрих. — Она ведет войну и будет использовать любые средства. Кроме того… Эксетеру помешали договорить. Подбежал взволнованный слуга и запинающимся голосом сообщил, что герцог Йорк прибыл со своими людьми из Франции и хочет немедленно видеть короля. Турнир, народ, победители — все было забыто. Генрих поспешил в главный зал замка и только там понял, почему слуга был настолько взволнован. Герцог Йорк, покачиваясь, подошел Генриху и почти рухнул перед ним на колени. Правый рукав камзола герцога свободно висел, скрывая пустоту там, где должна была быть рука, некогда красивое лицо пересекали глубокие шрамы. Но больше всего Генриха ужаснуло то, что у сорокалетнего мужчины была абсолютно седая, словно запорошенная нетающим снегом, голова. — Ваше величество, — сиплым голосом произнес герцог Йорк, — нас наголову разбили. Мы потеряли Францию.