Осколки

Она была похожа на братьев какой-то единственной, неуловимой чертой, и эта черта была единственной нитью, что связывала ее с семьей. Она оттолкнула их руки, тянувшиеся в желании помочь так давно, что возвращать все на свои места было уже поздно. Этот вечер не был определенно особенным в жизни Шион. Поющий дом и не думал утихать, а ближе к сумеркам все, кто все это время отсиживался в комнатах, теперь выходили в гостиную. Такие вечера отсиживалась уже сама Кайко. Она вряд ли испытывала симпатию к товарищам по крову, и их шум и пляски под бессвязное завывание кого-то наименее стыдливого раздражали ее. Где-то в зале что-то слишком весело горланила полутораметровый энерджайзер Мику, а кто-то, кого узнать было куда тяжелее, нежели диву, громко хлопали и улюлюлкали, тянули руки к звезде, так непосредственно отплясывающей на столе между салатом и полупустой бутылкой пива. Вот бы опрокинула. В поющем доме не было ярких пятен: все они были яркими пятнами, и выделиться здесь было задачей не из легких. Вот и в плане холодных рук, трезвого ума и льдисто-голубых глаз у Кайко были конкуренты – точнее сказать, конкурентка. Из общего скопления Мегурине выделялась не только этим, но еще и длинными, совершенно не помнящими заколку волосами персикового цвета и ростом, превосходящим среднестатистический у японок. Да и в общем, эта молодая женщина скорее походила на заехавшую с гастролями европейскую диву. Ее граничащая с кошачьей грация, тонкие пальцы, любовь к современному искусству и старому вину отдавали чем-то французским – а, может, дело в духах? Лука была одной из тех – лучше сказать, единственной, кто иногда оставался в комнате маленькой льдистой девушки и говорил с ней. По выходным высокая девушка приносила спицы и клубок серо-голубой пряжи, и, контролируя каждое движения юной подопечной, учила ее вязать. Половина такого необходимого осенними вечерами покрывала была готова. *** Комната Шион была скромна: хватало кровати и невысокого платяного шкафа, в лучшем случае забитого наполовину. Где-то между этими двумя предметами интерьера был вроде какой-никакой забытый веками обогреватель, давно как не греющий. Тем не менее, короткие и худые ноги оказывались на нем слишком часто, надеясь выбить из этой холодной железки, работавшей некогда от электричества, хоть капельку тепла. Она жила в крайней комнате, угловой и самой холодной. Руки Шион были холодны вне зависимости от температуры в помещении и времени года за окном и не помнили прикосновений. Тощее тело же по вечерам куталось в одеяло поверх слишком широкого в плечах спортивного костюма. Эта хрупкая девушка оставалась довольна своей жизнью и делила комнату с ледяной, как и ее пальцы, тишиной. Упрямая, она в жизни не признала бы себя изгоем. Стены были выкрашены в синий по ее же, Кайко, инициативе, а идея разрисовать стены еще и причудливыми снежинками и кристалликами льдинок отпала с пониманием, что так она лишь все испортит. Смотреть на прекрасно проделанную работу и щурить глаза было куда лучше в бледном свете люстры, а лампочки умирающе моргали, грозясь перегореть. Эту ночь Шион засыпала слишком рано, почти не слыша звуков далекой гостиной, но где-то сквозь глубокий сон слыша лишь скрип соседней кровати и звон осколков взорвавшейся лампочки. Но острые глаза с охолодевшими чертиными огоньками не размыкались вплоть до самого обеда.