King and Lionheart

      Торин восседал на скамье, мрачный, как туча. Дис, сдувая с носа выбившиеся прядки волос, сшивала прямо на брате швы свадебного камзола, кощунственно отобранного у её собственного супруга. Это оказалось самое внушительно выглядящее мужское одеяние во всём городе. Высокому и подозрительно узкокостному Торину камзол был короток, а в боках, напротив болтался. Так что Дис пришлось срочно вооружаться иглой и исправлять ситуацию. Вся эта суета страшно раздражала узбада, и с каждой минутой он всё сильнее сомневался в том, что идея Эстрид действительно удачная, о чём и ворчал себе под нос время от времени, мужественно снося частые уколы сестриной иглы.       Сама Эстрид по-прежнему считала свою задумку отличной, и воплощение, несмотря на нынешнее положение клана, пока не разочаровывало. Король величайшего из гномьих родов сидел перед ней в почти что новом сером камзоле благородного оттенка (отец Хорина был из Железноруков, и серый являлся именно их королевским цветом), расшитом золотой нитью по вороту. Недостаток длины штанов умело скрыли высокими сапогами, которые Эстрид лично отдраила и щедро смазала угольной крошкой, чтоб скрыть потёртости. Коротковатые рукава изобретательная Дис удлинила подворотами из тёмно-синего бархата (только так упёртый Торин согласился на выход в камзоле чужой расцветки), такой же бархат она размашистыми стежками приметала к подкладке братниного плаща. На голове узбада покоился венец Дурина, очень кстати посеребрённый буквально неделю назад. Торин тогда ещё, помнится, упирался, но Харна, глава гильдии ювелиров, сказала, что для неё будет добрым знаком начать работу с добычей из новой жилы с символа царской власти. Она же теперь, по просьбе отосланного в мастерские Балина, собирала по всему городу хоть сколько-то дорого выглядящие перстни. Одно кольцо, правда, уже красовалось на мизинце короля. Эстрид аж передёрнуло при виде болезненно знакомой полоски золота. Тот самый лже-Кидхузур, что достался ей от Траина. Говоря начистоту, гномка была уверена, что Торин давным-давно отдал эту безделицу на переплавку. Чтоб глаза не мозолила. Тем не менее Эстрид не тянуло выведать, почему же он этого не сделал. Провоцировать вспыльчивого узбада было себе дороже, а они только-только помирились.       Губы сами собой растянулись в улыбке, стоило вспомнить вот так враз слетевшее с уст Торина слово «друг». Удивительно, как запросто оно стёрло все обиды и разногласия между ними. И дело было даже не в их последней стычке. Совершенно неожиданно для себя, Эстрид осознала до смешного очевидную вещь. Её всё это время тяготило то, что с гибелью Фрерина она потеряла в его старшем брате друга. Пускай Торин был в юности слишком горд, чтобы это признавать, но они в самом деле были дружны. Не так неразлучны, как с Фрерином, но, всё равно, по-настоящему дружны. И кажется, что бы ни говорил Торин, эти узы не сгорели вместе со стягами Эребора и не погибли у берега Кхелед-Зарам*. Во всяком случае, ей очень хотелось верить в это. — Всё, что нашлось! — тяжело дыша, отчитался запыхавшийся Балин, сгрузив рядом с Торином на скамью с десяток перстней.       Громкий возглас гнома вырвал Эстрид из размышлений. Дис расквиталась с правым боком камзола и теперь колдовала над левым. Балин, порядком раскрасневшийся от беготни, с сомнением наблюдал, как его друг по очереди оглядывает и примеряет добытые перстни. — Как там идут дела у Двалина? — поинтересовался король, вертя в пальцах массивное серебряное кольцо, украшенное дымчатым кварцем. — Я, кажется, почти готов.       Тут, видимо, Дис опять задела его остриём иглы, потому что Торин вдруг резко втянул воздух сквозь зубы и бросил на сестру хмурый взгляд. — Как же готов? — охнул Балин. — А волосы? Совсем, что ли, нечёсаный поедешь? — Ах ты ж… — Эстрид, заплети ему что-нибудь, — повелительным тоном заявила Дис, не вынимая изо рта вороха булавок. — Мне надо тут заканчивать.       Гномка так и присела. Ничего себе, просьба. — Я будто сам не могу, — фыркнул Торин и попытался поднять руки к голове. — А ну! — прикрикнула принцесса, шлёпнув его по пальцам. — Смирно сиди! Эстрид, чего застыла-то?       Вот уж дудки! Косы ему плести она точно нескоро решится. Нет, в детстве они с Фрерином только на его волосах и упражнялись, но это, как-никак, ещё до Кхимеля было! Теперь уж только если Торин сам позволит.       Эстрид потерянно переводила взгляд с нахмуренной, пыхтящей над шитьём Дис на затылок Балина, надеясь, что кто-то из них сподобится подумать, почему она не спешит на помощь. Не тут-то было! В отчаянии гномка уставилась на виновника этой суматохи и вдруг столкнулась с совершенным спокойствием в его глазах. Не говоря ни слова, он на секунду прикрыл веки и едва заметно кивнул.       Получив совершенно недвусмысленное разрешение, гномка сделала шаг. И вдруг застыла, расплываясь в коварной улыбке. — А не надо кос. Пускай явится лохматый, как есть. Они там ещё пуще перепугаются.

***

      Хакин заслышал музыку ещё издалека. Сначала ритмично загрохали барабаны. Так тихо, что мальчуган было подумал, ему напекло голову, и это кровь в ушах стучит. Однако, когда к стуку присоединился высокий, беспокойный звук каких-то дудок, Хакин смекнул, что к чему, и, бросив сети, которые отец велел сложить до ужина, стремглав кинулся на северную границу их лагеря. На горизонте уже отчетливо виднелась приближающаяся процессия. Легче всего было распознать пеших воинов: их начищенные латы отблескивали в вечерних лучах, словно чешуя рыб. Позади них, кажется, шла ещё шеренга — музыканты. Ровно по центру возвышались три всадника, причём один, средний, правил явно не лошадью. Музыка становилась всё громче, дополняясь новыми инструментами, процессия приближалась, и уже почти все жители будущей деревеньки высыпали поглазеть на гномьего короля.       Хакин невольно вздрогнул, вспомнив полный гнева взгляд исподлобья. Ему бы, наверное, не след мозолить глаза грозному государю гномов — буде, насмотрелся. Какое там! Мальчик не в силах был оторваться от серебрящегося косяка, что неминуемо плыл на них по зелёному морю.       Ещё немного, и начали вырисовываться лица. Шлем был лишь на одном из воинов, и Хакин принялся с любопытством разглядывать остальных: приземистые, широкие (хоть и не квадратные, как запугивали некоторые сплетники), гномы сплошь были большеухи, крупноносы и неописуемо бородаты. Парнишка видел пока всего дюжину, и среди них уже, казалось, нашлись бы бороды всех форм и размеров.       Отлипнув от королевского конвоя, Хакин всё-таки решился поднять взгляд на самого правителя. И без того властный и не на шутку пугающий, сейчас он будил в душе какой-то по-настоящему суеверный ужас и вместе с тем восторг. Хакин готов был спорить, что не один это чувствовал. Верхом на диковинном козле с кручёными рогами, король возвышался над прочими гномами и глядел строго перед собой, горделиво подняв подбородок. Кстати, вот у него борода была вполне обыкновенной и даже не длинной. Аккуратно остриженная, она придавала его не по-гномьи правильным чертам лица пущего благородства. Хакин ещё раз окинул пытливым взглядом всю процессию: и верно, кроме короля, все гномы — а теперь он видел и лица шагающих позади музыкантов — имели внешность грубую и простецкую. Так что их государю вовсе не нужны были корона и богатый серо-синий кафтан с вышивкой, чтобы со стороны было ясно, кто он. Зато у других волосы были по-всякому заплетены или перехвачены зажимами. Король, напротив, был простоволос, и его чернющие космы метались на ветру, добавляя грозному гному сходства с каким-нибудь лесным хищником.       Хакин не вытерпел и снова во все глаза уставился на него, как вдруг тот резко повернул голову и вперил в мальчишку холодный взгляд. Ни живой, ни мёртвый, бедолага не в силах был даже опустить головы. К счастью, гномий король очень быстро потерял к нему интерес, продолжив оглядывать толпу.       Последовав примеру гнома, паренёк с облегчением заключил, что не его одного пробирал мороз при виде подгорного правителя. Даже дядька Хакина, их староста, совершенно оторопел, и его буквально выпихнули впереди толпы, когда гномы наконец подошли вплотную.       В последней раз грохнули два огромных барабана, и музыка смолкла. — Я Торин из рода Дурина Длинноборода, повелитель Кхагал Аббад и Кхазад-дум, — низко пророкотал король, не спешиваясь. — Ваш правитель приглашал обсудить некие волнующие его вопросы. Могу я видеть его?       Дядя сделал шаг вперёд и срывающимся голосом проговорил: — Дык это... Я з-звал Величество-то ваше, да... Г-глим меня звать, - тут он несуразно присел в каком-то бабьем поклоне. - Я это... Староста деревни.       Торин склонил голову в приветственном жесте. Приветливым, конечно, он от этого выглядеть не стал. — Прежде всего я хотел бы узнать, какое дело столь остро потребовало моего присутствия. Балин, моя правая рука и первый советник, — тут голову склонил уже знакомый Хакину низенький и слегка забавный гном с ну просто огромным круглым носом, — сообщил, что вы непременно желаете говорить именно со мной.       Глим вжал голову в плечи и, казалось, уменьшился в росте чуть не вдвое. Хакин хмыкнул. Ещё бы, тут было, отчего штаны обмарать. Когда на тебя немигающим взглядом смотрит дюжина вооружённых гномов в полном доспехе, очевидно готовых по малейшему знаку короля начать сносить неугодные головы, поневоле захочешь провалиться под землю.       Мальчишку так и распирало от желания торжествующе крикнуть: «Я предупреждал!» В самом деле, намедни он говорил дяде, что гномьего короля лучше не злить, но тот только рассмеялся и дал племяннику подзатыльник. Ну конечно, кто будет безусого юнца слушать. И дядя весь вчерашний вечер проходил, гордый безмерно, что может ставить условия спесивым, родовитым правителям. Что ж, сегодня он должен был запеть другую песню!

***

      День неумолимо клонился к закату, но жара едва ли начала спадать. Эстрид стояла у городских ворот, настежь открытых в ожидании отбывшего ещё до обеда посольства. Сразу за ними, облокотившись на одну из створок и что-то напевая под нос, ждала Дис. Эстрид хотела бы составить подруге компанию, но, пусть ссора с Торином и исчерпала себя, он всё ещё не снял запрета покидать город.       «Не больно и нужно, — подумала гномка, когда тихое мурлыканье Дис потонуло в приближающейся песне барабанов и волынок. — С этими людьми я никаких дел иметь не желаю».       Постепенно стройный хор инструментов рассыпался: какие-то вовсе затихли, другие в нерешительности просыпались лишь на пару отдельных звуков, третьи упорно продолжали играть, но уже не так бойко. Наконец, из-за ближайших к подножью деревьев перелеска стали появляться гномы. Воины, на ходу высвобождаясь из доспехов, насколько это было возможно без посторонней помощи, едва ли не бегом спешили в спасительную подгорную прохладу. Музыканты выглядели куда бодрее, хотя барабанщикам тоже явно пришлось несладко. Вот из-за разлапистой ели, защищая руками голову и отплёвываясь от иголок выехал верхом на пони Балин. Аган, глава гильдии строителей, единственный, кого взяли для дела, а не чтоб поставить людей на место, своего пони тащил под уздцы чуть не волоком. Последним показался, собственно, грозный узбад. Он тоже спешился (причём барана его нигде видно не было), снял и перебросил через руку плащ, расстегнул ворот камзола, а волосы подобрал в неряшливый хвост. — Ну? Что там было? — набросилась Дис с расспросами на первого же гнома, достигшего врат. Им оказался Двалин. Он лишь окинул принцессу мрачным взглядом и, отмахнувшись, поспешил под своды залы. Остальные тоже проследовали мимо, облегчённо ловя ртом прохладный воздух и чуть не сдирая остатки лат при помощи соратников. Балин и Аган приблизились одновременно, и, пока торинов советник почти кубарем скатывался с пони, Аган, тяжело дыша, прохрипел: — Нормально. Договорились. А потом неопределённо мотнул головой в сторону как раз подошедшего узбада. — Во имя Махла! — взвилась совершенно испереживавшаяся Дис. — Как всё прошло?! Торин усмехнулся в усы, а потом не стерпел и разразился громким хохотом. Постепенно к нему присоединились остальные, уже слегка остывшие и оправившиеся. — Видела б ты их рожи! — воскликнул Хорин, расстёгивая наручи. — Умора! — Пуще всех их староста обделался, — довольно пробасил Двалин. — Точно, вообще лица на мужике не было! — прыснул Рикин, самый молодой гном в дружине. — Сто раз, небось, пожалел, бедолага. — Поделом, — отряхиваясь от хвои и листьев, коротко отметил Балин.       Когда гогот наконец утих, и все смогли выдохнуть, Торин утёр проступившие слёзы бархатным подворотом рукава и поднял взгляд на сестру. — Они едва не отправились к Мандосу, ещё пока мы подъезжали. Каменщиков мы сторговали вдвое меньше, а зерна — сколько было условлено, да ещё они обещали сами же мешки и подвезти. — На чём, у них же кобылы всего две, и те тощие! — вставил Вунри и захрюкал, силясь снова не рассмеяться. — Да на своих горбах, — довольно отозвался Двалин.       По отряду прокатилась волна смешков, а затем Торин продолжил: — Словом, в следующий раз сами примчатся челом бить. А если что потребуется, можем посылать к ним Дори и Нори. А то Балина бедняги теперь тоже боятся.       Под очередную вспышку смеха, гномы неспешно потянулись вниз, предвкушая ужин. Эстрид и всё ещё немного потрясённая Дис направились следом. — Благодарю за прекрасную идею, — с улыбкой проговорил Торин, чуть отстав от друзей и поравнявшись с Эстрид. — До сих пор не понимаю, как я на это пошёл, но всё удалось даже лучше, чем я мог надеяться. — Не стоит, — усмехнулась гномка. — Тебе спасибо, что прислушался. Сил не было смотреть, как нас унижает горстка рыбаков. — Поверь, я понимаю, — фыркнул узбад презрительно.       Они молча шли в конце процессии, Торин был, видимо, погружён в размышления, а Эстрид слушала уже обрастающую подробностями байку о «явлении узбада», которую довольные участники посольства, во главе с Хорином, наперебой рассказывали ей и Дис.       Оказавшись, наконец, в трапезной, все начали расходиться за свои столы. — Эстрид, погоди, — окликнул Торин, придержав её за плечо. — М?       Он подождал, пока поблизости никого не останется и наклонился к её уху. — Я снимаю свой запрет, Кхелир, — шепнул он как можно тише. — Ты вольна выходить на поверхность.       Эстрид с благодарностью улыбнулась и быстро обозначила поклон. Не то чтобы ей так уж хотелось теперь выходить, но доверие короля (и друга, Махал, старого, верного друга!) вселяло в сердце радость и уверенность.