Wild-Wild West

Lunafly - Wake me up

POV Бобби. «Не предупреждай, не предупреждай!» - кричит мне с порога Мино, но я уже верчу диск нашего видавшего виды телефона, набирая знакомый номер. Мино хмурит брови и грозит мне кулаком, но я лишь закатываю глаза и продолжаю вслушиваться в череду длинных гудков, монотонных и усыпляющих. Спустя несколько томительных мгновений трубка оживает и из неё раздается мелодичный голос, обладатель которого, судя по всему, только-только разлепил глаза. Я, бросая короткие взгляды на своего неугомонного гостя, который за каким-то чёртом начал колупать уголок обоев, так не вовремя отлепившийся от стены, начинаю судорожно объяснять Джинхвану суть происходящего. Говорю быстро, проглатываю слова, сбиваюсь и хохочу как безумный. Не знаю, что этому поспособствовало, приезд Мино или голос, от которого в животе разливается приятное тепло, и мурашки по коже толпами, но я распаляюсь всё сильнее и ору так, что трясутся оконные стёкла. Из кухни выглядывает мать, вздёрнув брови и с недоумением глядя на меня, и я как-то сразу сдуваюсь, утихомириваюсь и возвращаюсь к началу своих объяснений. В более спокойном темпе рассказываю другу, что приехал наш лихой бродяга, и что в честь этого было бы неплохо собраться всей толпой, и что хоть Мино и просил не предупреждать его, я всё равно предупреждаю, потому что так нужно. Трубка сдержанно смеется, и я, слыша этот ангельский смех, тоже расплываюсь в улыбке. Через пятнадцать минут я уже стою возле обшарпанного грузовичка, который принадлежит дедушке Мино и служит нам средством передвижения. И хотя щеголеватый Сон порывался приобрести что-нибудь посолиднее, мы уговорили его не делать этого, ибо слишком много для нас значит этот грузовичок с облупившейся краской и барахлящим мотором. Я потягиваюсь и широко зеваю, оглядывая собравшихся и про себя усмехаясь тому, как же мы выросли с нашей последней встречи. Мино стал ещё красивее, впитав в себя частицу большого города, в котором он теперь обитался. На нём рубашка в клетку, заправленная в светлые джинсы, и дурацкие ковбойские сапоги, которые сейчас так популярны среди модников, и я всё утро хохочу с этих сапог, заставляя сурового парня, любимца девушек и одиноких старых дев, преподающих в его университете, краснеть как первоклашку. Сынюн как всегда в обнимку с гитарой сидит на своём излюбленном месте, прикрыв голову от солнца широкополой шляпой. На нём тоже рубашка в клетку, только какая-то огромная и несуразная, какие может носить только Кан, и какие, собственно, только Кану и идут. Ханбин жарится в кабине и, широко улыбаясь, машет мне оттуда, не вижу, вот что он одет, но, наверняка, в свой любимый джинсовый комбинезон и тяжелые ботинки, он всегда одевается в таком духе, когда мы куда-нибудь собираемся. Я, в очередной раз зеваю, одергиваю свою безразмерную футболку, доставшуюся мне от старшего брата, запрыгиваю в кузов грузовика, и мы, наконец-то, отправляемся. Навстречу пыльным дорогам, шумным компаниям, бескрайним прериям, навстречу жизни. Спустя полчаса подъезжаем к дому Джинхвана, на крыльце которого сидит его обитатель, вяло водит палочкой по песку, щурится от яркого солнца и откровенно скучает. Завидев нас, он подскакивает, весь такой крохотный и мягкий, в широких тёмно-синих джинсах и вылинявшей футболке, залитой вишневым соком (я постарался). Дружно машем ему и улыбаемся как дураки, будто пытаясь переиграть друг друга в игру «кто скорее порвёт рот». Мино выходит из машины, сияя на солнце как начищенный пятак, подходит к Киму и стискивает его в объятьях с такой силой, что у бедняги хрустят ребра. После приветственной церемонии Джинхван забирается в кузов, и я тут же переползаю со своего места, чтобы усесться поближе к нему. Разговариваем невпопад, что-то выкрикиваем и смеемся, смеемся так, что нас слышит едва ли не вся страна. Смеемся и ждём, пока Мино докурит свои треклятые сигареты с вонючим дымом, от которого в горле першит, и слёзы из глаз дождём. Сон единственный курящий в нашей компании, но ему это так чертовски идет, что нам даже возразить нечего. Вот только дым действительно отвратительно воняет. А Мино знай себе пускает клубы как какой-нибудь тепловоз, и вот хоть сейчас его на обложку журнала, такой он модный и глянцевый. Наконец, он домусоливает свою сигарету, притаптывает её каблуком сапога (я снова хохочу с этих сапог и катаюсь по кузову), заливается краской, усаживается в кабину и, громко хлопнув дверцей, заводит мотор. Сон разгоняет автомобиль до максимальной скорости, и, несмотря на всю ветхость нашего транспортного средства, несемся мы будь здоров. Горячий ветер ерошит мои волосы, обдувает лицо, и я, прикрыв глаза, тянусь к этому ветру, как ростки тянутся к солнцу. Джинхван сидит рядом и щурится от слепящего солнца, весь такой белый, как мамины скатерти, и только родинка отчетливо выделяется на светлой коже. Иногда представляю, что это маковая крошка, и тянусь губами, чтобы её убрать, но в такие минуты рядом всегда вертится Ханбин, который отвешивает мне крепкий подзатыльник, приводящий меня в чувство. На самом деле я бы променял всех девчонок мира на Джинхвана, и Ханбин знает это, и Ханбин соглашается с этим, глубокомысленно кивая и думая о чём-то своём. На самом деле Ханбин тоже представляет себе маковую крошку, я вижу это по его блестящим глазам, но ничего не говорю, только усмехаюсь про себя и думаю о том, что когда-нибудь он позволит себе то, чего не позволяет мне. Ну а пока я, изрядно поджаренный и опаленный, падаю всем весом на Джинхвана, который, не ожидая подобной атаки, тоже падает, и мы радостно возимся в кузове, пытаясь подняться, я смеюсь ему в самое ухо, а он всеми силами пытается отодвинуть моё лицо от своего. Ханбин и Мино о чём-то шумно спорят, не замечая ничего вокруг, при этом Сон умудряется довольно ловко вести машину, и я всерьез задумываюсь над его родством с Цезарем. Не очень надолго задумываюсь, потому что Сынюн, наконец, соизволивший вытащить гитару из чехла, затягивает какую-то дорожную песню, и мы все как-то разом затихаем, вслушиваясь в незамысловатый мотив. Красивый голос Кана разносится над равниной, по которой мы едем, и я невольно улыбаясь, укладываюсь на спину, прикрываю глаза и позволяю своему сознанию пуститься в вольное странствие. Джинхван лежит рядом, я чувствую его дыхание на своей руке, оно щекочет мне кожу, но я готов терпеть, потому что так надо. Потому что так правильно. А Мино снова курит, я чувствую это по воздуху, который внезапно приобрел прогорклый привкус, но мне совершенно не хочется его ругать, ибо в этот момент даже сигаретный дым выглядит каким-то родным и уместным. Сынюн продолжает петь, кажется, у него на вооружении сотни тысяч песен, которые он так умело выуживает из памяти, исполняя только то, что подходит под данный конкретный момент и в данной конкретной ситуации. Сынюн продолжает петь, а мы продолжаем нестись на запад, туда, где нас с нетерпением ждут друзья, туда, где бурлит молодость и закипает кровь, туда, где в воздухе витает запах свободы. К вечеру мы соберем всех, упакуемся в свитера, разведем костер, будем пить горячий шоколад, жарить зефир и предаваться воспоминаниям. Слушать новые песни Сынюна (я это знаю, потому что этот парень всегда припасает свежие хиты на десерт) и тихонько подпевать, постепенно втягиваясь, запоминая слова и осторожно пробуя их на вкус. Но всё это будет вечером, а до вечера ещё целая вечность, и пока есть время, мы заезжаем за Тэхёном, который встречает нас тёплой улыбкой и огромными порциями ванильного мороженого, приготовленного его мамой. Мы дружно галдим, кланяемся и благодарим эту чудесную женщину за столь тёплый приём, потом усаживаемся за стол и, переговариваясь и смеясь, начинаем уплетать это божественное лакомство, вымазывая им себя и рядом сидящих товарищей. Почему-то больше всего достаётся Мино, который морщится и старается увернуться, но от шикарных белых усов ему уже никуда не деться, и Ханбин с Сынюном крепко держат его руки, чтобы мама Тэхёна успела запечатлеть сию картину. Я со смехом добавляю Сону ещё пару мазков и он каким-то чудом превращается в Санту, и вот тут уж нас разрывает на части от смеха, и посетители кафешки начинают оглядываться на нас и попрекать неблагоразумным поведением. Мы в страшной спешке доедаем мороженое, которое, к слову, обладает божественным вкусом, выползаем из-за стола все перемазанные и разрумяненные, ещё раз благодарим маму Тэхёна и покидаем кафе, продолжая смеяться с Мино, усиленно трущего лицо салфеткой. Как обычно дружно загружаемся в автомобиль, как обычно ждём, пока Сон докурит, усаживаемся поудобнее и отправляемся в путь. Мино заводит мотор, машина набирает скорость, и вот мы снова несёмся по пыльной дороге, переговариваясь и перебивая друг друга на полуслове, смеясь и шутя, вдыхая сухой воздух полной грудью и подставляя лицо палящему солнцу. Я смеюсь громче всех, запрокидывая голову, провожу ладонью по волосам, и, чувствуя, как углы рта стремительно несутся к мочкам ушей, искренне наслаждаюсь этим моментом, этой атмосферой и этим днём. Днём, который вскоре сгорит дотла и затеряется в череде последующих дней, но навсегда останется в памяти, навсегда отложится где-то под сердцем и будет иногда напоминать о себе приятным покалыванием и лёгкой грустью, возникшей ни с того ни с сего.