В Асгарде все спокойно

Даже когда дракона развоплощают, дракон остается драконом (с)

Когда терпение богов на исходе и кара вот-вот обрушится на твою виновную голову, ты все равно по инерции не веришь в столь мрачный исход и продолжаешь дико улыбаться. Лишь глаза выдают панику: там, на самом дне ты уже видишь страшное наказание, на которое осужден, и глубоко в душе успел даже смириться, каким-то пророческим предчувствием заранее ощущая все предрекаемые тебе боль и страх, что теперь вьются по позвоночнику липкой лентой мурашек. Когда даже те, кто клялся тебе в верности, нарушили свои обеты и, отстранившись, бесстрастно и молчаливо наблюдают, как тебя низводят с пьедестала небес, развоплощая до ничтожного пред всевышней волей червя, ты продолжаешь с безрассудным упорством верить, что взовьется, отвоевывая правду, чужой молот, как всегда бывало прежде. Но понимание стекает по вискам холодным потом, опережая привыкшее верить сердце. И когда все, кто звал тебя братом и сыном, отрекаются во имя какой-то нелепой, не тобой воздвигнутой в ранг истины справедливости, все, что ты чувствуешь - это один-единственный взгляд: пронзительный, синий и льдистый. И совсем не больно ощущать, как тело стягивают чужими внутренностями, и на душе не воет раненой волчицей боль от страшной потери обоих сыновей, нет, твое сердце вырезает из грудины лишь этот взгляд: холодный и равнодушный, и руки, грубоватые руки воина, что выносят его на стужу, где первые проблески боли, словно голодные дикие осы, налетают, отравляя и жаля. А потом оно превращается в камень, что станет могильным и возвысится над тобой, украшенный змеей, чей яд не обожжет груди, нещадно пробитой навылет тем самым, когда-то родным, но теперь уже чужим взглядом. И когда тебя забывают, оставляя в сырой пещере, лишь агония верного сердца не дает потерять разум, но и ему обрубают крылья, лишая возможности вылететь из собственного разума птицей. И даже память не воскрешает больше воспоминаний о чужих волосах, что колосьями зрелой пшеницы скользили когда-то под ладонью, и глазах, что смотрели ясно и сияли, как звезды ночью. Но с дырой в груди вместо сердца, с обрубками вместо крыльев, почти бездыханный и потерявший последнюю веру, бог по-прежнему остается богом. И ты помнишь об этом, не зная точно откуда, и холодная кровь струится по венам, разнося по застывшему телу то тайное, верное знание, что поддержит тебя и вынесет, словно волна, на берега новой жизни, когда наказанию суждено будет закончиться. Сотни дней пролетают мимо непрерывными вспышками боли, не позволяющей даже уснуть, но, лишенный сна, ты видишь иные картины: где-то там, в краю, где вечность застывает под толщей льдин, а высокие сосны раздирают макушками небо, прежде родные грубые пальцы сминают травы, расталкивая в порошок, и готовится мазь, что залечит все твои раны, а ведьмы, радуясь подношениям, дико хохочут, проливая целебные слезы в будущее лекарство. И синие, словно бескрайнее небо, глаза глядят сквозь пространство, отыскивая твой образ, чтобы успокоить свое бесконечно скорбящее сердце. …И когда разрываются нити, когда губы вдыхают воздух, ты впервые окутан страхом, что опять окажешься предан. Но тебе говорят: не больно, все пройдет и не будет страшно, только выпей горячей крови молодого всесильного бога. И горячие, словно уголь, иссушенные нитью губы, приникают к кровавой ране, выпивая отвар целебный, и пока исцеляется тело, те же руки, что выручали много раз и давали обеты оставаться навечно вместе, возвращают на место птицу, зашивают грудную клетку. Поцелуи жарки, словно пламя, а в груди – километры штольни. И непросто жалеть другу друга и дышать, когда воздух входит тяжело в сердца-птицы клетку из поломанных в гневе ребер, но снимают кольчугу злобы и рубаху лжи во спасение, оставляя нового бога, молодого, только рожденного. Поглощает горячее пламя синий, льдисто-холодный отблеск, что вогнал тебя в большее горе, чем жестокая месть асов, и чужая звериная шкура истлевает, словно бумага, оставляя тебя обнаженным танцевать на старой золе. Бог обмана и лжи стал огненным, и черна смоль волос стекающих по не предавшим, не оставившим, верно держащим клятву рукам. И сияют бескрайними синями, отражая, как гладь озерная, звезды - хочешь, проси желание! - тепло смотрящие глаза. Ведьмы тихо смеются, звонкими разбивая слезами вечности, что застыли в краю, где соснами подпирается небосвод. Мазь залечит раны телесные, а любовь исцеляет внутренне, и слетевшая с небосклона, как комета, душа – итог, но не смерти - перерождения. Из сансары проклятья вырвавшись, обретающий новую веру, зарождается новый Бог... 2 октября 2012