В Асгарде все спокойно

Когда Тор ушел, я так и остался сидеть на каменных плитах темницы. Здесь очень сыро, а стены поросли мхом, и воздух такой прелый и тяжелый, что дышать им – отвратительно; немудрено, что брат ушел так быстро. Эта темница больше похожа на яму, или скорее на колодец. И мое место – на самом ее дне. Те, кто назначены меня охранять, знают, что я – бог, и пища мне, собственно, и не нужна вовсе, поэтому крайне редко меня навещает хоть кто-то, и это – мое наказание. Вечное одиночество и молчание. Что ж, я даже рад: никто не пытается спросить с меня за мои поступки, и мне не приходится думать над тем, как ловчее обмануть весь мир. Недавно шел сильный дождь: грязная вода стекала по стенам, подбираясь к ногам, собираясь в лужицы по всему полу. От холода зуб не попадал на зуб, а железные цепи горели, обжигая кожу холодом. Чтобы хоть как-то отвлечься, я высоко задрал голову, пытаясь не обращать внимания на капли, падающие на лицо, и стал всматриваться в небо сквозь прутья решетки. Серое, грязное полотно, насколько хватает обзора, и по центру – пульсирующий плотный сгусток грозовой тучи. Он корчился, словно бьющееся сердце, и внезапно мне стало тепло. Словно природа встала на мою сторону, словно само небо рыдает вместе со мной над моей участью. Я столько лет здесь… Столько времени было дано мне, чтобы обдумать все, но это - пустое. Я трачу века, пуская их пылью по ветру, глядя, как они стекают ржавой водой сквозь дыры в плитах пола, - и не чувствую ничего. Ни одного пресловутого чувства вины, ни тишайшего отголоска раскаяния. Да и на что оно меня? Мне не в чем раскаиваться. Тор говорит, что это меня убьет – жалость к себе, попытка отомстить за отсутствующие обиды. Предлагает защиту, искупление грехов и теплое место за своим плечом, где уже никто меня не достанет. Он приходит сюда так часто, как может, но я не понимаю, зачем. Его слова пролетают мимо моего сознания, все, что я могу – с каким-то диким восторгом смотреть на его некогда золотые волосы, теперь все больше и больше сияющие сединой. Сила по-прежнему бьется в его глазах, как и любовь ко мне, верная, но в то же время хрупкая, как хрусталь. И это согревает меня и придает сил держаться. Эта любовь заставляет его уходить, пропадая на долгие-долгие месяцы, но и она же вынуждает возвращаться сюда, в эту мрачную яму, ко мне, на дно. Мне его жаль. Никто не знает, почему я молчу. И я никому не открою правду, оставшись догнивать в одиночестве и пустоте всю свою вечную жизнь. И это - мой собственный выбор, кто бы что ни придумывал. Я провожу пальцами по руке, с отвращением глядя, как глубоко под кожей чернильной сеткой расползается Смерть. Это - мое наказание, это – моя сущность. Кровь гудит в венах, Смерть жалит и жжет, разъедая сердце, она требует жертву, которую я не могу ей дать. Я вцепляюсь пальцами в камень стены, усмиряя жажду, обламывая ногти и раздирая ладони в кровь. Мне нравится смотреть, как черные капли смешиваются с грязью, утекая под землю. Пусть на пару ничтожных капель – но я стал чище. Я учился жить с этой жаждой смерти, я утолял ее, насколько мог. И она была, как вино: пока я был юн и глуп, я пил ее жадно, и лишь сейчас понимаю, что тогда отравил себя полностью. Пока ты, мой брат, учился стрелять и ходил на свою первую охоту, Фригг, ведающая все о моей судьбе, о моем прошлом и том, что меня ждет, пыталась не постареть, обнимая мальчика, с такими необычными для асов смоляными прядями, который утыкался ей в живот, напуганный таким жестоким к нему обращением окружающих. Слабый ребенок, завидовавший смелому и сильному брату - уже тогда я носил в себе Смерть, и лишь позже узнал – чью. Та самая Смерть, что оживляла в моем разуме жестокие картины, от которых меня шатало и пьянило сильнее, чем от самого хмельного меда. И я жаждал воплотить то, что видел, пуская по рукам чернильных змей моей крови, жаждал – и не решался. Слабый отрок – мог ли я лишить жизни того, кто сильнее, того, кого любил? Жажда клокотала внутри, изъедая внутренности, но стихала, поддаваясь обстоятельствам и моей тебе верности. Магия, пришедшая ко мне, словно дар, не уняла эту жажду твоей смерти, Тор, и тогда я решился оборвать все связи с семьей - разыграл смертельную обиду на то, что оказался неродным. Мои слова отчаяния были так правдоподобны, что никто, даже ты, не усомнился в моем помешательстве. Лишь Фригг молча плакала, протягивая тонкие руки. Я покинул мир асов, с разрывающейся от боли душой, съедаемый заживо Смертью, что предназначалась тебе. Я ушел, спасая тебя. Но ты нашел меня, ты не захотел просто забыть. И кровь вновь забурлила от радости и восторга, заливая глаза багровой пеленой и отнимая разум. Тогда, словно идолу, я принес этой жажде свою первую жертву – ни в чем неповинных мидгардцев, но Смерть не была утолена - что ей ничтожные души землян, если в поле ее зрения вновь возник тот, кому она предназначалась? Я изнывал от любви к тебе, Смерть, плавящая мои жилы, молила меня убить тебя. И однажды покорила мой разум. Нет, бога так просто не убить, но провожая взглядом это странное сооружение из стекла, внутри которого, ты, как пойманное насекомое, метался, ударяясь о стены, я надеялся, что жажда угаснет, и снова стал спокоен. Смерть затаилась, переваривая, словно хищник добычу, картину твоего падения. Но ты выжил, разумеется, ты выжил. И тогда Смерть взяла верх надо мной окончательно, дикая в своей ненависти. Я оказался безвольной марионеткой в ее руках и своими собственными руками нанес тебе рану… и почти достал до твоего сердца. Мои руки дрожали от страха, а кровавый туман застилал разум. И меня во мне оставалось совсем немного. Ты это видел, я это знал. Смерть скулила во мне, как зверь, металась по клетке моей груди, тянула к тебе когти, но я как-то сумел ее удержать. И сдался тебе на милость. Я принял наказание как подарок. Запертый вдали от тебя, я знал, что сумею удержать эту жажду в себе, и ты никогда не окажешься в опасности вновь. Сила моей любви оказалась сильнее жажды жить, оказалась сильнее желания свободы. Я позволил заковать себя в цепи, оставить себя на дне этой ямы, клетки, надежно скрывающей меня и то, что бушует во мне, от тебя. Мое добровольное заключение, ограждающее тебя от смерти из моих рук. Но когда ты приходишь, я чувствую, как частицы меня умирают, выпуская на свободу все то плохое, что какая-то неведомая сила вложила в меня еще до моего рождения. И после твоего ухода все, что я могу – это смотреть, как из разодранных рук утекает чернильная кровь – вместе с моей жизнью. И пока я не знаю, кто из нас победит. Смерть ждет, пока мое "я" умрет, она закипает внутри, скручиваясь в огненную спираль восторга, глядя на то, как я теряю сознание, лишаясь себя вместе с жизненной силой, что кровавыми ручьями растворяется в каплях дождя. По ночам, когда звезды сияют столь ярко, что на дне этой ямы практически не остается теней, Смерть приходит, ложась ласковой любовницей мне на грудь, сжимая в удушающих объятьях. Она рассказывает мне о свете, что ждет меня в конце пути, предлагает, наконец, сдаться, а я представляю твои золотые волосы, в которых нитями вплетается серебро. И это придает мне сил держаться. Смерть терпелива, но и я научился смирению. Любовь всегда сильнее ненависти, а любящий никогда не предаст любимого. Я смотрю на пульсирующий сгусток грозовой тучи, что бьется, словно сердце в моей груди – все еще бьется - и мне тепло. Смерть целует меня в висок, мол, не волнуйся, я дождусь своего. Я ухмыляюсь ей в лицо: «Никогда». 24 сентября 2012