День за днем. Эпизод 3

Следующим утром, к завтраку, выхожу в голубой маечке и обтягивающих спортивных брючках. У столика уже весь кагал – родители сидят, пьют кофе, Сомова задумчиво торчит у полок, отделяющих прихожую от гостиной, тоже сосет из чашки... Хорошо мы, все-таки, вчера посидели. Надеюсь, сегодня допросы не продолжатся, и мы просто где-нибудь погуляем. Постельное белье уже собрано и спрятано в тумбу, все одеты, хоть в офис веди, один я что-то разоспался. На стол мать, особо не мудрствуя, выставила остатки вчерашнего пиршества – бутерброды, печенье, резаный арбуз. Пожелав доброго утра, присоединяюсь к кофепитию - взяв ближайшую чистую чашку со стола, присаживаюсь на боковой модуль. Нацедив кофе из кофейника, больше любуюсь на родителей, чем пью – те сидят рядышком, умиротворенно потягивают густой напиток из чашечек и вид у них, как у новобрачных - они мечтательно переглядываются и романтично улыбаются друг другу. Интересно, какие у них на сегодня планы? Допив, мать ставит пустую чашку на стол: - Ну, что? Она шлепает себя по коленям, будто собираясь встать: - Спасибо этому дому. Сенечка, нам пора! Куда, пора? Смотрю недоуменно на родителей, но для отца, видимо, все ясно: - А мне что? Мне только подпоясаться! Отец встает с дивана, и я тоже вскакиваю. Как же так! Почему? Так все было вчера замечательно - посидели, поговорили, вспомнили молодость… Я думал наш банкет и сегодня продолжится – они же сто лет у меня не останавливались! Растерянно развожу руками: - Как? Подождите как пора? Вы только приехали! Мать, качая головой, оглядывается на папу: - Ну, кто только, а кто и не очень. Ну, обидно же! Протестующе вскидываю ладонь вверх: - Нет, подождите, как это так?! Нет….Мы ни по городу не погуляли … Как? Отец усмехается: - Да мы бы с удовольствием... У нас самолет через четыре часа! В смысле? - Как самолет? Анюта выглядывает из-за меня и ставит свою чашку на стол. У нее такой довольный вид, что мне становится ясно – без ее помощи не обошлось. Мать влюблено смотрит на отца: - В Крым! А потом приникает к его груди, посматривая на меня: - Ты представляешь, чего Сеня учудил? Так это папа придумал? Мама смеется, а я с радостным удивлением смотрю на отца: - Пап, когда ты успел? Он усмехается, переглядываясь с матерью: - Ну, дурацкое дело, не хитрое. Анька не может удержаться от похвалы: - Семен Михайлович, вы такой молодец, я прямо горжусь вами. Если они успели забронировать билеты через интернет, то без Аньки и моего ноутбука не обошлось. Мне вдруг становится грустно – если Гоша в ближайшее время не вернется, то, может быть, мы и видимся-то в последний раз. Кто я для них? Никто… Отведя в сторону вдруг заблестевшие глаза, жалобно тяну: - Капец, а я думала мы на Воробьевы горы, вечером в ресторан. Мать с отцом нерешительно переглядываются, но Сомова вмешивается: - Да не слушайте вы эту эгоистку… Ну, вы все правильно сделали. Она одобрительно машет руками: - Я очень рада за вас! Ничего я не эгоистка… Просто Анька не понимает! Слезы и сопли подступают к глазам и носу, и я ничего с этим не могу поделать: - Да я тоже в принципе рада, просто… Смотрю на родителей, и все расплывается перед глазами. А вдруг и правда, в последний раз? Что они скажут через месяц? Пошла вон, где Игорь? А мне так хочется их тепла, их любви… Тянусь к матери и утыкаюсь ей в грудь: - Ма-а-ам! Чувствую, как ее руки обнимают меня и прижимают к себе. Над ухом слышится теплый голос: - Спасибо тебе Марго, за все, за все. И я так рада, что у Гоши теперь надежный тыл. Сложив руки на груди, и надув обиженно губы, умильно смотрю на нее... Мамочка… И пытаюсь уговорить самого себя, что она любит меня не меньше, чем раньше. Благодарно кивнув головой, виновато опять канючу: - Может, все-таки, билеты поменяете, а? Сомова дергает меня за локоть: - Марго! Ну что, Марго?! Я не Марго, я Гоша. Хрен знает сколько, не видел родителей и, может быть, больше и не увижу никогда. Сморщившись от этой мысли и совершенно рассопливившись, оглядываюсь на отца: - Па-а-ап! Приникаю к отцу, к маме, обнимая их обоих сразу, впитывая тепло и смех. Отец успокаивает меня, похлопывая по плечу, и отстраняется: - Ну, ну… Вот Гоша вернется, завалитесь к нам в гости и хоть на неделю, хоть на месяц... Если бы…. Только где он, Гоша-то? С фонарями не сыщешь. Мне становится еще тоскливей, а в глазах вообще полное болото. Я руками и ногами цепляюсь за последние секунды, цепляюсь за наше прошлое: - А мы на пруд на карася пойдем? - Ну, конечно, пойдем. Плевать на ужимки Сомовой, я ж понимаю - ей бы быстрей избавиться от моих родичей, притащить назад своего кашалота и кудахтать над ним. Отец удивленно клонит голову в бок: - А откуда ты знаешь? Знаю, уж поверь мне. Мама, глядя на него, смеется: - Сеня! - А ну да…. Ну, я смотрю у Гоши действительно никаких секретов от тебя. Капец, даже про это уже нельзя вспоминать и спрашивать. Надув губы, обиженно ворчу, отведя глаза в сторону: - А что, пруд с карасями, стратегический объект, что ли? Отец указывает на меня, а сам оглядывается на маму: - О, мать, смотри! У них даже чувство юмора одинаковое. Та радостно кивает, довольная нашим единомыслием с Гошей. Господи, как же я их люблю! С умилением и улыбкой гляжу на отца, сдерживая рвущиеся наружу слезы. Анюта вновь скрипит, поторапливая наше расставание: - Семен Михайлович, пойдемте, я вам с вещами помогу. А мать тычет пальцем на заставленный стол: – Да! А я помогу Марго со стола убрать… Я тут же протестую, уж что-что, а это смогу и без помощи: - Нет ма, не надо, я сама. - Подожди, это две минуты. Не хочу терять ни секунды. Мое лицо невольно сморщивается: - Не-е… Заставляю мать присесть в ожидании папы, и сажусь рядом сама. Не могу наглядеться перед расставанием. Особенно когда они оба у меня такие счастливые и довольные как сейчас: - Мам, ты вся светишься! - Еще бы, сегодня ночью Сеня был как лев. - В смысле? К нам уже приближаются Сомова, которая еле прет красную мамину сумку, и отец с чемоданом-тележкой. Судя по Анькиным страданиям, мамины покупки за эти дни, здорово утяжелили ее груз. Мать игриво косится и шутит: - Марго, ты меня удивляешь. Наконец, до меня доходит, и я широко открываю от удивления рот - вот это откровение! С Гошей у нее таких не было. Изображаю веселое смущение: - А… Так, извини! Большие сумки ставятся на боковой модуль дивана, готовые к следующему рывку – на улицу. А отец тянется через стол передать маме ее сумочку: - Держи. Как раз в этот момент у Сомовой начинает трезвонить мобильник в кармане джинсов: - Ой! Она извлекает его на свет и, посмотрев на дисплей, прикладывает к уху: - А… Алло… Да, здрасьте…. Какой номер? А…, спасибо. Так они и такси успели вызвать? Перевожу взгляд то на мать, то на отца. А меня даже не спросили! Будто я чужой, совсем. Анька дает отбой, отключая мобильник: - Ну, такси у подъезда, номер семьсот тридцать. Как же мне не хочется отпускать их. Неужели, все? Растерянно поднимаюсь с дивана. Папа решительно разворачивается на выход: – Ну что, по коням? Я вдруг вспоминаю про апельсины, которые вчера ночью Сомова приволокла ко мне в спальню, когда приходила посплетничать и срываюсь с места: - Подождите, подождите… Несусь туда, а когда возвращаюсь с целлофановым пакетом обратно, мать протестует: – Ой, не надо Марго. - Как, не надо? Что значит не надо! Вы поедите там… В аэропорту, знаете какие цены? – Спасибо. Анюта забирает у меня фрукты и засовывает в красную сумку. Меня раздирают эмоции, и я снова кидаюсь обниматься с матерью: - Ма-ам, я вас так люблю! Она похлопывает меня по спине: - И мы тебя тоже… А потом опять к отцу - с несчастным лицом и слезой в голосе: - Па-ап! Узкие лямки лифчика врезаются в кожу, заставляя повести плечами и напоминая, кто я для них... Отец приобнимает меня: - Знаешь, Маргарита, я вот тебя знаю меньше суток, а ощущение, что лет двадцать! Зажимаю рот рукой, чтобы не разреветься и отворачиваюсь. Я бы даже сказала - тридцать пять! - Пап, ты только смотри, чтоб там мама далеко не заплывала, ладно? - Не переживай, не переживай - без меня она даже в воду не войдет. Сцепив руки у живота, вздыхаю и улыбаюсь им – как же здорово, что они приехали. Отец вдруг принимает строгий вид и грозит пальцем: - А ты, знаешь, передай этому засранцу, что если он вздумает тебя бросить, будет иметь дело лично со мной, договорились? Пусть вернется, а там разберемся. Сжав губы в тонкую линию в сопливой гримасе, киваю: - М-м-м… Анька снова вмешивается, пытаясь поторопить: - Ну что, долгие проводы лишние слезы, угу? Отец разворачивается к дивану, чтобы снять с него сумку: - Ну что, Анечка права. Все дочь, пока, береги нашего сына. Мать тараторит, пытаясь завершить прощание: - Марго, я просто счастлива, что теперь у Гоши надежный тыл. Она присоединяется к отцу, и они оба двигаются к выходу. Сомова подталкивает меня в спину двумя руками в том же направлении. Ну да, им пора, и может быть, для них я веду себя неадекватно…, но они-то для меня родные и любимые! Сморщившись, не могу сдержаться и хлюпаю носом, и хоть на минутку стараюсь их удержать: - Мам, ну… Отец оборачивается у дверей: - Ну, пока. Хочу говорить спокойно, а получается какой-то надрыв: - Мягкой посадки! - Спасибо. - Как прилетите, позвоните! - Обязательно. - Обязательно. Родители топчутся возле двери, и я снова пытаюсь повиснуть у них обоих на шее: - Обязательно! Пусть Анька и злобится, крутит у виска, и глазеет в потолок с кислой гримасой, но я же вижу, как маме с папой приятно, как они радостно млеют, чувствуя мою любовь. Я так редко с ними вижусь… Отец смущенно крутит головой: - Ну, ну… Ну, все, все… Мать, пора нам… Марго ну, мы же не на фронт уходим, в конце концов. Это еще как сказать. У меня тут каждый день фронт, могу и не выжить. Оглядываюсь к Сомовой за поддержкой, да только напрасно - она снова торопит родителей, поднимая вверх сжатый кулак: - Ну, до свидания вам. Да-а-а… Синяя машина, семьсот тридцать. Мама в ответ посылает в воздух чмоки: - Спасибо, Анечка, ну все! Я еще раз призываю, срывающимся чуть ли не на плач голосом: - Пока… Как прилетите, позвоните! Уже с лестницы доносится: - Обязательно, пока. - Пока. Сразу становится пусто и уныло, я огорченно закрываю входную дверь. С обиженной физиономией марширую в гостиную, чтобы плюхнутся на боковой модуль, сложив руки на коленях и закусив губу. Ну, как так можно!? Вечером собрались все вместе, а утром уже умотали. Можно подумать у них сыновей воз и маленькая тележка! Еще Анька со своей синей машиной. Как попугай «до свидания, семьсот тридцать», «до свидания, семьсот тридцать». Соплю и ругаюсь про себя… Потом все же срывающимся голосом ору на стоящую тут же рядом Анюту: - Вот чего ты лезешь, а? Она сгибается в мою сторону: - Куда, я лезу? - Проводы, слезы…Вот, кто-нибудь тебя просил? - Что значит, кто-нибудь меня просил?! Сомова всплескивает руками и усаживается возле меня: - Ты здесь такие нюни распустил! - Что, я распустил? Имею право! Сомова повышает голос: - Три короба наплел и про карасей, и про пруд. Еще бы пять минут и вообще бы… Что вообще бы? А нюни распустил, потому что баба, чуть что, сразу в слезы. А тут родители, которых сто лет не видел и, может быть, не увижу! Пытаюсь оправдаться: - Это мои родители. Зажимаю рот и нос, чувствуя влагу на пальцах. Да, я готова разреветься и что? Убить меня за это? - Слушай, Игорь, я понимаю, кто эти люди… Просто твое слезоточивое прощание смотрелось со стороны как-то странновато. Я все это дело прекратила. Еще вопросы есть? Да, права, ты Анечка, права… Смотрю на потолок, а потом, наморщив лоб, вниз в пол, чувствуя себя самой несчастной на свете. Только и ты меня Анют, пойми – это для тебя они дядя Сеня и тетя Тамара, а для меня…, половина жизни. И родней их для меня нет, и наверно не будет!. Отворачиваюсь: - Ань, ты извини, правда…, просто я их так люблю. Не ругать меня надо, а пожалеть… Утыкаюсь лбом в плечо подруги и та вздыхает: - Гош, да я понимаю. Ну, слава богу, что мы хоть как-то выкарабкались из этой ситуации. Сидим, понурившись, и сложив руки на коленях. В другой раз, может быть, если Гоша не вернется, они со мной и разговаривать не захотят, выгонят из квартиры на улицу и все. К тому же, столько лапши им навешал, поди, докажи потом, что я это не я. Встрепенувшись от этой мысли, сажусь прямо, глядя на Сомика: - Слушай, а может быть, им надо было все рассказать? Мой голос неуверенно падает, а Анька резко разворачивается ко мне, разглядывая словно сумасшедшую. Ну да, кто бы мне поверил - выгнали бы и делу конец. Так что иду на попятный: - Согласен, дурацкая мысль. После всех этих переживаний и соплей, совсем морда опухла, волосы висят сосульками и я, подцепив прядь рукой, убираю ее за ухо. Потом смотрю на часы: - Ладно, я пошла в душ, мне на работу пора. Хлюпнув напоследок носом, ухожу в ванную плескаться, приводить себя в порядок и собираться. Получаса мне вполне хватает и на выходе уже совсем другой человек - четкий, деловой и серьезный. Оглядываю себя в зеркале - хватит, поигрались в невесту, теперь никаких бабских излишеств: черный пиджак, красная рубашка с широким воротником, брюки, макияж средней яркости, гладко расчесанные на пробор волосы. Анюта одобрительно осматривает меня, а потом расстегивает пару верхних пуговиц на рубахе, открывая обзор: - Ну, ты же современная женщина, а не солдат в армии по стойке смирно. Поджав губы, лишь пожимаю плечами - я бы сейчас от армии не отказался. *** Появившись на работе, бросив сумку в кресло у стены, отправляюсь в комнату отдыха чего-нибудь пожрать - с родителями я этот процесс пропустил, а потом, с их отъездом, поесть было уже некогда. Бутерброд с сыром и колбасой спасает от голодного обморока и вносит в настроение умиротворенность. Когда возвращаюсь назад в кабинет, застываю в дверях – оп-па-на, в моем кресле восседает мой главный враг и таращится в монитор включенного компьютера. В предвкушении очередных гадостей, настроение резко качается в другую сторону и я угрюмо иду к столу: - Что ты здесь делаешь? Злыдень благодушен: - Ну вот, ни тебе здрасьте, ни тебе уважения. Меня напрягает, что он лазает тут без моего разрешения, особенно в компьютере. Подойдя вплотную и сунув руки в карманы, заглядываю на экран – хочу знать, что он там выискивает: - Я спрашиваю, что ты здесь забыл? Антон поднимает голову: - А ты не догадываешься? Статью! Он вдруг начинает ворошить и разбрасывать бумаги, лежащие на столе, подбрасывая их в воздух. Тон его выступления меняется на агрессивный: - Я где-то здесь забыл статью! Склонившись над столом, молча все собираю, и складываю обратно в стопку: - Быстро свалил с моего компьютера. - Ну, во-первых, компьютер не твой, он находится на балансе у издательства. А во-вторых, что это за дискриминация, а? Сунув руки в карманы брюк отступаю к окну - там за стеклом солнце, жизнь…, а тут урод с очередной пакостью, стой теперь, слушай... Только морщусь: - Какая еще, дискриминация? - По половому признаку. Тебе, видите ли, в моем телефоне копаться можно, а мне в твоем компьютере нельзя! Это типа месть, что ли? Молчу, ответить на выпад мне, пока, нечем. Зимовский поворачивается к клавиатуре: - Кстати, неплохой аппарат. Он со стуком жмякает по кнопке «Enter», а потом начинает бешено выстукивать по клавишам: - Не тормозит! Пятьсот символов в минуту! Блин, что за гамадрил-вредитель, телефончик у него потрогали. Сломает же, или настройки какие-нибудь собьет в программах. Пробираясь за креслом поближе, срываюсь на крик, пытаясь отодрать руки Зимовского от клавы: - Ты что, больной, что ли, а? Тот, смеясь, бросает свое идиотское занятие, и я добавляю: - Ты компьютер сломаешь, придурок! - Хо! Что делать Маргарита Александровна, что делать… Антон вскидывает руки вверх: - Статьи то до сих пор нет, приходится как-то наверстывать… Да я этих статей тебе уже с десяток накидала, только ж тебе они, на самом деле, на хрен не уперлись. Зацепившись одной рукой о крышку стола, а другой за спинку кресла, наклоняюсь к Антону и, еле сдерживаясь, цежу сквозь зубы: - Слушай, Зимовский! Там на Цветном бульваре место клоуна освободилось. Тебя там заждались, по-моему. Тот усмехается, и тянется взять со стола стаканчик из-под карандашей, а потом водружает его себе на голову, вместо шапочки: - Маргарита Александровна, вы знаете, по-моему, в данный момент, проблема трудоустройства должна волновать, прежде всего, вас! Он дергает головой, заставляя стаканчик упасть, а потом ставит его на стол. Кисло усмехаюсь: - Только не надо меня пугать! - Ой, помилуй бог, никто никого не пугает. Просто таков порядок в серьезных учреждениях. Выпрямившись, складываю руки на груди, а он поднимается из кресла: - Если сотрудник не выполняет свои служебные обязанности, то ставится вопрос о его соответствии занимаемой должности. Ясно, пытается меня прогнуть. Только я тебе не Кривошеин и не Любимова. Тряхнув головой, отбрасываю волосы назад. Ехидно прищурившись, спокойно парирую: - В таком случае, я думаю, уместно было бы поставить еще вопрос о саботаже. У меня все статьи сохранены в ноутбуке, и даже даты проставлены, когда я их передавала или отсылала по почте. Зимовский, сунув руку в карман брюк, поджимает губы: - В чем, простите? - А кто-то, все время, заворачивает добротные статьи. По-моему, я ясно выразилась. Зимовский ухмыляясь отворачивается - возразить ему нечем. Выставив руку вперед, решительно отодвигаю Антона от моего кресла: - А еще не подпускает сотрудников к своим компьютерам! Вот так вот! Встав прочно за стол, добавляю: - Это ли не саботаж? - Вот, оно что… Зимовский с силой придвигает кресло к столу, подсекая меня под колени, и я плюхаюсь в него с размаху. Разозлился видать дяденька: - Прошу вас, Маргарита Александровна, пожалуйста, пожалуйста, работайте. Теперь уже он нависает надо мной, опираясь на спинку кресла. Молчу, чуть усмехаясь – мне нравится, как я его поставила на место. Ничего он мне не сделает, наоборот, сам себе могилу роет, мешая работе. Зимовский шипит: - Только и вы уж, постарайтесь! Выпрямившись, он будто выплевывает: - Короче, чтобы через пять минут ваш опус лежал у меня на столе! Ой, как страшно. Лишь бы последнее слово за ним было. Антон идет к открытой настежь двери, что-то тихо приборматывая, ругаясь наверно, потом останавливается в проеме и, сделав слащавую улыбку, прикрывает за собой дверь. Хмуро гляжу ему вслед, играя желваками: - Капец. Я когда-нибудь придушу его… *** Кофе кофеем, но после словесной перепалки вдруг просыпается аппетит, и я опять иду на кухню - чего-нибудь погрызть. Там за столиком сидит Калугин с чашкой, но я молча направляюсь к холодильнику. Распахнув дверцу, слышу за спиной, как Андрей поднимается и делает шаг в мою сторону: -М-м-м, привет Марго. Не вытаскивая головы, отвечаю: - Ага, и утром два привета. Подцепила присказку в милиции в обезьяннике, теперь отвязаться не могу. Так, чего я хотела-то? Бездумно смотрю на полки. Сзади снова голос Калугина: - Что, прости? Зачем я сюда полезла, не помню. Здесь минеральная вода, йогурты, кетчуп, какая-то банка с чем-то недоеденным… Мне этого ничего не надо… Андрей что-то спрашивал? Бормочу: - Да, так. Мне неуютно рядом с ним. В голову сразу лезет его «Можно я тебя поцелую?»… И почему я тогда сказала «нет»... Стоп - машина! Захлопываю дверцу и, засунув руки в карманы, разворачиваюсь, чтобы поскорее уйти: - Ничего, анекдот есть такой. Вам с Егоровой, судя по ночным воплям в доме отдыха, как раз подойдет. Андрей вдруг дергает рукой в сторону столика, за которым только что сидел: - М-м-м…Хочешь, кофе? Смотрю на столик с вазочкой печенья и неожиданно соглашаюсь: - Ну, давай. Потом вспомнив, что уже пила с утра морщусь: - Хотя нет, все равно не поможет. - Почему? Со вздохом поведя головой из стороны в сторону, признаюсь: - Да я уже литр в себя влила, все равно глаза слипаются. И старательно таращу глаза, демонстрируя заспанность. Конечно, вчера поздно легли - сначала с родителями сидели, потом с Анютой сплетничали... Калугин сочувственно кивает: - А-а-а…, не выспалась? Ну, что ты ко мне пристал? Шла себе спокойно и шла... У меня и так, после Зимовского нервы на взводе, а тут еще ты... Весь такой спокойный, заботливый, правильный — и должность на месте, и невеста, и вообще идеальный мужчина. У всех все в порядке - у Калугина, у Наумыча… Одна я плаваю в помоях, как цветок в проруби и терпеливо жду, когда уволят! Горечь подступает к горлу, заставляя сорваться: - Слушай Андрей, ну ты умный мужик, а? Ну если у человека глаза слипаются, то наверно он не выспался? Или ты думаешь, я себе клеем глаза намазала? Выплеснувшись, тухну, отведя взгляд в сторону. Чувствую, меня уже несет не туда, и я просто срываю свою обиду. Блин, закон джунглей еще никто не отменял и нужно выживать самой, а не перекладывать ношу на других. Калугин недоуменно вздернув брови вверх, отступает: - Извини. Кажется, я перегнула палку, и просто сбросила на него свои неудачи и плохое настроение. У него своих забот хватает, без меня. Покорно вздыхаю: - Андрей! - Да? - Это ты меня извини. Я просто действительно не выспалась и раздражаюсь по всяким мелочам. Глядим, друг на друга, и молчим. А о чем говорить-то? Какой разговор не заведи, не по работе, обязательно уткнешься в Егорову... Помолчав пару секунд, он кивает в сторону холла: - А, ерунда, проехали… Так, к этому... В зале заседаний можешь поспать часок! Ну, если приспичит, так я лучше у себя в кабинете запрусь. Калугин загорается своей идеей: - Ну, а чего? Я тебя пока прикрою. Нелогично, но приятно. Улыбнувшись, качаю головой: - Нет, Андрюш, я же не Штирлиц, чтобы спать по восемнадцать минут. Он хмыкает: - Ну, тогда смотри сама. Да, ничего не остается, как самой. Но мне уже в голову приходит новая мысль – как-то стихли баталии со свадьбой и еще Андрей жаловался на столкновения Алисы с Наташей. У молодоженов проблемы? Интересуюсь: - Ну, а у тебя как дела? Калугин отшучивается: - В отличие от тебя, я выспался. Усмехаюсь, складывая кончики губ в грустную улыбку: - Как Алиса? Андрей кивает, а потом, отведя глаза в сторону, качает головой: - Спасибо..., э-э-э... М-м-м…, все хорошо. Не похоже… Пытливо вглядываюсь в его лицо: - Ты рассказал ей про Наташу? Он вздыхает: - А…, пока нет. Ну и зря. Она же все видит и понимает. И недоумевает, почему ты с Егоровой, а не... Чуть не сказала со мной... А если человек не понимает, то, как он может доверять другому? - А чего ждешь? - Ну, скажем так, не было удобной возможности. Ко мне с шоколадкой домой среди ночи была возможность прийти, а откровенно поговорить с дочерью за столько времени нет? Эх, мужчины, мужчины... Напоминание об уже забытой плитке меняет ход моих мыслей: - А хочешь шоколад? Калугин вдруг радуется как ребенок: - У тебя есть шоколад? Ну, не то чтобы специально у меня... Смущенно поправляя волосы, дергаю плечом: - Ну, ты приносил, я все не съела. Андрей смеется: - Хэ... Нет, спасибо, у тебя большая сила воли, должен сказать. Так приятно беззаботно болтать ни о чем. Не думать ни о работе, ни о его скорой свадьбе. Улыбаюсь в ответ, чуть вздернув бровями: - Да нет, я просто горький не очень. Наше уединение прерывает Кривошеин, и мы с сожалением оглядываемся на него. - Э, народ, там из типографии пришли, а вы чаи гоняете? Калугин сразу переключается на деловой лад, видимо пришли по его душу: - О, как! Они с Валиком жмут друг другу руки, и Кривошеин его торопит, кивая в сторону холла: - Пойдем, пойдем! И тут же исчезает, также внезапно, как и появился. Значит, пора по рабочим местам. - Ну, что, на баррикады? И первая выскальзываю наружу. И зачем, спрашивается, приходила? Потрендеть? Вслед мне несется: - Да! Выше глянцевое знамя. *** Через пять минут, естественно, никакой статьи Зимовскому не несу, неоткуда ей взяться. Но через пару часиков, накидав тезисов по поводу взаимоотношений родителей и взрослых детей, отправляюсь в кабинет главного редактора. По-моему, вполне привлекательное название: «Взрослые дети». Вручив пару листков, стою, чуть сбоку от стола, таращась в окно, жду реакции. Антон, развернувшись с креслом спиной ко мне, вроде как внимательно читает. Потом неопределенно цыкает языком. Отсутствие одобрительных звуков приводит меня к неутешительным выводам - впереди новый круг творческих потуг, а родительская тема отодвигается на неопределенный срок: - То есть, я так понимаю, эта тема тебе тоже не нравится, да? - Правильно понимаешь. Сунув руки в карманы, почти равнодушно допытываюсь: - И что на этот раз? Можете объяснить? - Могу. Тема тухленькая, не цепляет. Ясно. Похоже, тебя цепляет только скандальное и неприличное. Последний твой креатив, помнится, был «Гулящие жены»? Раздраженно кивнув, не торопясь иду вокруг Антона, на ходу рассуждая и пытаясь найти компромисс нашим спорам: - Ясно, значит, опять не та тема. Ладно, давай, тогда, выберем, чтоб цепляло. Присаживаюсь на край стола, изображая готовность к компромиссам. Антон кивает, отдавая мне инициативу: - Предлагай. Задумчиво поднимаю глаза вверх: - Э-э-э… «Cемья и работа. Оптимальный баланс»? - Мелко. - Не согласна, но ладно… Э-э-э…. «Служивые и не служивые. Помогает ли армейская школа в жизни». - Дальше. - Почему? - Не почему. Дальше. Мое терпение на исходе - можно же конкретизировать претензии, а не отвергать любое предложение огульно. Слезаю со стола Ладно, попробуем еще одну попытку. Подумав секунду, выдаю еще одно направление: - «Отцы-одиночки». А что, может получиться любопытно - откуда такие берутся и как они, потом, находят себе новую вторую половину. И, при этом, жизнь их ни хрена ничему не учит! Зимовский реагирует моментально: - Старо. Это не аргумент. Похоже он ищет повод отказать, а не найти консенсус. Решительно обхожу вокруг Антона, чтобы нависнуть над ним с другого бока - одной рукой упираясь в стол, а другой взявшись за спинку кресла. Толкнув спинку кресла, заставляю его крутануться, разворачиваясь ко мне лицом: - Зимовский! Уже не смешно. - Полностью с вами согласен, Маргарита Александровна - здесь плакать хочется… Целую неделю не можешь родить какую-то паршивую статью. Поведя головой и сжав зубы, отворачиваюсь - ты же, гаденыш, сам и не даешь…, родить. Так бы и прибила в этом самом кресле, за вредительство. И правда, чего взять с неадекватной-то? Экспромт с телефоном, помнится, произвел на Зимовского неизгладимое впечатление – весь вечер шарахался от меня и жался по углам: - Антон Владимирович, если мне не изменяет память, вы же свой автомобиль на платной стоянке оставляете, да? - А причем здесь мой автомобиль? Задумчиво устремляю взгляд в пространство: - А домой возвращаетесь через скверик, да? Антон пока не понимает моих расспросов и спокойно сидит, развалясь в кресле и разглядывая меня: - Ты к чему клонишь? Сунув руки в карманы, молчу… Покрутив каблуком, словно провинившаяся школьница, резко встряхнув головой, отбрасываю волосы за спину: - Да так, ни к чему. Сделав губы трубочкой, многозначительно тяну: - Ну-у-у… Просто скверик этот темный, бомжи всякие разные ползают. Антоша отрывается от кресла, агрессивно вскакивая: - Ты что, угрожаешь мне? - Да, боже упаси! Так, мысли вслух. Стоим лицом к лицу, и Зиме ничего не остается, как бессильно огрызнуться, постучав пальцем в мои листки на столе: - Ты лучше бы, свои мысли, вот сюда бы направила. Туда? А толк будет? - Слушай, Зимовский. Может быть, уже хватит Ваньку валять? - В смысле? Смотрю на него, прищурившись: - Если я напишу трижды гениальную статью, ты же ее все равно зарубишь, да? Он словно выплевывает: - А ты пиши! Твое дело карябать. Сам ты…, карябаешь. Во мне уже поднимается волна протеста, не сдержавшись, наскакиваю на гаденыша, повышая голос: - Что, карябать? - А ты уж сама решай - или статью или заявление. На выбор. Глядим друг на друга как волки. Ясен пень - действительно будет рубить, до самого срока выхода номера, а потом назначит виноватой. Но упрямо повторяю: - Не дождешься. И стремительно иду мимо него на выход.