Айдол

      Каково это — танцевать на сцене? Когда всё тело прошибает бешеной энергией, когда за спиной и сбоку орут колонки, а из них — твой голос. Когда спутавшиеся волосы летят в лицо, но ты концентрируешься только на движениях, отточенных до идеала. Потрясающая хореография! Когда в руке, трясущейся от адреналина, крепко сжимаешь микрофон, когда улыбаешься, потому что просто не можешь иначе: всё слишком хорошо!       Песня оборвалась, и девочки резко замерли с поднятыми руками, не шевелясь пару секунд, только дышали сбивчиво и смотрели в зал. А впереди, на трибуне, достающей, кажется, до неба, яркое пламя миллионов огоньков. Медно-оранжевые, они светили отовсюду, мигали и разрывали ночное небо дерзкой вспышкой. Глоток свободы!       Овации оглушили, гигантской волной обрушиваясь на сцену, не давая возможности вдохнуть, прийти в себя. С верхних рядов начало доноситься название команды, его подхватывали всё больше и больше людей, и вскоре трибуны разорвались от криков. Четверо девочек стали кланяться до пола, бесконечно благодарить, зная, что в громе голосов их не услышат. Они смеялись и плакали, обнимались. И только одна фигурка стояла позади этой трогательной сцены. Она всё дышала и дышала — надышаться не могла. Неверяще смотрела в толпу своими большими глазами, а в них светилось что-то искреннее. Оранжевые огоньки отражались в чёрном зрачке, почти вытеснившим радужку, и рот слегка приоткрылся.       Айдолы махали руками, подзывая к себе подругу, та неуверенно сделала шаг навстречу. Девочки весело обнимались, смеялись, кто-то говорил благодарности в микрофон, остальные складывали пальцами сердечки, и только одна попрежнему продолжала неподвижно стоять. Всё вокруг казалось каким-то далёким, нереальным, и в то же время всё находилось так близко, что даже нагревшийся, слегка мокрый микрофон тянул руку вниз. Девушка неверяще помахала в толпу, фанаты взвизгнули от восторга. Девушка поймала взглядом камеру, проследила за ней, а потом вновь вернулась мыслями на сцену. Сегодня её день!       Айдолы суетились, вставали ближе друг к другу и кланялись восторженной публике. Девушка делала так же, повторяла заученные движения, благодарности. Уходя со сцены, айдолы не переставали махать и посылать сердечки. Девушка держалась отстранённо.       — Это было незабываемо! — на идеальном корейском проворковала самая старшая — Ния — открывая дверь в гримёрку.       — Да, лучшее, что было со мной за всю жизнь! — поддержала Айрис — девушка с острым подбородком и выразительным взглядом. — Как мы для этого трудились, и как это окупилось!       — Да, девчонки, мы крутые! — выкрикнула младшая, прыгая на гладкий кожаный диван. Остальные поддержали настрой, разразившись хохотом.       — А тебе, Эжен, как сегодняшнее выступление? — поинтересовалась Ния, поворачиваясь. Цепким взглядом она уловила мимолётную грусть на лице девушки, которую та тут же смахнула резким кивком головы и легко натянутой улыбкой.       — Мне очень понравилось, — учтиво ответила Эжен и тут же отвернулась, как бы заканчивая бессмысленный диалог.       Ния будто ещё что-то хотела спросить, но осеклась и вернула взгляд к подругам, весело резвящимся на диване.       — Айрис, прекрати, ты сейчас Миён задушишь! — воскликнула Ния и кинулась разнимать в шутку дерущихся подруг. Комната наполнилась звонким смехом и редким похрюкиванием, что вызывало только больший прилив хохота.       Эжен даже не обернулась на дурачащихся коллег, только сидела на высоком визажном стуле и ноги к себе прижала, кладя подбородок на колени. Всё лицо, а в особенности скулы, болели после всплеска дофамина и непроизвольной улыбки, державшейся несколько часов.       — Мне кажется, что я умерла там раз десять точно! — усмехнулась Сохён.       — Как говорили великие: «Танцор умирает дважды: первый раз — когда прекращает танцевать», — с умным видом произнесла Айрис, а потом не сдержалась и захихикала в ладошку.       — Давайте, чтобы не умереть второй смертью пойдём и поедим! — предложила Ния, хлопая в ладоши. — Кажется, нам уже должны были привезти еду!       Девушки охотно поддержали идею и с радостными криками и бурными обсуждениями вышли в коридор. Но, только выйдя за порог, Ния бросила короткий взгляд в гримёрку.       — Эжен, ты с нами? — спохватившись, спросила она, с беспокойством смотря на девушку.       — Спасибо, я не голодная, — пробормотала Эжен, сидя полубоком и даже не смотря на собеседницу. Потом, будто оправдываясь, добавила: — Я просто перед выступлением плотно поела.       Ния кивнула.       — Я позвоню тебе, если нам скажут что-то важное.       И со щелчком дверь закрылась, а девушка осталась одна.       Она свободно выдохнула и подняла голову. Тишина. Наконец-таки!       Взгляд, ни на чём не останавливаясь, проскакал по гримёрке. Всё вокруг ей было чужим: неудобный, жёсткий диван, стойка с аккуратно развешанными костюмами, ярко-красные, кричащие обои, какие-то плакаты с мировыми знаменитостями, будто неуместные заплатки на новой юбке, красовались на стенах. Всё это выглядело агрессивно: звёзды с плакатов смотрели с презрением, они искривляли лица в гримасе отвращения, глядя на девушку, и думали о её жалости; красный, до некоторого времени любимый цвет, окрасил комнату какой-то враждебностью. Всё так и кричало: «Уходи!»       Эжен закрыла глаза, глубоко вздыхая, посчитала до пяти и развернулась, уставившись в идеально начищенное большое зеркало с яркой подсветкой. Даже собственное отражение казалось чужим: некогда весёлые, горящие жизнью глаза потускнели, из них пропал тот чарующий свет, не дающий пасть духом окружающим; короткие красные волосы с чёрным цветом на концах сейчас стали длинными, нарощенными и полностью платиновыми с дурацкой чёлкой. Сейчас, по прошествию трёх лет, Эжен стала выглядеть гораздо старше, и дело тут далеко не в возрасте.       За эти годы столько всего поменялось. Некогда утверждающая, что Корея — слишком строгая страна, и карьера айдола точно не для неё, Эжен уехала из России, а всему виной один случай.       Очередной к-поп фестиваль, на который пригласили команду Эжен, пестрил огнями красно-синих прожекторов в тёмном помещении. Кажется, Эжен тогда отошла подправить слегка смазавшиеся стрелки и оставила команду у сцены. Вернувшись на прежнее место, она никого не обнаружила. На из месте стоял высокий молодой человек азиатской внешности. Эжен подошла к нему узнать, не видел ли он девочек в красных костюмах. Молодой человек не видел, зато он сумел как-то ненавязчиво увлечь Эжен диалогом на добрых полчаса. И только когда телефон Эжен разорвался от пятого звонка Горе, а из трубки послышался разъярённый голос, Женя извинилась перед новым знакомым и спешно дала свои контакты, надеясь на продолжения общения. Так и случилось. Хёнджу (так звали того человека) и Эжен переписывались месяцами. Хёнджу рассказывал о жизни в Корее и о том, что недавно устроился работать в компанию с айдолами. Эжен восторженно отвечала на всё, в свою очередь рассказывая о команде и присылая видео с тренировок. Через полгода общение Хёнджу заявил:       — Послушай, ты должна стать айдолом!.. Нет, подожди! Выслушай меня сначала! У тебя прекрасная танцевальная база и вокальные данные есть. Годик побудешь трейни, и успешная карьера айдола тебе обеспечена! Тем более у тебя есть хорошие связи, — говорил он, намекая на себя. — Я буду помогать тебе, всячески способствовать твоему продвижению. Это отличный шанс, соглашайся!       И Эжен согласилась.       Ей пришлось бросить вуз, работу, но с этим она простилась легко: помахав ладошкой и для вида пустив слезу, она отвернулась, более не вспоминая. Гораздо сложнее было рассказать обо всём команде. Помнится, тогда после особо изматывающей тренировки все девочки, потные и еле стоящие на ногах, без сил ввалились в раздевалку. Эжен нерешительно остановилась у раскрытой двери и опёрлась о косяк, сложив руки на груди.       — Давай к нам! — задорно сказала Горе, хлопая по свободному месту слева. — Ещё в автобусе хрен знает сколько стоять будем, посиди хоть здесь!       Но Эжен молчала, так и не сдвинувшись с места. Она подбирала слова, пыталась найти подходящие, но в голове была лишь звенящая пустота, и где-то на окраине сознания одна-единственная мысль шептала: «Ты их предаёшь!». Эжен старалась не слушать её, но в глубине души знала, что так оно и есть.       — Эй, что-то случилось? — поинтересовалась Эля, отставляя рюкзак с одеждой в сторону.       — Мне нужно с вами поговорить! — серьёзным голосом сказала Эжен.       Девочки напряглись. Что-то электрическое стало витать в воздухе, будто сообщая о приближающейся грозе. Эжен упорно игнорировала требовательные взгляды. Она предпочла остановиться на сколе деревянной скамейки, рядом с которым лежала толстовка Горе. Светло-коричневое дерево, непокрытое лаком, с кое-где торчащими занозами притягивало взгляд. Железные ножки скамейки, окрашенные в чёрный, блестели в свете ярких ламп. «И как я это раньше не замечала?» — будто в бреду подумала Эжен.       — Эй! — окликнула Горе, щёлкая пальцами. Эжен сморгнула, и подняла голову.       — Да, — пробормотала она, приходя в себя.       Эжен глубоко вдохнула, выдохнула. Легче не стало, но говорить надо было.       — Я должна вам сказать, что через неделю я уезжаю в Корею.       К её собственному удивлению, она сказала это спокойно, слишком спокойно. Слова вылетели изо рта, будто ничего не значили, будто до этого по ночам Эжен не плакала, истерично ударяя подушку и захлёбываясь слезами, будто после этой новости всё будет как раньше, будто их жизнь не перевернётся с ног на голову.       — Так это ж круто! — воскликнула Эля. Она спрыгнула со скамейки и кинулась обнимать Эжен. Все разом выдохнули.       — Да, ты нас не пугай так! — подхватила Горе. — Я уж думала, чего страшного случилось, а тут всего лишь! Ну, присылай фотки с БТСами тогда, зря что ли поедешь!       — Это вполне вероятно, — пробормотала Эжен, потупив взгляд.       — Что? — переспросила Горе.       — Я сказала, что это вполне вероятно, но не в этом суть, — взмахнула руками Эжен. — Всё не так просто… — она замялась, вновь растеряв все мысли и слова. — Я… уезжаю туда не на неделю и не на месяц… и даже не на год, — она вновь замолчала, набирая в грудь побольше воздуха. Предательские слёзы подкатили к глазам, но Эжен не смела сейчас заплакать. — Я уеду туда надолго, как минимум, на девять лет, а может… навсегда, — совсем тихо прибавила Эжен, потупив взгляд.       Беззаботная и лёгкая атмосфера резко провалилась куда-то в пропасть, сменившись похоронным настроением. Грянул гром. Началась гроза.       Самым страшным был взгляд, прожигающий спину. Эжен чувствовала его даже через плотную кофту, и от него на душе становилось гадко. Умереть сейчас казалось проще, чем выносить тот взгляд. «Какая же я трусиха!» — подумала Эжен, но повернуться так и не смогла.       Она подождала, пока все выйдут, и только после этого начала переодеваться, но, натягивая уличные кроссовки, не сдержалась и разрыдалась в пустой раздевалке. Всхлипы эхом отражались от стен спортивного зала, и в тот момент Эжен впервые почувствовала, что осталась совсем одна.       Сейчас на душе было точно так же, что и три года назад. Что-то сильно сдавливало грудь и не давало вздохнуть. Будто невидимая беспощадная кара вдруг схватила Эжен, стальными пальцами ломая рёбра. Её слепые глаза с особой ненавистью смотрели на мученицу, а той хотелось только одного…       — Привет, Жень! — голос уставший, замученный, но в то же время радостный.       — Привет, — улыбнулась Женя, проведя рукой по волосам, ближе прижимая телефон к уху.       — Как у тебя дела? Ты сегодня выступала, да? — слегка искажённое связью доносилось из динамиков.       — Ага, ты видела?       — Я на работе была, но так да, поглядывала. Ты держалась лучше всех, зал зажигала именно ты!       — Да брось! — усмехнулась Женя, откидываясь на спинку стула.       — Я серьёзно, это было очень круто!       Щёки обдало приятным жаром, и те мгновенно заалели. Любимый голос заставлял трепетать и радоваться каждой улучённой секундочке услышать его.       Внезапно горькая тоска накрыла Женю, жёсткими нитями вплетаясь в кожу. С их тёмно-синей пряжи стекал яд, крупными каплями падая и выжигая дыру в сердце Жени. С противным шипением края дыры пенились и воняли трупной гнилью. Казалось, залатать их было невозможно.       — Можно мы увидимся? — тихо спросила Женя внезапно севшим голосом.       — Давай, — шёпотом ответили на другом конце провода.       Увидеться они, конечно, не могли — их разделяли тысячи километров, а потому Женя лишь включила видеосвязь. Она оперла телефон о стаканчик с кучей кисточек для макияжа и включила камеру.       По другую сторону экрана на неё смотрело родное лицо: щёки стали худее, под голубыми сонными глазами виднелась синева. Распущенные русые волосы были убраны назад, но одна прядка всё-таки падала на лицо. Девушка лежала головой на подушке, положив левую руку под щёку, а правой держа телефон.       — Саша… — внезапно вырвалось у Жени. Она придвинулась ближе к столу, чтобы лучше разглядеть девушку. — Ты почти не изменилась.       — А вот ты сильно. Это так, ты говоришь, имидж хотели освежить?       Женя вздохнула, бросая мимолётный взгляд на зеркало. В отражении мелькнули большие грустные глаза и поникшие уголки губ с яркой помадой.       — Но тебе и так хорошо, — искренне улыбнулась Саша.       Женя тоже не смогла сдержать улыбки. Она почувствовала, как впервые за последнюю неделю складка между бровей разгладилась, а напряжённые плечи расслабленно опустились.       — Знаешь, — внезапно сказала Женя, — я люблю тебя.       Саша помолчала пару секунд.       — И я тебя.       Их отношения начались ещё давно, когда Женя только-только собирала свою каверденс команду. Как-то после очередной выматывающей тренировки, когда большинство танцоров уже разошлись в разные концы Зеленограда, Саша и Женя задержались в раздевалке. Женя, сидя на скамейке, наклонилась к полу, завязывая шнурки, Саша застёгивала сумку и надевала наушники.       — Нужно будет поменять зал, — решительно сказала Саша. Её голос отразился от стен, эхом разносясь по раздевалке.       — Нужно, — согласилась Женя, не поднимая головы.       Руки у неё были вялые, уставшие, бантик на кроссовках всё никак не хотел завязываться. Голове было нелегче. Там роились сотни мыслей, не дающие покоя уже который месяц. На носу сессия, а в кармане куча долгов, времени на которых почти не было, бесконечная работа с кучей задач, правил, требований и претензий, разногласия в команде, которых с каждой тренировкой становилось всё больше. Казалось, будто напряжение электрическими волнами скачет от одного человека к другому, и на дверь скоро можно будет вешать табличку: «Не влезай! Убьёт!». Теперь ещё и зал надо менять.       Руки безвольно повисли. Женя склонилась к самому полу, не в силах подняться, открыть глаза. И последнем были виноваты далеко не бессонные ночи, проведённые за учебниками с размазавшейся по щекам тушью, не вечная усталость и тяжёлые слипающиеся веки. Казалось, что всё в мире настроено было против Жени, и от осознания беспомощности она всё больше ломалась, чувствуя, как струны некогда живой и плещущей позитивом души рвались, больно хлестая по запястьям и сердцу.       — Жень? — позвала подругу Саша. — С тобой всё в порядке?       Она присела на корточки рядом с Женей, терпеливо ждя ответа. Женя покачала головой. Её волосы проскользили по полу, сметая уличную пыль. На это было всё равно, не самая большая проблема.       — Я устала, — пробормотала она, будто обращаясь к полу.       Что-то тёплое коснулось её ладони, Женя дрогнула. Саша нежно переплела их пальцы. Женя подняла голову, встречаясь с взглядом голубых глаз. Она слабо улыбнулась.       — Тебе нужно отдохнуть, — заключила Саша. — Завтра суббота, ты сможешь выспаться, набраться сил.       — Сон не поможет решению проблем, — со вздохом ответила Женя. — Нужно думать, что делать дальше.       — Думать лучше на свежую голову, — заметила Саша. — Хочешь, можешь ко мне сегодня пойти, переночуем вместе. Мои к родственникам уехали, так что квартира свободна.       Женя думала. Идти к подруге в таком плохом настроении, чтобы ещё и ей выходной портить казалось верхом неуважения. Но возвращаться в родные стены, где всё напоминает о нескончаемых заботах и обязательствах хотелось ещё меньше.       — Спасибо, — тихо сказала Женя, крепче сжимая чужую ладонь.       Воцарилось молчание. Тёплое, ласковое, оно окутывало девочек, прочным коконом защищая от мирских проблем. Что-то невероятно интимное было в этой обстановке: лица девочек находились на одном уровне, казалось, придвинешься чуть ближе, и расстояние станет непозволительно коротким, зрительный контакт не прерывался ни на секунду, а Женины вечно холодные, мерзлявые руки медленно теплели.       Лампочка мигнула два раза и погасла, погружая раздевалку в кромешную темноту. Женя вздрогнула, но руку не отпустила, лишь сильнее схватилась за неё, будто за спасательный круг. Села прямо, а Саша за ней поднялась. Сейчас в темноте, когда не было видно вообще ничего, чувства обострились. Женя слышала, как стучало чужое сердце, чувствовала мягкую подушечку пальца, оглаживающую тыльную сторону ладони. Дыхание Саши стало отрывистее, глубже, оно обдавало Женино лицо. Чужой нос робко коснулся щеки, губы оказались в жалком миллиметре, сейчас показавшемся непреодолимым расстоянием.       У Саши сердце бешено колотилось, норовя сломать грудную клетку. Саша не двигалась, боясь того, что будет дальше. Девочки так и застыли в нерешительности, будто статуи, по воле скульптура которым не суждено быть вместе.       Губы Жени пересохли, горло тоже. Она не отпускала Сашину руку, как-то нервно, истерически сжав её, боясь потерять единственную опору. Другой рукой она крепко держалась за скамейку.       Саша паниковала, впервые не зная, как поступить. Она всегда была холодна, рассудительна, а сейчас, поддавшись влиянию чувств, она стояла у обрыва и смотрела вниз, в тёмную бездну. Она могла повернуть назад, и тогда ничего бы не было. Всё вошло бы в привычный, ничем не усложнённый ритм, каким он был раньше. Но обрыв манил. Неизвестность пугала и в тоже время влекла своей загадочностью, неизведанностью. Где-то на дне той самой бездны, как медная монета, блестела одна единственная картинка: Саша стоит с улыбкой до ушей, а с ней за руку держится любимая девушка, ради которой Саша готова горы свернуть.       Эта сладкая мечта была сильнее разума.       И Саша шагнула в пропасть.       Она припала к чужим губам, с каким-то безумием отдаваясь во власть той, кто владел её сердцем с самой первой встречи. Холодная ладонь легла на мощную спину, проходясь вверх до шеи. Мягко притянув ближе, Женя не отпускала Сашу. Саша забралась в чужие волосы, чувствую на губах пьянящую вишню.       Всё ощущалось острее: длинные ногти, слегка проходящие по шее и спине, губы, которые сплелись в одном только им известном танце, и дурманящий аромат чужих духов.       Что-то страстное, необузданное вдруг овладело девушками, и те, отдаваясь новому чувству, с головой ныряли в омут. Чёрная пелена упала на глаза, застилая собой тонкий голос разума — не сейчас! Юношеская робость пропала, оставляя место смеси похоти и безграничной любви. Это чувство, будто цунами, поднималось всё выше и выше, и поздно было от него спасаться, они сами выбрали такой путь.       — Ты не заснула? — весело, но при том невероятно устало спросила Саша.       Женя смахнула внезапно накатившую волну воспоминаний и улыбнулась.       — Нет, просто задумалась.       Саша кивнула и, помолчав пару секунд, широко зевнула, прикрывая рот рукой.       — Может тебе лечь спать? — заботливо поинтересовалась Женя.       — Куда уж теперь! Я посмотрела вашу трансляцию, теперь хочу узнать твои впечатления, — Саша забавно ухмыльнулась, удобнее устаиваясь на подушке.       — Я очень ценю твою поддержку, правда, но тебе вставать скоро! — Женя кинула взгляд на часы, прикидывая разницу во времени, и ужаснулась. — Через четыре часа?! Саш, ты о себе вообще не заботишься!       — Я забочусь… — начала оправдываться Саша.       — Ага, вижу, — недовольно пробурчала Женя, скрестив руки.       —… но о тебе я забочусь больше.       Саша вдруг поникла, замолчала. Она отвела глаза от экрана и тихо прошептала:       — И люблю тебя больше.       Жене вдруг сделалось плохо. Тяжёлая тоска лежала на сердце всё это время, а после таких слов, она, кажется, потяжелела килограмм на двести.       — Через полгода я прилечу в Москву, — как бы оправдываясь, тихо и неловко, сказала Женя. — Мы можем заселиться в отеле или снять комнату вместе. Я съезжу в Зеленоград, увижусь со всеми, а дальше мы проведём время только вдвоём!       — А ты надолго приедешь? — повеселев, спросила Саша, приподнимая голову.       — На пять дней, — поджала губы Женя.       Конечно, это не то, что ожидал услышать человек, с которым Женя последний раз виделась год назад. «Это не я решаю!» — хотела сказать она, но сдержалась. Оправдания сейчас казались неуместными.       — Тоже неплохо, — сказала Саша, стараясь придать голосу чуть больше оптимизма. — Тогда я буду ждать тебя!       Женя улыбнулась.       — Спокойной ночи, — проворковала она, нежно смотря на Сашу.       — Спокойной, — ответила та и положила трубку.       Женя, будто очнувшись в другом мире, вновь оказалась в ярко-красной комнате, обклеенной плакатами и уставленной всякими безделушками. За стеной послышались громкие голоса коллег.       Сейчас Женя почувствовала себя как никогда одиноко. Но во внезапной пустоте головы стучала одна мысль: «Ещё полгода? Неплохо!»