Sapere aude/Дерзай знать

Говорят, если хочешь спрятать что-то хорошо — прячь на видное место. Однако не стоит воспринимать эту фразу в буквальном смысле и старательно засовывать флешку с компроматом или пачку денег, скрепленную тонкой силиконовой резинкой и обернутой в несколько слоёв прозрачной пленки или, чего хуже, скотча, за самой яркой картиной, броским пятном выделяющейся среди общего интерьера. Это настолько избитый приём, который чаще всего используется кинематографом в подавляющем большинстве современных фильмов, что ныне в первую очередь начинают обыскивать именно такие места. Нужно всегда находить золотую середину, и Вики для себя её уже нашла. Возможно не самую гениальную, но это лучшее, что можно было придумать в чужом доме. У входной двери на стене справа висят три небольшие полки лестницей, приблизительно двадцать на десять сантиметров. Почти полностью занятые книгами, они не привлекают к себе никакого внимания. И даже если один из близнецов вдруг захочет взять лёгкое чтиво на вечер, то вряд ли кто-то из них станет заглядывать в старую пыльную вазу из глины, по внешнему виду которой можно предположить, что цветы в ней отродясь не стояли. Вот именно в неё, осторожно просовывая тонкую руку в узкое горлышко, она и прячет ключи. Не то, чтобы после всего произошедшего Вики думает, что близнецы попытаются забрать их. Не для того Маль сейчас уже больше получаса полоскается в ванной, оставляя её совершенно одну без присмотра и с незапертой дверью. Однако просто… на всякий случай. Если вдруг однажды она по-настоящему разгневает одного из них… На самом деле, даже сейчас, когда поблизости нет пышущего жаром и олицетворяющего саму сексуальность Маля, она не может ответить себе, почему до сих пор находится здесь. Каждый раз, как только в мыслях появляется фраза: «сейчас — самое время», её притягивает к этому месту, словно иголку к магниту. Впрочем, кто знает, в каком стоге сена она затерялась и сколько времени потребуется, на то чтобы понять, осознать и наконец решить: пора. И всё же становится намного спокойнее от понимания того, что Маль дал ей всё, чтобы выбраться. Даже чëртов замок от гаража настроен на пароль дня её рождения — информация, которую можно забыть разве только при амнезии или болезни альцгеймера. До второго безусловно Вики ещё далеко. Иначе зачем ещё оставлять машину похищенного человека, когда лучше было бы разобрать и сдать на металлолом по частям, а остальное утилизировать. Это уж точно лучше, чем просто утопить автомобиль, захоронив его на дне ближайшей реки или озера. Почему? Почему она всё ещё здесь? Вики садится на ковёр перед собакой. Пальцы тянутся к здоровой чёрной лапе, безвольно вытянувшейся на сидушке дивана. Он лишь втягивает холодным мокрым носом воздух, принюхиваясь к окружающему запаху, когда его начинают гладить. Она никогда не была собачницей и не просила щенков в детстве на дни рождения, потому что они слишком громкие, приставучие и только и выискивают мгновения чтобы облизать хозяина с ног до головы. В этом плане Вики отдаёт предпочтение кошкам, хотя и среди их пород существуют особенно ручные — например, ориенталы, которые к тому же ещё и очень разговорчивые. Однако ни единого домашнего питомца у неё так и не было. Какое внимание может подарить животному, для которого хозяин является всем миром, вечно отсутствующая дома студентка? Но даже если бы представилась возможность и появилось достаточное количество свободного времени, Вики не привела бы в свой дом никого. Разве что уличного, на передержку, чтобы затем отдать людям, готовым подарить ему больше любви. Столько, сколько это маленькое сердце заслуживает. Однако она не отрицает наличие проблем с ответственностью. Вернее с её отсутствием. Или же в ней ответственности слишком много. Ещё не определилась. Иначе как назвать, каким словом обозначить и чем объяснить то, что когда дело касается её самой, она может быть самой безрассудной и безответственной личностью, забывая вовремя поесть из-за захватившего и мысли, и тело любимого дела, а порой и даже нудной работы, в которой можно найти особую, ничем не повторимую отдушину? Но как только в её мир врывается что-то поломанное, что нуждается — требует помощи или защиты... Медленно отворившаяся дверь позади разрушает тишину и не состоявшуюся цепочку мыслей. Первее всего бросаются в глаза кожаные коричневые ботинки. Покрытые плотным грязно-серым слоем пыли, они создают впечатление, что Бонт спотыкался или волочился по земле, пока возвращался домой. Слегка подкошенные, обессиленные ноги близнеца медленно, но верно заставляют насторожиться. Всё происходит словно в замедленной съёмке, и пока взгляд Вики поднимается всё выше, в голове успевает промелькнуть множество догадок, одна хуже другой. Если пёс пострадал ночью, то и он также мог наткнуться на то же животное. Рана вполне бы объяснила столь долгое отсутствие. Пока они с Малем возились с собакой и даже не подозревали, что с Бонтом могло что-то произойти, он мог погибнуть в этом лесу. Одной рукой держась за ручку двери, другой хватаясь за косяк, другой расправляя извечно серую тунику под цвет штанов, Бонт переступает невысокий бетонный порог и, опасно пошатываясь, бредёт мимо неё в сторону кухни, где со вздохом плюхается на стул. Он всего-лишь пьян. Не ранен, не с переломанными конечностями и в принципе без единой царапины. Раньше Вики и представить себе не могла, что нетрезвый мужчина сможет вызвать настолько сильное облегчение. Но всё познаётся в сравнении. Где он мог так напиться? Когда ночью культисты разбредались после обряда, Вики не заметила ни у кого из них особо праздничного настроя. Наоборот, создалось впечатление, что все отправлялись домой как можно скорее, не желая оставаться за пределами стен своих жилищ. Шли быстрым шагом, только усилием воли и нежеланием показаться напуганными не срывались на бег. Не похоже, чтобы Бонт мог отправиться к одному из соседей и пробыть там до самого утра за выпивкой. За всё время пребывания здесь, он в принципе вёл более одиночный образ жизни, и если у Маля с Люцифером однозначно есть дружеские отношения, то Бонт не выказывал при ней ничего подобного. Однако... Есть ещё Лилу, которая вчера закатила самую настоящую истерику. Не мог ли он отправиться к ней? Если отмести вариант с культистами, то всё же за лесом есть город, через который Вики сюда и попала. Не знающий местность человек может бродить в таких чащобах часы, а то и вовсе дни, но для парня, выросшего в поселении, и живущего в глубине леса всю жизнь вряд ли составит труда добраться до города. Но если все так боялись чего-то, что началось после обряда, почему не боится он? Либо на деле он такой же безрассудный, как и она сама. Поднявшись с пола, Вики подходит к кухонному гарнитуру и наливает полный стакан прохладной воды. Несколько капель с тихим плеском плюхаются на стол, когда она ставит стакан перед раскрасневшимся от выпитого близнецом. Бонт, безусловно не ожидавший любого проявления заботы с её стороны, наконец отрывает тыльную сторону ладони от покрасневших глаз и смерив слегка изумленным взглядом, благодарно кивает, поднося края чаши к сухим губам. Он пьёт жадно, не пролив ни единой капли, в отличие от неё. Стакан опустел меньше чем за полминуты. Только после этого его мутный взгляд сосредотачивается на раненом псе, нахмурив брови и всматриваясь в окровавленные бинты поверх чёрной шерсти, вероятно не до конца веря собственным глазам. Однако ни единого вопроса он не задаёт, только сглатывает и устало выдыхает, потирая переносицу двумя пальцами. В этом доме ничего не знает и не понимает только она одна. Раз Маль ничего не рассказывает ей, то возможно удастся разговорить Бонта. Не зря же алкоголь развязывает язык. Правда не всем. — Даже ничего не спросишь? — Вики присаживается на соседний стул, пытаясь зайти издалека. Эти игры горячо-холодно, с правилами если “горячо”, то тебе милосердно дадут подсказку или очередную информацию на “подумать” без единого вывода, а если “холодно”, то вообще останешься ни с чем, уже чертовски надоели. — А смысл? — взъерошив волосы Бонт закидывает ногу на ногу. — Что за животное могло сделать такое с собакой? И зачем? Неужели тебе не интересно? Он усмехается и закрывает глаза, выглядя почти безумно. Абсолютно все сходят с ума в этом месте. И эта проблема касается не только её. — В нашем лесу животные надолго не задерживаются, — сбросив ботинки с ног, Бонт вытягивает ноги. — К тому же такие крупные, чтобы иметь силу завалить волкособа. — Это сделал…человек? Нет, этого просто не может быть. Человек не нанесёт настолько глубокие рваные раны и уж точно не станет обгрызать ухо бедной собаке. Бонт просто смеётся над ней. Потому и улыбается. Сейчас затравит навеселе сказку про монстра из чащи как в скаутских лагерях, а на следующий день сделает вид, что забыл, для нагнетания большей атмосферы. Уголки его губ растягиваются ещё шире. — Уже ближе. Она уже давно не ребёнок. Её уже не напугать страшилками или фильмами ужасов, а единственное, что приносит тревогу — новости с жестокими убийствами, насилием и прочими жестокостями, созданными руками человека. Книги ужасов на ночь больше не оказывают влияния, не имеют власти над сновидениями, не насылают кошмары. Среди ночи не грохочет сердце в груди от раздумий о прочитанном сюжете. Но она не может остановить холодок, размашисто прошедшейся от поясницы и до самой шеи. И крупицы сомнения, уже давно посеянные происходящими событиями, что теплятся в груди, навязчиво прорастают в мысли. Всё потому что Вики уже не знает, чему верить. Уже давно не знает. У человека богатое воображение. Можно выдумать что угодно: любое существо, якобы неизвестного происхождения, придумать на основе учебников по биологии его место обитания, рацион и прочие мутации. Создать в голове комок из мыслей и образов, чтобы затем нарисовать его, воплотив уже во что-то более материальное. Этим может развлекаться любой школьник, да чëрт, даже ребёнок. — И кто же это? — складывая руки на груди и пытаясь придать голосу немалую нотку скептицизма, она интересуется, надеясь, что разговор не остановится на недосказанности. — Не мне решать: посвящать тебя или нет. — Бонт поднимается со стула, намереваясь своим уходом прекратить разговор. Ведь лучшего способа кроме игнорирования или бегства придумать просто невозможно. Наклонившись, он поднимает ботинки, держа в правой руке, — У нас Маль главный. — Неужели всë настолько секретн- Вики замолкает, когда Бонт неожиданно придвигается к ней, нехарактерно для себя хватая её за подбородок подушечками пальцев. Резкий запах перегара ударяет в нос, но она не может даже поморщиться. Этот жест так сильно удивляет её, что она просто застывает. Глаза в глаза, но без единой нотки страсти или желания друг к другу, и это слишком, слишком неуютно для обоих, однако никто не смеет прекращать это. Он её гипнотизирует. Взглядом глубоких серо-голубых глаз, что смотрят настолько глубоко в душу, будто добираясь до самой сути. Ноги слабеют, деревенеют. Она ощущает себя каменным изваянием, не способным двигаться. И только моргает, не смея отвести взгляд. Бонт осматривает её лицо холодным изучением, ищет, но что? Если Маль до него искал в ней чувства, то что так старательно пытается откопать в ней второй близнец? Он наклоняется, но не чтобы поцеловать, нет. Он шепчет тем шёпотом, что проникает внутрь, скользя вместе с кровью морозом по венам, и добирается в самую суть. — Мы с тобой оба неподвластны над судьбой. У неё на нас особые планы. Проблема только в том, что тебя она оберегает. Момент разрушается. Трескается словно тонкий лёд поверх воды, а затем и вовсе ломается, утопая в холодной глубине. Бонт отступает неожиданно. Так быстро убирая пальцы от её лица, что Вики оступается, потеряв новую опору. Она безмолвно смотрит ему вслед, не смея ничего произнести. Это ощущение напоминает состояние, когда узнаëшь о смерти близкого человека. Ступор. Полный ступор. И тело уже не твоё. Ты его попросту не ощущаешь. Ты больше не ощущаешь ничего. И ты уже не ты. Мгновение назад ты был обычным человеком, сейчас — уже нечто нематериальное, будто ничто вокруг тебя больше не существует. И тебя тоже теперь не существует. Сон. Кошмар. От которого невозможно проснуться. Потому что всё это — реальность. И шёпот в ухо.

Проснись

Лёгкие шлепки по щеке выводят из транса. Вики медленно открывает глаза. Яркий свет от лампочки бьёт в зрачки. Это явно не кухня... Спальня. Кровать, да она на кровати. И Маль...здесь. Бонт тоже. Каждый склоняется к ней со своей стороны. Вот только выбрали неправильно. Бонт должен быть справа, как ангел, ведь ангелы-хранители сидят на правом плече, не так ли? Он и внешне больше похож на ангела: весь в белом, светлая рубашка слегка запачкана пылью, наверняка он ещё не переоделся после обряда. А Маль должен быть слева, как демон-искуситель. — Вики, ты меня слышишь? — Маль убирает горячую ладонь с её щеки, плавно проведя ласкающим движением до ключицы. С его мокрых после душа волос капает вода. Одна прохладная капля приземляется ей на нос. — Вики? Горло сухое и нещадно саднит, словно внутрь насыпали горсть острых шипов. Она тяжело сглатывает. — Слышу. Взгляд сосредотачивается на Бонте. Белая холщовая рубашка в серых пятнах от земли. Белые штаны. Белый. Он разве не был в сером? Перегаром не пахнет. Как он так быстро протрезвел? Выглядит свежим, словно недавно не шатался от выпитого, держась на честном слове. — Так, давай осторожнее, — Маль поддерживает её между лопаток, когда она садится, а затем и вовсе приобнимает за спину одной рукой, позволяя опереться, — Голова не кружится? Кружится. Вся комната ходуном ходит. Но сейчас ей не до этого. Потерев лоб, она прокашливается и спрашивает хриплым голосом. — Что случилось? Возможно она отключилась прямо там на кухне из-за всех произошедших событий. Нервная система просто не выдержала пережитого за день стресса и всё. А фраза Бонта окончательно добила. За окном темно. Стрекочут сверчки из приоткрытой створки. Значит, она была без сознания не так уж и много, но достаточно, чтобы успела наступить ночь. — Я вернулся, а ты у дивана на ковре лежишь рядом с собакой, — Бонт садится на край кровати чуть сгорбившись. Вики пытается снова незаметно принюхаться, но тот резкий запах не перепутать ни с чем. — Думал, спишь, хотел разбудить, спросить, что случилось, а ты ни на что не откликаешься. — У дивана? — Вики хмурится, лоб болезненно пульсирует от перенапряжения. — А мы с тобой не говорили на кухне? Фактически она могла добраться до дивана в том состоянии, но у неё нет объяснения резкой трезвости Бонта, безусловно, от тревоги можно обрести ясное сознание, но запах всë равно должен был остаться. В подростковом возрасте Вики что только не перепробовала, чтобы спрятать факт того, что ходила с подружками погулять не просто в какой-нибудь парк на свежий воздух. И никакие мятные леденцы или ментоловый трайдент, тайком унесённые в кармане толстовки из магазина, нисколько не помогали. — Нет... — Бонт задумался, — Я же сказал, что когда пришёл, ты уже была без сознания. Возможно ты слышала, как я пытался разбудить тебя? Такими-то фразами? Нет нисколько. Но проще согласиться. Доказывать с пеной у рта то, что у них был весьма странный разговор, просто нет смысла. — Возможно... Оповестив, что уходит переодеться и принесёт ей чай, Бонт покидает комнату, оставляя Вики с Малем наедине. Она может поклясться, что видела, как он возвращался домой в сером, но тот факт, что во время обряда он был в белом, как и сейчас, ей не даёт покоя. Галлюцинация? Возможно. Она не станет отрицать. Но должна же быть причина. — А когда мы возвращались вчера ночью и я легла спать, Бонт... он не переодевался перед тем, как ушёл? — Она не может не спросить, она не может забыть и сделать вид, будто ничего не было. И если допустить хоть на миг, что есть кто-то, будь то даже Бонт, или что-то, что пытается свести её с ума, то... Вики не может ответить себе на вопрос, почему готова довериться именно ему. Возможно именно этого Маль и добивался, отдав ей ключи. Но теперь она даже не уверена, что спрятала их, даже в том, что это действительно произошло. — Нет, — Он отрезает, не сводя с неё глаз. Придвигается ближе. Убирает волосы с лица, открывая её впавшее в глубокую задумчивость лицо. — Ты что-то видела? Что-то странное? Она хочет сказать нет, утаить, запрятать в себе, и никого не впускать в свои тайны. Чтобы никто не знал о её подозрениях, мыслях, страхах. Но не может спрятать себя от него. И все тревоги отображаются слишком ясно для него на её лице. — Оно звало тебя куда-то? Скажи. Звало? — Его голос становится громче, взволнованнее. Маль заглядывает в её глаза обеспокоенно. — Оно просило тебя идти за ним? Просило выйти из дома? — Что? Нет, — отодвигаясь в сторону изголовья, возражает Вики. Он заметно расслабляется после её слов, но так и остаётся напряжённым. Выругавшись на индейском — она не успевает разобраться, какой именно это диалект, возможно алгонкинский, — Маль взъерошивает влажные волосы и поднимается на ноги. Он дышит тяжело, медленно, будто пытается делать глубокие вдохи, чтобы успокоиться, но не может. Бродит по комнате, уставившись в никуда, словно пойманный в клетку чëрный ягуар. Сильный, мощный, но загнанный обстоятельствами в угол. Глядя на него в таком состоянии просто невозможно не волноваться. Обычно непоколебимый, спокойный во всех ситуациях облик даёт трещину. И становится предельно ясно, что ситуация хуже, чем казалась изначально. И это не может не пугать. Если должно и существовать событие, попав в которое без объяснений близнецы уже не отделаются, то именно оно и происходит сейчас. — Что это? — Вики кутается в одеяло, заворачиваясь в плотную ткань. Она больна? Или… — Что могло вызвать это? Она наблюдает за ним, пока он быстро и решительно переодевается из домашней одежды в чёрные тактические брюки, наподобие тех, что носят спецагенты в боевиках или военные. Прочные с множеством многофункциональных карманов. Маль молчит, то ли делая вид, будто не слышал вопроса, то ли раздумывая, что ответить, вытаскивая из глубины полок два армейских ножа в кожаных ножнах и прикрепляя их к бёдрам, туго затягивая ремешки. Новый вопрос срывается с языка сам собой. — Ты военный? Он кивает, надевая футболку под цвет штанов. — Резервный. Ну конечно, архитектор, военный, еретик да ещё и культист. И дом собственными руками построит, и сектантов соберёт, в дом горящий тоже без раздумий войдёт. — Ты мне так ничего и не скажешь? — Как вернёмся. Обязательно. Я отвечу на все твои вопросы, — Маль не особенно-то и аккуратно хватает её за запястье, вынуждая спрыгнуть с кровати. — А сейчас идём. — Куда? — Вики быстрым шагом на заплетающихся ногах спешит за ним, когда они спешно приближаются к лестнице, а затем спускаются на первый этаж, где на кухне возится с чайником Бонт. — Ты? Никуда. Маль кивает брату в сторону улицы. Оглядев внешний вид близнеца, Бонт отставляет кружку с дымящимся чаем в сторону и уходит в подвал, гремя массивной дверью. Его торопящиеся шаги отдаются гулким стуком о бетонные ступени. Не за ружьём. Кто знает, может там хранятся ещё несколько таких же. — Вики, посмотри на меня, — положив ладони на её плечи Маль разворачивает её к себе. — Сейчас мы уйдём, а ты закроешь дверь на засов изнутри. Не открывай её и не выходи из дома, пока мы не вернёмся и не постучим три быстрых раза, затем один сильный и снова три быстрых, поняла? Даже если кто-то из нас будет звать тебя. Особенно если тебя будут звать. Вики хмурится. Кто и зачем будет звать её среди ночи? Да и как? В окно стучать? Странно, но спорить совершенно не хочется. И заваливать их вопросами тоже. Не просто так они так резко спохватились. Пытаются уберечь её? Но от чего? — Ты меня поняла? — Он слегка встряхивает её, обращая на себя внимание. — Вики? — Да, — заторможено кивнув, она оборачивается в назад, глядя в коридор, откуда выходит Бонт с двумя охотничьими топорами в руке, лезвия сверкают в свете лампочек, — да, поняла… К горлу подкатывает горький ком. Именно такова на вкус тревога. Сладко-горькая, с тошнотворным тухлым запахом, от которого непременно начинают слезиться глаза. Густая, словно дым в кальяне, плавной струйкой растекающаяся по венам. Она никогда не приходит резко. Наоборот, прежде, чем заиграть в полную силу, она изрядно насладиться медленным своим зарождением, которое можно различить не сразу, но когда поймёшь – уже будет поздно. К этому моменту она уже сидит слишком глубоко, чтобы от неё было так просто избавиться. И она будет разъедать изнутри, по кирпичику разбирая стену хладнокровия и самоконтроля, пока они вовсе не рухнут, под натиском уступая место панике. Вики делает всё, как было велено, когда они уходят. Смотря в поочерёдно закрывающиеся ставни на окнах, она чувствует, что её стена самообладания держится на самом волоске. Никаких мыслей о побеге и в помине нет. Напротив, как никогда хочется спрятаться в самый дальний угол, залезть под кровать или закрыться в самой маленькой и узкой комнате дома. Чтобы не было так много пустого пространства, которое больше не придаёт чувства свободы, а только леденящий сердце страх. Пёс на диване водит ушами, слушая возню своих хозяев снаружи. Ему сейчас проще, ему некогда беспокоиться о том, за кем ушли близнецы. Он спокойно дремлет, прикрыв золотистые глаза. Хотела бы она его спокойствия. Первые десять минут Вики усиленно пытается сделать вид и убедить саму себя, что всё в порядке, что они просто ушли охотиться на животное или к Мими за травами от её возможной болезни. Она сидит за столом с необычайно прямой спиной, словно желая поддержать осанку, а не из-за того, что все мышцы в теле натянуты словно струны на скрипке. В руках наполовину выпитая кружка ещё не остывшего чая. Она греет замёрзшие от волнения пальцы, нетерпеливо постукивая ногой в тонком носке по полу. Ступни тоже ледяные. Не желая подниматься наверх, Вики встаёт со стула и надевает ботинки. Они уличные, безусловно чистотой от них даже и не пахнет, но лучше потом помыть за собой все полы в доме, чем хотя бы ещё минуту мёрзнуть. Садится на место. Чай всё ещё тёплый. Но руки уже не греет. Кажется, их больше ничто не согреет. Кроме вернувшихся близнецов. Лучше с ними. Ощущать на себе их взгляды, изучающие, любопытные, интересующиеся — любые. Лишь бы не так. Не одной. Часы тихо тикают над камином. Тук. Тук. Тук. Только её сердце не так же. Оно то бьётся перебоями, то заходится в бешеном ритме. Кажется, что вот-вот настанет момент, когда оно вовсе остановится. Как ломаются часы, так сломается и она. Теперь Вики постукивает каблуком в такт секундной стрелке, намереваясь хотя бы так успокоить себя. Три стука. Часы. Каблук. Сердце. Три быстрых, один сильный, три быстрых. Не так она представляла себе приключения, в которые её должны были завести походы по лесам в поисках этого чёртового культа. Она должна была просто найти останки древнего вымершего поселения, старинные, развалившиеся от времени дома, покрывшиеся густым зелёным мхом тотемы с птичьими дуплами. На крайний случай, предметы быта и прочие атрибуты. И, если уж повезёт, кости с разложившейся одеждой и прочим барахлом. Вся эта история должна была закончиться опущенными руками и удручённым настроением или громкой статьёй на первых страницах газеты или журнала. А возможно и издаться в самом Нью-Йорк Таймс. Чтобы затем устроиться штатным журналистом, уже успевшим заявить о себе, и спокойно жить в центре шумного города, просыпаясь под звуки машин, сигналящих друг другу, пить крепкий кофе напротив панорамного окна и добираться до офиса на такси. Искать интересные случаи среди людей, чтобы набрать материал на новые статьи. Чтобы вся жизнь строилась только на вечном поиске историй, действий, событий. Рваться вперёд быстрее своих коллег, работать шустрее их и скорее писать тексты. В будущем возможно даже отучиться на курсах редактирования, когда бешеный темп жизни станет совсем невмоготу и править произведения начинающих и не очень писателей, искать среди повествования сюжетные дыры, неправильно оформленные предложения или неверную информацию. Вот тот максимум, о котором она мечтала. И она точно не должна была попасть в этот культ, выйти замуж за близнецов-сектантов и выходить далеко за края реальности, в которой живёт. Она не должна сидеть сейчас здесь и бояться за то, что кто-то из мужчин, которых она недавно в равной степени опасалась и ненавидела, не вернётся. Не должна. Чай больше не лезет в горло. Тошнит. И от его запаха тоже. Кружка едва тёплая. Красная бумажная салфетка с мокрыми каплями посередине, разъедшими материал, вдруг становится интереснее всего на свете. Приятная на ощупь. С тонкими золотистыми рисунками витиеватых завитков по краям без особой композиции или, уж тем более, смысла. Пушок открывает глаза и устало смотрит на неё, изредка моргая. Но Вики на него долго не может смотреть. Кровавые разводы на белых бинтах слишком пугают, чтобы разглядывать их. И снова три стука. Часы. Каблук. Сердце. Тук. Тук. Тук. Три быстрых, один сильный, три быстрых. Вики ощущает себя словно героиня боевика-триллера. Беспринципная подружка главного бандита наркоторговца, у которого снова проблемы с законом. И от которого проблемы теперь и у неё тоже. А всё потому что ему захотелось быстрых, лёгких и крупных денег. Нет бы как любой нормальный человек отучиться на нормальную специальность и пойти на стабильную работу. Да, не так прибыльно, зато никаких проблем с правоохранительными органами и никаких нарушений закона. И что, что мало, что медленно и что надо прикладывать немалые силы. Зато честно и безопасно. И эта подружка могла бы вдолбить своему горе-ухажёру, что можно добиться своего нормальными способами, но по сюжету, сама же она не отличается высоким интеллектом, и в прошлом была либо проституткой, либо вышла из неблагополучной семьи из трущоб. Хотя одно другому не мешает. Кружка остыла. Теперь не фарфор греет её руки, а её руки греют фарфор. Она трясёт чашку. Остатки холодного чая плещутся на дне, создавая хлюпающий звук. Собака смотрит на дверь. Возможно близнецы уже вернулись и теперь топчутся на крыльце, занимаясь своими делами. Вики прекрасно помнит уговор. Три быстрых, один сильный, три быстрых. Да, она всё помнит. Снова поднимается со стула. Не хватало ещё, чтобы кружка вся потемнела от заварки. Тёплая вода с тихим звуком льётся в раковину. Ополоснув чашу, Вики тщательно вытирает её чистой сухой тряпкой и ставит на полку. Затем подставляет руки под кран. Совершенно не греет. Вытерев и ладони тоже, возвращается на место, сложив руки перед собой на столе. Четыре стука. Часы. Каблук. Сердце. И…? Четыре. Че-ты-ре. Позади. Сзади справа есть окно прямо перед кухонным гарнитуром. Вики оборачивается. Закрыто ставнями. Она подпирает голову кулаком. Три быстрых, один сильный, три быстрых. Стук. Три быстрых, один сильный, три быстрых. Тук…тук. Вот тогда её сердце и останавливается. Она поднимается и медленно оборачивается, попутно отступая в сторону коридора и лестницы. Каблуки мешают, но она пытается быть тихой. Бесшумной. Наступать на носочки выгибая ноги под неудобным углом. Что угодно. Лишь бы тише. Растаять, испариться, исчезнуть. Убежать и спрятаться. Зачем кому-то стучаться в закрытые ставни посреди ночи? Кому это нужно? Одно дело в городе, там полно психов, но вряд ли среди поселенцев есть настолько психически нездоровые личности. Просто…зачем? Тук…тук. Хорошо, что на окнах ставни без единой щели. Она не хочет это видеть. Лучше не знать. Ещё немного, и будет лестница. Ещё немного, и она поднимется и доберётся до ванной и закроется. Или спустится в подвал за эту массивную тяжёлую дверь. Перспектива оказаться запертой там уже не пугает, как раньше. Лишь бы не здесь. Не на открытом пространстве. Вики спотыкается о край дивана, с грохотом упав на пол. Собака забилась за диван и даже не дышит. Она тоже старается больше не дышать. Но уже поздно. Тишина. Она буквально чувствует, как что-то медленно движется от окна к входной двери. Неспешно скрежещет когтём по фасаду дома. Вики так и остаётся лежать на полу, приподнявшись на локтях, не находя в себе сил встать. Озноб задерживается на коже. Тук…тук. Где же они, чёрт возьми?! Она ползёт к лестнице, боясь повернуться к двери спиной. Слёзы вырываются из глаз и текут по щекам, щекоча кожу. Надо было уходить, когда Маль предлагал. Бежать без оглядки. Тук…тук. Она всхлипывает, не сумев совладать с эмоциями. Тихо для обычного дня, но слишком громко для оглушающей тишины вокруг. И теперь оно барабанит в дверь. Вот тогда Вики находит в себе силы рывком подняться на ноги и побежать на второй этаж. Не контролируя свои действия, руководствуясь паникой и животным страхом, несётся, куда глаза глядят. Ни о каком здравом смысле не может быть и речи. Ужас. Только ужас. И желание жить. Дверь в ванной кажется крепкой. К тому же если это что-то, что отдалённо напоминает человека, то она сможет спуститься по водосточной трубе вниз и убежать к соседям или к Мими, пока оно будет пытаться проникнуть сюда. Пальцы трясутся и только с третьего раза закрывают толстую щеколду, которую обычно вставляют в замок на входные двери. Господи, лишь бы она выдержала. Но если и засов двери внизу не выдержит… Прислонившись к холодному кафелю спиной, Вики пытается совладать с собой. Иначе, если она будет бездумно носится, словно корова от пастуха, то вряд ли ночь закончится хорошо. Рука сама ложится на грудь прямо поверх сердца. Вдох-выдох. Шаткое хладнокровие звучит под аккордеон звенящей тишины. Тишины? Взгляд медленно поднимается на окно, словно оттягивая неизбежное. Она не знает, откуда в ней берётся столько спокойствия, когда видит за стеклом красные точки, светящиеся огнём из чёрной глубины впадин, предназначенных для глазниц. Олений череп… на голове или вместо? Ставней на втором этаже и в помине нет. И решёток тоже. Только стеклопакет. Невозможно понять, за что оно держится, раскинув черные конечности в стороны. Она отступает к порогу, не глядя пытаясь нащупать замок за спиной. Оно склоняет голову набок. Щелчок. Дверь поддаётся. Едва не выпав в коридор, Вики с грохотом захлопывает дверь, закрывая на этот раз с наружней стороны. Господи, как же хорошо, что защёлки есть с обеих сторон. Ружьё. В кладовке есть ружьё. А в сарае патроны. Вики спотыкается на лестнице, когда из ванны доносится треск и звон разбитого стекла. У неё было время, но теперь она кубарем катится по ступеням, лишь чудов не разбив себе голову и не сломав какую-нибудь кость. Хотя с последним можно и не быть так уверенной. Оно сильное. Нечеловечески сильное. Оно быстрее и ловче Вики. Она поднимается, но оно уже здесь. Медленно ползёт по перилам, цепляясь за них чёрными лапами. В дереве остаются глубокие следы от когтей. Больше не остаётся вопросов, как оно так просто разорвало Пушка. И её разорвёт точно так же. Оно замедляется, стоит сделать робкий шаг назад. Скалится, открывая пасть с длинными жёлтыми зубами. Кровь вперемешку со слюной стекает из дыр в щеках. Ещё шаг. Пасть раскрывается шире. До тех пор, пока пустой рот с серым языком не становятся полностью видны. Смотря прямо ей в глаза, оно издаёт пронзительный рёв. Уши тут же закладывает. Стёкла дребезжат. Будто вот-вот лопнут от невыносимого звука. Если Маль и Бонт всё ещё живы, они наверняка услышали это. Если…если… Тихо скулящий пёс из-за дивана отвлекает его внимание. Вики бросается в коридор в сторону кладовки. Топот её каблуков привлекает его внимание хлеще собаки. Но она успевает схватить рукоять дробовика, даже толком не переступив порог, и броситься к чëрному ходу, когда... Она вскрикивает от острой боли в бедре и падает на четвереньки, и крик её вторится болезненным воем существа, когда его лапа начинает дымиться словно обжёгшись об её кожу. Слёзы брызжут из глаз, как хлещет кровь из рваной раны. Но она пытается подняться, опираясь на здоровую ногу и дуло ружья. Как же больно. Оно тянется другой лапой к ней, продолжая скрежетать другой по полу, оставляя в глубоких щелях половиц её кровь и свою шерсть. Когти цепляются за ботинок. Резко тянут назад, заставляя снова упасть. Ударившись коленями, она шипит, переворачиваясь на спину. — Не смей меня трогать, мразь! Вики остервенело долбит металлическим дулом по подобиям пальцев существа. Хруст перемешивается с его рычанием. Пнув по костяной морде здоровой ногой, оставив в черепе тонкую трещину, она вскакивает с пола. И уже почти не больно. Хромая, выбегает из дома. Торопится к сараю. Закрывать замок уже некогда. Секундное промедление будет стоить ей жизни. Утробный рык позади вызывает глубинную дрожь в пояснице. Но и действует эффективнее любого допинга. Красная амбарная дверь крепка, но даже она долго не продержится. Уливаясь холодным потом, Вики наспех всовывает патроны подёргивающимися пальцами, не уверенная, правильной ли стороной их суёт. Пусть уж лучше её убьёт взорвавшийся в руках дробовик, чем собственной шкурой познать каково это — когда тебя рвут на куски и съедают заживо. Она прижимается спиной к деревянной балке в противоположном конце сарая, держа в руках ружьё и прицеливаясь в сторону двери. Пусть только попробует вломиться сюда. Она всадит в него дробей столько, сколько сможет. Оно больше не стучит, не тарабанит. Налегает всем телом, бросается, словно пытаясь сломать не только петли, но и сам сарай. Дверь и стены едва не колыхаются под его натиском, и она тоже. Воздух вокруг сотрясает грохот выстрела, когда оно бросается в очередной раз. Снова вой. Попала. На всякий случай вставляет новые два. Спокойствие длится меньше минуты. Оно использует дыру в своих целях и разрывает дверь на куски. Только сейчас удаётся рассмотреть, насколько оно высокое. Длинное, продолговатое, напоминающее человека только умением передвигаться на задних лапах и интеллектом. А вот у неё интеллект изрядно снизился за эту ночь, раз она самостоятельно даровала ему лазейку внутрь. Ни ещё одна дробь в грудь, ни следующая сильно не вредят ему. Почти не вредят. Только дают ей несколько новых секунд для перезарядки, пока оно с рёвом сгибается пополам, проливая вязкую чёрную словно дёготь жидкость на землю. Мир заходится кругом, глаза стремительно мутнеют и теряют способность сфокусироваться. Во время следующего выстрела она промахивается и попадает даже не в туловище, а в дымящуюся лапу, будто-бы горящую изнутри. Конечность отрывается, падая в рассыпанное на полу сено. Вот теперь оно дезориентировано. Но Вики больше не может бежать. Вся борьба была бесполезна, если в итоге проще было сразу всадить себе нож в сердце и не мучаться слишком долго. Острое лезвие топора отсекает покрытое шерстью плечо. Маль нападает на него сзади, не заботясь о честности битвы, ведь противостояние с самого начала не имело чести. Все преимущества были на стороне этого существа. Но теперь его голова свешивается набок с наполовину разрубленной шеи. А Маль замахивается и замахивается, яростно ударяя топором в хлюпающую плоть, пока полностью не перерубает её вместе с позвоночной костью. Монстр валится замертво с глухим стуком. Омерзительный тухлый запах заполняет лëгкие. Её бы стошнило, если бы не пустой желудок. Загорелая кожа, точëный контур лица — всë осквернено смоляными каплями. Словно на идеальный чистовик пролиты чернила. Он подхватывает её ровно за мгновение до того, как ноги окончательно ослабевают, до того, как она бы обессиленно рухнула. Вики пачкает его штаны и футболку, которые вскоре пропитываются её кровью. Но его это кажется вовсе не волнует. И он несёт её, крепко прижимая к груди и шепча что-то на ухо, но она уже больше ничего не слышит. И ночной мир наконец погружается в абсолютную спасительную тьму, пока сильные руки оберегают и держат тёплым коконом вокруг.