Kill our way to heaven

      Я всегда знала, что это будет больно. Это изначально было больно.       С того самого момента, когда посмотрела в его глаза, больше походящие на две льдины, увидела его ухмылку, что кинжалом вонзилась в сердце и оставила рубцы. Они до сих пор кровоточат, изо дня в день, стоит мне отодвинуться от него хоть на миллиметр.       Я не могу быть рядом. Я не хочу быть вдали. Мои желания противоречат моим возможностям, и я так устала.       Вышла на балкон своей комнаты. Смотрела сегодняшней ночью на звёзды, всё пыталась их посчитать. Помню, он однажды сказал мне, что когда его не станет на этом свете, на небе зажжётся звезда, которая будет гореть только для меня. Звезда, утонувшая в темноте. Ровно, как его жизненное пламя, упавшее в мерзлоту. Он никогда не сможет согреться, а уж тем более согреть меня. Но он всегда может сжечь.       Моё пламя в груди — оно ещё горит, лесным пожаром отзывается в каждой клеточке кожи. Как же я устала.       Поднесла сигарету к губам, и подожгла кончик искрой с пальцев. Помню, он клялся сжечь все сигареты в этом Измерении, чтобы я не могла их достать. Но как же нещадна война — каждый справляется со своими чертями в голове, как может. Беспорядочные половые связи, море алкоголя, физическое вымещение полосками на коже. И если он хочет, чтобы я бросила курить, ему не стоило появляться в моей жизни. А теперь — неважно, какой исход примет положение. Я знаю, что выиграю. Ему не одолеть. В моих руках водные звёзды, а в его глазах я всё чаще вижу смерть.       Я так устала от войны, которая длится для меня с самого первого дня в Магиксе. Я скучаю по Земле, по обычной жизни школьницы, которая выбирала ВУЗы для поступления в своём крошечном городке, лишь бы не оставлять родителей одних. И я бы со всем справилось, но это щемящее чувство в груди, когда он стоит в метре от меня.       Это желание обладать. А обладать — это возможность сломать.       Это моя магия, стремящееся к его. Мой внутренний дракон, который жаждет слияния с противоположностью.       Я скинула руки с балкона, медленно сползая вниз по перилам. Девочки давным-давно были в плену своих сновидений. Сегодняшняя поездка за водными звёздами выбила всякие силы с каждой из нас.       Только я не могла спать. С того самого балла принцессы на Солярии, когда я встретилась с ним взглядами. С того самого момента, когда моё сердце замерло и рухнуло куда-то вниз, я не могла видеть во сне что-то кроме его рук, держащих мою шею, сползающих вниз по лопаткам и останавливающихся в области талии. Как же я мечтала коснуться его, утонуть в нём, захлебнуться в своих чувствах, сгореть в своих желаниях.       Он был моим по праву рождения. Я — его.       Я никогда не могла его ненавидеть. Не тогда, когда увидела день падения Домино и смерть своих родителей во сне, что пали от его руки. Не тогда, когда в больничном крыле всё больше фей Алфеи оказывались ранены, лишены конечностей, медленно сходящими с ума. Не тогда, когда я накрывала белой простыней тех девушек, чьи сердца больше не забьются.       Виной всему — он. И я готова простить ему всё. Ровно настолько, насколько готова убить его собственными руками.       Я стала одержима всем, что связано с ним. Словно сумасшедшая вычитывала каждую новость в газетах, искала его знак в каждом учебнике по истории, пыталась найти след его магии, когда выбиралась в город.       Я желала большего. Я смотрела на него, стоящем на противоположной стороне боевого поля и находила в своей голове настолько ужасные мысли, что, узнай о них хоть кто-нибудь, счёл бы сумасшедшей.       Иногда я даже пыталась его оправдать. А иногда мечтала встать на его сторону, представляла, как мы вершим судьбу всего Магического мира вместе, стоя плечом к плечу.        Но я — фея. Непростая фея. Фея-хранительница Волшебного Измерения, последняя жительница Домино, и единственная хозяйка пламени Дракона. Её королевское Высочество Блум, дочь Мариона и Орителла, что отдали свою жизнь за мирное небо над её глупой головой.       И я дала клятвы. Много клятв. Я клялась на крови, клялась перед народом, клялась себе. И я ни за что не нарушу своё слово.       Я зажгла ещё одну сигарету, и пока дым травил мои лёгкие, из глаз брызнули слёзы. Я так устала быть особенной, той, чей долг выше её чувств и желаний. Почему моё сердце не могло загореться ради Эраклионского принца или ребят с моей школы на Земле? Почему каждый свой вдох я мысленно посвящаю ему?       Что будет, когда я его убью?       Он призрачной тенью остановился возле меня. Я чувствовала его огонь, что горел даже ярче моего. Я чувствовала его желание наравне со своим, когда он специально кидал огненные сферы мимо меня, хотя точно попадал в цель. Всегда.       — Почему Её Высочество позволяет себе подобные выходки? Моя милая фея, если завтра на поле боя ты будешь простывшей, мне будет даже жаль с тобой драться, — голос нахален, как и всегда.       — Ещё никто из моих врагов не волновался о моём здоровье.       — Я люблю быть первым во всём, милая.       Я сделала ещё одну затяжку, почувствовав, как сигарета медленно исчезла с пальцев.       — Я ведь говорил бросать тебе эту дрянь, верно?       Я посмотрела в его глаза. Со сбитым дыханием, с дорожкой слёз, что текла по моим щекам с небесно-голубых глаз. Он не был прекрасным принцем, на белом коне, что обеспечил бы мне счастливую жизнь.       Он был неправильным. Мы оба были неправильными. Но он был моим. До его последнего вдоха, который почувствую лишь я.       — Ты же знаешь, что не дожил бы до весны?       — Не будь такой самонадеянной. Вы, феи, слишком верите в добро, что всегда побеждает. Вы слишком чётко обозначаете грани того, где начинается зло.       Разбитый.       Только я могла почувствовать, что он разбит.       Только я чувствовала его страхи и слабости, и, пусть, проигравшей выглядела сейчас я. Он прекрасно это осознавал.       — Знаешь, где мы были сегодня?       — Мне довелось об этом слышать.       Я сделала рваный вдох, выдохнула с почти истеричным звуком.       — Если мне суждено умереть, я предпочёл бы последним увидеть твои глаза. Я предпочёл бы чтобы твои руки завязали петлю на моей шее и опрокинули табурет. Я предпочёл бы, чтобы именно ты добавила яд в моё вино и подала, словно сладость.       — Я всегда знал, что умру от твоей руки, от твоего огня, что так яро рвётся наружу. Я чувствую его, даже будучи в другой галактике, милая. Ты ощущала ту же связь? — я медленно кивнула, сглатывая подкатившийся ком.       — Ты можешь поцеловать меня? Поцелуй меня также неправильно, насколько неправильны мы.       Он замолчал. Явно готовый услышать очередную колкость в ответ, он увидел мольбу в моих глазах, и кое-что в его взгляде переменилось. Он никогда не смотрел на меня с ненавистью, с трепетом или заботой. Только с любопытством и нескрываемым восхищением.       Но сейчас… Так смотрит лишь дикий зверь, что наконец загнал свою добычу в угол.       Он потянулся рукой к моим волосам, медленно поднял с ледяного пола, прихватывая за талию. Убрал локон волос за ухо, и притянул к своим губам мои. Медленно. Нежно покусывая сначала нижнюю губу, затем верхнюю, пока языки нашего пламени соприкасались в смертоносном танце.       Так, что выбивался воздух из лёгких. Так, чтобы это воспоминание осталось единственным счастливым в моей памяти.       Он целовал рвано, постоянно выдыхая мне в губы, пристально глядя в глаза. Запоминал мой образ, пока я отпечатывала в памяти его.       — Поклянись мне, что больше никого не полюбишь.       — Я не люблю тебя.       — Не лги.       Он впечатал в стену, ударив мои рёбра о кирпичи, что будто впились в кожу, но как же было плевать.       Он щипал мою кожу, подмечая, насколько она тонкая. Целовал в шею, я слышала тихое «родная» где-то на уровне мочки. Мои руки беспорядочно шарились по его телу, медленно расстегивая рубашку, аккуратно поддевая все пуговки.       Воздуха больше не было. Я горела под его руками, как не горела, взывая к сердцу Дракона, что было способно сжечь города.       Его руки. Его красивые драгоценные руки, которые я была готова разглядывать часами, спрятали за голову мои. Он переплёл наши пальцы, будто говоря не спешить.       Он оставил дорожку поцелуев от шеи к ключицам, едва не оставляя засосы на моей белоснежной коже. Я извивалась подобно змее, желая получить как можно больше.       — Твой Эраклионский придурок когда-нибудь целовал тебя так? — не дав ответить, он впился губами в мои, языком щекоча небо, и я простонала ему в губы, пока в животе бабочки лихорадочно кружили, своими крыльями щекоча мои внутренности.       — Хоть кто-то из твоих любовников делал с тобой то же самое, что делаю я?       — Нет.       — Отлично. Иначе я спалил бы их к чертям.       Мы продолжаем карабкаться выше, хоть это причиняет боль. Ведь наши зависимости завладевают нами изнутри.       Одной рукой он сжал мою грудь, опаляя щёки своим дыханием.       Мы слишком слабы, чтобы показать это.       Я не помню, как мы оказались в моей комнате. Не помню, как он опустил меня на кровать, и совсем не помню, как осталась без футболки.       — Ты моя. С твоей первой минуты жизни, с первой запущенной искры с пальцев. Ты была рождена моей.       Он поддел лямку лифа, оставив меня абсолютно обнаженной, впился в мою грудь ртом, языком очертив ореол.       — Дракон никогда не был благосклонен ко мне. Но если это — милость перед казнью, я готов умереть тысячу раз.       Мокрая дорожка по моей шее, я чувствовала себя такой податливой, что хотелось выть. Его пальцы залезли в ту самую точку, массируя клитор. И от одного движения внутри, я была готова распасться на атомы.       Стон. Мой потерялся в его, пока два пальца невинно находились внутри моей разгоряченной плоти.       — Если я сплю, то когда проснусь, я сожгу любого, кто пробовал меня разбудить…       — Моли, Блум. Моли о большем, проговаривая лишь моё имя, — он зашёл глубже, большим пальцем надавливая на ту самую точку. Я чувствовала, как растеклась лужицей под ним, как была готова на любое преступление, лишь бы он сделал большее.       — Умоляю, Валтор. Прошу…       — Громче.       — Прошу, — и ради моего «прошу», он, вероятно, смог бы перейти на сторону света. Увы, был создан из тьмы.       Неважно, правильно это или нет.       Но мы были счастливы в этом моменте, пошедшие на поводу своих желаний.       — Смотри мне в глаза, пока я буду трахать тебя так, как никогда не сделает никто из ныне живущих, — он повернул мою голову так, что взгляд был прикован лишь к его ледянящим душу глаза.       Я сгорала. Сгорала, как дотлевающий бычок, но смотрела.       Он вошёл. Грубо, больше не церемонясь, вдалбливаясь в меня каждый раз всё сильнее. Словно хотел показать, насколько велико было его собственное желание. Словно хотел обозначить роли.       — Запомни раз и навсегда: ты — моя. Неважно, жив я или нет. Ты моя до моего последнего вздоха и после.       Мы оба были близки к разрядке, я утопала в его огне. Утопала в том, о чем тайно мечтала по ночам и видела в своих подростковых влажных сновидениях. Одно я знала точно: во мне горело желание, и я была готова уничтожать, чтобы его исполнить. Желание, что теплом проходило по телу и разгоралось на уровне паха.       — Повтори.       — Я — твоя, — и мы оба рассыпались в фейерверки наших чувств. Я знала. что он жаждал этого не меньше. Я чувствовала его плоть, что колом впивалась в мою.       Мы скажем что угодно, лишь бы услышать то, что хотим. А затем соврем, чтобы добиться прощения.       — Завтра я положу войне конец.       — Не забудь водные звёзды, милая.       И он исчез в ночном полумраке, оставив на память о себе два красных засоса на моей ключице, тысячу воспоминаний о его образах, три тысячи колких фраз и миллион искор пламени, что горели в моей груди.       Не только он умрёт от моей руки. Завтра падут два хранителя. Один физически, другой морально.       Я убью его. А сама, вероятно, повешусь.