Цветок, плывущий в тёмной воде

— НЕТ! – Он бросается ко мне, хватая за запястья. – Умоляю, только не трогай его!       Советник тревожно оборачивается, но принц лишь мотает головой, показывая, что всё в порядке, и тот не смеет вмешаться, оставаясь на месте. Игра продолжается, Мэй Няньцин лишь изредка бросает на нас взволнованные взгляды. — Неужели он так много значит для тебя? – холодно удивляюсь я. – Думал, ты все эти годы мечтаешь о Се Ляне.       Цзюнь У горько усмехается, продолжая держать мои руки. Блин, даже у него кисти меньше моих! — Сяньлэ был лишь средством. Целью всегда был только он один, – глубокий и нежный взгляд в сторону Мэй Няньцина. – Я долгие годы обманывался, убеждая себя, что мне нужен принц. Но на самом деле тот пострадал лишь оттого, что его выбрал Мэй-Мэй – единственный зритель спектакля с моральным падением Се Ляня. Я решил, что он нашёл себе вариант получше, и хотел доказать, что Сяньлэ такой же, как я, что любой поступил бы так на моём месте — значит, я тоже достоин любви… Я выдумывал себе великие цели, изобретал пафосные формулировки – лишь бы не видеть правды. — Каким же я был дураком! – вздыхает Уюн. – Натворил столько бед, зря потратил столетия, страдал и заставил весь мир страдать вместе со мной – и всё напрасно, потому что не надо было ничего доказывать. Меня и так все эти годы любили.       Почему-то эти слова падают в моё сердце, как камни. Руки его дрожат на моих запястьях. Кажется, он давно хотел высказаться. — А всего-то нужно было забыть гордость, бежать к нему, упасть на колени и признать, что виноват. Сказать, что люблю. Просить вернуться. Да, Сяньлэ лучше меня, и сейчас я ясно осознаю это, но ведь любят не тех, кто лучше, а тех, кто роднее. – Бывший небесный император опускает печальный взгляд. – Мэй-Мэй искал в нём не то, чем мы отличались, а то, чем были похожи. Он настолько тосковал обо мне, что согласился даже на копию, не вынеся одиночества… Я был слеп и глуп. Мне так горька мысль, что все эти жуткие столетия я мог просто позвать его – и жить в любви. — Так отчего не позвал? – Кажется, мне передаётся эта дрожь. — Потому что мне было стыдно. Я такого наворотил, что не представлял, с каким лицом явлюсь к нему, не знал, что ответить на упрёки. Чтобы не чувствовать этот стыд, я продолжал обманывать себя и упорствовать в заблуждениях – сам знаешь, к чему это привело. Я пытался выставить предателем Мэй-Мэя, перенести на него ответственность за наш разрыв, хотя сам сотворил зло — а он лишь отреагировал, и гораздо мягче, чем я заслуживал. – В его лице отражается старое горе. – Сяньлэ научил меня: настаивать на ошибках – верный способ ошибаться всю жизнь. Жаль, что потребовалось столько лет, чтобы я усвоил урок. И теперь сожаления не оставят меня до конца дней.       Ах, посмотрите-ка, страдалец какой. Сожаления, говоришь… Гнев вновь поднимается в моей душе. — Не заговаривай мне зубы. Если и вправду сожалеешь – выведи своего Мэй-Мэя на площадь и сверни шею, а потом живи с этим, – советую я, и пальцы на моих запястьях судорожно сжимаются. — Ещё одна мудрость, которой научил меня Се Лянь, – голос звучит неожиданно спокойно, – состоит в том, что моя жизнь не ценнее любой другой. Каждый сам должен платить за свои грехи. Нельзя просто взять ни в чём не повинного человека и сломать, как вещь, в уплату моего долга.       Как паршиво на душе от этих слов, хотя поспорить сложно. — Но с Мин И ты поступил именно так, – напоминаю я. Хрена с два мы съедем с этой темы. — А ты? – простой вопрос бьёт поддых, потому что он абсолютно прав. Я виноват перед Повелителем Земли ничуть не меньше. — Не мне судить тебя, Хэ Сюань, – продолжает Уюн ласково. – Но скажи – кто из твоих близких вернулся к жизни, когда ты убил Ши Уду?       Никто. Абсолютно никто. — Я по-прежнему в аду, – констатирую факт. – Так отчего бы не затащить туда ещё кое-кого? — Я сделаю всё, что угодно. Пожалуйста, только не причиняй ему вред, – Цзюнь У склоняет голову.       Да что ты сделаешь-то, не смеши. Ты уже всё сделал. Я готов лишить жизни возлюбленного императора, хотя это может стоить мне добрых отношений с Се Лянем и, как следствие, убить остатки нашей дружбы со стариной Хуа. Но останавливает меня вовсе не это.       … Мин-Мин расслабленно сидит на красивой чёрной кушетке, которую он сам сделал однажды, пока я спал. Я прижимаюсь к его широкой груди, бог гладит меня по голове. — Ну, что ты опять так разошёлся? – приговаривает он тихонько. — Не знаю. Не могу объяснить. Отвали, – бормочу я, пытаясь отстраниться, но большая рука мягко и безапелляционно возвращает меня обратно. — Опять из-за братьев Ши? Тебя бесит, что ты выбивался из сил, но всё равно закончил в этой сточной канаве, – он обводит взглядом дворец, и у меня нет сил поспорить, – А Ши Цинсюань въехал в рай на твоём горбу, хотя всю жизнь болтался, как хер в рукомойнике?       Я прячу лицо в складках его одежд, чтобы скрыть невольную улыбку. Ярость постепенно отступает. — Я знаю, что ты улыбаешься, — в голосе Повелителя Земли звучит смех, прикосновения к волосам становятся нежнее.       Не выдерживаю и тоже начинаю тихонько посмеиваться. — Где ты только берёшь эти выражения, – вздыхаю я. – И почему они все про хер? — Так исторически сложилось, – Мин И пожимает плечами, продолжая потешаться.       Вдруг он делается серьёзным и пальцами приподнимает мой подбородок, внимательно заглядывая в глаза. — Если со мной что-нибудь случится, не мсти за меня, хорошо? — Да нужен ты мне сто лет – за тебя мстить, – привычно отмахиваюсь я, но он настаивает, удерживая мой взгляд: — Хэ Сюань. Я серьёзно. Обещай мне.       Я сглатываю ком в горле. Мне не хочется думать об этом. — Обещаю. — Не трону, – бросаю я снисходительным тоном, – Хотя твоей заслуги в этом нет.       На лице Уюна читается облегчение, хотя моих рук он не отпускает. Нет более подозрительного к другим человека, чем обманщик, да? — Могу я хоть что-то сделать для тебя? – Принц с надеждой заглядывает мне в глаза. Кажется, и впрямь раскаивается…       Да только я уже успел изучить канги на его пальцах – Его Высочество больше не может создавать двойников, принимать чужой облик и использовать переселение душ даже за счёт заемной силы. Надо было с самого начала у Се Ляня спросить.       Я всё же задаю вопрос насчёт Ши Цинсюаня в надежде хоть на крохи информации, но, как и предполагалось, Цзюнь У оказывается даже не в курсе самой истории, хотя в моём пересказе находит её весьма забавной.       Прикончив содержимое тарелки, я покидаю бывшего императора, отказавшись от провожатых. Лишь на пороге мне вслед доносятся слова Уюна: — Знаешь, вы с Цинсюанем, на самом деле, похожи больше, чем кажется. Если ему чего-то очень захотелось, он тоже не отцепится, пока не получит желаемое в том или ином виде.       Я медленно поднимаюсь по ступеням, чувствуя, как разрушается броня, которую я отращивал долгие столетия.       "Придумывал великие цели, изобретал пафосные формулировки, лишь бы не видеть правды"...       Ступень. Трещина.       "Натворил столько бед... Страдал сам и заставил весь мир страдать вместе с собой"...       Ступень. Трещина.       "Забыть гордость, бежать к нему... Признать, что виноват... Сказать, что люблю "...       Ступень. Трещина.       "Любят не тех, кто лучше, а тех, кто роднее"...       "Не хотел покидать тебя"...       Не хотел покидать... Все эти годы любили...       "Я люблю тебя... Мин-сюн!"       Бежать к нему...       На горе занимается заря. Едва дверь подземелья исчезает в скале за моей спиной, я сгибаюсь пополам, зажимая себе рот рукой, чтобы никто не услышал, как я плачу.