Фудзи

И если суждено гореть Значит я выгорю дотла Ведь звездам просто нужна сцена И звезда должна сиять

*** И почему то в глазах темнеет, а все проблемы, которые окружали меня до этого момента, превращаются в пыль, рассыпаясь в воздухе, пока мое тело рассекает воздух в полете. Я знаю, это просто страх, просто проклятый страх, поражающий мое сознание, страх того, что мне уже больше никогда не будет нужно все то, за что я только что расплатилась. Что я не увижу своих друзей, родителей, не смогу посидеть в кругу близких мне людей, выдыхая сигаретные кольца в потолок, держа в другой руке стеклянную бутылку с пивом. Что те самые густые вечно взъерошенные кудри не смогут коснуться моей щеки, а мое тело не ощутит тех теплых и крепких объятий, как в свой последний день рождения. Просто потому что меня больше нет на этой планете. Ни моего тела, ни моей уставшей, потрепанной души, которая желала лишь одного - вечного покоя. Моя душа захотела покоя? Ну так пусть будет покой. И никакого прошлого, никакого будущего, никаких вопросов, никакой надежды, лжи, проклятых тайн, боязни быть понятым. Мое настоящее «я» больше никогда не появится здесь. Мой настоящий разум не будет больше спать, теряя душевный покой. Моя жизненная энергия - которая всего несколько дней назад била ключом - останется лежать в земле. Мне больше не зачем идти по этой жизни. И мне больше незачем жить. И вот я с треском падаю на дорогу перед подъездом, ударяюсь головой о влажный от дождя асфальт, но сила инерции все таки успевает сжать мое туловище в комок, и падение становится мягким и приятным. И когда это наконец случилось, у меня еще было желание побыть с людьми еще немного - просто посмотреть на их лица, поблагодарить за проведенную вместе жизнь. Сейчас я ничего не чувствую, ничего не хочу, ведь мои глаза закрываются для него навсегда.. Момент. Отчаянный крик моей матери, которая решила дойти до магазина, мое окровавленное тело в ее руках, телефонный звонок, слезы и просьбы остаться здесь. Тогда я на самом деле помнила о том, что происходит вокруг, и поэтому в некоторой степени стала осознавать, где и как я нахожусь. Но сам по себе мой опыт был, конечно, не важен. Важна была моя реакция. Что я получу и испытаю от этого? — Ты не должна сдаваться, Сашенька — шепчет женщина, приподнимая мою голову и пачкая руки, продолжая нависать над моим лицом. А ее внимание привлекает разблокированный телефон в моей руке, который я удержала своей мертвой хваткой, находясь в полете. Ее взгляд приобретает агрессивный и злой настрой, когда она видит то самое фото, которое добило мою и так хрупкую нервную систему, после всего произошедшего. Откидывая его куда-то в кусты, мать тяжело вздыхает. Она никогда не одобряла моих отношений с Глебом, да даже простого общения с ним. Когда мы познакомились, я была вполне счастливым человеком, счастливой не то чтобы на полную катушку, но вполне достаточно, чтобы было с кем делиться происходящим в мире и собой – но постепенно мое счастье стало сползать в черную бездну, и вы это прекрасно знаете. И мне было немного не по себе, когда она сказала, что должна поговорить со мной об этом. Тогда я закрылась в себе, часто кричала на них, ведь осуждение моего выбора всегда вызывало чувство раздражения и беззащитности. Тогда, я находилась в отчаянии, с мыслями, что никогда не смогу найти кого-то лучше него. Что только он может меня понять. А они твердили, что ни к чему хорошему такие отношения не приведут, а если и приведут то лишь к измене, разложению и в конце концов к краху. Поэтому долго я не продержалась. И в итоге я осталась у разбитого корыта в слезах и с кучей психологических травм, которые не смогут дать мне жить дальше обычной жизнью. Как и предупреждали меня родители, так все и случилось. Думаю, сейчас она стала ненавидеть его еще больше и никогда не допустит, чтобы мы вновь пересеклись в этой жизни. Все мои близкие знали, что привязанность к людям - больная тема для меня. Очень, очень больная. Мой контакт с приближенным обществом всегда выходил мне боком и превращался в вечные мучения. Я не хотела причинять тем людям боль. Но иногда что-то подталкивало меня излить им душу - и я делала это, чем больше мои слова казались им непонятными, тем более жуткими они были. Я не умела по другому, и часто путала данное чувство с влюбленностью или дружбой. Ведь на подсознательном уровне понимала, что во многих не нуждаюсь, что они вредят мне, но отказаться никогда не могла. Думала, что точно не переживу. И вот я решила отказаться от Викторова навсегда, а из моего затылка течет ручей крови…Но теперь я точно уверена, дело не в привязанности. Я люблю не людей, а судьбу, поняла я наконец, мое желание помогать людям - неотъемлемая часть той силы, которая срывает меня с места и уносит в неведомое. Желание жить появилось далеко не сразу. После двухнедельной комы, я ничего не помнила от слова совсем. Единственное, что осталось от моих чувств, было апатичное безразличие ко всему происходящему – такое, знаете, холодное безразличье, когда ты плывешь в сонном тумане мимо абсолютно всех событий и явлений. И когда в мою палату заходили какие то люди, дабы навестить, то я понятия и не имела кто они вообще такие, откуда взялись. А мои родители почему то не стали афишировать, что последние воспоминания за пять лет меня покинули. Поэтому приходилось всем приветливо улыбаться и делать вид, что хоть капелька моментов все же осталась внутри. Это и был переломный момент моей жизни — я впервые в жизни посмотрела на мир без розовых очков. И со мной случилось странное. Я почувствовала покой. Мне захотелось бежать. Бежать за жизнь, как раньше — на работу, в клуб, на встречу к друзьям. Первыми о случившемся узнали Серафим и Андрей, а именно о моей частичной амнезии, когда первый раз решили проведать меня. Лежа на койке, я смогла обрадоваться только приходу Сидорина, ведь для меня он буквально недавно уехал жить в Москву, а мне по прежнему 17 лет и никаких проблем не существует. — Сашенька, солнце, как ты? — усаживаясь поудобнее на ободранное старое кресло, начинает парень, переводя свой взгляд на мое бледное лицо. — Никак — тихо отвечаю я, найдя силы пожать плечами — я ничего не помню, Фим — жалостливо шепчу себе под нос, чуть ли не плача, пока ребята, удивленно вытаращив глаза, переглядываются между собой. — В смысле не помнишь? — взволнованным голосом интересуется Серафим, накрывая мою руку своей. — Например, я не знаю кто пришел с тобой — киваю головой на Андрея, который осознает, что это не очередная шутка. — И даже Глеба? — спрашивает Сидорин, сжимая мою маленькую ладонь сильнее, пока его глаза бегают по всему моему лицу. — Какой-то кучерявый парень, ты вроде нас знакомил, но.. Я не помню даже его лица — вновь пожимаю плечами, отворачивая голову в стену и тяжело вздыхая — мне жаль.. В палате виснет напряженное молчание, пока парни пытаются переварить поступившую информацию. Это что, придется все начинать заново? Не хотелось бы. Вот только разве есть возможность как-то сгладить эту отвратительную ситуацию? Я нервно сглатываю, осознавая, что мне придется узнать о своей жизни много нового. *** Когда стало немного лучше, и я уже шла на поправку, мне пришлось по новой знакомиться со всеми, кто приезжал ко мне вместе с Серафимом. Ощущение не из самых лучших, неловкость и смущение были со мной на протяжении долгого времени. Мне почему то было сложно признаться самой себе в том, что я ничего не помнила. Хоть я и не могла заставить себя сделать обратное, но чувство вины не уходило очень долго. Но все таки что то меня волновало, и в один день состоялся интересный для меня диалог. — Фим, помнишь, ты спрашивал про какого то Глеба, в первый день, когда мы увиделись? — интересуюсь я, закидываю в рот очередную дольку мандарина, на что парень тяжело вздыхает. — Понимаешь, у вас с ним были очень сложные взаимоотношения, ссоры, недопонимания, но я думаю, что он до сих пор.. — он не успевает говорить, как я встреваю в разговор отрицательно мотая головой. — Не не, Фим, я сказала, что теперь я буду жить настоящим — продолжаю есть мандарины, от которых совсем скоро словлю передоз — наверное, были весомые причины в прошлом, чтобы я решила покончить с жизнью. Не хочу опять отлеживаться в коме и не помнить, как я чистила мандарины в палате номер тринадцать — на что парень лишь усмехается и пожимает плечами, а потом, наш разговор переплывает в другое русло.. *** Сейчас мое пребывание в больнице осталось в негативном прошлом, куда я больше не хочу возвращаться. Только воспоминания, которые уже совсем скоро я буду обсуждать с улыбкой, без особой боли внутри. Смотря в потрескавшийся потолок и прижав телефон к груди, я ждала звонка от Юры, ведь он обещал договориться с моими родителями насчет поездки в Москвы. Честно, я не думала, что они будут возражать, ведь там я буду со своими лучшими друзьями, а именно с Сидориным и Перфиловым, которым моя мать и отец искренне доверяют. Хотя, не я уверена насчет Серафима. Ему прилетел выговор, что не смог уберечь меня от ситуации с крышей, после чего перекрыли контакт с ним. Но все равно, я добилась того, чтобы родители вновь смогли попробовать доверять ему, а не отвергать. И все стало налаживаться. Друг приезжал ко мне, рассказывал о своих новых проектах и песнях, о грядущих альбомах, что меня безумно радовало и вдохновляло. Часто обсуждали какие то моменты из «прошлой жизни», но в мою голову ничего не возвращалось, кроме как очередного чувства ебанного стыда, что я потеряла воспоминания, которые, возможно, были довольно таки значимыми и ценными для остальных. Моя комната с этим тупым ковром на стене меня ужасно раздражала. А еще сранный подоконник, на котором давно потрескалась штукатурка, вечно падающая на пол, после чего, приходилось ее собирать каждый день, утомительно, правда. Возможно, вся эта антикварность и вайбы СССР придавали какой то атмосферы, но мне было тошно от одиночества и пустоты. Плюсом шло домашнее обучение, которое по словам мамы должно было меня «обезопасить» от мира. Смешно. Мы же все ни от чего не застрахованы? Вдруг на меня крыша свалиться, это же моя судьба, камон. Но родственникам было бесполезно все это объяснять, особенно, когда они и так являлись всю свою жизнь жесткими параноиками, а тут еще и дочь с крыши прыгнула. Ну не семья, а мечта. «Особенно» моя. Хоть меня и напрягал вечный контроль со стороны родителей, я была все же им благодарна, что всегда помогали и были рядом со мной. Все таки, они тоже переживают за меня не меньше, чем остальные мои знакомые. Но вот эта гиперопека 25 летнего человека.. Ни в магазин одной, ни прогуляться, ничего нельзя. Сиди, Саша, и читай книги, пока не приедет кто то из твоих друзей. Каторга. Из моих раздумий меня вырывает звук открывающейся двери и фигура отца, которая явно была чем-то недовольна. Мне пришлось приподняться на локтях с кровати и проследить за тем, как он садиться на кресло и пристально наблюдает за моим выражением лица. Мой взгляд напряженно перемещается по его лицу. — Ты правда хочешь поехать в Москву? — начинает мужчина, скрещивая руки на груди и продолжая пялиться на меня. — Правда хочу — возбужденно отвечаю я, после чего расплываюсь в улыбке и ловлю неодобрительный взгляд — ну пап, меня уже задолбали эти четыре стены, а тут я буду с Юрой и Фимой, ты же знаешь, что они не допустят каких то конфузов — смотря на него умоляющим взглядом, ведь желание выбраться из города, реально присутствует. — А у вас с Юрой.. что-то серьёзное ? — серьезно интересуется отец, переплетая пальцы и поднося их к лицу. — У нас с Юрой? — смеюсь — пап, мы же лучшие друзья. Он всегда меня поддерживал, помогал, ну и ты понял короче. Дружба, все дела… После этого никто не говорил минут 10 точно. Мужчина стучал пальцами по подлокотнику кресла, находясь в раздумьях и потирая затылок. — Ладно, поезжай — встает с места и удаляется из комнаты, сжимая в руках какую-то бумажку, пока я нахожусь погруженной в эйфорию и мечтах о столице.. *** — Солнце, вставай — слышу низкий мужской голос и ощущаю, как теплые руки аккуратно заправляют пряди моих волос за ухо. Яркие лучи ударяют в глаза, заставляя их невольно приоткрыться и понять, что напротив меня сидит Юра с доброй ухмылкой на лице. Такая картина заставляет меня улыбнуться и понять, что утро началось хорошо, значит и день будет таким же. — И тебе доброе утро, Юр — хрипло отвечаю я, потирая глаза ладонями и принимая сидячие положение на кровати — ты чего тут делаешь? — потягиваюсь и зеваю. — Ну вообще-то, мы в Москву вроде бы едем — усмехается, а я смогла быстро взбодриться и проснуться от данной фразы. Ударяю себя по лбу. — Точно, блять, я что то совсем забыла. Мы все успеваем же? Никуда не опаздываем? — Не паникуй, на вокзал нам вечером, так что, у тебя есть достаточно времени собраться — продолжает улыбаться, смотря на то, как я суетливо бегаю по комнате в растянутой футболке отца, а темные растрепанные волосы, приобретают блеск от яркого солнца. Я резко останавливаюсь, когда легкий порыв ветра заставляет сесть на холодный линолеум и в моих пальцах оказывается тонкая сигарета чапмана, которую я плотно сжимаю между губами, и прикрыв ладонью, поджигаю, после чего дым распространяется по всей комнате. — Я переживаю — немного дрожащим голосом говорю я, делая первую тяжку и стряхивая немного пепла на пол. Парень хмыкает и сползает с кровати, усаживаясь напротив меня. — Тебе не о чем волноваться, ведь я рядом — он по милому улыбается, от чего уголки моих губ тоже приподнимаются вверх от смущения. — Почему тебе так нравится смущать меня с самого утра? — спрашиваю и отвожу взгляд, слегка посмеиваясь. — Не знаю, просто с утра ты какая-то другая что ли — пожимает плечами и поправляет волосы — более настоящая, без всего этого макияжа, выглаженной одежды и натянутой улыбки на лице. Звучит тупо, знаю, поэтому лучше дай мне сигаретку. — пытается перевести тему, а я замечаю небольшую долю волнения в его голосе. — Юрий, курить вредно, вы сами у меня сигареты отбирали, когда я их в руки брала. А сейчас скорее всего вы вообще не завтракали, и будете употреблять никотин на голодный желудок — читаю небольшую саракастичную лекцию, доставая из пачки еще одно изделие. — Какой ужас. Я обязательно исправлюсь — отвечает с такой же долей подъеба Перфилов и выхватывает зажигалку из моих рук. После чего мы вместе начинаем заливаться смехом, еще не понимая, что нас ждёт в ближайшем будущем…