Выбирая между меньшим и большим злом, я выберу тебя

— Ты уверен, что эта клетка выдержит? Хлипенькая она с виду. — Ведьмак показательно ухватывается за прутья пыточного устройства, резкими движениями барахтая ее из стороны в сторону, что, вопреки его ожиданиям, создало более глухой звук, чем у клеток, что действительно не отличались бы своей надежностью. Но даже этого Геральту не хватало для уверенности. Доказательство этому то слышалось в его скептическом тоне, то виднелось в прищуренных, недоверчиво блестящих антрацитовых глазах. — Если уж она выдержала одного высшего вампира, то сберечь тебя от моей скромной персоны ей не составит труда, мой дорогой...       Оторвав взгляд от клетки к Регису, что, всякий раз находившийся в нервном состоянии, имел привычку корябать коготком большого пальца лямку неразлучной от него сумки, Геральт наконец отпрянул от хладного металла. — ...Особенно принимая во внимание, что обсуждаемого нами ранее Хагвара она держала сотни лет, а нам хватит лишь нескольких часов. — Часов? — Геральт остановился рядом с Регисом, и белесые брови его собрали складку на переносице в хмуром взгляде — недостаточно хмуром, чтобы выражать им злость, но достаточно, чтобы Регис лишь краем глаза уловил в нём один из привычных способов ведьмака выразить свое беспокойство.       Геральт прекрасно понимал, что в ситуации, когда его близкий человек - вампир, точнее - в шаге от тяжелейших пыток, которых бы однозначно не выдержало среднестатистическое человеческое тело, если имело особенность впадать в стадию животного безумства, успокаивать нужно Региса, но вампир, в свою очередь, скоро почувствовал, что и охотника на чудовищ нужно приободрить. Не каждый день он вынужден выступать в роли экзекутора, пусть и не в до конца прямом значении этого слова. — Я прекрасно понимаю твои опасения, чувственный мой, но это лучший выход из нашей ситуации на данный момент, Геральт. Час или всю ночь, но не сделать этого мы не можем.       Речи вампира возымели несильный эффект на придачи ведьмаку уверенности в благе предстоящего деяния. Что вводило в замешательство белоголового сильнее, так это то, что ему трудно представлялась та связь, возникшая между ним и Детлаффом: столь сильная, что Регис без раздумий выбрал предать свой и без того слабый после недолгой регенерации организм новым испытаниям. Собственными глазами ведьмак видел, что ради дорогих ему людей Регис готов был пожертвовать собой, и воспоминания эти не давали ему покоя. Они заставляли сердце сжиматься каждый раз, как он вспоминал о том злополучном дне в замке Стигга. Таким же образом, как Регис, не могут воскреснуть Мильва, Ангулема и Кагыр, но потерять то единственное, что дарило ему душевное равновесие после многократных потерь - то бишь самого вампира -, позволить ему снова испытывать ужасающие муки по своей вине, он не мог физически.       Также ему трудно было понять, балластом ли было это обязательство перед Детлаффом или он так же легко считал его другом, как когда-то самого Волка. Чтобы помочь ему, он готов был ринуться в огонь без всякого там долга, так насколько это имеет отношение к ван дер Эретайну?       Плохо понимал какие именно чувства связывают столь похожих своим происхождением, но столь разных на метафизическом уровне существ, и насколько вынужденное родство по крови делает их действительно близкими.       Именно сейчас Геральта удивляло насколько он в целом плохо понимает своего вампира, и что ещё в теории в этом мужчине останется непостижимым для него. Осознание это одновременно и удручало, и заставляло даже мутантский организм ощутить потаенный, почти что рептильный страх на совершенно неразумном уровне. Благо, один из тех, что даже не слышится в запахе, к которым вампир был крайне чувствителен, настолько он древний и глубокий, действующий на фоне остальных чувств, бушующих в данный момент в охотнике. И чтобы как-то успокоить именно их, Регис кладёт свою бледную руку на колючую, покрытую белой щетиной, щеку. — Мои слова будут для тебя крайне тривиальны, но я искренне надеюсь, что даю тебе повод прислушаться к ним. Постарайся не думать обо мне, Геральт. Будь как профессионал и не кори себя за это, как ты говоришь мне не корить себя за вещи, на которые я не мог повлиять в стенах этой крепости.       Ведьмак на манер собаки едва весомым движением головы прильнул к чужой руке. Складка на переносице разгладилась, ныне представляя взору Региса полные жалости глаза. Последний долго руки не держал, и с щеки она проскользнула к плечу, а затем вернулась снова на сумку. — Не будем терять времени. При всем уважении, не пытаясь принизить твои феноменально обострённые чувства, я с большей уверенностью могу сказать, что запах говорит о скорейшем пришествии трупоедов сюда. А точнее говоря, о пришествии, не занимающем более трёх минут.       Руки Региса были холодными всегда, но даже сейчас они казались теплее того металла, в который запрягал его собственноручно Геральт. Окончательно убедившись, что орудие крепко закреплено, он взял регисовы ладони в свои. Вампир, долго не раздумывая, сжал пальцы в ответ на теплый тактильный жест, которых от Геральта, несомненно, будет ему всегда недостаточно. С трудом, оглаживая эти тонкие сухие пальцы, задевая попутно кольцо, что некогда было на руке Детлаффа, ведьмак оторвал от них взгляд к глазам напротив. — Может, договоримся на какой-нибудь знак? Ну, на случай, если тебе станет совсем невмоготу. Вопрос Региса рассмешил, пусть он явно не выглядел в расположенном к шуткам настроении. — Ну и что ты тогда сделаешь? — Не знаю, успокою тебя... как-нибудь. — ведьмак совсем неосознанно перешел на шепот по мере повышения градуса его неуверенности, но с безнадежными попытками как-то посодействовать. Помочь. Предотвратить худшее.       При всем же нервном состоянии высшего его взгляд направлен был на Геральта с очарованностью. Столь неловкая забота умиляла. Фактурные губы вампира растянулись в привычной улыбке, скрывающей зубы. — Боюсь, ты не сможешь... Ты лучше сам успокойся. И давай просто вместе пройдем через это.       В то же мгновение геральтово лицо оказалось впритык к прутьям, и Регис не мог сопротивляться желанию подарить поцелуй друг другу для большей храбрости. Губы любимого человека - или же чудовища - справлялись с концентрацией получше любой Пурги и успокаивали сердцебиение без вмешательства Белого мёда. Регис зацепил коготком чужой рукав, не выпуская ведьмака из поцелуя до первых отдалённых воплей трупоедов. — Пора.       Когда тебя поднимают в клетке над землей, это совершенно не похоже на полёт, к которому ты привык в своей бестелесной или упыриной форме. Наоборот же — страх заковывает твое тело так же, как замок заковал твои руки, и все, что ты стараешься сделать — не смотреть вниз и не думать о чем-либо. Пока ты сохраняешь рассудок, было бы прекрасно отвлечься разговорами с кем-то, ведь, на твое счастье, ты не один, но слова почему-то, до того обильно и красочно выплывающие из твоих уст, пересыхают на твоем языке. Странное в целом чувство, словно на нём не было влаги приличные сто лет. Внизу мелькает силуэт, большую часть из которого с твоего вида составляет белая голова, время от времени поглядывающая на тебя снизу, от чего вы и встречаетесь взглядами. Забавная такая головешка... Маленькая. Мало чем отличается от головы другого такого же человека. Под силой твоих лап она так же легко расколется, как яичная скорлупа, стоит тебе лишь подобраться поближе... Сжать кулаки покрепче. Что же такое? Не получается. Когти мешают. Они внезапно стали больше, неверно двинешься, и пустишь кровь себе... Нет. Нужно пустить кровь другому. Крови. Срочно нужно крови. Боги, почему запах крови стал так силён? «Боги»? Кто это? Что это за слово? Столь незнакомое. В твоем мире нет таких слов. Но твой мир полон таких запахов. В твоем мире тебя не ограничивала бы совесть и не было бы в нем таких цепей, что скрипят, брынчат, шатаются... Клетка раскачивается под твоим весом, а из горла вырывается звериный вопль. Больно. Вены бухнут. Нужна кровь! Вены чернеют. Крови! Прошу, крови! Конечности сводит. Сердце сейчас разорвется.       Маленький силуэтик внизу превращается из белого пятнышка в багровое. Столько трупов под ним. И все истекают. И вся эта благородная жидкость пропадает в никуда. Она ведь так нужна тебе, что глаза наливаются красным. Красная пелена не может спасть, везде, везде видишь красный, и ноги словно готовы предательски согнутся, но тело сводит судорогой и каждая мышца каменеет не под твоей властью. Металл прожигает твою кожу, будто сворачивая изнутри каждый сосуд, как ниточку, в узел, каждый раз, как инстинкт говорит тебе превратиться в туман. Стать чем-то, что само приведет тебя к этой сладкой и живительной влаге, что маячит под твоими обостренными рецепторами, и хочется выть, реветь, плакать и метаться, хочется сорвать с себя оковы и забыться в своих слабостях, но агония одерживает верх быстрее, чем ты успеваешь услышать голос внизу... «Потерпи еще немного»... «Прошу тебя»... «Сейчас я тебя спущу»...       Ты чувствуешь, как клетка дёргается уже не из твоей инициативы, и хочешь рваться меж ее прутьев, как зверь, но покинувшие силы и всеобъемлющее, непрерывное мучение не позволяют сделать что-либо еще, кроме как зашипеть на лицо перед собой. Ты скалишь клыки, глухим ударом бьешься лбом о прутья и пытаешься достать зубами объект своего звериного желания, лишь бы унять эту ломку.       Но боль от прикосновения острейшего лезвия к руке заставляет зубы вгрызться в решетку. Рана пустяковая, заживает сразу же, но от запаха своей же крови мутит еще сильнее — уже не от ломки, но снедающей тревоги. От нее и слабеет тело еще сильнее. Постепенно твои попытки вырваться превращаются в тщетное и жалкое зрелище, и адреналин, текущий по венам, оставляет истощение и пустоту внутри. «Подожди еще часок, Регис. Скоро кровь засохнет, ее запах выветрится. Тебе будет легче.»       В медитации ведьмак явно провел чуть больше, чем нужный, по его словам, час. Он разлепляет глаза, когда во всем помещении уже повисла полнейшая тишина, и только эхом о стенки его бьется чужое трудное дыхание. Геральт срывается с места и берется за засовы на худых кистях вампира, но Регис не находит даже силы взглянуть на него. Лицо его синюшного цвета, круги под глазами стали в разы темнее, чем раньше на его лице, когда после недолгой регенерации он и без того выглядел еле живым. Невозможно поверить, каково ему перетерпеть в таком состоянии подобную пытку. Еще бы немного так его подержать — и то будет уже не Регис, а оболочка, снова нуждающаяся в регенерации, чтобы она приняла форму и облик так горячо любимого вампира.       Последние крупицы сознания покидают его со скрипом клетки. Он падает назад, и последнее, что чувствует — невесомость в чужих руках. Геральт что-то лепечет успокаивающее, мол, что все будет хорошо и что они оба справились. Регис бы млел от этого тона, от этих обеспокоенных глаз, хотя бы усмехнулся на эту сентиментальность его дорогого друга, но контроль над своим телом не давал ему возможности выразить ведьмаку так нужную обоим теплоту. Голос Волка лишь сильнее убаюкивал, и вампир, столь же сентиментально, позволил себе откинуться головой ему в плечо и быстро заснуть на нём.       Через, вероятно, еще несколько часов, вампир нашел себя проснувшимся вовсе не от копошения трупоедов где-то над его каменным, поросшим мхом и плесенью, кладбищенским потолком. Его окружало тепло, мягкая постель и приятный свет свечей на прикроватной тумбочке. Он словно утопал во всех слоях перин, и конечности на них до сих пор не находили воли пошевелиться. Ему понадобилось прилично времени, чтобы осознать, что он находится в поместье его дражайшего охотника на Бестию и ей подобных, и наводку на это ему дал огромный портрет маленькой серовласой императрицы по левую сторону от него. Знакомая мордашка, которую он видел лишь раз, перед самой своей смертью. От того ее так трудно не вспомнить. Забавно, что это первое, что он увидел сразу по пробуждении от похожего, почти что предсмертного агонического состояния. Отличало лишь его агрегатное состояние, хотя Регис бы смело сказал, что и в данный момент у него не тело, а бесформенная лужа — такое оно бесполезное. Только лежи и мотай головой. Даже горящие веки тяжеловато держать открытыми.       Это был его первый раз в стенах Корво Бьянко, и, несомненно, он останется в памяти, ведь до болезненного блаженства Регису было приятно понежиться в мягких простынях после утомительного испытания собственной воли и животной натуры. Правда, будь у Региса хоть какая-то чувствительность к температурам и внешним физическим изменениям среды, он бы печально подметил про себя, что даже в большой, роскошной, усеянной шелками и пухом кровати... холодновато. Не хватало чего-то, что хоть и холоднее обычного человеческого тела, и во много раз не такое же мягкое, как оное, но настолько нужное Регису, что он бы прошел снова через хагварскую клетку, лишь бы после получить это здесь и сейчас. Геральта.       В усадьбе было много самых разных и интереснейших запахов. Первостепенно, как фундамент, на котором обосновалось все остальное, чувствовался аромат вина, пропитавшийся в стенах винодельни за декады ее существования. О месте многое можно узнать по его букету, улавливаемому лишь нюхом, особенно, когда он столь же обострен, как у вампиров. И это было обособленное от работы и нескончаемых забот место, в его пределах не слышался запах скотины, застарелого пота и мокрой соломы. В нем жил лишь аромат теплой еды, стираных простыней, рассады туссентских цветов, что посадили облагородить стены и лишь иногда срезали букетами, селили внутри дома в вазах. Однако, что необычно, место столь редко посещалось Геральтом, что за долгие недели его собственный запах совсем не поселился в этой комнате. Его он бы узнал из тысячи, но нежась в подушках, так и не смог выловить. Слишком часто слуги уделяли чистоте простыней внимание.       Высший вампир успел впасть в легкую полудрему, больше похожую на транс, как у ведьмаков, чем на полноценный сон. Но совсем скоро он его всё-таки разбудил. Такой знакомый, родной и желанный, засевший в голове, слышимый еще до того, как на кровать кто-то сел. Регис не спешил открывать глаз, чтобы подождать и почуять его прямо над своим лицом, когда бледная рука боязливо дотронулась до его руки. Геральт что-то привычно себе под нос рычаще буркнул, как каждый раз, когда его одолевали сомнение, тягостный выбор или ситуация, в которых более лаконично было бы просто сказать «зараза». Но, очевидно, ведьмак молчал, боясь разбудить вампира, считая, что ему нужен отдых и покой. Совсем не подозревал, что Регис давно проснулся. Ждал ведь только его.       Когда Геральт увлекся поглаживанием руки вампира настолько, что начал разгибать его пальцы, вампир с трудом сдержал улыбку от щекотливого чувства. Белый Волк тихонько смотрел на когти. В удлинённой и более опасной форме он видел их всего лишь второй раз. Конечно, не когти вампира в целом, но именно принадлежавшие ему, Регису. И именно сейчас в его огрубевшие подушечки пальцев утыкались кончики островатых, но аккуратных коготочков. Хоть Эмиель и следил за их приемлемым видом, но под ними все равно была черная земля, как у любого обычного человека, увлекающегося травами и постоянным контактом с ними. И все же, очень скоро он оторвался от них и приступил рассматривать саму ладонь. До высшего только сейчас дошло осознание, что он смотрел наличие какого-нибудь следа от ножа, которым он брал его кровь в состоянии возбуждения... Что-то под ребрами сладко защемило, и он не сдержался — расплылся в улыбке, открыв глаза. — Не переживай, Геральт, твоя царапина не сможет даже сравниться с тем, как Детлафф пробил мне грудь своей собственной рукой. Еще тогда я говорил, что раны на вампирах заживают, как на собаках. Помнишь? — Так и знал, что ты не спишь. — То ли в упрёк, то ли шутливо проворчал ведьмак. Регис тихо посмеялся. — Как ты? — Бывало и лучше, конечно... Но приятно, хоть и не слишком практично в нашей ситуации просыпаться не на полу. — Это комплимент, или ты меня ругаешь?       Геральт поднял одну бровь, и вместе с ней поднялся уголок его губ. Регис щурится, рассматривая мужчину, и грудь его, хоть и болезненно, но едва вмещает в себе спектр тех эмоций, что способно прочувствовать простое вампирское сердце от взгляда на свою пассию. Любил он Геральта искренне и очень сильно, но уж больно хотелось иногда включить язву. Не ради того, чтобы подмешивать Геральту ложку дёгтя в их отношения, но просто не делая их чересчур приторными. — О, ты, вероятно, ожидаешь моей профессиональной рецензии на то, что я думаю о твоем свежем ремонте? Что ж, я успел осмотреть твою комнату. Хоть я и знаю, что ты, друг мой сердечный, не человек роскоши, но даже при имеющихся средствах на удивление выбрал довольно ординарное и не блещущее изыском обустройство единственного места, где можешь полноценно поспать.       Геральт закатил глаза, отпуская руку Региса. Он уж подумал, что ведьмак вот-вот уйдет, но тот повалился на постель и сложил ладони на своей груди. Он не брякнул привычно своей бронёй, на Геральте была белая рубашка и простые штаны. Вампир не удивился бы, что дворецкий заставил его переодеться сразу после того, как они на пару сделали то же самое с Регисом. Видно, чтобы не пачкать постель. — А что ты ожидал, будуаров? Это же спальня, а не какие-нибудь покои... королевские. Мне нравится кровать здесь. Мне вообще казалось, что это самое главное в месте, где ты должен спать. — Ты прав, кровать отличнейшая... Красное дерево, искусная вышивка офирских мастеров с восточными орнаментами... — ...Она еще и крепкая.       Регис вскинул брови, метнув взгляд к Геральту, а тот смотрел на него. Ведьмак ожидал, что вампир что-то скажет, но Регис смотрел, а пауза продлевалась все дольше и постепенно становилась неудобнее, словно его отчитывали без слов и жестов за ужаснейшую похабщину. — Да что?! — Не сдержался ведьмак, готовый раскраснеться, как юнец, если бы умел. — Прекрати!       Регис взорвался в смехе, шлепнув свою руку на живот и придерживая её поверх одеяла. Геральту стало еще более неловко, и он уперся ногой в бедро вампира, норовя его скинуть с кровати. Тогда Регис наконец замолчал, но все еще широко улыбался во весь свой зубастый рот, утирая слезы. — Прости мне такую издевку, дорогой. Люблю, когда ты так легко ударяешься в сентиментализм, романтизм и эротизм. — Да иди ты. Не пойму, как меня угораздило вообще... Со своими женщинами ты так же себя вёл? — Почему же только с женщинами? — Хитро блеснул взгляд Региса, — Но нет, я очень люблю наблюдать именно за твоей реакцией. Обычно ты скрываешь свои эмоции, было бы кощунством не попытаться вызволить их наружу. А у тебя такие... говорящие глаза... — Ну вот, ты снова издеваешься. Мне теперь неинтересно с тобой включать романтика, бесстыжая твоя морда.       На обиженные бурчания вампир придвинулся к нему на локтях и мягко коснулся губами. Геральт незамедлительно замолчал, отвечая на поцелуй, и складка меж его бровей разгладилась как по щелчку. «Чертов вампир» — думается ему, — «Это он знает, на что жать, или я настолько податливый?»       Когда вампир стал целовать следом его щеки, а затем уголки губ и линию челюсти, а Геральт прижал его в объятия к себе, он ответил на свой же вопрос сам: и то и другое. Два похожих друг на друга зла, из которых Геральт выбирает лишь одно, порой невыносимое, терпкое и жгучее, но столь родное и желанное... Оно возникает всякий раз, как Геральт сталкивается с этой дилеммой на своем Пути в Туссенте, и его выбор всегда незамедлителен и однозначен.       Чуть позже он будет наблюдать, как багровеет земля от горячей крови из уязвимого, смертного тела. Его нахлынет холодный ужас, как и Региса, секунда за секундой сменяющийся раздражением и злостью. Он будет наблюдать, как другой вампир стряхивает капли крови со своей руки, и Регис сделает быстрые шаги навстречу, но словно ударится о холодный взгляд голубых глаз, как о невидимую стену. «Я сделал, что должен был. Что она заслужила».       После того рокового дня ведьмака одолевали сомнения, не дающие ему спать ночью. Особенно когда постоянной крышей над его головой стала не полюбившаяся ему винодельня, а промозглая темница. Он уже привык не подавать виду, но когда на его глазах отрубили голову человеку, словно вот-вот он окажется на его месте, его облило тем же холодным потом, как когда он видел безвольное тело Сильвии Анны на когтях бессмертного убийцы. Он не хотел кончать свою жизнь так... бессмысленно, когда всего неделю или чуть больше назад он завидел цель, хоть и не всей своей жизни, но будущих, более спокойных дней, в повторении того вечера с Регисом. В тёплой постели, но при условии, что вампир будет в ней уже по своему желанию, не для того, чтобы справиться от ужасного состояния, но разделить более хорошее с ведьмаком.       Представить сложно, как разрывалось человеческое сердце, завидев внезапно улыбающееся лицо Эмиеля за стенами темницы. После всего, что случилось, хоть и оказавшись на грани собственной гибели пару раз, практически подставив свою шею под топор палача - будь этим палачом мужчина в темнице, горем убитый вампир или сама княгиня, он сполна отплатил Регису давний долг. И сделал бы это еще раз, чтобы видеть его в полном здравии и целостности. Он не уберёг одну жизнь, что его гложет и будет продолжать делать это еще не одну ночь, но дальнейшие из них, он уверен, поможет пережить тот, ради кого он допустил это. Возможно, это и был момент, сподвигающий его сильнее понять Региса перед долгом для Детлаффа. Ему просто не хотелось думать об этом, не хотел признавать, что кто-то мог заслужить такое же доверие и любовь Региса, какое он испытывает по отношению к нему. Что бы ни случилось на его Пути, какую бы плату ни пришлось платить Геральту за совершенное им, он сделает всё, чтобы видеть его улыбку. И из всех возможных зол он выберет Региса.