Манипуляции

***

Но я так хочу побыть с ней....... 19:10

Инид лежала на животе и постукивала лодыжками друг о друга в воздухе. Ей хотелось надеть купальник и переместиться на яркое солнышко. Чувствовать, как с почти призрачным жжением загар равномерно ложился на ее кожу. Слушать музыку, есть фрукты и пить газировку, пока она не нагрелась. А вообще она не отказалась бы от мороженного. Фисташкового, с хрустящим рожком и каким-нибудь сладким сиропом. Еще хотелось на пляж, а именно на Оушэн Бич. Там горячий песок, в котором утопали ступни, и бурная холодная вода, создающая приятный контраст. Больше всего она скучала по друзьям из Сан-Франциско и их пляжным вечерам у костра. Но и походы очень любила. Жаль, что не могла позволить себе надеть купальник и поесть мороженого. Чтобы вылезть на солнце, нужно уйти от друзей, а чтобы надеть купальник, нужно быть у воды. Немного странновато находиться полуголой рядом с преподавателями и одноклассниками. Они обязательно посетят пруд. Бьянка уговорила их сходить ближе к ночи, когда вода после жаркого дня с прямыми солнечными лучами была такой теплой, что не хотелось из нее вылезать. На телефон пришло новое уведомление от Джейс. Ну ты же сказала, что она хочет побыть одна Дай ей побыть одной 19:12 Инид закусила губу и легла набок, подперев голову ладонью. После происшествия Элли со Сьюзан их покинули. Она сама готова была вонзить свои зудящие когти Сьюзан глубоко в живот. И если бы не взрыв Уэнздей, то неприятности от администрации школы и родителей шатенки в этот раз постучались бы к ней. Тогда мать ее бы уничтожила. Инид могла поиграть на теме чести. Признаться, что Уэнздей для нее значила намного больше, чем кто-либо другой. Как минимум в том смысле, из-за которого повзрослевшие волки строили свою собственную стаю. Насилие неприемлемо в любом случае, но семья поняла бы причину данного поступка. Только вот Эстер и говорила, что ничего против людей, любящих свой пол, не имела, навряд ли обрадовалась бы ее выбору. Ведь как две женщины могли создать детей? Плевать, что детей она не хотела. Сьюзан была нормальной, часто забавной и легко подхватывала волну. Но вот когда напивалась, становилась неуправляемой, грубой и жестокой порой.

А вдруг она опять отдалится? Она даже не ответила когда я сказала что люблю ее 😭😭😭 19:14 Аааааааааааааааааааа 19:14

Окей как бы ты отреагировала, если бы она обжималась с какой-то девчонкой, а потом эта же девчонка надавила на твои больные темы? 19:15 Ты бы пошла с Уэнздей на контакт? 19:15 Инид застонала вслух, из-за чего девчонки, оставшиеся с ней, вопросительно уставились в ответ, прервав свой разговор. Она отмахнулась. Что, если бы было наоборот? Если бы Уэнздей пришла в палатку, чтобы поговорить о случившимся, а не Инид? Она могла сказать, что сразу бы бросилась в утешающие объятья. Уж точно не просила бы ее оставлять. Но Уэнздей не она. Во-первых, в личном пространстве та нуждалась больше. А во-вторых, ей все равно было непривычно что-то обсуждать. То, что она не делала вид, что все хорошо уже прогресс. Если ей требовалось побыть в одиночестве, значит, так тому и быть.

я бы сказала что мне было обидно 19:15

слушай она не сможет же вечно дуться 19:16

лучше бы я вообще со Сьюзен не разговаривала 😭😭😭😭😭😭 19:16 Я такая глупаяяяяя 19:16

Возможно, если бы не она подозвала к ним в компанию девушек, то это сделал бы Ксавье, к примеру. Но ее все равно поглощало чувство вины. Она прокручивала в голове их со Сьюзан шутки. Если Уэнздей к ней что-то чувствовала, как утверждали все подряд, черт побери, то Инид наверняка ее сильно ранила. Она была обескуражена и пристыжена, когда ее ткнула носом в проделки Йоко. Она почувствовала себя противно. Ее отвели за руку подальше, чтобы дать возможность посмотреть на себя со стороны. Не поняла, с каких пор Йоко стала осуждать ее за привычное поведение. Йоко, приветствующая дружбу на грани юмора, где простые обыватели считали, что участники флирта имели к друг другу чувства и сексуальное напряжение. Ей хотелось послать Йоко к черту за то, что она портила ей веселье. Но это несправедливо и в их ситуации более чем неуместно. Сьюзан оскорбила Уэнздей, Сьюзан вела себя ужасно. Она давала ей то, что Уэнздей не могла, но это себя не оправдывало. Иногда блудница внутри хотела немного грязи. Ее предмет любви на такое не готов. да она по-любому по тебе сохнет 19:18 подожди немного и посмотри что будет 19:19 — Что за отстой, меня уже отпустило, — сказала Танака, вернувшись из палатки. Она отлучилась минуты на три и сразу же села рядом со своей девушкой, поцеловав ее в щеку. Инид проследила за этим с кисловатым привкусом досады. — Меня тоже, — ответила она, отводя глаза. — Сделайте перерыв. Я думаю, было достаточно одной сцены за день, — произнесла Бьянка. Потихоньку нападала тоска. Парни где-то занимались своими делами, Йоко и Дивина перешептывались и комментировали что-то в телефоне, на что хватало здешней связи без подключения к Wi-Fi. Бьянка читала. Вот чем они занимались. Если бы она могла делать то, что хотела, помимо загорания, то присоединилась бы к Уэнздей в палатке. Может, та сейчас, как и Бьянка, читала книгу. А может, спрятала под подушку, потому что не хотела вспоминать о ней. Не утешительно совершенно. Но если отбросить все и на секундочку предаться фантазиям, то перед глазами тут же возникала картина: Инид опиралась на сложенные друг на друга подушки, Уэнздей, близко к ней прильнув, расслабленно лежала на ее плече. Она переворачивала страницу за страницей. Останавливалась на криво подчеркнутых абзацах, спрашивала умиротворенным приглушенным голосом, почему эти слова подчеркнуты. Инид, розовея, пыталась связать слова и объяснять, с какой целью она выделила строчку, где главная героиня брала свою подругу за руку. Уэнздей удовлетворительно хмыкала и продолжала бы дальше, как ни в чем не бывало, пока снова не пришлось объяснять, почему здесь клейкая закладка зеленая, а там голубая. — Я не понимаю, как ты с ней общаешься. — Дивина нарушила тишину. — Она какая-то… Неприятная. — Ты имеешь ввиду сука конченая? — сказала Йоко. Тряхнув головой в попытке выкинуть оттуда все желанные грезы, Инид посмотрела на подруг. — Ну, она может перегибать. Ей вообще пить противопоказано. Они продолжали ей сыпать соль на раны. Напоминать о том, как ужасно в итоге все получилось. Если бы они сидели в зале суда, то заведомо процесс завершился бы, и уж точно не в ее пользу. Никто ее не обвинял, но чувство вины, как боль в пояснице, никак не отпускало. — Как думаете, она действительно воткнула бы ей в шею вилку? — спросила задумчиво Дивина, подперев голову рукой. Йоко потянулась за бутылкой красной жидкости и остановилась на полпути: — О, да. — Без сомнений. — Хмыкнула Бьянка. Стоило кадрам, в которых вилка с хрустом, со всей яростной силой входила шею, появиться в голове, как Инид, поймав мороз по коже, дернулась всем телом. Она не видела, как Уэнздей причиняла кому-нибудь боль. Как минимум физическую. И вообще, кровь не ее стихия. Даже со своими шрамами она контактировала по минимуму, оставляя Уэнздей возможность их обрабатывать до полного заживления. Сам запах крови навевал на нее пелену дурноты. Повезло, (насколько вообще могло повезти в кровопролитии), что в день битвы стресс настолько поглотил все ее существо, что она долго не могла в себя прийти и полностью осмыслить реальность. — Я и забыла, что она так может, — Йоко, будто вспомнив что-то ошеломляющее, подняла брови. Она сделала еще глоток из бутылки и небрежно вытерла рот. — Ахринеть, подумать только. Она пытала Галпина, а потом с ним сошлась. Ей определенно нужен был психотерапевт. А ему тем более. — Эй! — воскликнула Инид. — Я принимаю это на свой счет. Ну, часть про Уэнздей. В протест она надула губы и сложила руки на груди. Как бы люди не относились к Уэнздей и что бы она не делала противозаконного, (в пределах разумного), Инид чувствовала в своей крови потребность защищать и быть оскорбленной. Последнее чаще всего возникало в груди, когда был слышен хоть один намек на неадекватность в сторону Уэнздей. До знакомства с ней Инид бы причисляла себя к группе людей, считающих монохромный стиль жизни Аддамс жутким и странным. Сейчас ее мнение поменялось в корне. И это не только потому, что она воображала в своей голове фанфик, где они с Уэнздей встречались. — Я не понимаю, что вы ходите вокруг да около? — спросила Йоко. Инид не могла назвать точное время, когда все ее подруги стали напрямую говорить о ее чувствах, а она, в свою очередь, их не отрицала. Оно произошло как-то само. Как иногда бывало, когда спрашивали про страницу домашнего параграфа в учебнике. Цифры иногда отскакивали от зубов без всякого осмысления, а потом ты только думал о том, почему вообще ответил и каким образом ответ оказался верным. — Я бы уже на твоем месте прижала ее к стене, посмотрела в глаза… — продолжала Йоко, взяв Дивину за плечи, и посмотрела ей в глаза, спустив на нос очки. Дивина отстранила ее, положив ладонь на грудь: — И спросила про марку туши. Иногда ты забываешь, что именно я первой призналась в своих чувствах. — Наглая ложь, — запротестовала Йоко. Вздохнув, Инид легла на спину и посмотрела на голубое небо, которое виднелось сквозь прорехи в листьях, и раскинула руки в стороны. Трава щекотала кожу рук, а та часть солнца, которая могла прорваться через кроны деревьев, нагревала точечно участок на лбу и шее. Нелюбовь к насекомым затмевало умиротворение, которое она слишком редко находила внутри себя. В школьные походы она не вспоминала, что всему научилась у матери, что звала ее криворукой. «Не умеешь — не берись, Инид». Не волновало, что маленькая девочка успела побывать в походе пару раз. Слишком мало для того, чтобы выучить все действия наизусть. По мере взросления упреки просто стали привычкой. — Эй, Инид. Она распахнула глаза. Перед ней стоял Кент. Он мялся на месте и держал руки в карманах шорт. — Можно тебя на пару слов? Если бы она его не знала, то предположила бы, что тот решил признаться ей в своей симпатии. Он был таким взволнованным и одновременно уверенным, что о другом нельзя было и подумать. Инид села и посмотрела на подруг, но они занимались своими делами. Навряд ли что-то вообще могло оторвать Бьянку от книги или своего общения с Лукасом, а двух влюбленных друг от друга. Рот было приоткрылся, но Кент кивнул головой в сторону и пошел, негласно прося ее последовать за ним. Она обула кеды, как тапочки, и быстро посеменила следом. Может, ему требовался какой-то разговор тет-а-тет насчет отношений. Инид, как гуру чувств, делала все возможное для своих друзей, чтобы те поняли, куда двигаться дальше. Она давала отличные советы. Правда, у самой в личной жизни происходил какой-то тухляк. Как бы она себя не пыталась остановить, легкое беспокойство все равно заставило желудок напрячься.

***

Пульс участился. Сердце стучало, как при легкой физической нагрузке или разговоре со своей матерью. Самое неподходящее время, но она вспомнила пост на тамблере с песнями для СЛР. 100-120 ударов в минуту. Stain` alive — Bee Gees, Highway to Hell — AC/DC, Supermassive — Black Hole Muse… Мотивы слишком танцевальные для ее состояния, но Highway to Hell не выходила из головы. Она взяла всю аптечку, что положила Уэнздей для похода. Там были анальгетики, антисептики, что-то от аллергии, простуды и всех расстройств пищеварения. Пластыри, бинты и так далее. Уэнздей думала, что ничего за такой короткий срок не случится, но вынуждена была послушать Инид. Теперь она отдавала себе должное за то, что настояла на своем. Вместо мозгов в ее голове крутилась центрифуга. Только она не могла отделить адекватные мысли от преувеличенных, также не справлялась с эмоциями, препятствующими ее слаженности. Руки дрожали, когда судорожно вытаскивала сменную одежду Уэнздей из общей сумки. В другое время было бы неловко брать в руки ее нижнее белье, но Инид едва не тошнило от волнения. Она вышла на дорогу к пруду. Кенту приходилось за ней поспевать. Сорок минут — это мало относительно четырех часов, но много, если это минуты, за которые проходил один урок. Уэнздей предоставлялась сама себе сорок минут, за которые они успели переругаться с двумя девчонками, обсудить произошедшее. Она попереписывалась с Джейс, попутно предаваясь фантазиям. Но для Инид это время пролетело незаметно. Она задавалась вопросом: сорок минут Уэнздей казались такими же быстрыми или она повязла в секундах, как в зыбучем песке? — Эйджакс! Уэнздей! Парень обратил на нее внимание и угловато помахал ладонью. Он выглядел также, как и она, когда старалась сделать вид, что все происходящее не такое ужасное, каким оно являлось. Из себя выходила чаще, но когда получалось обуздать эмоции, у нее глаза на лоб лезли из-за фальшивого оптимизма. Как только она подошла ближе и смогла разглядеть за горгоной Уэнздей, сердце упало к ногам. Она почувствовала запах крови. — Что случилось? — спросила она высоким, на грани истерики голосом. Парни были готовы поднять ладони в успокаивающем жесте, чтобы она перестала наводить панику. Что ж, если они только попробуют, она поломает им руки. Эйджакс встал с пирса. Уэнздей не реагировала. Она сидела, свесив ноги. Подошва кроссовок доставала до воды, а ее руки впивались в края влажного дерева. Вода вокруг нее растекалась лужицей и не могла впитаться в светлую древесину как следует. Одежда прилипла к коже, стала тяжелее. С челки капала вода и собиралась на подбородке, чтобы потом полететь вниз и разбиться о колени. — Мы проходили мимо, увидели ее, — объяснил Эйджакс. Она же не слышала точно такого же объяснения от Кента. — У нее что-то с рукой. Он кивнул головой в сторону, где одиноко валялась коробка коктейля. Не нужно быть умным, как Уэнздей, чтобы понять, что к чему. Инид подумала о Тайлере, и ей захотелось заорать. А потом о сегодняшней сцене. И дала бы себе пощечину, если бы не свидетели. Потому что предпочла бы, чтобы пьянство Уэнздей исходило из ее якобы неразделенных чувств к ней, а не из-за того, что она словила откат и упала прямиком в лапы болезненных воспоминаний. Ноги сделали еще шаг, и тогда из ее горла вырвался звук, похожий на писк и хныканье в одно и тоже время. Рукав Уэнздей был пропитан кровью. С розовыми разводами, расплывающимися на ткани, как капли краски на мокром листе. Пальцы и дерево под ладонью было также испачкано. Ее руки так сильно напрягались, словно она в любой момент могла свалиться лицом в воду. — Идите и никому не слова, — решительно сказала Инид и посмотрела на парней. — Если спросят, скажите, что мы гуляем по парку. Кент зачесал выбившуюся прядь из хвоста и посмотрел на Эйджакса вопросительно. — Девчонкам тоже? — спросил мнительно Эйджакс. — Да, Эйджакс. Вы сделали правильный выбор, позвав меня. Спасибо. А теперь оставьте нас одних. Она стискивала в руках вещи, будто они могли резко попадать вниз. Может, таким образом хотела найти опору, заземлиться. Сердце накалялось все сильнее, когда она смотрела на Уэнздей. Как в игре горячо-холодно. Но стоило отвести взгляд, становилось не холодно, а в лучшем случае терпимо горячо. Она села рядом на сухое место. Туда, где до этого сидел Эйджакс. Инид все еще слышала их шаги, но когда повернулась, никого уже не видела. Уэнздей была такой же нездорово бледной, как в первую их встречу. Она поджимала губы и хмурилась. Нельзя было найти человека, более не готового к конфронтации. — Хей, — Инид положила ей руку на плечо. Мокрое, но теплое из-за солнца. Уэнздей съежилась, подняв плечи, но голова ее все еще была опущена. — Уэнздей, что случилось? Пальцы бездумно проникли под намокший воротник. Ей физически становилось некомфортно от одного только взгляда на промокшую до нитки фигуру. — Уэнздей. — Она подняла ладони к ее лицу и мягко провела по коже, стирая капли с подбородка. — Котенок. Молчание Уэнздей позволяло мыслям уходить в сторону, абсолютно неуместную на данный момент. Она сидела на краю пирса, как сломленная фарфоровая кукла. Инид видела, как кисть с глазурью карминного цвета огибала легкими движениями губы. Рисовала веснушки, подчеркивала скулы и усталость под карими кукольными глазами. Навряд ли такие мысли выставляли ее в хорошем свете, но она считала Уэнздей такой красивой сейчас. Черные мокрые волосы напоминали о щупальцах осьминога или о жиже, которую они производят. Чужая идентичность разделила черный на большо́е количество оттенков. Инид открыла для себя новый угол восприятия, и ей это очень нравилось. Но также, помимо прочего, вид Уэнздей разрывал сердце. — Что с твоей рукой? — Инид использовала голос, который приберегала для успокоения чужих истерик. Обычно если люди начинали громче плакать, значит все шло просто отлично. Она потянулась к кровавому рукаву, но Уэнздей дернулась и плотнее прижала ее к бедру, продолжая цепляться за пирс. — Прекрати. Я не сделаю ничего плохого. Я не буду критиковать тебя. Она незаметно пыталась разглядеть, насколько она пьяна. Когда ее хватка слабла, тело слегка откланялось в сторону, но как в борьбе со сном, она резко возвращалась в положение и вцеплялась сильнее в край. — Ну что такое? Ты решила проверить свой могучий организм Аддамс на прочность? Напилась, упала в воду и поранилась каким-то образом? — спросила Инид. Попытка говорить беспечно ничем не встретилась. Уэнздей увязла внутри своей головы. Возможно, ее сознание заволокло мраком, хотя светило солнце и медленно высушивало ее обсидиановые волосы. Она ее слышала. Инид это понимала по сжатым челюстям и прикрытым от эмоций глазам. — Все хорошо, Уэнздей. Когда я только пыталась найти эту золотую середину опьянения, я сделала столько всего, что ребят ничего не удивит. Я как-то заставила Йоко уйти с вечеринки, потому что чувствовала, что меня стошнит. Она всю дорогу дулась. Ну, знаешь, похожее уже происходило, но с ложной тревогой. Так вот, в этот раз меня реально стошнило. В мусорку на детской площадке. Это было ужасно! — Она застонала. — Мне очень стыдно перед уборщиками. Они тогда с Дивиной еще не встречались, и Йоко пришлось оставить ее в кругу художников нормисов. Представь, каково это, не видеть, как они покрывают друг друга слюнями каждый день. Инид посмеялась, но вздохнула и отложила вещи на сухое место, потому что так и не добилась реакции. — Уэнздей, — позвала она снова. — Уэнздей Аддамс, либо ты сейчас же позволяешь мне тебе помочь, либо я вынуждена буду доложить учителям! Тебя отвезут в ближайшую больницу и позвонят родителям! В груди из-за невозможности понять клубилось что-то неприятное, что-то, что вызывало зуд. Все это напоминало наказания молчанием своей матери. Она, безусловно, была рада не слышать ее какое-то время. Мама в любом случае вскоре срывалась для того, чтобы как следует ее раскритиковать. Но голос Уэнздей более чем желанен. Инид ненавистна была мысль об игнорировании ее вопросов, когда ей незамедлительно нужен был ответ, потому что нарастающая паника душила. В воде у пирса позади них что-то булькнуло. Она отвлеклась, дернув головой. По водной глади расплывались круги, но ничего, кроме травы, нового не обнаружилось. С мрачным лицом вернулась к Уэнздей, воображая, если тишина продолжится, то просто-напросто поднимет ее насильно и, если надо, закинет на плечо. Она поняла, что капли, скапливающиеся на подбородке, не вода, а слезы, когда ее губы задрожали. Инид сгребла ее в объятья. — Ну что случилось, а? Майка мокла из-за прикосновения с волосами. Несмотря на жаркую погоду, тело под слоями влажной одежды дрожало от холода. Инид пыталась спрятать ее в кольце своих рук, но все равно чувствовала нагнетающую беспомощность, потому что Уэнздей бесконтрольно ревела в грудь, словно больше не знала, кем теперь ей быть. — Я потеряла нож, — проплакала она, похоже, все еще пытаясь сдержать рыдания, но не могла контролировать волны чувств, рвущиеся из груди. Она так сильно вжалась в нее. Как будто Инид могла ее покинуть. Как будто она не старалась впитать всю боль до последней капли в себя. — Что? Нож? — спросила она, поглаживая ее по голове. Участки одежды, что соприкасались с Уэнздей, быстро стали мокрыми. Инид покачивала ее из стороны в сторону, попутно надеясь и посылая аффирмации в космос, небо, куда угодно, лишь бы никто не решил прямо сейчас пойти поплавать. — Папин подарок, — всхлипнула Уэнздей, обвивая руки вокруг Инид, крепче. — Я потеряла его. — Мы найдем его. Где ты его потеряла? Она хотела посмотреть ей в лицо сугубо рефлекторно, но как только Уэнздей почувствовала отстранение, то издала протестующий, в какой-то мере испуганный звук. — Мне жаль, — захлебываясь слезами, промычала Уэнздей. Зверь внутри царапал струны. Звук получался раздражающим и громким. Так стонало старое сухое дерево от сильных потоков холодного ветра. — Прости меня. Не уходи. — За что ты извиняешься? Все хорошо. С тобой все в порядке. Я не собиралась никуда уходить. Уэнздей… В тот день, когда Уэнздей плакала после удара Тайлера на ее кровати нельзя сравнить с этой ситуацией. Тогда она знала, почему Уэнздей позволила себе отпустить контроль, каким образом вообще дошла до такого состояния. Сейчас же она не знала ничего. Уэнздей так надрывно плакала, что это волновало ее до стеснения в собственном желудке. Произошло что-то серьезное. Может, произошло что-то, о чем Уэнздей ей не рассказывала. Паника подбиралась все выше, все сильнее стискивала горло. Может, Тайлер тогда сделал что-то еще? Может, он сделал что-то аморальное, когда они в последний раз виделись? И Уэнздей ей об этом не сказала, потому что она подорвала свое доверие? А может, это она дала Уэнздей повод думать, что она в чем-то провинилась? Инид проглотила свои виноватые слезы и решительно закивала головой: — Ты вся мокрая. Я принесла одежду. — На данный момент быстрее и безболезненней было отодрать восковую полоску от кожи, чем Уэнздей от себя. Инид легонько ее затрясла за плечо. — Тебе нужно смыть с себя грязную воду и переодеться в сухое. Ты можешь замерзнуть. Давай, пошли. С усилиями отстранившись, Инид встала. Уэнздей потерянно забрала уже немного высохшие пряди челки за уши и позволила помочь себе подняться. Ее кроссовок соскользнул с края, и если бы не поддержка, она бы наверняка повторно свалилась бы в воду за пирс, прямиком к водорослям с водомерками. Попытки ее стабилизировать заслуживали удовлетворительно с плюсом, потому что как только она перестала шататься из стороны в сторону, то встала относительно ровно. Запах крови все еще стоял повсюду, буквально захватывая этот участок с пирсом, растительность у подножия вместе с близрастущими деревьями. Инид посмотрела на ее окровавленный рукав и скользнула глазами к красной ладони со свернувшейся и разбавленной водой кровью. — Позволишь мне взглянуть? — спросила она осторожно. Это мог быть гвоздь, торчащий где-нибудь из деревяшки. Это могло быть что-то острое прямо на дне пруда. Она бы голыми руками задушила идиотов, решивших оставить что-то настолько опасное в воде. Возможно, она слегка преувеличила с удушением. Смерти — это не ее конек, но досталось бы им точно. В этот раз Уэнздей не сопротивлялась, а просто стояла, не двинувшись, и смотрела на доски под ногами. Она не хотела проявлять инициативу, но не возражала против. Данная реакция лучшее, чего вообще могла Инид добиться от нее. Аккуратно взяв ее за мокрую руку, она медленно засучила рукав. — О боже… Инид почувствовала слабость в конечностях. Ее саму как будто окунули головой в ледяную воду. Изображение перед глазами плыло, то ли из-за дурноты, то ли из-за хлынувшего ужаса. Это не могло быть правдой. Все это наваждение. Она спала. Но картинка реальная, несмотря на то, что искажалась пеленой боли, вытолкнутой из ее сердца. Порезы исполосовали все ее предплечье. Горизонтальные, по диагонали, разной длины и глубины. Они перекрывали старые и, казалось, все еще кровоточили. Наверное, из-за того, что вода, впитавшаяся в рукав, не давала крови на ранах высохнуть. Некоторые раны были шириной чуть ли не в сантиметр. Ноги стали ватными. Как стук молотка по гвоздям, в мозг забивались предложения: Она делала это какое-то время. Она сделала это снова сегодня. Она делала это рядом с ней в комнате? В ванной, когда она сидела в интернете или писала конспекты? Она сделала это снова, сразу же после того, как они поговорили. У нее голова шла кругом. Множество вопросов перечеркнули реальность. Она порезалась из-за нее? Из-за мерзких слов Сьюзан? У нее есть где-нибудь еще порезы? Уэнздей вырвала руку и сделала неустойчивый шаг назад. Инид подняла на нее глаза и встретилась с карими, в которых по-новой стояли слезы. — Уэнздей. — Она постаралась звучать не так разбито, как себя чувствовала. — Я знаю, тебе плохо от них… — Она проглотила пару букв, и в защите самой себя, накрыла изувеченную руку второй рукой. — Лучше не смотри. Она продолжала плакать, но тихо, вытирая лицо время от времени. Инид была потеряна. Она была уничтожена. Глотала камни, которые с глухим стуком останавливались на дне ее желудка. — Давай оставим это на потом, хорошо? — попросила безмерно мягко она. Как бы утешая вербально, пока Уэнздей стояла на расстоянии вытянутой руки, а не в ее объятьях. — Сначала душ. Ты согласна? Уэнздей кивнула и тогда Инид взяла брошенные вещи, а потом и ее за руку. Сама не должна потерять этот якорь, потому что нуждалась в Уэнздей также сильно, как и она в ней. — Тебя не тошнит? — спросила она. Уэнздей помотала головой.

***

Розоватая вода, стекающая в слив раковины, напомнила ей о неудачных днях, когда приходилось застирывать окровавленную простынь или нижнее белье. Нельзя оставлять кровь на ткани, если хочешь, чтобы пятно вывелось до конца. Если ткань цветная, а пятно свежее, то достаточно будет вручную застирать в холодной воде вместе с мылом и отправить в машинку. Если же пятно успело высохнуть, то приходилось замачивать, использовать ухищрения с народными средствами. Перекись водорода или солевой раствор на несколько часов. Она стояла в одном лифчике и терла до боли в пальцах клетчатый рукав. Все пропахло железом и жидким мылом с манго. Ее полосатая майка сохла на перилах у душевых снаружи, потому что Уэнздей испачкала и ее, когда отчаянно сжимала в объятьях. Движения быстрые, резкие, грубые. У нее в затылке все покрывалось иголками, а слезы периодически застилали зрение, но она терла и терла. И не остановилась, пока ни единого намека на пятна не осталось. Она повесила рубашку на латунную дверную ручку и повернулась к раковине с зеркалом над ней. Ее глаза уткнулись в розовые капли, крапинками украшающие весь белый фарфор. Потом она посмотрела на свое лицо, увидела усталость, печаль и блеск. Она бы сказала себе напутствия вслух, но боялась, что Уэнздей сквозь шум воды, сквозь две стены и расстояние между ними сможет ее расслышать. Поэтому подошла ближе и произнесла одними только губами «Что ж, Инид. Дерьмо случается, и ты с ним отлично справишься». Открыв кран в половину мощности, она методично принялась стирать капли. Как только убедилась в чистоте, вышла на свет. Ее не смущал ее внешний вид, хотя на самом деле в этой зоне были люди. Может это от стресса, она не знала. Она отстирывала вещи в женском туалете, а душевые кабинки располагались рядом, в домике на небольшом возвышении. Две бабушки беззаботно переговаривались, стоя с полотенцами на голове. Еще одна девушка вышла из душа, когда Инид поднялась по ступенькам. К счастью, солнце било прямо по ним. Она вывесила вещи на перила возле кабинок. Натяжение в груди никак не отпускало. Когти то выскакивали, то залезали обратно. Не могла понять, это успокаивало или заводило тревожность сильнее, ведь дрожь не прекращалась, а зубы впивались в губы. Если бы можно было по щелчку остановить мысли и убавить чувства на минимум, она стала бы счастливей всех. Следом она подумала о реакции других людей на волчицу, проверяющую свои способности сред бела дня и пришлось прекратить. Хотя навряд ли это кого-то волновало. Никто же не пострадал. Душ стих, и Инид навострила уши. Она потрогала свою майку и решила, что небольшая влажность высохнет уже на ней. Когда возня за дверью прекратилась, она постучала: — Уэнздей? Мне принести одежду? Помолчав, Уэнздей тихо ответила согласием. Тело Инид было все еще неловким и немного подрагивало прямо изнутри. Она взяла вещи, сложенные на деревянную скамейку рядом. Прозвучал щелчок, и на нее повалил пар из приоткрытой двери. Уэнздей стояла в одном полотенце. С ее распущенных волос, полностью убранных назад, наверняка стекала вода и впитывалась в махровую ткань. С челки редкие капли опускались на нос и щеки, которые она потирала. Она отводила руку назад, обращая сторону порезов вовнутрь. Может, не хотела запачкать полотенце? Инид передала штаны, нижнее белье, влажные кроссовки и отвела взгляд в сторону. — Твоя майка все еще мокрая. Толстовка намного усложнит нам задачу с твоей перевязкой. Тут сейчас никого нет, кроме бабушек. Может, ты оставишь полотенце на груди, а все остальное наденешь? Тогда сядем на скамейку, и я спокойно тебя перевяжу. — Спасибо, Инид, но я справлюсь сама, — ответила Уэнздей, принимая одежду. Инид хотелось сказать: «Вижу как ты прекрасно до этого сама справлялась». Хотелось вылить на нее всю злость на ситуацию, все негодование и боль, что терзала внутренности острыми концами зубочисток. — Каким образом? Пустишь все на самотек? Одевайся, я жду. Она прикрыла дверь и сцепила зубы. Не желала заставлять ее делать то, что ей было некомфортно. Но иногда, чтобы проявить любовь и заботу, нужно пойти наперекор. Она уважала ее личные границы. Но хотела помочь. И ее помощь была нужна, чтобы там не говорила и не считала Уэнздей. Глаза отрешенно следили за тем, как бабушки покидали санитарную зону, когда Уэнздей нерешительно вышла из душа с повернутым полотенцем вокруг груди. Она забывала, насколько ее волосы длинные, они могли бы прикрыть ее грудь без полотенца. Инид кивнула головой на деревянные скамейки и столик, а потом подняла аптечку и стала спускаться по лестнице. Возможно, Уэнздей было не по себе, в отличие от нее, когда она выходила в одном лифчике из туалета. Повезло, что место пустовало. Пусть так будет и дальше. Перед ними на столе были разложены нужные предметы для обработки раны. Уэнздей, стеснительно ерзая, показала руку. Эти раны… Грубые края, они воспроизводили в ее голове шаткие движения, с которыми Уэнздей под воздействием алкоголя и мешанины, связывающейся узлом в груди, делала порезы. Ее рука небрежно разрывала кожу, кровь лилась через край. А она лежала на покрывале и переписывалась с подругой, когда та, о ком шла речь, причиняла себе боль в одиночестве. В обнимку с ножом и коробкой дерьмового коктейля. Все ее тело онемело, горело лицо, но она потянулась за обеззараживающей жидкостью. Так хотелось кого-нибудь позвать, потому что шипы в груди разрывали заживо. А еще она была на грани обморока. Все стало таким тяжелым и вязким. — Ты не можешь. — Уэнздей дернула рукой на себя. Поза была сгорбленной. Инид видела, как ее худые ключицы оставляли под собой тень. Из-под самых глубин к горлу поднималась ярость. Она как перец начинала раздражать стенки. Хотелось избавиться от этого першения, но она только сжимала зубы и каменела. Еще движение, то прокусит кому-нибудь кожу. Уэнздей отвергала ее помощь, и это злило, потому что она заслуживала заботы. А Инид заслуживала иметь возможность заботиться. Уэнздей посмотрела на нее сквозь неспеша уходящую пелену опьянения глазами, выражающими сожаления за то, что она натворила. — Я вижу, как бледнеет твое… — Заткнись, Уэнздей! — выкрикнула она. — Просто нахрен… В грудной клетке надувался воздушный шар. Он рос до тех пор, пока ребра не стали впиваться, а резина, как в антистресс игрушках, не начала возвышаться горкой меж костей. Инид не смогла остановить взрыва. Она накрыла глаза ладонью и заплакала. Рука Уэнздей легла на ногу, и она подняла глаза. — Прости меня, — ответила Инид, шмыгнув носом, и вытерла быстро слезы. Уэнздей была смиренной, как если бы постоянно слышала от Инид крик и могла пропустить это мимо. Принимала эту тактику, не имея выбора и своего мнения. Не имея возможности защититься, не имея желания. Инид стало стыдно. Она взяла ее за руку. — Ты меня напугала. И злюсь я не на тебя. Ни в коем случае. Я хочу помочь, не отталкивай меня. Она поцеловала костяшки пальцев здоровой руки. Они были холодными и пахли гелем для душа. Только он уже успел выветриться настолько, что обычному человеку вкус не разобрать. Вот только Инид — оборотень, и она с легкость смогла распознать искусственный запах земляники. Она рассмотрела шрамы. Тошнота беспокоила чуть-чуть меньше. Но твердость в солнечном сплетении по-прежнему вынуждала душу постанывать. — Нам нужно сделать так, чтобы края пореза совместились. Но в таком случае придется залезть на другой порез. Делалось это для того, чтобы хотя бы на немного уменьшить будущий шрам. Если они будут правильно менять пластыри и обрабатывать раны, то меньше они точно смогут стать. Главное, чтобы Уэнздей первые дни особо не двигала рукой. Инид думала о больнице, потому что пару порезов нуждались в двух стежках. У них не было специальных пластырей для стягивания ран. Она нервничала и думала о том, как будут выглядеть шрамы на ее руке. Проецировала свои комплексы и не могла отделить себя и свои чувства от того, что могла думать по этому поводу Уэнздей. Если они все расскажут, то поставят учителей на уши. Потом все молниеносно разлетится до учеников академии. Придется вызывать родителей Уэнздей. А уж то, что под присмотром школы в поход пронесли алкоголь — это вообще отдельная тема. К тому же Уэнздей ни за что бы не согласилась на это. Но мысли все равно не покидали ее мозг. — И? — спросила недоуменно Уэнздей. — Тебе будет больно потом отдирать лейкопластырь. — Я справлюсь. Конечно, она справится. Инид не должна была думать обратное. Что она вообще могла сказать? Наивная. Дело пошло своим чередом. Она старалась оставить своими касаниями столько нежности, сколько Уэнздей могла в себя вместить. Ее раны болели у нее самой на предплечье. Словно рука Уэнздей — это ее собственная оторванная конечность, а ломота и жжение, что она ощущала — фантомные. Этого было много. Действительно много. Она не могла предположить, насколько сильно ее рука сейчас болела. Инид действовала осторожно, стараясь показать «Посмотри как ты мне дорога. Посмотри, как сильно я люблю тебя. Тебя, твои шрамы, твою боль». Она надеялась, что ее мысли, те, которые хотели быть услышанными, невербально передались ей по воздуху, которым они дышали вместе прямо в этот момент. Когда Инид завязала бинт поверх стянутых пластырем особо глубоких ранах, она посмотрела на Уэнздей. Ее глаза были темными и глубокими. Она по-любому мысленно находилась где-нибудь на кладбище, в ее безопасном месте. Предположительно. Ее белая майка теперь была надета на голое тело, и Инид старалась не пялиться. Это не смущало бы, если бы Уэнздей ей не нравилась. Но она нравилась. Очень, очень сильно. И ноги стали похожими на желе от пекла, которое расплывалось по коже потоками. Уэнздей повесила на перебинтованную руку толстовку и сплела их ладони вместе. Они бездумно бродили по лесу и сделали остановку на одной открытой местности. Там тоже стояли лавочки и стол. Людей не было. Стоял небольшой искусственный пруд, по краям обложенный камешками. Она посадила Уэнздей на лавку, а сама разложила влажные вещи на большом одиноком камне возле воды. Рядом с ними проходила тропинка. По ней медленно проплывали те самые две бабули, которых она видела в санитарной зоне. Они болтали и смеялись, держа друг друга под руку. Это были они с Дивиной в старости. Обсуждали своих язвительных подружек. Жен. О боже, она заходила слишком далеко. Это скажется на ее психике, если уже не сказалось. Она подошла к Уэнздей и, игнорируя возражения, сняла с нее кроссовки, чтобы отправить к вещам на камне. Все же они были также влажными. Не уверена, до конца ли высохла ее майка, но раздевать Уэнздей насильно не вариант. Да и единственное, чем можно было прикрыться, это толстовка. Недостаточно же штанов в жару. Хотя она понемногу спадала по мере того, как приближался вечер. Клонил солнце к горизонту, убаюкивая любящие свет цветы. Инид заплетала ее волосы, нежась в подрумянивающих кожу игривых лучах. Пальцы испытывали трепет, также как и сердце. Она забыла про расческу, но Уэнздей не высказала претензий. Ее обычно идеальные косы получились небрежными и слегка волнистыми, что преступно сильно волновало струны в душе. На лес опускался вечер. Огненное солнце наконец садилось за горизонт, окрашивая небо с облаками в персиковый цвет. Йоко писала несколько раз, но она все время отговаривалась, сообщая о их прогулке в двух словах. Рука Уэнздей в ее руке была намного теплее, чем тогда, когда она взялась за нее у пруда. Сердце нежилось в тепле, как она сама на солнце, уходящем в ночь. Уэнздей надела толстовку. Они вошли в лагерь. Мисс Солис и тренер Влад играли со студентами в монополию на траве, а их компания неподалеку за ними наблюдала. За исключением Йоко и Эйжакса. Те взбудоражено что-то кричали. Спор, вероятно, был связан с бизнесом, либо с криминалом, либо и то и другое. Обычно так и бывало. Она почувствовала, как Уэнздей разжала ладонь. И потеря была неприятной. Как если бы после обещанного и невероятно желанного ее оставили ни с чем, резко и без возражений. Но Уэнздей обернулась и посмотрела, молча прося последовать за ней. Инид не могла ослушаться. Отпустить. Она залезли в палатку. Инид могла понять, почему, ведь Уэнздей спала на ходу. Она легла на свою сторону. — Как ты себя чувствуешь? — спросила Инид и забрала прядь ее волос за ухо. Утешительно, насколько могла. — Лучше. — Кружится все? — Немного, но некритично, — ответила Уэнздей, прикрывая глаза. Они сплели пальцы вместе и какое-то время ничего не говорили. Будто то, о чем должны были, разрушит момент, как булыжник стеклянную дверь. — Можно кое о чем попросить тебя? — произнесла Уэнздей. — Да, конечно. — Инид закивала головой и сжала ее ладонь один раз. — Я хотела бы поговорить с Пагсли, — попросила она. Ее глаза говорили, что просьба немного вынужденная и некомфортная, но очень важная. Инид могла за нее порадоваться. Они с Пагсли наконец начали общаться. Слышала пару раз, как Уэнздей ему чем-то привычно угрожала. Ох уж этот язык любви. Не знала, что такого ей говорил Пагсли, но та краснела от злости, как яблоко от воздействия солнца. — Принято! Выхожу! Она дотронулась до края окошка палатки, как Уэнздей ее позвала. Она надеялась, нет, почти знала, что последует дальше, но отгоняла от себя все надежды, лишь бы не спугнуть. Повернулась, как ищейка по команде, что волосы ударили по щеке. — Можешь потом вернуться и… Полежать со мной? Робкая просьба, но с мольбой в изящном изгибе бровей и грустных глазах. Инид хотела бы, чтобы подтекст просьбы в ее воображении был настоящим. «Я хочу тебя рядом, потому что люблю. Люблю не так, как любят друзья». — Конечно. Без проблем. — Она кивнула и покинула палатку. Снаружи не так заметно, как вечер переходил в ночь. А вот если ты наблюдал со стороны, то стоило на миг отвернуться — там уже хоть глаз выколи. Слышался стрекот насекомых, людские голоса. Трава темнела, а все остальное вокруг становилось все розовее, как ее щеки иногда, когда она пялилась на губы Уэнздей. Она вышла на тропу, которая располагалась за их палаткой, и принялась расхаживать из стороны в сторону. Она чувствовала себя паршиво, но не могла сопротивляться. Это было похоже на потребность, а не на некрасивую прихоть. Волчица внутри нее защищала Уэнздей также сильно, как и она в человеческом обличье. Ей нужно было знать все быстрее, чем Уэнздей решит признаться во всем сама. Она заставила себя остановиться и вздохнуть. Пульс учащенный, мешал сосредоточиться. Если бы нервы могли ее калечить физически и материально, вероятно, они бы принудили ее бегать кругами с десятью килограммами за спиной. Но если она хотела ее обезопасить, быть на шаг впереди или незримой тенью в закутках чужого зрительного восприятия. То должна была прекратить метаться, как бешеный хорек. Она волчица или нет, черт возьми! — Успокойся. Ее голос был хриплым и изнеможенным. Инид проглотила слюну. Слышно было не все. Она могла далеко не отходить, но это странно и слишком нагло. Уэнздей то говорила почти шепотом, то громче. Если закрыть глаза можно было подумать та стояла в трех метрах от нее. Инид села на корточки и обхватила колени руками. — Я в безопасности. Просто… Я слишком много на себя возложила, думая, что смогу справиться. — Да… Я не знаю, как точно до этого дошла. Ам… Мне очень плохо Пагс… Тон Уэнздей сломался. Она звучала как самое большое сожаление, как ответ на долгие муки. Инид слышала, как она шмыгнула носом, и ее желудок готов был выпасть через рот. Инид покрутила травинку в руках и сбросила ее на землю, обратив голубые глаза к тропе. — …Я согласна на терапию. Просто хочу, чтобы ты знал. Боюсь передумать. Терапия? Терапия? Уэнздей… Она ей ни разу не говорила про терапию. Но она и ни разу не говорила о том, что ей было плохо. Инид спрятала лицо в ладонях. Внутри все горело. Она была плохой подругой. Какой она должна быть девушкой? Она должна была расположить ее к себе, но у нее этого не получилось. — Я упала в пруд в одежде и чуть не вонзила девушке вилку в шею. — …Не издевайся. В следующий раз доведу дело до конца… — Ага… Пагсли, если ты думаешь, что мы переносим алкоголь также хорошо, как и яды, перестань так думать. Инид невесело хмыкнула. — Да, я… Я опять это сделала. Мне жаль… Только не говори родителям про это. Вообще ничего не говори. Рядом что-то схлопнулось. Возможно, это наконец ее нервы решили самоуничтожиться. Инид потерла глаза, которые снова начали слезиться. То ли из-за вины, то ли из-за сочувствия. Это как держаться за горячую батарею. Всегда думаешь, что можешь выдержать больше, но всякий раз одергиваешь руку в агонии. — Инид меня подлатала, все в порядке. Теперь все в порядке. Она выдохнула и вытерла влагу с ресниц. Херня случается, так? Даже с самыми на вид сильными и неприступными. Даже с теми, кто находил некоторые насильственные действия развлекательными. — Поздравляю. Теперь ты увязнешь в тошнотворной пучине страсти Аддамс. — …Я не завидую. Мы с Инид уже целовались. — Это было давно… Нет, Пагсли… Могу сказать, что она стала целовать меня чаще. Инид поняла, что упала, только когда сухая земля коснулась ее ладоней. Сердце начало так громко стучать, что она вообще перестала слышать ее слабый голос. — Я не буду. Это в твоем стиле… Нет. Отлично! От нее всегда вкусно пахнет. И… Я не думала, что такое способно завлечь, но ее нежность заставляет что-то глубоко внутри меня умирать. Только попробуй кому-нибудь взболтнуть лишнего! Новое попадание прямо в сердце. Она вскочила, не удостоив шорты и руки очищением от земли. Должна была услышать все до последней капли. Еще немного и больница кому-то точно понадобится. Уэнздей что-то прошептала следом. К собственному раздражению ей пришлось подойти ближе, то есть выйти на тропу. Пару шагов и она будет видна остальным. Инид опять села и задержала дыхание, скрестив пальцы на руках. — Я займусь этим позже. — …Люблю. Но не знаю, любит ли она меня также… Контрольный выстрел. Хэдшот. Ее сердце наполнилось до краев розовым маслом для губ с блестками, как в эстетичных видео из тиктока. Это было красиво. На это было приятно смотреть. Она чувствовала, что вязкая субстанция переливалась через край и медленно заполняла собой все трещины, дыры и несовершенства. Инид улыбалась во все зубы, до боли в щеках, к которым безвозвратно прилила кровь. Если это сон, она не хотела просыпаться. Если лесные жители наблюдали за ее прыжками и радостным ультраписком, ей не было жаль.

***

— Йоко, я сделала что-то не очень корректное. Ну, смотря с какой стороны посмотреть. Если честно, я разрываюсь от чувства вины и безудержной радости. Такое ощущение, что моя жизнь разделилась на до и после. Не то, чтобы раньше было как-то не так… — Так, притормози, малышка, и просто дыши. Давай, вдох… Она смиренно сделала вдох, замерла, но сразу же лопнула, не в силах перестать улыбаться от уха до уха. Все внутри, что утихло, начало бурлить, переливаться с розовой пеной за борт. Как только Уэнздей заснула, прижимаясь лбом к ее плечу, она сразу же осторожно выпутала свои руки из хватки и умчалась на поиски правой руки. Если Вещь был правой рукой Уэнздей, почему у Инид не могло быть своей? Она отвела Йоко в сторону. Возможно, прервав их с Дивиной идиллию молчания у палатки на покрывале, но она не могла больше терпеть. — Я подслушала разговор Уэнздей со своим братом! — Инид завизжала. Ее голосовые связки болели от того, как сильно она старалась не кричать, и все, что должно было выходить из нее воплями, каким-то образом получалось минимизировать. Но прекрасно было понятно, насколько она была без ума. — Она сказала, что я нежная! Что я ее чаще целую. В хорошем, очень хорошем контексте, Йоко. Что ей это все очень нравится и что она меня любит! О боже мой, я думала, что взорвусь! Это было безумием. Еще большим безумием было то, что внутри палатки она смогла совладать с собой и своими вырвавшимися на свободу чувствами. Она привлекла Уэнздей к себе. Перебирала пряди ее волос и поглаживала по спине. Ее сердце, напротив, еще какое то время билось быстро и слышно. Перед тем как погрузиться в сон, Уэнздей спрашивала ее об этом. Но она ответила, что все нормально. — Что ж… Вау, — Проговорила Йоко, наигранно округляя рот и глаза за привычными очками. О. Вот она их и сняла. Благо тень покрывала их с головы до ног. — Погоди, давай изображу удивление… Ахринеть, Инид! Никогда бы не подумала, что девчонка, испепеляющая взглядом людей, которые с тобой флиртуют, могла бы испытывать к тебе чувства. Поздравляю! Я рада за тебя! — Она взяла ее за плечи и сильно затрясла. Отыгрываясь за часовое нытье в оба ее вампирских уха. — Ну, я на самом деле рада. Ты должна признаться ей. Похоже, наш хмурый метр с кепкой разучился проявлять смелость. — Йоко, у меня мандраж с того самого момента! — пропищала она, не в состоянии замереть на месте. Солнце, скорее всего, стояло наполовину спрятанное в траве и легком мареве облаков, похожих на прозрачную ленту сладкой ваты. — Я смотрела на нее, пока она спит, как самая криповая фанатка. Танака поиграла губами и закатила глаза, обернувшись на свою девушку, подбрасывающую какой-то маленький мячик. — Я постоянно наблюдаю за Дивиной. — Она пожала плечами. Возможно, у них разные понятия о нормальном. И это тоже нормально в их случае. — Что ж… — Она помолчала, а потом радостно прижала руки к груди и стала потирать костяшки одной из ладоней. — Я так счастлива. — Но внезапная мысль ее ужаснула: — Но вдруг она передумает?! Ну типа тревожно-избегающий тип привязанности или вроде того. Никогда нельзя надеяться на случай. Нужны неопровержимые факты. Ей не нравилось унижение. Оно покрывало ее лицо и шею пятнами, а сердце помещало в ужасные условия, чтобы то увядало как цветок. Поэтому лучше спросить очевидные вещи, чем зазря прыгать с парашютом, не проверив его на исправность. Глаза Йоко сверкнули красным. Либо Инид показалось. Ее верхняя губа чуть изогнулась, но не от отвращения, а от наигранного желания ее убить. Она подняла свои руки с длинными черно-красными ногтями к лицу, из-за чего она непроизвольно посмеялась. — Я тебя побью, Синклер, если ты еще хоть раз скажешь что-нибудь настолько сумасбродное. — Не побьешь, ты меня любишь. — Инид опустила ее руки и очаровательно, — как она думала, — улыбнулась, подмигивая. Ее внимание прыгнуло в сторону их платки снова. На самом деле она поглядывала туда почти все время, как разговаривала с Йоко. — Слушай, тебе необязательно охранять ее сон, как преданная овчарка. — Она усмехнулась. И ухмылка следом растянулась, как кот на нагретом солнцем пороге. — Понимаю твои животные инстинкты, конечно… — Ой, заткнись. — Отмахнулась Инид. Нельзя было говорить Йоко, почему она не могла позволить себе упустить Уэнздей из виду. В любом случае, она слышала, как Уэнздей говорила, что все в порядке. Она сказала это и ей самой. Инид надеялась, что эти слова были правдивыми.

***

На некоторых палатках огни оставили включенными. Ей больше нравились огни на палатке Джексона и Тима, у которого она просила стул для Уэнздей. Свет был рассеянным и желтым, а лампочки такими маленькими, как стая светлячков. Если прищуриться и покачать головой, они начнут исполнять свои брачные танцы. Студенты разошлись совсем недавно. Друзья условились встретиться на пруду примерно через полтора часа, чтобы все в лагере точно успели заснуть. Инид предвкушала приятную воду, песни сверчков и шум насекомых в траве. Но навряд ли шестиногие ее завораживали. Точно не тогда, когда она находилась в непосредственной близости. На улице пахло свежестью природного комплекса, потухшим костром, а именно превратившимися в угольки хворостом и серой золой. Еще трава начинала пахнуть сильнее после жаркого дня. Это место было похоже на сказку. Огни на палатках, рыжеватые мигающие угольки в кострище. Темно-синее глубокое небо и звук редких птиц. Она заглянула в палатку и еле сдержала писк, рвущийся из глубин ее чувствительного нутра. Уэнздей лежала, повернутая лицом к ее половине в позе эмбриона и сжимала руками черного медведя. Единственное, за что могла зацепиться в поисках защиты и поддержки. Инид вонзила в нижнюю губу зубы и задрожала от неисчерпаемой энергии. Уэнздей во сне дернула носиком, и она чуть не разразилась тонким: «Ох, она такая милашка!». Но резко выдохнула и напустила на себя серьезность. Потом выпрямилась и зашептала под нос, хмурясь: «Ты ее разбудишь, Инид. Делай свое дело и уходи». Она опустилась к сумке и, порывшись в ней немного, достала купальник. Не знала лучшего места для переодевания. Был только туалет, да душ. А до него еще надо было дойти… Почему не позвала девчонок переодеваться всем вместе? Осторожно ступая, Инид добралась до туалета и быстро переоделась. Выпрямившись и отойдя от зеркала дальше, чтобы увидеть свои бедра, она провела ладонью по животу. Не такой плоский, как утром, но она находила его милым. А воздушный розовый цвет красиво сочетался с молочным цветом ее кожи. Она представила полоски от купальника, создающий контраст с загаром. Если у Джейс получится приехать летом, она точно пойдет на пляж загорать. Она забрала волосы и немного подумав, решила, что выглядела хорошо. Ей нравилось отражение. Она казалась себе привлекательной. Возможно дело в освещении. Такое же мягкое, как у гирлянд. Или причина в новой порции алкоголя, которую Бьянка сперла у преподавателей. Мистер Бренди пошел спать первым, оставляя остальных своих коллег укладывать непутевых студентов. Было смешным то, насколько быстро он мог опьянеть. Каждый раз вытворял что-то новое, разве что оставлял неизменным свои рассказы про собак. Она причесала выпадающие прядки за уши и, коснувшись пальцами шрамов, остановилась. Погладила тот, что на лбу и почему-то перед глазами встала Уэнздей. С ее карим глубинным взглядом. С искренностью на губах и настырностью между бровей. Инид улыбнулась отражению, провела руками по бокам к талии, обогнула бедра. Нет, она выглядела отлично. Бесподобно. Она красива. Уэнздей была права. Уэнздей почти всегда оказывалась правой, если это не относилось к ее личности, если честно. Себя она чересчур несправедливо критиковала. Глаза следили за светом от фонарика, который помогал ей не свернуть с тропы или, напротив, не навернуться посреди нее. Она выпустила когти, ощутив страх, когда услышала голоса неподалеку. Но как только те дошли до нее, она узнала в лицах людей свою же группу студентов. Там были один парень-сирена и две девчонки-горгоны. Они все переглянулись и разошлись, безмолвно обещая держать тайну за зубами. Инид шла к автобусу. Если Уэнздей проснется, ей определенно точно захочется попить. И лучше все это будет у них в палатке. Особенно если она не хотела, чтобы это забрал кто-то еще. Шаги были тихими. Скорее всего, она боялась угрозы также сильно, как эта угроза могла бояться ее. Ну, может, только она одна боялась. Запас еды ограничен, но они всегда просили брать побольше сока. Что учителя слушали на пятьдесят процентов в лучшем случае, и брали воду с кровью для вампиров в количестве значительно превосходящем что-то гиперсладкое, по типу газировки или сока. Она пыталась найти хоть что-то, как преступница в этом жутком автобусе. Было ощущение, что сейчас кто-то сюда ворвется. Кто-то большой и страшный. И ей точно хана. Но как только нашла газированную воду, то, выдохнув, вылезла из автобуса с чувством, что выполнила долг наполовину. В ней все еще ютился алкоголь, поэтому хоть и было жутковато, она передвигалась уверенней, чем могла. Когда в траве что-то пробежало, она только испуганно подпрыгнула, хотя по ребрам изнутри колотил маленький молоточек. Как только должна была выйти на тропу, ведущую в лагерь, кто-то снова проходил мимо. Инид отключила фонарик, решив, что лучше пропустит людей дальше, чем снова переживет неожиданную встречу. Тогда повезло, что это были неверморцы, а не кто-то другой. Голоса приближались. Она скользнула к кустам около дерева, а потом, наконец, расслышала, кто это был. — Нет, ты мыслишь не в правильном направлении, чувак. Такие фильмы делают для дрочеров с неокрепшей психикой. Этот голос принадлежал Эйджаксу. Такой тягучий и немного расслабленный, вне зависимости от его состояния. Она хотела выйти из укрытия, но раз сегодня уже раз поступила не совсем прилично… — Я не понимаю, как на такое хоть кто-то может возбудиться. Девочки-подростки влюбляются в плохих парней, а не хотят с ними переспать. — И со сколькими девочками-подростками ты общался, чтобы делать такие выводы? А этот насмешливый точно принадлежал Кенту. Ни за что на свете не скажет это Дивине, но иногда их интонации были настолько одинаковыми, что это забавляло. Если перед предложением, которое они заканчивали, было еще одно, то гласную букву последнего слова они как бы прокатывали на волне. Вместо того, чтобы ставить точку и начать новое предложение звучала краткая пауза. Это не объяснить словами, но если услышать, то никогда не забыть. — С тобой вот общаюсь же. — Ха-ха, Уотсон. Десять очков за остроумие. Инид фыркнула, покачав головой. Мальчишки такие мальчишки. Вообще, Эйджакс был довольно милым парнем. Просто они не сошлись как пара, вот и все. Когда-нибудь к нему придет та самая. Она слышала, как лесная подстилка под их подошвами шуршала все ближе, и зашла дальше в траву, чтобы точно не быть замеченной. — Во первых, не зови меня по фамилии, меня это раздражает, — продолжил Кент, цокнув языком. — Во вторых, я просил тебя не называть меня чуваком, когда мы наедине. Между бровей Инид поселилась морщинка недопонимания. Она сделала шаг, надеясь на наступить на особо сухую ветку, как во всех фильмах и сериалах, после чего позорно обнародовать свое нахальное присутствие. Не знала она, зачем это сделала, ведь все равно их прекрасно слышала. Это что-то на рефлексе. — Прости, я забыл пупсик. — Ты отвратителен и несерьезен. — И это ты мне говоришь? — С тобой я всегда серьезен. Судя по отдалившемуся звуку, парни прошли достаточно, чтобы скрыться как минимум с того места, где она могла бы быть обнаружена по неосторожности. В легких щекотало веселье, точно она подслушивала с подружками разговоры учителей, которые до этого являлись роботами, не имеющими жизни вне стен шумной школы. Она высунула голову, сделала два аккуратных шага вперед. Ее учили, что она должна действовать так, будто не только у нее было отличное зрение и слух, но и у всех подряд, чтобы добыча, которую преследовала в волчьем обличии, имела меньше возможностей бежать. Не то, чтобы эта информация ей нужна была, ей все еще не нравились убийства и кровь, но в голове это отложилось где-то за стенками крутящихся в реальном времени шестеренок. Она вышла, подошла к тропе и выглянула за дерево, которое росло на пути к санитарной зоне. Ее брови полезли на лоб.

***

— О боже мой, о боже мой, о боже мой! О боже мой! Она бежала чуть ли не на носочках, стараясь не издавать слишком громких звуков. Шок, удивление, ошеломление. Торг, принятие, радость. Они перебрасывали ее, как мяч, из рук в руки, а она только успевала сделать вдох в коротком полете. Сегодняшний день, переходящий в ночь — вот что подкосило и поставило заново на ноги ее внутренне состояние. Так невообразимо и комично, как Пизанскую башню в мультиках. Несмотря на трагедию с Уэнздей, это все еще было настолько сюрреалистичным, что она могла только хлопать ртом и беззвучно пищать. Поток воздуха, оглаживающий лицо, стих, когда она подбежала к палатке, размахивая пакетом со своим снятым нижним бельем и бутылкой минералки в другой. Инид резко затормозила, что ее вестибулярный аппарат потерял пространство, а организм, привыкший к забегу, испытал тошноту. А может, это все старый добрый алкоголь. Она подышала два раза и на третий слышно выпустила через зубы напряжение, а потом положила вещи в сумку рядом с палаткой. Она разулась и, залезая внутрь, наткнулась на хмурую пару глаз. Только сейчас заметила, что гирлянды в виде звездочек, — ее любимые, — были включены. — Уэнздей? — спросила шепотом она. — Я тебя разбудила? Уэнздей, как самое милое создание, потерла глаза и покачала головой. Когда ее мозг сообразил, что мягкая игрушка все еще покоилась на ее коленях, она вздрогнула, как пойманная с поличным, но отложила спокойно ее на подушку рядом. Притворно спокойно. — Я проснулась минут пять назад. Кто-то промчался рядом с нашей палаткой, — ответила тихо Уэнздей, но в глазах долго не задерживалась. Взбудораженность немного схлынула. Инид посмотрела на ее ангельские черты в свете гирлянд, на затуманенный после сна взгляд. Ее оттенок лица стал здоровее. На щеке отпечаталась наволочка от подушки. Что могло быть обаятельней?! Захотелось проследить губами каждый сантиметр. Достигнуть самого главного и сладкого. И самого разного, в зависимости от ситуации. Инид прокашлялась, надеясь, что мысли на проявятся на лице, как невидимые чернила под специальным светом: — Ты как? Этот вопрос заставил Уэнздей и вовсе опустить глаза в одеяло. Она перебирала пальцы, и Инид с содроганием отметила, что это, несомненно, ее привычка. — Мне стыдно, — прошептала Уэнздей. Ее щеки горели румянцем. — Прости меня. Уэнздей была тихой, не такой, как часами ранее, чему она безмерно благодарна, но все же. Инид видела ее такой искренней, что это было сродни согревающей одежде в особо холодные зимние дни, когда по каким-то техническим причинам отключали отопление. Она в это время выходила из ванной, дрожа, как листочек на ветру. Куталась в толстовки, махровые штаны с сердечками и залезала под два пледа, а усталость убаюкивала ее в сон. Она накрыла ее пальцы ладонью. Уэнздей осторожно подняла глаза. — Иди ко мне, — прошептала Инид. Они обнимались осторожно. Как если бы держали в руках хрупкое печенье. Уэнздей, потому что боялась шевелить рукой, Инид, потому что боялась ее задеть. Она пыталась влить в нее все свои нежные чувства, потирая лопатки рукой. — Хочешь поговорить сейчас об этом? — задала вопрос Инид. Уэнздей отрицательно покачала головой, легонько потираясь о ее плечо. Инид вздохнула, принимая это. — Тогда отложим разговор. Они сидели и обнимались, не желая друг друга отпускать. У Инид на языке вертелось множество слов. Много: «Я люблю тебя, Уэнздей». «Люблю не как подругу и уж тем более не как сестру. Если бы я хотела поцеловать сестру, было бы странно, правда? Ладно, это было бы мерзковато, если подумать». Сердце в ее теле пульсировало не как здоровое, а как то, которое не находило себе места. Которое колебалось в размерах, выкручивая интенсивность чувств на максимум. — Спасибо, — тихо сказала Уэнздей, все еще не отпуская. Пожалуйста, не отпускай. — Люблю тебя. Она издала мурлыкающий звук, и волчица внутри нее ревностно зарычала. Инид не могла просто смириться с этими словами. Не тогда, когда она слышала, как любовно о ней отзывалась Уэнздей своему брату. В самом любовном из всех любовных смыслов! — Я тоже люблю тебя, мой котеночек! — Умилилась она и на сантиметры отстранилась, чтобы чмокнуть в щеку. И на самом деле так обыденно и легко это получилось. С чувством комфорта внутри, как бывало, когда она целовала домашних питомцев. Хоть кожа Уэнздей не была покрыта пушистым мехом, но точно была мягкой. — Инид... — Ой, ну ладно тебе! Неужели котеночек это так плохо? Я постоянно так тебя называю, — сказала она, но перетрусила, когда Уэнздей с прищуренными (даже жутко как-то) глазами посмотрела на нее. — В самом деле? — Да, γατάκι. — Слегка встревоженно Инид стрельнула глазками, стараясь покрыть тему разговора плотным одеялом из ее обворожительной мимики. Уэнздей продолжала испепелять ее. Стремилась заглянуть в самые недры сплетений чувств и мыслей в середине воспарившей души. Ее черты разгладились. — Ладно, — согласилась она. Пожала плечами. И застенчиво, покрываясь пеленой романтики в глазах Инид, которые, похоже, превратились в сердца, улыбнулась. Ладно. Ладно, ладно, ладно. Ладно! — Ладно! — Громко вырвалось у нее с ярчайшей зубастой улыбкой. — Ой! То есть, ладно, — повторила тише, играя по правилам. Не нужно было никого будить. Тотчас как смска со звонким уведомлением к ней пришло воспоминание, за чем она ходила к автобусу. — Точно! — воскликнула Инид шепотом. Быстренько вылезла из палатки и только тогда поняла, как сильно внутри было душно. Потому что свежий воздух, как и парочка комаров, напомнили ей о том, где они все-таки находились. Вдохнув полную грудь кислорода, Инид залезла обратно и передала Уэнздей бутылку минералки. — Я думала, тебе захочется, — ответила она лучезарно на безмолвный вопрос и изогнутые в непонимании брови. — О. Ты чудо, Инид. — Уэнздей, сверкнув глазами, наполненными благодарностью, приняла бутылку и открутила крышку. Инид снова хотела взорваться. Шар в ее груди почти белел от пламени, которое навлекала на нее Уэнздей. Это было мучительно, на грани боли и сладости. Такого непомерного удовольствия, что становилось не по себе. Она наклонила голову и завороженно наблюдала за тем, как Уэнздей пила, прижимая горлышко к нижней губе, а не обхватывая полностью. Но чтобы не навлечь на себя странный взгляд, она перевела глаза на медведицу и взяла ее в руки. Увиденное минутами ранее снова начинало двигаться в ее воспоминаниях, как локомотив. Она сильнее задрожала на месте и стала занимать пальцы все возможными штуками, лишь бы утихомирить свое голодное до сплетен нутро. — Хочешь что-то сказать, Инид? — поинтересовалась Уэнздей, закатив глаза, когда закрутила крышку. О господи, как же хорошо она ее изучила. — О боже мой! ДА! — Насколько возможно в их ситуации выкрикнула она, вскинув руками. В ее организм провели ток. — Я начну издалека. Просто хочу разложить это все по полочкам, ну и рассказать, чем мы занимались все это время. С того момента, как ты уснула, прошло часа три. Мы полежали на траве, Айзек выиграл мистера Бренди в монополию и играл на его гитаре мемы или знаменитые интро типа pretty woman или Eye of the Tiger. И вот это было круто! Потом был отбой, нам немного разрешили посидеть у костра, а потом разогнали. Я проверила спишь ты или нет. О боже, ты так мило сжимала медвежонка во сне, я думала, умру от милоты! Прости, котенок! Потом я подумала, что ты захочешь пить и пошла к автобусу и когда я уходила, то увидела кое-кого обжимающихся в кустах! Когда она закончила, то тяжело дышала. Инид опустила момент, в котором ходила к пруду, чтобы отмыть от пирса кровь. Ей пришлось поучаствовать в мытье посуды, чтобы незаметно стащить одну губку для себя. Говорить вполголоса было невероятно сложно, но она никого не хотела разбудить. Хотя в палатке рядом раздавались смешки от Дивины с Йоко. Одна только мысль навевала на нее гору смущения. Что если они займутся этим всего в нескольких метрах от них? Ни за что в жизни! Она продолжала смотреть на Уэнздей. Та, смекнув, задала вопрос, приподняв понимающе уголки губ: — Кого ты увидела, Инид? — Угадай сама! — взбудоражено воскликнула Инид. — Не знаю. Ксавье с кем-то? — Нет. Попробуй лучше. — Солис и Влад? — вновь попыталась Уэнздей. Безрезультатно. — Фу, это было бы слишком неловко… — Она скривилась, стоило существующей картинке смениться на взрослых милующихся преподавателей. Ужасно, Уэнздей, аргх! — Ладно сдаюсь! Это были Эйджакс и Кент! ЦЕЛУЮЩИЕСЯ! Все ее тело впустило в себя облегчение. Это было невероятно освобождающим, но Уэнздей поджала губы и кивнула. Поджала губы (невероятно привлекательные и похожие на что-то манящее, как сладкая выпечка, только-только из духовки) и кивнула! — Уэнздей, — Инид помрачнела. — Я поражена..? — ответила, немного подумав, Уэнздей. Почему она так звучала? Неужели это не гребаная сенсация в сплетнях Невермора?! Да это был бы шок для всей школы. Считай, самая сочная сплетня, которую бы долго репостили и обсасывали со всех сторон. Это было бы так, конечно, если бы она посмела об этом написать. Но она ни за что на свете никому не выдаст эту тайну, кроме Уэнздей. Тайны подружек никому не разглашаются. Ну, в общем и целом, тайны парочек. Это как безмолвная клятва. — Уэнздей, дай мне отдачу, или я тебя стукну! — Пригрозила она. Глаза Инид выражали детский каприз. Она была больше игривой, чем серьезной, но этим было так весело заниматься. Дразнить и флиртовать. Уэнздей прикрыла глаза, похоже, для того, чтобы собрать все свои актерские навыки с углов эмоциональных комнат в разуме. Наконец она, тяжело вздохнув, открыла рот: — Вау! Этого не может быть! Два парня! Целуются! В конце она всплеснула руками, которые со звуком хлопнулись после о колени. Инид это пробрало на смех. Она закрыла свой рот сразу двумя ладонями и захохотала. Невероятно. Уэнздей на самом деле была такой смешной. Несправедливо, что в кругу общения об этом знала только она. Отсмеявшись, Инид подняла глаза и увидела то самое прекрасное явление, от которого таяла каждый раз — ее миленькую маленькую ямочку. Боже, она собиралась упасть в обморок, только уже от ее притягательности. — Ты бесподобна. — Она коснулась ее носа подушечкой пальца. Уэнздей смутилась и сморщила свою очаровательную моську. Ну какая же она сладкая. Так бы и съела… — Мне даже полегчало. Спасибо. — Всегда к твоим услугам, mi amor. — Кивнула она. От прозвища за ушами расплылось тепло. Она не знала языки, на которых говорила Уэнздей. Чаще это французский и итальянский, но могла точно сказать, что часто в ее прозвищах фигурировало «моя». — А ты как это воспринимаешь? Эйджакс же… — Да нормально, — Она пожала плечами, пресекая на корню следующие слова. Инид не хотела этого слушать. Не о них сейчас речь. Эйджакс и она — опыт. То, что казалось правильным и желанным, казалось должным по умолчанию. Она хотела того, что было у всех. Отношения с красивым мальчиком. Поцелуи сладкие, шутки с намеками от друзей. Но ее сердце такой вариант не устроил. Оно захотело девочку. — У меня сложилось впечатление, что они уже какое-то время встречаются. Если у них все хорошо, то я рада. Уэнздей поджала губы, скрывая за ними свое отношение. Инид надеялась остаться незамеченной, когда вглядывалась в ее лицо, форму ее плеч. Она перестала держать осанку в ее присутствии. Это наверняка являлось очень хорошим знаком. Гарантом доверия, которое Инид боялась, она потеряла из-за своих поступков. — Знаешь… — Нарушила тишину Инид. — Мы договорились через полтора часа пойти на пруд. Ну, нужно было выждать время, чтобы все точно заснули. И эти полтора часа еще не прошли. Не хочешь пойти с нами? Просто за компанию? А вообще, я предлагаю тебе пойти со мной прямо сейчас, пока там никого нет. Если ты, конечно, не против. Если честно, пока ты спала, мы еще немного выпили, и веселье во мне просто не сможет найти себе покоя. Но если ты хочешь, конечно, просто я… — Без проблем, — перебила Уэнздей и выпрямилась. — А? Она хлопала глазами, немного опешив. Уэнздей задумчиво уткнула глаза в черного медведя. — Я еще не скоро усну. К тому же… было бы неплохо закрыть мои воспоминания о том месте чем-то хорошим. Инид не смогла себя остановить от новых пушистых объятий и поцелуя в теплый висок. Позволительно ли ей было так сильно ликовать ее честности? Но она ликовала. Ее любовь, как горячий чай, стекающий по пищеводу после дождливой прогулки, где она промерзала до каждой косточки. Она хотела поделиться этим, как и собой, всей собой с переживаниями, слезами счастья и грусти, стуком сердца с учащенным пульсом. Она отстранилась. Уэнздей застенчиво улыбалась одними губами. Веснушки на ее щеках стали немного бледнее из-за порозовевшей кожи. Шоколадные глаза, как у котика с расширенными зрачками, стали больше и чернее. Инид оставила еще один маленький поцелуй под скулой. — Тогда пойдем. Только тихо.

***

Серебро луны переливалось на водной глади, как в лучших и самых запоминающихся снах. Снах, с которыми не хотелось прощаться. Они были настолько приятными, что грудь сдавливало от осознания, что все что случилось — проделки твоего перебирающего сознание, память и желания мозга. Ладонь в ее руке не хотелось отпускать. Большой палец выводил круги на мальком участке кожи. Она подумала о том, как попросила Уэнздей ее раздеть, чтобы получить сполна заботу, ощутить на своей оголенной коже привязанность, чистую, как родниковую воду. Этанол в крови делал ее на чуточку уверенней. А может, это уже эффект плацебо, потому что она могла чувствовать себя настолько опьяненной просто потому, что Уэнздей была рядом. — Ты можешь сесть на пирс и опустить ноги в воду, — сказала Инид, оторвавшись от ночного мерцания на воде. Они обе знали, что рука Уэнздей поранена и перевязана, что означало никакой воды. Хотя что-то Инид подсказывало, та навряд ли захотела бы купаться, в любом случае. — Я просто присяду, — ответила, пожав плечами, Уэнздей. Что ж. Если бы они купались в пруду одни, с природой, ставшей единственной свидетельницей данного времяпровождения, это было бы весьма романтично. Но Инид довольствовалась тем, что имела. Ветра не было, как и днем, а кругов на мели у берега было больше, потому что ночные жители оживали, когда никого из шумных людей поблизости не было. Она скинула свою майку, а потом и шорты. Уэнздей водила рукой по поверхности воды, создавая небольшие волны. Ночной воздух касался ее, как прохладный шелк. В солнечном сплетении снова завязался тугой узелок. Когда она двигалась, он то сжимался, то разжимался, посылая ток и импульсы в ее сердце. Она встала на деревянные доски босыми ногами, с накрашенными персиковым лаком, как прошедший закат, ногтями. Дерево высохло, но участок, где она оттирала кровь Уэнздей, если присмотреться, был немного темнее. — Теплая? — спросила Инид, распрямив плечи и гордо поднимая подбородок. Все ее тело готово совершить шалость. Уэнздей повернулась и дернула бровями вверх, как только ее увидела так близко. Инид впитывала в себя ее реакцию, как дневной крем в кожу лица. Она надела тот самый купальник, который в прошлый раз произвел на Уэнздей самое занимательное впечатление. Розово-зеленый, с вишенками и меньшим количеством ткани. — А… Ага. — Она запнулась и отвела глаза на деревья. Улыбка Инид только становилась шире. — М… Вероятно. Я надеюсь на это. Было бы… — Уэнздей скользнула глазами по ее самодовольному лицу и на краткий момент, возможно неосознанно, к ее груди, а потом поместила руки в карманы, заиграв челюстями. — Наверное, для тебя это удовлетворительная температура. Но ты… оборотень. Очевидно. Не совсем уверена в том, что для тебя удовлетворительно. Инид еле держалась от смешка, потому что это зрелище очень ей льстило. Она чувствовала, как кожа ее груди под бифлексовой тканью пылала, как низ живота сладко начало тянуть. — Интересно, Уэнздей. — хмыкнула она. — Что именно? — хмуро спросила Уэнздей. Инид чувствовала, как та боролось со своими реакциями. Как они ее раздражали. Или скорее то, что Инид ее очень сильно будоражила. — Ничего. Инид резво села на край пирса и свесила в воду ноги. Вода была очень приятной. Несмотря на благоприятную температуру, она немного остудила ее пыл. — М, ты была права. — Инид подняла голову вверх и посмотрела на Уэнздей. Та пыталась делать вид, что весь ее интерес испарился. Если он вообще был. Она выглядела скептично, как могла сказать Инид, видя ее лицо под таким углом. — Теплая. Она соскользнула вниз и ушла под воду почти до груди. Улыбка вновь расплылась на ее лице, уже потому, что она очень любила плавать. Братья по мере взросления ей все меньше давали свободы в воде, намереваясь ее как-то достать. А на пляже с друзьями из Сан-Францисско они чаще просто дурачились, загорали и мочили ноги. В бурной воде довольно сложно безмятежно плавать. А вода там в основном была очень холодной. Инид отплыла чуть подальше, где ее ноги не доставали дна. Вид на деревья с кустами, обрамляющими пушистым забором пруд, открылся потрясающий. Не потому, что деревья были какими-то необычными, а вода кристально чистой. Естественность иногда могла просто быть потрясающей, вот и все. Она игриво брызнула в Уэнздей водой. На нее попало немного капель. На кофту и лицо. Ничего критичного, с чем бы она не могла справиться. Ее лицо и поза были невозмутимыми. Она, не сводя взгляда с Инид, убрала воду рукавом. — Это ребячество, Инид — сказала Уэнздей. О, она так часто старалась брезгливо реагировать на обыденные вещи и безобидные игры. Свести поведение всех людей на планете к чему-то ее недостойному, что хотелось чаще ее по этому поводу доставать. Инид смотрела в ее очаровательные темные глаза, которые блестели от лунного света, отражающегося в воде, так пристально, что, похоже, между ними завязался невербальный диалог. Инид закусила губу, когда одна глупая, безрассудная и бесспорно ребяческая мысль посетила ее голову. Она подплыла ближе, где кончики ее пальцев на ногах доставали до дна, и поднесла левую руку к спине. — Хорошо, — Грудь сжалась от кипящих эмоций, как жижа в котлах ведьм из мультиков. Она не отводила игривых глаз от глаз Уэнздей, не имеющих понятия, на какую дорогу она сейчас ступит. Двумя легкими движениями своих ловких пальцев она исказила лицо Уэнздей шоком. — А это ребячество? Спросила она и кинула верх своего милого купальника в Уэнздей. Разноцветные тряпочки шлепнулись о ее грудь и упали вниз на в голое пространство досок, где она сидела в позе по-турецки. Ее улыбка, слегка безумная, озорная и, несомненно, довольная, расплылась за мгновения, когда нижняя губа высвободилась от похотливого закусывания зубами. Не замечая чужого ошарашенного лица, Инид повернулась и расслабленно поплыла от берега, чувствуя, как свобода в груди начинала заводить пружину в ее животе. Она рассмеялась, когда, повернувшись, увидела Уэнздей в том же состоянии, в каком она ее оставила. Только ее лицо застыло в еще большем стеснении, а верх купальника зажимался между подрагивающими пальцами, как диковинная вещь. Попалась. — Так забавно наблюдать за тем, как ты стесняешься. Я прекрасно вижу, как ты краснеешь, — пропела Инид, возвращаясь обратно. Как только она полноценно встала ступнями на илистое дно, подошла ближе, открывая свои голые ключицы. Хоть волосы и были собраны крабиком на затылке, все равно немного намочились у основания головы. Вода спускалась вниз и стекала тоненькой струйкой по шее. Уэнздей избегала взгляда на нее. — Это в большей мере нечестно, Инид. Ты недавно только была крайне смущена стоять рядом со мной в бюстгальтере, а сейчас вот… Это. Инид могла похвалить ее старания. Она так усердно пыталась делать вид, что ее обнаженная и спрятанная под воду грудь смущала не так сильно, как было на самом деле. Ее глаза останавливались в ее голубых и игривых, а потом снова находили что-то увлекательное в просторах пруда. — Может, кое-что в моей голове перестроилось. Как же там… Ты хорни из-за меня, да? — сказала Инид, подходя все ближе к лесенке пирса. Она почувствовала, как уровень воды остановился на ее сосках. — Я проклинаю тот день, когда решила сказать тебе об этом вслух, — пробормотала Уэнздей, поднимая подбородок чуть выше, потому что Инид, как настоящая хищница, какой ей положено быть, вылезла наполовину из воды и ступила на деревянные, склизкие от воды перекладины. Она опустила ладони по бокам от Уэнздей и наклонила голову к плечу. Внутри давно не было такого пожара. Она испытывала что-то отдаленно похожее, когда решила, что Тайлер, не достойный внимания Уэнздей остолоп, заслуживал истекать кровью на холодном асфальте. Она чувствовала, как утробный рык волчицы пытался вырваться из нее. Он хотел быть услышанным Уэнздей. Хотел показать вес ее намерений. Все искреннее к ней отношение. Инид встала еще на одну перекладину, делая грудь параллельной ключицам Уэнздей. Вместо того, чтобы отвернуть в сторону голову, Уэнздей от смущения задрала ее еще выше и посмотрела Инид в похотливые глаза. Дыхание становилось глубже. — Ну, если тебя это успокоит. Я абсолютно точно хорни из-за тебя, Уэнздей, — произнесла хрипло Инид и растянула губы в маленькой улыбке. Без давления одежды вес ее собственной груди ощущался тяжелее. Она вздымалась от дыхания и покрывалась мурашками не то от того, что была влажной, не то от чувств и непосредственной близости к Уэнздей. Она схватила ее руку и прижала всей пятерней к своему животу. Видела, как колебалось горло Уэнздей, когда та нервно сглатывала. — О. Интересно, — повторила она ранние слова Инид, не предпринимая попыток убрать руку. Контраст теплой ладони на ее влажной прохладной коже был изумительным. Возможно, они потерялись во времени, так как молчали и смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша. Инид неосознанно напрягала живот. С трусиков купальника вниз по бедрам от веревочек маленькими дорожками стекала вода. — Ты можешь посмотреть. Если хочешь, — произнесла тихо Инид, изображая, что раскрывала кому-то страшную тайну. Кровь под тонкой кожей закипала. Все ее тело горело от макушки до пяток. Уэнздей нащупала пальцами ямку между ребрами и оказала мягкое давление. Пришлось тяжело выдохнуть через нос. — Мне бы это понравилось. Плечи Уэнздей расслабились, а глаза все равно настырно смотрели в ее. Пытались найти призрачный подвох, объяснение всем ненормальным действиям. Живот Инид напрягся еще сильнее, когда ладонь скользнула ниже, а большой палец обвел пупок. Кожа пылала и горела. Руки Уэнздей, как потерянный аксессуар к ее телу, вписывались в образ как влитые. Инид обняла ее за шею, чувствуя, что готова расплакаться от удовольствия, когда ее красивые руки просунулись под веревки купальника, а большие пальцы нажали на тазовые кости. — Эй! Какого хрена вы тут без нас делаете? — крикнул мужской голос из кустов, из-за чего подвергся порицанию нескольких других человек за несоблюдение тишины. Руки Уэнздей выпрыгнули из-под влажных веревочек, а карие глаза округлились в неподдельном испуге. Инид не хватило времени на осмысление. Она уже была за чертой. Растворилась в тумане своих чувств. Как банально. И приторно. У Инид точно должны быть духи, такие же вкусные, как и ее мысли. Поэтому, когда Уэнздей сердито убрала ее ладони с шеи, всунула купальник и, взяв толстовку за основания капюшона, подняла выше своих плеч, чтобы прикрыть наготу, Инид только моргнула. — Надевай, — шикнула требовательно Уэнздей. Инид рефлекторно прикрывала грудь, но только улыбнулась, как дурочка: — А может сама? — Инид! Когда их друзья подошли к берегу, Инид стояла к ним спиной, а Уэнздей трясущимися пальцами завязывала верх купальника на ее шее. — Черт, да мы что-то прервали, — засвистела Йоко. Инид не спускала глаз с чужих черных ресниц, сконфуженно поджатых губ и заалевших кончиков ушей, все время ухмыляясь с плотоядным взглядом. — Да, я показывала Уэнздей грудь, — пожала Инид плечами и повернула голову к друзьям, мельком подметив, как Уэнздей оцепенела рядом. Ее можно было затрясти за плечи, она бы не пискнула. — Да, а мы с Эйджаксом трахаемся, — бросил Кент, снимая футболку через голову. А у Инид вся жизнь перед глазами пронеслась. Похоже, супер тактикой «говорить правду, чтобы тебе не поверили», пользовалась не только она в компании. Зато Уэнздей пришла в себя и закатила глаза. Ее лицо вернулось к заводским настройкам. Но какое бы выражение она не приняла, румянец как свидетельство преступления не мог сойти так быстро.

***

Ребята расстелили покрывала на траве, скинули туда полотенца и одежду, а сами незамедлительно отправились купаться. Постоянно слышались смешки и тихий визг, на который Бьянка шикала, повторяя по сотни раз, что нужно быть немного тише. Уэнздей лежала на покрывале и ела мармеладных мишек, которые принес Эйджакс именно ей. Инид, вынырнув из воды, чтобы немного передохнуть, наблюдала за их тихим диалогом ранее, и сердце ее становилось тяжелее на килограмм от любви. Она старалась сосредоточиться на всплесках воды и смехе за спиной, чтобы чужие диалоги не вошло в привычку подслушивать. Она могла сказать, что Уэнздей выглядела пристыженной и ворчливой, но а Эйджакс просто непринужденно отмахивался, позволив себе поддеть ее плечом. Стало любопытно, они разговаривали о чем-нибудь, когда днем остались наедине? Или Уэнздей впервые заговорила только с ней? Инид едва увернулась от потока воды, который своим хвостом постаралась отправить в нее ухмыляющаяся Бьянка, когда она слишком долго, сидя на пирсе, пялилась на Уэнздей, смотрящую в небо. Вероятно, пыталась найти все созвездия, пришедшие в их край с наступлением лета. Ради нее она прочитала немного информации о звездном небе в своем телефоне, но это не тоже самое, что и слушать тихий голос, лежа головой на груди. Когда ее убаюкивающее сердцебиение пропускалось сквозь все тело. Когда в ногу уткнулась какая-то ветка под водой, ее осенило — Уэнздей потеряла нож. В парке она рассказала, что тот выпал из кармана рубашки, когда свалилась в пруд. Стараясь действовать незаметно, хотя для этого не было необходимости, Уэнздей полностью погрузилась в мысли, она подплыла к Дивине и попросила ее о помощи. Если она не могла найти предмет из-за того, что плохо ориентировалась под водой и в принципе не могла долго задерживать дыхание, то у сирены возникнуть проблем не должно. Плавать на глубину не было необходимости, Уэнздей упала с пирса. Губы Инид кривились, когда она бродила у самого берега среди водорослей, облепленных какой-нибудь инфузорией и личинками. Наступала на скользкое дно, где ступни утопали в тине, пачкая ее красивые пальчики. Она только надеялась, что грязь не попадет под ногти. К счастью, этого не будет видно из-за лака. Отвратительно! — Это он? Плечи, сгорбленные до того от уныния и неприятных мыслей о подводных жителях, дернулись и распрямились от удивления и стремительно заливавшейся в ее вены радости. Схватившись за край пирса, Дивина самодовольно положила на него нож. Мимолетно она подумала, что странно было такое спрашивать. Сколько вообще людей, купающихся в этом пруду, теряли ножи? Инид взяла его в руки под понимающий взгляд светлых глаз. Он был складным, с акриловой бордовой ручкой. Она завороженно выпустила лезвие и в свете луны на блестящей стали могла рассмотреть фразу на итальянском, написанную мелким каллиграфическим почерком. — Спасибо, Дивина, ты лучшая! — Она заликовала и крепко-крепко обняла ее. Чешуя хвоста, коснулась ее ноги, а смешок Дивины отдался вибрацией в грудь. Когда она молниеносно вылезла на берег, едва неуклюже не поскользнувшись на перекладине лестницы, Уэнздей уже смотрела на нее. Прелестные карие глаза округлились, и она замерла на покрывале, приподнявшись на локтях с легким смущением. Скорее всего, думала о ее внезапном топлес шоу больше, чем Инид, которая могла занять себя играми с мячом с ребятами в воде. Она схватила полотенце, не сводя глаз с глаз Уэнздей, и вытерла со своего тела воду, которая могла намочить покрывала. Полотенце полетело на край, а она села на колени, дребезжа энергией, как заводная игрушка. Улыбка широкая и предвкушающая, а сердце быстрое, как пируэты балерины в музыкальной шкатулке. Она протянула Уэнздей нож, а та, оторвав карие глаза от нее, впилась вниманием в блестящую сталь. Тогда ее брови подлетели, и она села, взяв потерянный предмет в руки. — Как? — удивилась она. Черные зрачки судорожно бегали по предмету, а пальцы оглаживали ребра акриловой ручки. Уэнздей нащупывала отличительные царапины, которые заметны только ей. — Благодари Дивину, — Инид кивнула за спину головой, ощущая себя в тысячу раз лучше, видя, какой воодушевленной становилась Уэнздей. Она всматривалась глазами в каждую морщинку на лбу, в изгиб губ. В веки, которые то поднимались, то опускались, когда она смотрела на нож в руках, а потом переключалась на ее добродушную улыбку. Этот нож для нее многое значил. Инид поняла это по участившемуся морганию и тяжелому вздоху, ликвидирующему из ее тела груз потери дорогого для души предмета. Уэнздей выглянула ей за плечо, и Инид, последовавшая за ней, встретила глазами сирену, приветливо помахивающую ладошкой. Уэнздей с приобретенным долгом высказать благодарность поднялась с места, последовала к пирсу. Инид наблюдала за ними издалека. Вот ее высушенные днем кроссовки с цепочкой на носках (нет, это не серебро, Инид. Это оскорбительный вопрос) остановились у мерцающих ладоней Дивины, сложенных на пирсе. Вот голубоглазая улыбнулась, кивая на какие-то слова, сказанные со всей серьезностью. А вот Уэнздей пришлось сесть, потому что Дивина поманила ее пальцем, чтобы сказать что-то на ухо. Уэнздей медленно кивнула, встала. А когда повернулась, то Инид увидела, как резко та вытолкнула из легких воздух и, прикрыв веки, сжала зубы. А такое поведение означало два пункта: а) ее разозлили и б) смутили. Туда мог войти еще и третий пункт: в) она разозлилась с того, что ее смогли смутить. Тогда она вставала в защитную позицию, а ее комментарии сочились легким флером пассивной агрессии. Инид внутренне застонала. Подруги перешли на новый уровень. Она только надеялась, что из уст Уотсон не вылетело ничего чересчур непристойного. Это ее задача смущать Уэнздей. Волнение постукивало в горле с интенсивностью маминых стараний накапать ей на мозги. Уэнздей снова села рядом и спрятала ножик в карман своей толстовки. — Что там написано? — Инид улыбнулась, отмахиваясь от своих тревожных мыслей. Она устроит Дивине бойкот, если то, что она сказала, откатит их отношения на пару этапов назад. Протянув руку, она убрала прядь черных волос с шеи, которая выпала из ее небрежных косичек, что с горя по полам заплела днем Инид. Она проводила подушечками пальцев по коже, задевая крохотные волоски. Инид захихикала, когда Уэнздей подтянула плечи к ушам и, перехватив ладонь, опустила к себе на колени. Она вздохнула, сдавшись, и посмотрела на их сцепленные руки. — Моей горячо любимой грозовой тучке от любящего отца, — произнесла через силу она и передернула плечами. — Брось! Это так мило! Она легла на покрывало, утянув за собой Уэнздей. Их глаза обратились к черному небу, усыпанному звездами, как блестящей пыльцой. — Это… сладко, — брезгливо сказала она. — Говорит девушка, помешанная на сахарном взрыве в своем стакане. — Я испытываю слабость к молочным коктейлям, но не могу сдержать отвращения к соевому шоколаду. Есть разница. Их пальцы, точно наэлектризованные, скользили друг вокруг друга в напряжении, которое Инид до конца не могла охарактеризовать. Ее скелет уже содрогался от будоражащего, как шипучка, желания продолжить то, что прервали их друзья. — Да? — спросила она, повернув голову. Ее лицо в свете луны бесподобно. Оно бесподобно всегда. В любом настроении, в любом состоянии. Инид испытывала тошноту и страх, когда видела ее окровавленной, но она все еще была бесподобна. — Да, — подтвердила Уэнздей. Отсутствие безопасных сантиметров между ними порывисто направило лицо Инид на небо. Темнота слепила, но не так сильно, как ее две всепоглощающие бездны за длинными ресницами. Все яркие звезды и даже стройная владычица неба насмехались над ней, начав светиться еще ярче, чтобы ни грамма краски на щеках не ускользнуло от пристального взгляда. Проклиная себя за трусость, она опустила руку в пакетик желейных мишек, нарочно стирая магию, возникшую рядом с Уэнздей. — Мне всегда больше нравились зеленые. — Ее голос был фальшивым. Он напоминал ей ее же в первые дни знакомства со своей новой мрачной соседкой. Тогда она не знала, что эта жуткая, привлекательная черно-белая девочка окажется в ее сердце желанным гостем. Что ее волчье нутро будет выть, находясь от нее далеко. Она прожевала и проглотила сразу двух мишек, размазывая сладкую слюну по небу. Потом приподнялась на локтях, игнорируя медные трубы, нагревающиеся внутри ее двуногого тела. Немного прищурившись, выловила из упаковки еще одно зеленое лакомство. — Только не могу вспомнить, что за вкус. Поможешь? Она зажала его в зубах, как настоящую добычу, и приблизилась к манящим губам Уэнздей. Ее грудь переливалась всеми цветами радуги. Но ее кожа покрывалась мурашками до самых бедер. Уэнздей откусила медведю голову, мазнув мимолетно своими губами по ее. Инид отстранилась, пережевывая между зубами липкое желе. Под глазами Уэнздей расплылись красные пятна. Цепкое зрение волчицы с легкостью могло это различить. Она следила за ее двигающимися челюстями, нагло заглядывая к ней в рот. Хотела попробовать ее на вкус. — Не могу понять, — прошептала Уэнздей и облизнула губы, подразнив ее внутреннего зверя кончиком влажного языка. — Есть еще? — Нет. Ее голод невыносим, ее руки действовали сами по себе. Опустились на чужой затылок, чтобы вплести пальцы в волосы. Прическа слишком расслабленная, и пальцы с легкостью нашли себе место у основания головы под черными шелковистыми прядями. Она оставила поцелуй, слишком твердый для первого. Слишком требовательный для такой мнительной личности, как она. Страх объял горло это было в какой-то мере больно. Она могла заплакать прямо сейчас, если ее любовь отвергнут. За крохотные секунды, что их губы соприкасались, она сама превращалась в черную дыру, которая могла поглотить саму себя. Но тихий звук из чужого рта скрутил ее душу спиралями, как в молекуле ДНК. Во что-то красивое, что-то, что не имело образца. Что-то, чего каждый достигал по известному подобию, но в итоге получал единый и ценный экземпляр. Вот что значило иметь пелену перед глазами и туман в непутевой голове. Чувства душили. Она хотела отстраниться, чтобы проверить, все ли в порядке. Здравая часть, та, которая могла себя контролировать. Могла держать в узде желания забрать все ее тело, подмять под себя, чтобы обезопасить от недоброжелателей. Но пальцы, горячие на коже ее головы, с силой оставили на месте и притянули только ближе. Уэнздей выдохнула через нос, ответив, и тут же углубила поцелуй. Ее грудь раскрылась, как венерина мухоловка, чтобы впустить в свою широкую пасть глупую добычу и схлопнуться на ней в самый неожиданный момент. Шорох одежды стал громче жизни, окружающей их обеих. Повторяющийся стрекот сверчков, шум искусственно созданных волн, какая-нибудь саранча в траве. Сейчас ее уши ласкал откровенный чавкающий звук, создаваемый их губами и языками. Он спускал жжение с головы вниз по ее раскаленным до бела позвонкам. Уэнздей на вкус как желейные мишки. Она не была похожа на Эйджакса. Она была мягче, податливей. С ней хотелось медлить, а руки постоянно зудели, потому что желали гладить, сжимать и входить. Ее нога, растянувшаяся на земле, подтянулась ко второй, согнутой в колене и это занятно, потому что похоже на защиту. Потому что она подняла собственные и скрестила в лодыжках, ощущая себя неприлично от того, что плоть между ее ног испытывала чувство, напоминающее холодок. И с холодом там не было ничего общего. Как что-то невозможно кощунственное. Как осквернение храма. Со стороны пруда раздались свитки и жаркие аплодисменты. Она испуганно оторвалась от губ, но вместо того, чтобы посмотреть на воду, судорожно бегала зрачками по разморенному лицу. Искала признаки того, что поступила как последняя идиотка, целуя ее на глазах у всех. Уэнздей дышала тяжело. Она не понимала, почему Инид отстранилась. Задурманенный взгляд впустую бегал по ее губам, а рот приоткрывался. Когда она посмотрела в голубые глаза Инид, то вышла из транса. Дернув головой к улюлюкающим друзьям, Уэнздей вздохнула, наконец, вспомнив, что можно было отдышаться. — Ты лжешь. — Внезапно поразила она, обретя дар речи. — Что? Инид судорожно забегала по своей картотеке в голове, пытаясь отыскать причину ее вопроса. Она чувствовала чужую слюну на своих губах, что сбивало с курса. Уэнздей убрала челку с лица, все еще пытаясь выровнять дыхание. Ее губы слегка припухли, и Инид хотела поцеловать ее снова. — Там было полно зеленых, потому что они похожи на противовирусный отрав моей бабушки. Я его ненавижу. — Она помотала головой, совершенно ни на кого не обращая внимания. Инид думала, Уэнздей добралась своими руками с черными ноготками до ее сердца совсем нечаянно, просто потому, что хотела встряхнуть за грудки. Но этот результат ей понравился больше. Наверное, возбуждало то, как идеально лежало горячее сердце в раскрытых лодочкой ладонях. Инид возбуждало это не меньше. Уэнздей безмолвно протянула руку к раздражающе шелестящему пакетику. Взяла двумя своими аристократичными пальцами (указательным и средним) еще одного мишку, положила на язык и улыбнулась со своей пленяющей ямочкой на щеке. Вот дерьмо. Теперь попалась она.

***

Они собирали каждое дерево, не в силах оторваться друг от друга. Не в силах продержаться от ласк и секунды. Инид ощущала ее влажные губы на шее. Ей нравилось, как она кусала ее за ключицу, запуская руки под узкую полосатую майку. Она вся была оголена, была опасна, как поврежденный провод, но Уэнздей ее заземление. Гарантия безопасности. Терминология в области электрики это последнее, куда ей следовало засовывать нос, но она могла сменить сферу, переключиться. Рассказать о том, что Уэнздей любила, чем дышала. С какими мыслями просыпалась по утрам и с какими комментариями ложилась спать. Она любила эстетику грязи на кладбище, запах мокрой почвы, рыхлую землю под ногтями, потому что ее мама научила садоводству. Земля у нее ассоциировалась с погребением, со смертью и розами, на бутоны которых у ее отца была аллергия. А еще с тихой ночью, где луна, такая же яркая, как и сегодня, освещала тысячи надгробий. Инид знала, что ее отношение к смертям изменилось после Невермора, как могла понять, что сама изменила ее. Уэнздей обвивала ее шею руками и говорила что-то приятное на итальянском, что Инид ни капли не понимала. Но у нее так сводило ноги, когда горячий шепот переходил в поцелуи в уголок челюсти, а пальцы пересчитывали ребра, как струны виолончели. Но Инид нуждалась в дýше. Она ненавидела речную воду, хотя и обожала плавать. Ее передергивало от мысли, что она ляжет спать, не помывшись. Поэтому, спотыкаясь о кочки, о поцелуи и руки, они добрались до палатки, чтобы она смогла забрать свое нижнее белье и свитер со штанами. Но разве стоило на это надеяться? Все гирлянды на палатках были отключены, и единственным источником света выступала лента маленьких лампочек-светлячков, лежащая на столе, где они готовили. Кто-то в дальних палатках храпел, и она прыснула со смеха, а потом была прервана спешным поцелуем. Они забрались в палатку. Вообще Инид нужен был крем для лица, лежащий в рюкзаке, но она не могла оторваться от Уэнздей, а та ей не позволяла. Они кое-как дышали через нос и целовались, желая друг друга съесть. Между ног все зудело. Это было издевательством. Она помнит, как Уэнздей рассказывала о какой-то пытке, где человека связывали и сажали прямо над сосудом с водой, из которой с равной периодичностью капали капли на лоб. Люди вскоре сходили с ума из-за перенапряжения нервной системы, раздражения, перерастающего в безумие, незнания, когда кончится пытка, кончится ли вообще. Она чувствовала, что возбуждение нарастало все сильнее. И сильнее, и сильнее. Гудело, пытаясь выбить из нее звуки уже от злости на бесчеловечное игнорирование. Как только Уэнздей отрывалась от ее губ, она на миг думала, что это конец, но следующий поцелуй в ключицы разжигал с искры потухший огонь. — Нам… нам нужно быть тише. — Шепот прерывался чувственными поцелуями Уэнздей и ее руками на ее груди. Она боялась, что их могли услышать, но соседки в пруду, палатки пустовали. На улице далеко за полночь, и все остальные видели сновидения, и она все равно опасалась. — Такое о… — Ты мешаешь, — пробормотала тихо Уэнздей, сжимая ее грудь и припадая губами к ямке между ключиц. Инид издала звук «о». Шея и челюсть пронзило иголками, когда очередная вспышка желания дернулась вниз. Она знала, что трусы от купальника были пропитаны ее влагой. Она просто хотела с этим разобраться. Алкоголь давно выветрился, но она чувствовала дурман, наваждение. Инид терпела помрачение и за Уэнздей могла говорить тоже самое. Волчица внутри скулила от боли, от того, что ее хозяйка испытывала агонию, заставляющею тело пылать. Стенки горла задрожали, когда раздался новый утробный вой, разрывающий изнутри ее душу, пластичный скелет, ее плавящиеся внутренние органы. Она оседлала Уэнздей, ловя на себе томный под маревом похоти взгляд. Она не говорила, что желала ее пальцы внутри, но, похоже, ее вид навел Уэнздей на некоторые действия. — Все нормально? — едва владея своими голосовыми связками прошептала Уэнздей. Ее пальцы. Ее чудесные пальцы медленно потирали ее сквозь ткань шорт. Это было приятно. Она таяла на ее ладони, как мороженное, оставленное на столе. Ну или же растекалась перегретым на солнце желе. Мармеладным мишкой. Инид дернула бедрами, и, наверное, это было достаточным подтверждением, помимо пылающей кожи и красных опухших губ. Скорее всего, Уэнздей этого не видела, но могла попытаться, если она выпрямится и подставит лицо проблеску лунного света, пробирающегося сквозь деревья и открытое сетчатое окошко палатки. — Да, — выдохнула она, чуть не проглотив проклятую гласную, когда Уэнздей оказала особое сильное давление двумя пальцами и плавно прижала ладонь к грубой ткани. Инид пришлось перенести вес тела на руки. Внизу все горело, пылало и мокло, но потираний через шорты недостаточно. Она опустилась за поцелуем в одно мгновение, а в другое нога Уэнздей, как само собой разумеющееся, прижималась ее руками к голому плечу. Майка валялась в стороне. Бедра Инид беспокойно перекатывались вперед-назад, а когти с заточкой кинжала, выпрыгнув, разорвали черную джинсу. То, что происходило, было больше развлечением, чем тем, что могло довести до качественного оргазма. Ткань купальника скользила и съезжала, позволяя грубой ткани шортов ее сменять. Сердце стучало невозможно сильно и громко. Но она наслаждалась тем, как под ней, как змея, извивалась Уэнздей. Ее рот приоткрывался в безмолвных стонах, лоб и щеки густо краснели, как при лихорадке. Волосы полностью растрепались, а майка оголила ребра. Она видела, как ее пальцы рук, раскиданных в сторону, сжимали то одеяло, то подушки. Да, это возбуждало, но в груди она чувствовала, как покланялась. Как любила эту девушку всем своим сердцем. Духом волчицы и трезвым сознанием человека. Ее любовь уже не голодала, но все равно не могла насытиться. В ней зрели уважение, привязанность и доверие. Но, трогая, оставляя поцелуи, закусывая кожу между резцами, ощущала, как ласковость ее сердца вливалась в ее тело, точно кровь при переливании. Это было сродни какому-то ритуалу, где она напитывалась, отдавая и фигурально умирая, получала мазохистское удовольствие. Уэнздей запрокинула руки за голову, которые до этого держала на ее бедрах, и помогала вжиматься в себя. Ее возбужденный румянец спустился ниже, на шею. Она уткнулась носом в свое предплечье и приоткрыла рот, а веки, напротив, еле держала открытыми. Руки, все еще запрокинутые за голову, беспорядочно вцепились в подушку. И, сделав еще два движения бедрами, проводя через Инид ток, она застонала. — Черт, Уэнздей! — зашипела Инид, сама до боли закусывая губы из-за звуков, которые рвались из груди. Надо было стараться лучше. Если их сейчас кто-то обнаружит, они умрут со стыда. Но Инид забыла все, о чем думала, и округлила свои голубые туманные глаза, когда движения Уэнздей стали интенсивнее. О боже. Она знала, что это значило. Ее выдохи начали набирать громкость. Она вообще забыла, где находилась! Инид закрыла ей рот ладонью, продолжив второй рукой прижимать бедро к своей груди. Жар окольцевал голову, брови подпрыгнули в ужасе. Грудь Уэнздей выгнулась, а согнутая в колене нога, лежащая на одеялах, подтянулась еще ближе к талии. Не сбиваясь с ритма, воспроизводимого бедрами, Инид сильнее прижала ладонь к ее губам, когда Уэнздей издала громкий звук, похожий то ли на мяуканье, то ли на хныканье, и, вжавшись затылком в подушку, открывая тем самым вид на пленяющую кожу горла, зажмурила глаза. Ее тело под ней еще раз незаметно дернулось, все еще находясь в состоянии замирания, и плавно начало расслабляться. Инид, дрожа от собственного неразрешенного возбуждения, отняла руку от ее рта и, медленно, шатаясь, слезла, чтобы лечь рядом. — Уэнздей это лучшее, что случалось со мной в жизни, но если завтра нам что-нибудь предъявят, я не знаю, что отвечать, — снова зашептала Инид, стараясь отдышаться. К собственному стыду, она думала о том, как хотела поправить дурацкую ткань купальных трусов, которая теперь под шортами сидела ни пойми как, и побуждала дергаться ее веко. Уэнздей открыла глаза, медленно входя в душную реальность их походной палатки. Инид отлично слышала ее сумасшедшее сердце, переживающее оргазм. Оно звучало для нее как слова: Люблюлюблюлюблю… Люблю, люблю, люблю… Люблю. Люблю. Люблю. Скорость уменьшалась, и ритм приходил в норму, но слово «Люблю» начинало казаться совсем вечным. Она хотела, чтобы Уэнздей, прижав свое ухо к ее груди, услышала — «И я». Губы вновь ощутили поцелуй. Медленный и легкий. Не такой жадный и глубокий, как до этого. Это было закреплением. Чем-то, что ворошило в груди обжигающие угли. — Ты не… Уэнздей облизала губы. Челка упала ей на глаза, и она снова заправила ее за ухо. — Кончила? — договорила за нее Инид. То, какой невинной она выглядела, душило до посмертных галлюцинаций, где стоны Уэнздей станут главным оружием для ее больного мозга. Она застенчиво кивнула, хлопнув ресницами, а Инид отрицательно покачала головой, проследив одним глазком за тем, как ноги в порванных джинсах некомфортно потерлись друг о друга. Не одну ее смущали мокрые трусы. Вероятно, слишком рано о таком шутить вслух. — Мне всегда требовалось больше времени если это… не вибратор. — Инид чмокнула ее в нос и улыбнулась. Почему-то было неловко об этом говорить. Как будто секс-игрушки табу, а то, чем они сейчас занимались всего лишь кардио-тренировка. — Да и трение со мной не работает. Впрочем, мне все еще нужно в душ. Тебе теперь, я думаю, тоже… — Я могу сделать большее. Я хочу. Мы можем пойти в душ, чтобы… — Уэнздей… — Она села. Закопанное под слои страсти волнение стремительно, как червяк, проклевывалось наружу, создавая в груди мало приятную дырку. Вырвать его не получится, придется ждать и терпеть, пока треклятое создание не испепелится на солнце. Она признается в чувствах прямо сейчас, сдерживающих факторов больше не существовало. Ее волчица не могла ошибиться. Она проснулась только благодаря Уэнздей. Учуяв запах спекшейся крови, запах свинцового страха и застав врасплох в душе Инид потребность защищать. На ее сердце клеймо — ее ловкие ладони провидицы. И она готова высказать в лицо всю свою любовь, потому что больше ничьи руки не смогут подойти под эти отпечатки. — Я хочу сказать… — Я влюблена в тебя. Она вскочила следом для того, чтобы прибить тушу зверя к ногам откровением. Оно очевидное, но слышать предложение собственными ушами стало таким отрезвляющим, что дар речи Инид подвел. — А? — Она распахнула широко глаза. Но Уэнздей обняла себя руками и посмотрела вниз, на покрывало. — Влюблена. Давно. — Она покачала головой. Между ее покусанных губ зажималась боль. Как мог человек так быстро сменить струящийся покой на всеобъемлющую тоску? — И если ты… Если в твоем представлении все, что за сегодняшний вечер произошло просто развлечение, опыт, то я не вынесу твоего общества. Инид, я не смогу. — Ее губы скривились. Слабый свет из окошка лизал ее щеки, но не смог подхватить первые соленые капли. Ком встал поперек глотки, но нельзя было прерывать речь личности, не говорящей о чувствах. — Если любовь, которую ты ко мне питаешь, носит только дружеский характер, мне очень стыдно за ее осквернение. Но я хочу, чтобы ты знала, что ни с кем, не считая семьи, я не ощущала себя настолько любимой и принятой. Хотела бы я стать такой черствой, как обо мне отзываются, но это мне неподвластно. Моя любовь меня поглощает. Я думала, что тебе нравлюсь. А потом Сьюзан и… — Слезы крупными каплями обрамляли ее лицо. Она стирала их подрагивающими указательными пальцами, а жидкость слетала вниз и мочила общее одеяло. — А дальше ты сказала, что я твоя лучшая подруга. У меня не было критического мышления. Это слово вонзилось в мой мозг и… Инид, мне очень… — Голос надорвался, она судорожно выдохнула. — Очень жаль за то, что тебе пришлось видеть там, на пруду. Я собиралась рассказать о том, что… — Инид всхлипнула. На плечи лился цемент, корпус каменел, оставляя сердце в ловушке холодных стен. — Но сейчас важно не это. Если на утро ты сделаешь вид, что то, что было, всего лишь «то что бывает между девушками» это меня убьет. Она подняла голову и стала терзать нижнюю губу зубами. Глаза, как у олененка, смотрели пристально, изувечено. Цемент на груди Инид раскалывался. Она подползла ближе, страшась, что ее действия повлекут за собой дискомфорт для Уэнздей, настолько голой и уязвимой сейчас. Но ее карие глаза прикрылись веками, а ресницы намочились слезами. Инид ее обняла. А потом тихонько заплакала. Руки Уэнздей обхватили лопатки. Дрожь ее тела напрямую передавалась в нее саму. Инид была частью людей, которые ее сломили? На ней тоже лежала ответственность за обессиленный скулеж, который Уэнздей сейчас сдерживала, то и дело отрывая руку от ее спины, чтобы утереть слезы? Инид почувствовала на голой лопатке каплю и прижала Уэнздей к себе еще ближе. — Прости меня, Уэнздей, — промямлила она тонким из-за слез голосом. — Я тебя люблю, слышишь? Люблю как девушку. По-настоящему. Только что я хотела тебе признаться, но ты меня опередила. Просто я должна была дослушать до конца. Уэнздей на плече застыла. Инид была готова ко всему. К вопросам, удивлению, гневу. Она могла оттолкнуть ее и посмотреть не веря в глаза, но увидела бы только раскаяние и любовь. Правду. Но Уэнздей, обхватив ее плечи пальцами, вдруг разрыдалась. — Уэнздей… Уэнс, γατάκι. Она отстранила ее, но как же заныла грудь, когда Уэнздей спрятала лицо в руках. Она вытолкнула из-под них одеяло, воздух становился все свежее. Под матрасом по-прежнему находилась холодная земля. Уложив их и закрыв одеялом, она поцеловала шмыгающую носом Уэнздей в макушку. — Послушай меня внимательно. — Инид выводила на ее спине круги. Это действие успокаивало не столько Уэнздей, сколько ее. Размеренное, цикличное. Сверчки не затихали, но за пределами палатки в целом стояла тишина. Уэнздей дышала ей в грудь, сдерживая прерывистые вздохи после слез. — Мне кажется, я уже была влюблена в тебя до нашего первого поцелуя. Тогда на вечеринке. Именно поэтому мы с Эйджаксом расстались. Я тогда не понимала себя и своих чувств, но он, похоже, понял. Впрочем, мне всегда было больно видеть тебя с Тайлером. Не знаю, что за тупицей я была. Каждый раз, когда ты о нем говорила, у меня так сильно горели пальцы. Мне хотелось прийти к нему в кафе и, наконец, вырвать позвоночник когтями. Но я не хотела, чтобы ты меня возненавидела. Уэнздей в руках дернулась и подняла взгляд, но Инид нашла точку в стенке палатки, чтобы не потерять свою мысль. Она продолжила: — Я поступила как дура, когда позволила себе флиртовать с ней. Для меня это было привычным. Может, я хотела, чтобы ты приревновала. Хотя, наверное, я хотела, чтобы именно ты так со мной разговаривала, а не она. Я не знаю, что на меня нашло. Прости. Это типа… Это так, блин, отвратительно, что мне саму себя убить хочется. Инид смахнула свои злые слезы, а потом резко спустилась с подушки вниз, из-за чего заплаканные глаза Уэнздей распахнулись шире. Она хотела быть с ней на одном уровне. Руки легли на щеки, а большие пальцы, раскаиваясь, потерли нежную влажную кожу. — Прости меня, Уэнздей. Глядя в ее красивые кукольные глазки, она оставила на губах соленый тихий поцелуй. В животе расцвело чувство, которое можно было сопоставить с угольком, на который мягко подули. Уэнздей стала целовать ее глубже, оперевшись на локти, из-за чего пришлось лечь на спину. — Ты хоть понимаешь, во что ввязалась, подтвердив свои чувства одному из Аддамс? — прошептала спокойно Уэнздей, как только их губы разъединились. — Я могу спросить тоже самое, заменив фамилию на оборотня. Ее голодные глаза постоянно бегали от губ к глазам Уэнздей. Она просто хотела ее целовать, чувствовать ее вес на себе. Ей нравилось, как бережно Уэнздей с ней обращалась. Была напугана перспективой сделать больно или пойти против ее желаний. Наверное, это совсем жалко, как сильно она изголодалась по хорошему отношению. И вот они снова целовались. Эти поцелуи стали примирением. Они искупляли вину, пропитанные соленым сожалением и вкусом глубочайшей любви. Губы Уэнздей пухлые и бархатные, такими она их запомнила с зимы. Свои она уже не чувствовала. Те, если провести языком, были такими гладкими, как после клубничного скраба. Ладонь Уэнздей на спине была горячей. Наверное, надо было одеться. Душ вообще был возможен в такой час? — Я действительно была готова воткнуть ей в шею вилку, — сказала Уэнздей, оторвавшись от поцелуя. — Если бы у меня был нож на руках, то он бы отправился ей в бедро. — Ее руки залезали под ткань шортов и сжимали кожу. Инид дрожала в удовольствии от возможности подчиниться ее ласкам. Кончики носов соприкасались. Инид поглаживала ее затылок пальцами, выбивая мурлыкающий звук. — Моя любовь к тебе безгранична. Я хочу напоминать тебе об этом с твоим пробуждением. Каждый раз, когда ты вздыхаешь от усталости над тетрадями. На обеде, перед сном. Я буду много говорить и еще больше делать. Наша любовь поглощает. Сводит с ума. Но это самое благое безумие, на которое только способен человеческий мозг. Но я боюсь перейти черту. Ты начнешь этот путь вместе со мной? Ее голос был тихим, умиротворенным, но до невозможности страстным. Большой палец потирал край нижней губы, и Инид снова багровела от того, какими властными черты лица Уэнздей теперь были. Глаза совсем черные. Любой бы мог сказать, что Уэнздей выглядела требовательно, но Инид ощущала, как усердно та сдерживала внутри себя похоть. — Я хочу быть поглощена, понимаешь? Мне нужна твоя любовь, потому что моя всегда на грани голодного обморока при виде тебя, Уэнздей. Она перекрывает мне воздух, если не получает желаемого. — Они смотрели друг на друга, запоминая твердость намерений, искренность сказанного. Инид снова взяла ее за щеки и улыбнулась нависшей над ней Уэнздей. — Ты заставляешь меня говорить по-книжному. Видишь, как сильно я в тебя влюблена? — Еще один поцелуй. Шорох одеял. Уэнздей легла набок и просунула ногу между ее бедер. Инид тяжело выдохнула и зарделась, когда, не сводя с нее глаз, Уэнздей сделала движение вверх и вниз. — Я люблю тебя. Я хочу быть с тобой. И я пойду с тобой куда угодно и когда угодно. Я твоя. — Скажи это еще раз. Потребовала она, потерев ее промежность ногой. У нее загорелись уши, но Уэнздей просто продолжала смотреть, монотонно двигаясь. — Я твоя, — выдохнула она. А Уэнздей оставила поцелуй. — Еще. Возбуждение накатывало троекратно. У Инид свело низ живота, если она сегодня не кончит, она кого-нибудь убьет. — Твоя. А ты? Ты можешь ответить мне тем же? Уэнздей спустилась губами к ее шее. Влажными и желанными. С уголка челюсти они спустились ниже, а потом Инид ощутила укус. Не болезненный, но она прикрыла глаза от эйфории. — Моя сердце давно в твоих лапах. Это честь. Благословение. — Уэнздей горячо шептала, оказавшись еще ниже, на ложбинке груди. Инид чувствовала язык и слюну. Нога пропала, и Инид решила, что в душ она все-таки сходит. Уэнздей вернулась к ее лицу и, с невероятно покладистым взглядом отыскав ее ладонь под одеялом, поднесла к своим губам. — Я целиком и полностью принадлежу тебе, La mia vita. Она оставила мягкий поцелуй в костяшку указательного пальца. — Il mio amore... Мокрый горячий язык сменился игривым укусом тыльной стороны ладони. — Cara mia. Инид, обезумевши от зноя по всему телу, наблюдала за каждым поцелуем оставленным на коже, пока Уэнздей снова не нашла ее полные желания губы.