19
— Уэнздей, еще чуть-чуть и нам не придется даже раздеваться. Темные занавески на окне были достаточно плотными, чтобы дать возможность полумраку равномерно расползтись по комнате, но слабо подсвечивали из-за едкого весеннего солнца на ясном голубом небе. Все лучше, ведь нервозность неразличимым отблеском проглядывала внутри разгоряченных вен, а возбуждение главным образом сосредотачивалось на твердых сосках и под тканью нижнего белья. Она снова оказалась здесь в комнате Тайлера, с клетчатым одеялом на кровати и резким запахом мужского дезодоранта. Момента, когда диалог, наполненный пассивно-агрессивными репликами, ядовитыми высказываниями и взаимными обвинениями перерос в страстные поцелуи и стимуляцию сквозь одежду, она не заметила. Ошибка, вероятно, кроилась в изначальной цели. Та была размыта, неясна и глупа, по всей видимости. Казалось бы, утро субботы неплохое время для встречи, верно? Но на какой исход событий девушка рассчитывала, было неизвестно. Хотелось получить извинения за прошлый звонок, хотелось услышать признание вины, хотелось почувствовать, что она все еще важна для него также сильно, как и он для нее. Отныне в голове Уэнздей высечено крупным шрифтом правило: Никогда не приходи на переговоры неподготовленным, иначе вас свалят на кровать, заткнув возмущения ртом. — Для тебя это положительный исход событий или отрицательный? Не могу понять твою возбужденную, задыхающуюся речь. Она издевалась, глотая воздух, оторвавшись от поцелуев. Ей было жарко, лицо горело, а солнечное сплетение всякий раз напрягалось в комок нервов, когда сидя на парне, она вжималась промежностью сквозь ткань джинсов в его вставший член. — Ты… невозможная… Грудь была сжата в тиски мужскими пальцами, а кожа лица и шеи, на которые обрушались поцелуи, раздражалась от легкой юношеской щетины. Его руки скользнули вниз по ребрам, скрытым черной кофтой, и остановились на бедрах. Воздуха катастрофически не хватало. Тайлер толкнулся и в то же время вдавил в себя девушку, держась за ее ягодицы. Как можно потерять возможность дышать и одновременно ощутить себя так, будто поток кислорода насильно запустили в легкие? Уэнздей уткнулась парню лбом в плечо и пылко выдохнула. Кофта полетела вниз вместе с серой мужской футболкой, а мокрые поцелуи и пальцы на теле быстро отгоняли тревожные мысли. Она не носила бюстгальтер часто, но на всякий случай надела свой самый лучший кружевной лифчик без косточек. Как бы не действовал мозг, навязчивое предчувствие говорило ей подготовиться. Лучшим комплектом нижнего белья был именно тот, что она надевала в день бестолкового решения напиться и навлечь на себя массу неприятностей. Но давать парню лишний повод вспомнить тот вечер не хотелось. Она перебирала белье, на первый взгляд ничем друг от друга не отличающееся. Ядовитое облако за ключицами жгло мышцы. Она не собиралась с ним спать. Но в голове пугающие вопросы «а вдруг..?» били по мозгам чугунной кувалдой. Стремительно вся ее действительность замельтешила мыслями о нем. Не волновали ни уроки, ни прием пищи, ни Инид с ее потребностью делиться всей свой лентой в инстаграме. Поначалу Уэнздей упрямо решила смириться. Тайлер хотел, чтобы она кинулась к нему в ноги. Было видно, как ясный день, что он ждал преклонения перед ним, отчаянной мольбы не бросать ее. Решимость падала ниже с каждым часом, а боль в груди разъедала кости, как кислота. Ее тело было гладким везде, потому что он как-то нелестно прокомментировал фотографию девушки в купальнике с едва заметными волосками в зоне бикини. Уэнздей считала своим долгом отчитать его за осуждение никому не причиняющего вреда выбора другого человека. И могла бы сказать, что совсем на малость смягчила его взгляд на вещи. Но сама не поняла, как начала проецировать, загоняя себя в очередную нездоровую, кристально очевидную в своих намерениях ловушку. Спиной девушка ощутила, как пальцы пролезают под застежку бюстгальтера, и оторвалась от губ с причмокиванием. Мурашки столпотворением двинулись от того места, а холодок от отпрыгнувших в стороны частей лифчика отдался тяжестью в животе. Она замерла. В этот раз дороги назад не будет. Если только Инид повторно не ворвется в их личное пространство звонком с новой драмой. Девушка смотрела в потемневшие от похоти глаза парня, пока тот медленно стягивал с нее предмет одежды. Теперь грудную клетку ничего не стягивало, но было как-то не по себе. Она следила настороженно за тем, как взгляд юноши скользнул ниже, обвел открывшуюся взору картину. Она с содроганием наблюдала за ладонями, подобравшимися к груди, за сжимающими-потирающими движениями вверх-вниз. Рот раскрывала и урывала тихие вдохи. Его пальцы излучали электричество. Каждый раз ее кожу обжигало, но импульсы давали мозгу постыдное короткое замыкание. Следом глаза встретились. Его блеснули шаловливо, ее — смущенно. Веки затрепетали, как крылья бабочки. Прерывистый вдох стал слышным и неожиданным. Тяготящее смущение и отсутствие возможности бежать бросило ее в лихорадку, когда левый сосок накрыли губы, а теплый мокрый язык начал плавные движения. Шероховатость языка добивала, а втягивания ртом возбужденных бусин заставляли одной рукой держаться за спинку кровати, а другой вцепиться в короткие волосы. Всего было чрезвычайно много. Она не могла справиться с таким количеством ярких, острых, болезненных в какой-то мере, но определенно потрясающих чувств. В одно мгновение Тайлер держал ее за голые лопатки и вылизывал грудь, а в другое — расстегивал ее ширинку на джинсах и помогал стягивать штаны. Дрожь взбудораженности охватила солнечное сплетение. Вот только казалось, что действия происходили быстрее, чем она могла переработать и осознать. Уэнздей застыла на кровати, пока юноша, сняв собственные джинсы, полез в прикроватную тумбочку за презервативом. Она неловко опиралась на кровать, но гордо расправляла плечи, возвращая себе уверенность. — Ложись, — скомандовал он, не обращая на нее внимания и завозился с блестящим квадратиком. — Постой, — сердце забилось в груди. Уэнздей поспешно остановила его жестом и под недоуменный взгляд полезла в рюкзак, лежащий у края кровати. Достав оттуда небольшую голубую бутылочку, она протянула ее парню. В глазах можно было прочесть замешательство и недоверие, словно для него было странно что-либо использовать в сексе, кроме самих себя. В их первую попытку риска было достаточно. Больше она не хотела ни физических ран, ни моральных. Она легла на постель, сцепив руки в замок, обхватывая и прикрывая грудь. Его голодный взгляд все еще заставлял ее нервничать. — Зачем тебе? — Тайлер сел на кровать. Бросив смазку с презервативом на одеяло, он, ухмыляясь, согнул ее ноги и провел ладонями вниз к черной ткани, а следом подлез пальцами под кромку и сжал ягодицы. Она дернулась, не ожидая, что парень бесцеремонно сменит траекторию к ее промежности. Уэнздей ощущала, как ткань липла к коже уже тогда, когда с нетерпением елозила на нем в джинсах. И прикосновения были желанными. Действительно хотелось, чтобы он наконец что-то с этим сделал. Но часть ее была рада прекратить прелюдии и трусливо исчезнуть, потому что если и этот раз выйдет болезненным, «секс» и «боль» все чаще будут всплывать в ее сознании как синонимы. Парень дразнил ее поглаживаниями, немного успокаивая кипящий мозг, и мягко целовал место у коленки, — тебе вроде достаточно. Замок из пальцев на груди распался. Она вновь тяжело задышала, так как организм реагировал быстрее, чем мозг. Но воспоминания о тех пытках запечатались не только на подкорках сознания. Тело помнило невыносимое жжение, и потому у нее сосало под ложечкой. Пока он не вошел в нее пальцами, она слегка раздраженно вытащила его руку из своих трусов. — Я не хочу повторять прошлого раза. — Ладно, как скажешь, — он капитулировал с поднятыми руками и потянулся к брошенным предметам. С этого момента все замерло. Звуки стихли, время стало ненастоящим, пространство четким, а звон в ушах сильным. Но наряду с этим комнату заполонил туман. Будто бы здесь и сейчас, но создающиеся воспоминания, без сомнений, окажутся смутными, верно, не с ней происходили. Вот он вскрыл упаковку, надел презерватив на член. Ее трусы нагловато были стянуты и отброшены на тумбу. Паника затрубила по всей системе органов, потому что врала она себе плохо. Возбуждение возбуждением, но по какой-то причине ей ничего не хотелось. Но бедра уже раздвинули в стороны, распределили гелеобразную вязкую жидкость по складкам и… Она резко вдохнула и внезапно зажмурилась. Скользкая головка коснулась клитора и толкнулась ко входу. Парень накрыл ее своим крепким подтянутым телом и принялся целовать шею, чередуя с покусываниями. Внизу увеличивалось давление, а паника, суетящаяся подобно рою пчел, смешивалась с искрами наслаждения. Можно было сказать, ее вены потрескивали, как поврежденные провода. Входил Тайлер не шибко медленно, ему не хватало терпения. Но, может это и к лучшему, она не знала. Она настроилась расслабиться, как советовала ей Инид. — Боже, — горячий воздух пощекотал ее влажную от поцелуев шею. Они стали еще ближе. Кожа к коже. Температура высокая. Уэнздей ощутила дискомфорт от того, что он упирался внутри. Чувство было тянущее и неприятное, но, несмотря на это, она вцепилась одной рукой в его плечо, а второй подвинула за подбородок к себе и собиралась поцеловать, как он выдал: — В тебе так тесно. Она не знала, что и сказать. Ей возмущаться? Смущаться? Злиться? Да и он знатно веселился, наблюдая за ее молниеносной сменой выражения лица. Уэнздей совместила в себе все три действия и схватила Тайлера за загривок. — Заткнись, это не возбуждает. Уэнздей поцеловала его, а тот медленно начал выходить. В животе все закрутилось узлами, а грудь сладко высвободилась от оков. — А что тебя тогда возбуждает? Парень оторвался от поцелуя и прошептал вопрос в самые губы. Что ее возбуждало? Похвала. Приказы под ухом, со сбившимся дыханием, но такие властные и одновременно нежные, что выполнить их было честью. Ее возбуждали разглядывания, осязаемые затылком и цепью позвонков. Ее возбуждал строгий взгляд, блеснувший сталью твердой непоколебимости. Взгляд голубых глаз. Сине-зеленые же смотрели в исступлении. — Попробуй меньше разговаривать — отрезала она. Возобновились поцелуи. Дыхания смешивались. Уэнздей полностью отключила голову и сосредоточилась на размеренных толчках, на сплетающихся языках и слюне, выходящей за края рта, на набухших сосках, теревшихся о чужую грудь. Иногда, превозмогая неприятное ощущение внутри, когда он входил полностью, она получала удовольствие, а иногда наоборот ей казалось, что смазки все равно слишком мало, что влекло за собой бессознательные зажимки и боль. Но Тайлер двигался, не сомневаясь, что поступал правильно. Вроде он менял положение, когда она сдавленно просила его об этом, но все равно возвращался в свой темп. Вскоре она подстроилась под парня так, чтобы ослабить последствия глубоких толчков. В купе с касаниями, поцелуями и звуками секса она спустя время встретила знакомое нарастание, мягкими волнами покрывающее тело. Уэнздей слышала полувыдохи-полупостанывания в череде укусов на линии челюсти и сама, вцепившись в лопатки пальцами и двигаясь навстречу, не могла сдержать пару неожиданных стонов. Его крепкая рука блуждала по ее ноге, скользила от коленки до тазовой косточки, сгибала сильней и отводила в лихорадочном возбуждении в сторону. В животе неравномерно расползалось пронзительно блаженное покалывание. Она облизнула пересохшие губы и зажмурилась. Фрикции стали грубее. Девушка роняла стоны, но такие тихие, опасливые и несмелые, что голова наполнялась свинцом, щеки пылали, а внутри все сжималось. Ощущения между бедер усилились в яркости. Кожа горячая и мокрая. Трение, хлюпанье и шорох постельного белья — все способствовало приближающейся разрядке. Пружины под кроватью издавали шум. Тайлер укусил ее за шею, особенно сильно и безжалостно, следы от зубов стопроцентно останутся мерцать на этом участке еще долгое время. Он вдруг жестко вбился пару раз со стонами, из-за чего ее брови свелись у переносицы из-за вспыхнувшей боли, а пальцы, вспотевшие, вонзились в его плечи. Тайлер замедлился. Секунда, вторая. Неужели?.. Он целовал без прежнего зверства, она отвечала вяло, неудовлетворенно, досадливо. Мышцы пульсировали, стимуляция отсутствовала, а сердце заходилось в стуке. Громко посередине, оглушительно — в ушах. Тайлер оторвался от губ, вышел из нее. Уэнздей поморщилась. Глазами карими проводила грязный завязанный презерватив, улетевший в мусорное ведро. Комедия. Мыслей враз стало так много. Они сменяли друг друга торопливо, и каждая имела свой собственный оттенок дребезжащих чувств. Пока она пыталась собраться и понять, что делать дальше, Тайлер лег рядом и, подтянув к своей груди, обнял за талию. Он ничего не спросил, не поинтересовался, не предложил закончить дело. Его все устраивало. — Ты как? — пробормотал он устало в затылок. Уэнздей нахмурилась, закипела, что крышка невидимой кастрюльки, загрохотала из-за бурлящей воды, но после глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Сейчас ее оргазм не главное. Целью было перейти черту, ту нить, сотканную из страха и вины из-за невыполненного перед Тайлером долга. Секс был. Для первого раза достаточно. Нужно лелеять маленькую победу, а ошибки есть время исправить потом. Она приняла поцелуй в висок и прижалась к остывающей, но все еще горячей груди. — Как будто участвовала в половом акте, — она говорила полуправду, чтобы ее самолюбие сильнее не пострадало; пусть слова покажутся привычной иронией. Вот только что-то совсем не забавно, что после секса в голове: «главное не победа, а участие». — Ты достаточно наблюдательная, — поцелуй Тайлера пришелся на щеку, и нежность, что претила, расползлась по всему телу. Пальцы парня очерчивали ребра, добавляя мурашек. Между ног было липко, — давно хотел к тебе нормально прикоснуться. — Так вот чем ты занимался последние пару месяцев. — Ага. И я могу, наконец, детально рассмотреть твои особенности, — он спустился рукой ниже к почти побледневшему шраму от ножа. Касание ударило током, — теперь я знаю, что у тебя не только два шрама, — пальцы пошли дальше и остановились у ровной горизонтальной полосы на бедре. — Кстати, откуда этот? Уэнздей задержалась взглядом на отметине, и воспоминания заиграли перед глазами. Да, Невермор принес ей не первые шрамы. До этого она уже имела удовольствие обзавестись парочкой. Тот, что сейчас обводил пальцами Тайлер, был от ножа Пагсли. Она почти ускользнула, но острое лезвие удачно полоснуло ее по ноге. — Пагсли и я как-то увлеклись метанием ножей. Живые мишени куда занимательней, чем неподвижные круги на дереве, — она помнила, как нож пролетел буквально в сантиметре от уха Пагсли, жаль, что она только почти попала, но выражения лица брата отпечаталось в сознании надолго. Несмотря на неудачу, все еще было весело. — Хорошие были времена. Тайлер хмыкнул, уже давно смирившийся, что Уэнздей из семьи не с совсем общепринятыми ценностями. — Не сомневаюсь, — палец пополз выше и остановился на маленькой родинке над тазобедренной косточкой. По бедру за пальцем поползли мурашки. Становилось прохладно. — Помимо того, что моя девушка в шрамах, как шаолиньский монах, я узнал, что у нее есть милые родинки здесь, — погладив это место, он полез дальше, к похожей родинке чуть выше талии, на ребрах, — и здесь. Уэнздей улыбнулась, тая под мягкими движениями. Голос Тайлера был спокойным, убаюкивающим, ее начинало клонить в сон. Шторы задернутые усугубляли ситуацию. Если ее сейчас накроют одеялом, пиши пропало. Тем временем теплая ладонь накрыла первую грудь, затем вторую, и очередной поцелуй опустился на плечо. — А также, что одна грудь немного больше второй, — он выдал. — Да и, в принципе, вас в неверморе не кормят похоже, такая хрупкая. Замечательно, подумала Уэнздей. Она оторвала его руку с неприятной обидой и недовольно перевернулась на другой бок к нему лицом. — Трое пилигримов, подметавшие собой пол флюгера, в прошлом году, поспорили бы с последним заявлением. И информация бесполезна, если от нее нет выгоды. Напрасно сканируешь. — Ну, от картинки в моей голове можно будет получить много выгоды… — игра бровями не прошла незамеченной. Уэнздей закрыла его нервирующее лицо ладонью. Похотливый дурак. Почему ее окружали одни идиоты с плоскими шутками? — Отвратительно. Какое-то время они лежали голыми, просто разговаривали о всякой ерунде. Потом Тайлер все же накрыл их одеялом, а она переметнулась к нему на грудь. — Я на самом деле рад, что мы это сделали, — он прошептал в припухшие губы и поцеловал. Вот оно. Механизм внутри встал на места со звонким щелчком. Можно не думать о плохом, когда Тайлер был ею доволен. Он успокоился. Стал благосклонным. Потому что Уэнздей поступила правильно. Именно такие моменты Уэнздей ценила больше всего. В них не было напряжения, не было упреков. Почему он не мог быть таким всегда? Она прикрыла глаза и оставила ответный поцелуй, чувствуя неясную тревогу, которую хотела погасить в его объятьях. — Я тоже.***
Так или иначе, хорошее всегда заканчивалось. Солнце садилось за горизонт, луна бледнела на фоне расцветающего неба. Вихрь расчетливости идей и капли значимых эмоций иссякали на страницах только-только завершенной истории, как и чернила сохли в ожидании выхода в свет. Он был неумолим и глух, а проще говоря, рассержен и ослеплен злобой. Ревность окрашивала его глаза красным, как у быка, перед мордой которого помахали тряпкой. Она до конца боролась и отстаивала свои права, вот только слова пролетали мимо. Провидиц-художник замелькал на экране телефона с предложением по прорицанию в следующей работе быть вместе. Успев только прочесть, смартфон быстро был выхвачен из рук, а гневная тирада закручивалась с каждым мгновением все ожесточенней. Стоя у перепутья, было сложно решить, на какой эмоции концентрироваться. Злость на Ксавье за то, что он так не вовремя написал, обида на то, что Тайлер так грубо ворвался в ее личную переписку, подрывали скоротечное умиротворение. Вылетевшее и отравляющее «дура» в контексте, что «не понимает элементарных вещей» стало последней каплей. Она молча собиралась, не слушая поспешных извинений, а когда ее грубо дернули на себя, схватившись за запястье, выдернула руку, не глядя, и скрылась за дверью. Уэнздей на ходу вызвала такси, не обращая внимания на парня, сбегающего по лестнице за ней и переходящего в прежнее состояние раздражительности из-за отсутствия желаемой реакции. Запястье хранило на себе фантомные цепкие пальцы. Усталость от качелей, что теперь раскачивались скрепя механизмом все чаще, ей надоела. Скверно было и от того, что хотелось принять извинения с лаской, в ущерб себе. Сев в машину, можно было отключить телефон, на время забыть обо всем. К счастью, она, казалось, ничего не испытывала. Жгло горло огорчение, зияла меж ребер тоска, но так легко было от них отмахнуться. Хорошее всегда заканчивается, но может, это и к лучшему иногда? Зеркало было запотевшим. В ванной комнате стоял пар. Сквозь мутное стекло едва проглядывался женский силуэт. Вопреки любви к холоду, душ Уэнздей любила принимать горячим. Вода всегда была температуры, приятной телу. Смысл заключался в расслаблении, а не в том, чтобы сварить себя заживо. Сейчас это правило поддалось изменению. Ее кожа нездорово покраснела, и дышать становилось все труднее. Капельки воды с волос стекали по спине вниз и впитывались в голубой ворсистый коврик под ногами. Уэнздей не знала, что с ней происходило. Почему ком стоял в горле, почему хотелось задохнуться в этой ванной и упасть замертво на пол. Зеркало под ладонью холодное. Она протирала его до тех пор, пока не увидела свое лицо, грудь и выступающие тазовые косточки. Она выглядела больной с таким оттенком кожи. Пару прядок челки выбивались из мокрых волос. Тело было влажным из-за парилки, в которую она превратила ванную комнату. Аддамс пристально рассматривала себя в отражении, каждый сантиметр, каждый изгиб и очертание костей под истерзанной кипятком плоти и начинала терять свое место в реальности. В ее голове не всплывали чужие комментарии, но, проводя руками по своей груди, по талии и выделяющимся ребрам, она испытывала горечь, а следом желание стать лучше, стать другой. Ужасное чувство. Оно никогда ее не посещало прежде и оттого являлось слишком внезапным, неприятным и разъедающе-кислотным. И глаза ее были слишком изнеможденными, тусклыми, а из-за долгого пребывания в воде еще и с покрасневшими белками. В ней нет ничего необычного. Ее тело было здоровым и исправно функционировало. Уэнздей не мучили ни подростковые гормональные нарушения, ни желания соответствовать стандартам красоты. Не было и мысли, что ей нужно что-то изменить. Зато в данный момент шестеренки в голове усиленно крутились, старались найти проблему, которой не заметить невооруженным глазом. Может, ее самовосприятие не верно? Может, для других людей она выглядела болезненно, а сама за собой не замечала очевидного факта? Но разве это повод начать сомневаться в себе, в своих чувствах и самоощущении, если со своим организмом она в полной гармонии? С каких пор чужое мнение она стала во что-то ставить? Вот уже кости слишком острые, кожа натянута на них, как тканевый холст на подрамнике. Мешки под глазами темные и неприглядные, словно она действительно для сна выделяла три часа в сутки. Если только их замазать немного в следующий раз и может есть побольше, особо ничего не поменяется… Да, и лечь под нож из-за незаметной асимметрии груди. Уэнздей коротко выдохнула, совсем чуть-чуть на себя злясь. Это самая глупая мысль из всех, что когда-либо приходила ей на ум. Зеркало по-новой запотевало, размывая границы ее фигуры. Уэнздей высушила волосы и оделась, стараясь на себя не глядеть, потому что в глаза сразу бросался какой-то дефект, а если и не бросался, то смотреть все равно почему-то было некомфортно. Все нутро пронизывало иголками, а спину кто-то потирал каленым железом. Она вышла из комнаты, расчесывая чистые волосы, и сразу наткнулась на грустную пару ярких синих глаз, что оторвались от ноутбука и вперились в нее для того, чтобы следить за каждым движением. На улице шел дождь и барабанил по крыше, принося толику покоя расшатанным нервам. Небо выкрасилось серым, мрачные облака проплывали тяжелыми, но все это источало уют. Телефон все еще лежал отключенным, и изменять это пока желания не было. Хоть и интересно, что на этот раз говорил Тайлер. Сколько раз извинился и послал к черту, чередуя сообщение с одним и тем же смыслом, сказанные разными фразами. — Собираешься прожечь во мне дыру? — она задала вопрос, не поворачиваясь лицом к соседке и разделяя попутно волосы на две равные части пальцами. — Я просто… Не хочешь погулять? Девушка сидела на стуле, повернутая в сторону апатичной половины комнаты, и упиралась вытянутыми руками в коленки. Надежда исходила от всей ее позы. Напряженные губы в вишневом блеске рефлекторно зажимались между зубов. — На улице дождь, — констатировала она, глядя на подругу скептически. — Я вижу, Уэнздей. У меня есть зонт. Уэнздей прищурилась, затем нахмурилась, расчесывая левую часть волос и пристально выглядывая в Инид признаки, что обусловили ее рвение выбраться в дождливую погоду из теплого сухого помещения. Но блондинка лишь улыбалась сжатыми в тонкую полоску губами и хлопала ресницами с воодушевлением в распахнутых голубых глазах. Мысль о прогулке не казалась плохой. Развеяться нужно. И чем быстрее, тем лучше, поскольку то, во что превратил ее сегодняшний день, непростительно твердо держало ее на коротком поводке от взрыва. — Пойдем под моим, — она перешла ко второй части волос и вздохнула. — Я видела твой розовый ужас. Если я позволю себе под ним пройтись, кошмары с розовым апокалипсисом и единорогами нагрянут ко мне этой же ночью. — Там нет единорогов, там Хэллоу Китти, — Синклер насупилась и надула губы, будто эта ошибка в самом деле была оскорбительной, и наличие конкретных выдуманных зверей как-то смягчало вырвиглазную расцветку. — Колоссальная разница, — сказала Уэнздей и закатила глаза. Она отложила расческу и взглянула на соседку. Инид, встав со стула, тут же ее передразнила, повторив фразу, коверкая слова, тем самым поставив точку в их привычных препираниях. Она пошла одеваться, сетуя вслух на подруг, которые отменили все планы из-за какого-то дождика. А радость на то, что Уэнздей согласилась составить ей компанию, выражалась в бурном перебирании мест, которые можно было посетить. Болтовню Инид она, правда, слушала, но все не выходило из головы, почему им приспичило идти под одним зонтиком, когда у каждой был свой. Ботинки хлюпали по лужам и мешали грязь с вылезшей из-под снега желтой травой. Блондинка была серьезно настроена исходить и вконец запачкать свою обувь и обувь Уэнздей на пару. Они поперлись в Джерико пешком, лучшее что можно было придумать в такую слякоть. Инид держала ее черный зонт, который постоянно покачивался из стороны в сторону, потому что девушка, видимо, не могла одновременно рассказывать свои увлекательные истории и следить за статикой. Благо, дождь уже не был таким сильным, иначе быть им мокрой с головы до ног. В кофейне исправно работало отопление, притягательно пахло кофе и сладким. Посетителей не много. Благоразумные граждане после работы и школы возвращались домой, а не шлялись по улицам, собирая болота. Честно признаться, Уэнздей сильно продрогла и без зазрения совести согревалась в помещении, держа стаканчик кофе в ладонях, прижавшись к чужому боку, не удостоившись снять верхнюю одежду. — Я тебе говорила одеться теплее. Инид уже сняла с себя пальто, вероятно, абсолютно не страшась холода, так как оделась чуть ли не как зимой. В голубых глазах стояло едва ли не материнское осуждение. Она осторожно попивала горячий кофе, также как и Уэнздей, грея руки о стакан. — Ты говорила, что всем свойственно ошибаться, — она вздрогнула телом, то ли из-за тепла, что охватывало замерзшие конечности, то ли от того, что признавать свои ошибки не хотелось. Но она признала, а теперь рассматривала пластиковую крышечку немного утомленно. — Я специально взяла с собой теплую кофту для тебя, — Инид кивнула головой в сторону своего рюкзака и прежде чем Уэнздей открыла рот и начала отнекиваться, добавила: — она просто белая, Уэнздей. Ничего с тобой не случится. Я не дам тебе замерзнуть насмерть, как бы сильно ты не хотела предаться лапам смерти. Она дружески задела ее плечом и улыбнулась. Ее глаза блеснули смущенно, с благоговением. Уэнздей вспомнила ручей в лесу, на который она наткнулась, собирая вместе с матерью травы. Пока мать маячила где-то тенью, прикрыв лицо черной вуалью и собирала полынь, она смотрела на яркие блики сквозь прозрачную, но голубоватую из-за неба воду, на каменистое дно. Тогда она подумала, что трава слишком сочная, лютики чересчур желтые, да и солнце, что создавало блики на воде, слепило глаза. Инид сейчас напоминала этот ручей, но теперь пурпурные цветы на берегу напротив стали приветливей, а звук журчащей воды успокаивал. — Ты такая… — Инид не могла видно подобрать слов. Она забегала глазами по пространству рядом и легкий румянец окрасил ее щеки. — Какая? Уэнздей сжала стаканчик двумя руками сильнее. Горячая жидкость сквозь стенки обжигала ладони. Уже становилось тепло, можно было снять пальто, но она сидела, не шевелясь, и смотрела на то, как Инид отводила взгляд и нервно задевала ногтем крышку стакана с кофе. Было ощущение, что та должна была сказать что-то важное. Внутри все процессы организма притихли настолько, что сердце будто осталось единственным работающим органом. — Да так… — она изогнула уголок губ в откровенно фальшивой и на малость скорбной улыбке. — Прости, хотела опять спороть чушь, которая тебе не нравится. Неважно! Я на такую классную штуку недавно наткнулась. Ну как наткнулась. Мне Дивина скинула ссылку… Она взорвалась новым монологом, хихикая, как ни в чем не бывало, забыв о том неловком мгновении, на которое обрекла их обеих. Однако Уэнздей приуныла, когда не услышала продолжения. Неважно — значит неважно. Неважно, что разочарование беспричинно было жгучим и тягостным. Слова блондинки вливались в ее уши, будто через барьер из воды. Уэнздей механически сосредоточилась на стакане в руках, на стуке сердца, на том, почему ей вдруг стало некомфортно смотреть на подругу. Каждый раз, когда их глаза встречались, она не могла в них задержаться дольше секунды. Она наконец стянула пальто, так как ее уже бросило в жар, но отнюдь не от теплоты помещения, а от того ненастья за ребрами, что неожиданно посетило тело. Девушки не шлялись после кафе по Джерико. Они решили, что пути туда-обратно пешком вполне достаточно для полноценной прогулки. Дождь прекратился совсем. Капли летели с деревьев, когда поднимался ветер. Инид натянула-таки свой белый свитер на Уэнздей и осталась довольной, не упомянув про бледно фиолетовые сердечки. Уэнздей помрачнела, но смолчала, ведь стало в разы холоднее, а ветер дул крайне мерзкий. Запах Инид отсеивал все возмущение, а мягкость вязаного изделия хорошо грела. — Ты за день ни разу не залезла в телефон, — Инид сменила тему и ее прежний пыл немножко остыл. — Что-то случилось? Она посмотрела заинтересовано, но аккуратно. Между ее бровей пролегла морщинка. — Не думала, что когда-то настанет день для подобных вопросов в мою сторону, — Уэнздей дернула губами, но больше никак не отреагировала. Обходя небольшие лужицы, она не поднимала взгляда. Инид либо шла за ней, либо выбирала другой путь обойти незатейливое препятствие. — Ты знаешь, что я имела ввиду, — она схватилась за пальто Уэнздей, чтобы держать равновесие. Тропинка, по которой они шли, выглядела совсем уж небезопасно. Уэнздей думала, что сокращать путь им не стоило. Надо было пойти по трассе, пусть долго, зато не грязно, и вероятность падения была бы в разы ниже. — Вы с ним опять поссорились? Тропа, наконец, стала шире. Им повезло, что неверморцы здесь часто ходили, тем самым протаптывая путь, иначе бы пришлось идти по размякшей земле и затхлой траве, что сейчас находились за пределами дорожки. Первооткрывателями не всегда быть хорошо. Теперь они шли плечом к плечу, хлюпая ботинками по более-менее примятой почве. — Мы с ним не ссоримся, — Уэнздей пожала челюстями. Она уже немного пришла в себя после их последней перепалки. Ссоры, как это называла Инид. Осталась только вялость, тупая ломота под костями и неисчерпаемые вопросы — как поступить дальше. — Он просто выходит из себя, когда я не покоряюсь его собственническим тенденциям. А следом мы не разговариваем пару дней. Инид притормозила и встряхнула головой. — Сделаю вид, что я этого вообще не слышала, — она возобновила шаг. — Как ты терпишь? Нет, мне действительно интересно, что такого он делает, чтобы сама Уэнздей Аддамс терпела такое пренебрежение. Не понимаю, как ты могла выбрать кого-то, настолько… — жестикуляции стали резче, и голос блондинка повысила. Она в самом деле была на грани ядовитых ругательств, но замолкла и смутилась, поймав карие заинтересованные глаза. — Я знаю, чувствам не прикажешь, но… — девушка обессиленно вздохнула. — Черт с этим. Что он там сделал? На лице голубоглазой точно прочитать эмоции, что она испытывала, не удавалось. Она словно одернулась. Не было того привычного возбуждения. Тени под глазами стали отчетливей, ведь без улыбки теперь бросались в глаза первыми. — Прочел переписку с Ксавье, — Уэнздей сухо ответила. — Понятно, — ни возмущения, ни наставлений. Инид была отрешенной. Она поправила свои белые пушистые наушники и горько усмехнулась, не поднимая своих глаз. — Видимо, секс откладывается еще на пару дней вашей молчанки. Ответа не последовало. Ветер негромко завывал. Небо становилось темнее. Звук шагов по мокрой земле перекрывал их дыхания. Волчица насторожилась, и взгляд ее прошелся по фигуре рядом, по поджатым губам, по легкой хмурости, выражавшейся в бровях, и по покраснению на бледных щеках. — Уэнздей, — позвала Инид недоуменно. Ее голос по какой-то причине вышел почти встревоженным. Кончики ушей обожгло. Невольный приступ тоски и сожаления поднялся к стенкам гортани. Уэнздей смотрела под ноги. У них с Тайлером был секс. К которому она тщательно готовилась, изводя свои шаткие, испорченные переживаниями нервы. Переспрашивала блондинку по сто раз, что делать в том или ином исходе событий. Настраивала себя психически, физически, как только могла. Боролась с сомнениями и скованностью, что охватывали конечности, прося подругу заказать ей бутылку смазки. Она подумала, что Инид не имела никакого права звучать так беспокойно. Ведь все к этому шло. Она должна была быть готовой. Зачем бы она это сделала тогда? Внутренне собравшись и ожесточенно стерев мерзкие размышления, Уэнздей посмотрела на девушку. Она задержалась неподвижными черными зрачками, прекрасно передавая Инид ответ. Блондинка отвернулась и засунула руки в карманы пальто, выглядя еще более удрученной. Но спустя мгновение, совсем на малость приободрившись, задала вопрос: — Ну и как все прошло? Аддамс глянула на волчицу мимолетно, после чего перевела взгляд на тропу, ведущую к академии. — Удовлетворительно. — Как всегда многословна, — Инид вздохнула. — Тебе хоть понравилось? Был оргазм? Честно говоря, меня до сих пор удивляет, что ты меня опередила в этом деле. Когда я только начала встречаться с Эйджаксом, я радовалась, что, наконец, получу эти эмоции от близости. Что кому-то я понравилась настолько, чтобы… — она запнулась и, заметив, как на нее посмотрела Уэнздей, непроизвольно посмеялась, вероятно, стыдясь, что ушла в свои мысли и забыла о том, что говорила не сама с собой, проделывая рутинные дела, а с Уэнздей, что слушала всегда внимательно, хотя со стороны и казалось иначе. — Прости, снова перевожу все на себя. Ну так что там у вас? Кто сверху, кто снизу? Девушка улыбнулась. Но как бы хорошо улыбка не вышла на блестящих губах, Аддамс зацепилась за откровение, вылетевшее секундами ранее. Все что угодно, лишь бы не думать о себе. Она остановилась и посмотрела серьезно. — Инид, если ты чувствуешь, как противоречия или внутренние стенания рвут тебя изнутри, ты всегда можешь их вылить на меня, — она имела ввиду то, что сказала. В их отношениях должен быть баланс. Несправедливо, если Инид будет страдать в одиночестве. В последнее время та вела себя как-то странно. Они вроде бы стали ближе, но… иногда, когда блондинка думала, что Уэнздей не смотрела, то становилась утомленной. Под макияжем она скрывала бледную от недосыпа кожу. Инид что-то тревожило, а то, что она изображала веселье, Уэнздей не нравилось. Откровенно такое поведение беспокоило. — Оказывается, эмоции могут быть слишком невыносимыми. Подруга не стала лезть из кожи вон, чтобы уверить в стабильности своего эмоционального состояния. Она сконфуженно потянулась к шее, но вспомнив, что та обмотана шарфом, дернула плечами и вернула руки в карманы. — На данный момент я не хочу делиться своими переживаниями. Буду рада послушать про тебя и мистера «не общайся с парнями старше четырнадцати» — она слабо подразнилась, меняя тон голоса, когда говорила о Тайлере, и изогнула краешек рта кверху. Уэнздей поджала губы, ведь была готова выслушать. Не этому ли ее учила Инид? Подставить плечо, когда нужно выговориться, помочь советом, когда того от тебя просили. Тот последний невинный и прямодушный разговор заставил ее подумать, что между ними теперь налажена связь, что теперь не только блондинка могла подставлять то самое плечо. Но если девушка не готова раскрыть душу нараспашку, она примет это, а в нужный момент окажется рядом. Уэнздей тронулась с места, побудив Инид двинуться вслед. — Боюсь, он считает, что с девушками старше четырнадцати мне тоже не стоит общаться, — девушки переглянулись. Без следа на веселье или намека на шутку. Каждая думала о своем. Они не спешили, когда шли к академии. Скоро начнет меркнуть усиленней, и они не заметят, как подойдут к дверям, а небо окрасится иссине-черным. — Я была снизу, — она ответила на один из интересующих подругу вопросов, но смутилась, не ожидая, что вслух это произносить будет немного неловко. Расправив плечи, что так и норовили сгорбиться от тяжести, продолжила в привычной манере: — Поменяться ролями было бы неплохо, но мои мозги перестали работать. Слишком жалкое зрелище. — Представляю, — она издала смешок, но в момент округлила свои небесные глаза и нервозно зажестикулировала, — то есть не буквально, я имею ввиду. Я могу себе представить тебя смущающуюся, потому что ты голая и не одна и Тайлер… — Инид покраснела. Отсутствие реакции и слов от собеседника ее всегда побуждали болтать без умолку, дабы заполнить молчание и неважно, что чаще всего это закапывало глубже. С поднятыми бровями и распахнутыми широко ресницами она спросила хранившую молчание Уэнздей тонким голоском: — Что было дальше? Аддамс мысленно позабавилась нервно лепечущей соседке. Никогда не предугадаешь, насчет какой темы она будет покрываться краской и вспыхивать, как спичка. То она предельно серьезна, обсуждая вопросы секса, то готова сгореть со стыда из-за оговорки, причем насчет которой сама себя накрутила. Уэнздей пнула черную мокрую веточку на пути и ответила сдержанно. — Секс. — Вау, — она наигранно удивилась, но ее лицо посветлело. Не было больше той грусти или напряжения. Сейчас Инид улыбалась не натянуто, а как обычно, игриво. — Слушай, а я то думала, вы разделись для того, чтобы осмотреть друг друга на наличие опухоли. Ну, если что, в следующий раз обращайся ко мне. Меня тетя научила, как правильно проводить самообследование, — девушка описала в воздухе многозначительные движения раскрытыми ладонями. — Она работает где-то в этой сфере. Не помню, как точно называется должность… — Ты иногда говоришь, что не можешь уловить, серьезна я или иронична. Теперь я тебя понимаю. — Учусь у лучших, — Инид подмигнула, и скрыть полуулыбку Уэнздей не удалось. — Насколько отличается оргазм с человеком от оргазма наедине с собой? Когда-нибудь и я это узнаю, но пока есть возможность только спросить у тебя, увы. Снова воцарилась тишина. Уже заметно похолодало, и глаза с новым морганием напрягались все сильней, потому что вечерело, а привыкшие к свету радужки реагировали так, будто впервые у них отнимали возможность ясно видеть. Лес приглушил свои оттенки, а воздух в пространстве застыл ледяной и влажный. — Не знаю, — Уэнздей сжала ручки кожаного рюкзака. — В плане? — спросила Инид. Она нахмурилась и дернула головой, но морщинка между бровей постепенно разгладилась, и осознание стукнуло по голове. — Ну не-е-т… Серьезно? Почему? Как? За что? Восклицания вышли почти комичными, вот только Уэнздей было не до смеха. Сейчас она как-никогда хуже понимала себя. Очевидно, она поступила неправильно и опрометчиво. Очевидно, она заставила себя предстать перед Тайлером настолько уязвимой, подарила ему близость, от которой у нее до сих пор мурашки по коже. В моменте работал автопилот. Вещи происходили, а она хваталась за крохи положительного. Слышала то, что хотела услышать, обращала внимание на то, что было безопасно обработать в голове. Но, прокручивая в мозгу воспоминания, внутри нее органы перемешивались, путались, что не было сил лишний раз вдохнуть. Он ничего у нее не спрашивал. Хорошо ли ей, плохо. Есть ли у него разрешение на то или иное действие. Он делал все, что ему нравилось, просто потому, что мог. Отсутствие разрядки было для нее не просто прискорбной констатацией факта. С ней не считались. И будто использовали. Он даже не поинтересовался. — Он съэякулировал раньше, а мне не хотелось испытывать на себе пытку пальцами еще раз. Я бы назвала это жертвой во благо. Уэнздей подвигала челюстями. Стихию под кожей надо усмирить, ведь она так больно проходилась по мышцам. Это невыносимо. Она прикрыла глаза, незаметно набрала больше воздуха в легкие и крепче сжала в руках бедные кожаные ремешки портфеля. Не корить себя Уэнздей не могла. Мысленно она все чаще отдавалась жалости, обиде и страху, что нагло вросли в ее жизнь. Зазорно быть такой слабой, даже если мысли не выходили за пределы рта. Как-то она пожаловалась Вещи вскользь и скорее неосознанно, но пресекла все попытки образумить и погрузилась с головой в домашку. Ее не спасет рационализация и кофе, но охладит горящую от эмоций грудь. Да, она боялась, что ее вновь бросят. И предложила свое тело взамен на одобрение и крошки любви. Кто мог ей гарантировать, что Тайлер продолжит ждать? Инид нежданно рыкнула, возвращая ее на землю. Мурашки пробежали по спине. — А я бы назвала цинизмом, — она фыркнула и подошла совсем близко, из-за чего под ключицами что-то приятно зашевелилось. Инид наклонилась к уху и снизила голос до приглушенного; кожу обдало теплым дыханием, и тысячи иголочек пробежали по этому месту. — Советую переосмыслить ваши отношения, если я, не прикасаясь, заставила тебя кончить, — блондинка обогнула подругу со спины и приблизилась ко второму уху. Уэнздей мимолетно разглядела, что на голубые глаза опустилась истомная пелена. По позвоночнику прошел ток, — а он, имея все привилегии — нет. Прохладные, липкие от блеска губы опустились на щеку. Уэнздей оцепенела, желудок скрутило. Пальцы на руках также замерли и напряглись, не хватало еще зажмуриться. Какой-то животный инстинкт приказал не двигаться и перестать дышать — гляди, и угроза уйдет. Но угрозой была подруга, улыбающаяся ребячливо, со сложенными за спиной руками. Уэнздей стояла с поднятыми бровями и стиснутыми челюстями. Лицо горело. Все мысли сразу же испарились, предоставляя перекати-полю кататься по ветру, по ее необычно пустующему сейчас разуму. Проказница сорвалась с места и побежала. Не быстро, но достаточно для того, чтобы забеспокоиться, что ее здесь так и бросят — окаменевшую, как статую Эдгара По. — Куда ты? — ее голос надорвался, когда она запоздало крикнула. — Инид! — Может, я и остановлюсь, если буду уверена, что ты меня не подожжешь во сне! — девушка закричала в ответ через плечо, смеясь. А что оставалось Уэнздей? Двинуться с места и побежать, не заботясь о грязи, что, вероятно, запачкает не только ботинки, но и полы пальто мелкими каплями. Светлые локоны подпрыгивали и подхватывались ветром, Уэнздей улыбнулась себе, испытывая детский азарт, и поднажала, держа ремешки рюкзака натянутыми, чтобы тот не маячил на спине. Нагоняя девушку, она попыталась схватить ее за розовое пальто, но Инид увернулась, рассмеялась, выглядя абсолютно счастливой, и побежала дальше, петляя между голыми деревьями с потемневшей влажной корой. Давно так легко на душе не было. В следующее мгновение она догнала блондинку и преградила путь, ошеломив. Но Инид, оказалось, была проворней и изворотливей, чем Уэнздей себе представляла. В момент она миновала настырные руки и резко отклонилась назад. Но она не учла корня дерева, выглядывающего из-под мокрой земли. Инид споткнулась, раскрыла широко голубые глаза и успела только полоснуть по коре ладонью. Но упасть ей не дали. Темноволосая вцепилась в воротник пальто, а второй рукой обхватила дерево и, потянув со всей силой на себя девушку, избавила от падения. Внезапно Синклер рассмеялась, отойдя от шока, но вдруг скривилась и издала неутешительный скулеж. Проследив за взглядом, Уэнздей увидела причину сменившегося настроения. На сгибе запястья девушки образовалась ссадина, а кожа содралась. Она взяла осторожно ее руку и приблизила к лицу, чтобы получше рассмотреть. — Ничего особенного. К утру здесь ничего не будет, — уверила ее блондинка, но дискомфорт на лице не смогла скрыть. Увечье не было критичным, но стесать кожу деревом надо еще суметь. Уэнздей отпустила запястье и, в последний раз глянув в голубые расстроенные глаза, уверено взяла за здоровую руку. — Пойдем.***
Инид дернулась, но не издала и звука, терпя стоически колючую боль. Повреждения были небольшими, поэтому и не шипели особо из-за перекиси водорода. Но ощущения все равно были не из приятных. Они сидели на пестрой кровати. Уэнздей аккуратно обрабатывала рану, а Инид старалась лишний раз не восклицать. — Можно было просто промыть водой. Ничего бы со мной не случилось, — она надулась, но ойкнула, когда с непробиваемым выражением лица подруга еще раз залила рану перекисью. — Ну все, хватит! — она выдернула руку и стряхнула каплю жидкости вниз. — Упрямство хуже пьянства, — Уэнздей закатила глаза и полезла за мазью, игнорируя взгляд, который так и говорил: «может хватит?». — Все все равно смажется, заклей пластырем, — пробурчала Инид. Уэнздей подумала, что вела себя Инид как ребенок, но покорно выудила из аптечки коробочку с белыми овальными пластырями, предназначенными специально для ссадин и порезов. — Возьми цветные, — она потребовала. — От них нет толка, — Уэнздей считала, что полоска не подойдет. Подушечка пластыря была слишком мала, да и пластыри специализированные на ссадинах внушали больше доверия. Она уже открыла упаковку, как та была беспардонно выхвачена из рук. — Какая разница? Завтра раны не будет, — Инид, продолжая командовать, закрыла коробку и положила обратно в аптечку. Вместо этого достала пластыри с мультяшными персонажами и вложила в руку подруге. — Если бы меня не было рядом в тот день после хайда, ты бы также пренебрегла своим здоровьем? — Не бубни, Уэнздей, мне тебя в прошлый раз хватило. Лепи, — она вытянула руку в ожидании и стойкой уверенности в себе, своих силах и особенно в том, что соседка выполнит все беспрекословно. В голове кареглазой пролетела мысль, что заботиться таким образом ей нравилось. Эта та самая кроха, тот навык, что теплился в груди, даже когда холодный рассудок превалировал над чувствами. Она могла показать свое отношение действиями. Уэнздей раскрыла упаковку и, разглядев первые два пластыря, поняла, что те имели разные изображения. Она достала гармошку и нахмурилась. — Они разные. Выбирай. — Выбери сама. — Чтобы ты потом сделала по-своему? — она критично разглядывала непонятных медведей, проглядывающих сквозь прозрачную бумагу. — Не буду. Выбирай, — Инид дернула запястьем в воздухе. — Ты же понимаешь, что мне плевать, — Уэнздей обхватила первую полоску пальцами, а рукой придержала другую, чтобы оторвать от гармошки желтый кусочек. Неужели расцветка имела такое большое значение? Она была далека от этого. Инид всегда ассоциировала вещи с чувствами, смешивала ощущения. От настроения ее зависело многое. Блондинка перехватила руку и взглянула на нее жалобными глазами. — Ну, Уэнздей, выбери, пожалуйста, ради меня. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — она упрашивала, выпячивая губу, и отмахнуться от этого умоляющего взгляда было невозможно. Уэнздей вздохнула и, оторвавшись от лица подруги, посмотрела на содержимое ладони. Оранжевый, зеленый, голубой… Медведи, утки, сердца. Ну и что она должна выбрать? У Инид голубые глаза. Открытие. Ну и она всегда разная, яркая, искренняя. Поначалу складывалось впечатление, что соседка была готова рассказать все свою жизнь, от пеленок до первого поцелуя. Но в итоге оказалось, что не все она выкладывала на раскрытой ладони. С каждым днем отчаянней хотелось проникнуть в ее тайны. Решив, что не сможет выбрать то, что нравится, она пошла по пути отождествления. Она оторвала третий пластырь. На нем были изображены медведь с уткой и радуга. А еще он был голубым, но не таким, как ее глаза. Ее глаза были кобальтовыми, напоминали бухту какого-нибудь острова и меняли свой цвет также, как вода с наступлением сумерек или изменением погоды. — Почему этот? — Инид спросила, а мягкая улыбка изогнула губы. Шея по бокам полыхнула. Она аккуратно заклеила рану и ее движения слегка замедлились. — Ассоциации, — она принялась собирать пластыри. Надо было делать все, что угодно, дабы занять руки. Когда она подняла глаза, то увидела, как Инид ее изучала с такой теплотой, что желудок внутри сделал сальто. — Сотри это выражение с лица. У меня начинается мигрень. Волчица ничего не ответила на ворчание и помогла убрать аптечку. Выражение лица ее не менялось ни на секунду. Третья серия «Ганнибала» подряд только-только началась. Дождь по-новой опустился на землю, нагоняя на академию холод и множественные потопы, с которыми ливневка уже не справлялась. Так или иначе, днем величественное здание с потемневшим мокрым камнем, с натянутым серо-синим небом смотрелось выигрышно. Уэнздей, как бы ей не хотелось упрекать Невермор во всех смертных грехах, вспоминала в пасмурную погоду свой родной дом. Туман над землей и конденсат на поверхностях утрясали ее внутренне состояние. Приходил покой. Усталость была обволакивающей и легкой тяжестью вдавливала в подушку. Одеяла казались мягче и желанней, чем когда-либо до этого, но в сон пока не клонило. Однако если прервать просмотр сериала, наверняка уснуть будет легко. Инид лежала под боком и изредка комментировала происходящее на экране. Телефон валялся выключенным в ящике стола. Чувство вины присутствовало. Но ведь Тайлер поступал так раньше. Почему ему можно игнорировать ее, а Уэнздей нет? Она старалась донести до парня, что те или иные нездоровые способы достучаться до нее и заявить о претензиях или боли — плохое решение, а сама теперь уподоблялась и манипулировала молчанием. Она не лучше ни на йоту. Но мысли, что залетали в голову, тем более не хотелось обрабатывать. Она отмахивалась от них, и успешно, поскольку тепло чужого плеча, звук тяжелых капель, обрушающихся на балкон, и сюжет на экране отвлекали. — Как думаешь, их сведут в конце? — спросила Инид. Уэнздей глянула на подругу. Та смотрела в экран ноутбука, подбородок уместился на руках. Она обратила внимание на двух мужчин, фигурирующих в кадре и свела брови к переносице. — Что из происходящего на экране навело тебя на такую мысль? — спросила Уэнздей. Девушка раскрыла рот, дернула головой, замерла, обескураженная. В следующую секунду потянулась к компьютеру и нажала на стоп. — То есть, — она сделала паузу, — ты не замечаешь этой невероятной химии между ними? Инид была воодушевлена этим вопросом. Ее глаза горели энтузиазмом, а нервное внутреннее возбуждение практически выплескивалось наружу. Но она терпела и выжидала ответ. Что Инид подразумевала под «химией»? Ну, вероятно, то, чего Уэнздей неспособна заметить по своей натуре. Она увлеклась сюжетом, а не межличностными отношениями и попросту не обращала внимания на детали, которые Инид не могла пропустить. Девушка изучала картинку на стопе какое-то время, а после взглянула Инид в глаза. — Ганнибал заинтересован в Уилле как в занимательном экземпляре, феномене. У них абсолютно разные убеждения, — проговорила Уэнздей. Подруга перевернулась на бок и, согнув руку в локте, подставила кулак под скулу. — Да, но у них много общего. Они оба… исключительные, одинокие. У них нет возможности передать кому-то то, как они воспринимают мир. Ты не видишь этих взглядов, этих касаний? — она искренне недоумевала. — Ты вообще слышала их разговоры? Ганнибал буквально называл себя и Уилла отцами Эбигейл. Когда Инид произносила свои мысли и наблюдения вслух, размытая картинка перед глазами становилась четче и некоторые моменты обретали новое значение. Возможно, она и права. Но неужели все так просто лежало на поверхности? Уэнздей допускала, что между мужчинами образовалась связь, но исключительно из-за взаимовыгоды, схожести интеллекта. Она мимолетно захватила глазом погоду, не на шутку разбушевавшуюся за окном, испещренным железной паутиной, и все же нарушила молчание, поскольку подруга начала дергать ногой под одеялом, тем самым освобождая нервную энергию. — Не могу отрицать, что звучишь ты вполне логично, но твоя интерпретация в итоге может не оправдать себя. Я придерживаюсь мнения, что они не смогут найти компромисс в своих жизненных позициях, и развязка будет… — Уэнздей хотела закончить «предшествовать смерти», но с упоением впитывающая слова Инид напомнила о своей впечатлительности и желании верить в существование как минимум концовок без тяжелых потерь как в жизни, так и на экране ноутбука. Она мысленно исправилась: — неутешительной. Голубоглазая сжала губы в тонкую полоску. Глаза теперь всматривались в компьютер также как и глаза Уэнздей до этого. — Ну, ты права. Но мне кажется, если в них действительно зреет сильная привязанность, они смогут ужиться. Опустим, конечно, тот факт, что Лектор убийца и ест человечину, а Уилл немножко сходит с ума, — Инид посмеялась. Вслед за этим ее лицо поменялось, словно все, о чем до этого говорили, записалось на бумажке и отправилось в банку бессмысленных разговоров. Ее улыбка стала проказливой. — Мы, например, тоже достаточно разные, но для меня ты сделала исключение в некоторых вещах. Ее пальцы ловко проникли под одеяло и пощекотали, коснувшись живота. Удар ниже пояса. Уэнздей резко отклонилась на импровизированной постели и отпихнула руки, прервав ужасные манипуляции. Никто в этой жизни еще не уходил безнаказанно после подобных вольностей. Она узнала, что боялась щекоток лет в шесть, когда дядя Фестер решил «пошутить» над своей племяшкой и подкрался со спины. В тот день он чуть не лишился своего большого пальца. У Уэнздей отсутствовала пара зубов, а оттянута от жертвы она была своим отцом за подмышки, как кошка, не желавшая отпускать добычу. — Что ты по твоему творишь, Синклер?! — в ее голосе сквозило дикое возмущение. Подруга подползла еще ближе, и Уэнздей ощутила угрозу. Не успела она ничего предпринять, только глаза распахнуть, как на нее вновь набросились с щекоткой, не сдерживая садистского смеха. — Не знала, что ты боишься щекотки, — Инид произнесла, рассмеявшись, и продолжила издеваться над девушкой, что вертелась, как уж на сковородке, в попытке уйти от неприятных касаний. У Инид руки загребущие, и скрыться от пытки как будто не было возможности. Уэнздей хмурилась и отбивалась, ненавидя в этот момент свою слабость как никогда сильней. — Инид, прекрати, — прошипела Уэнздей, абсолютно теряя терпение, но непроизвольно улыбнулась из-за очередного попадания в подмышку в момент потери бдительности. Смех блондинки снова ударил по самолюбию, и сине-серые в холодном свете ноутбука глаза захотелось до надоедливых мушек под кожей лишить превосходства. Уэнздей обхватила блондинку за шею, из-за чего та замерла, неготовая к такому исходу событий. В миг все веселье с лица ее спало, глаза округлились растерянно. Кареглазая, подгадав момент, притянула девушку ближе к себе. Когда она практически на нее упала, не в состоянии сопротивляться, Уэнздей резким движением перевернула ее на спину и села сверху. Она держала руки зафиксированными над головой и зло пыхтела. Экран компьютера погас, так как его обделяли вниманием уже продолжительное время. Только неспокойная дождливая ночь освещала пышущий недовольством силуэт. — Последняя возможность образумиться, Инид, — она процедила сквозь зубы. Злость клокотала под кожей. В комнате не было душно, но от борьбы стало жарковато. Уэнздей ждала извинений, белого флага. В конце концов, Инид сильно подставилась, посягнув на ее покой подобным образом. Но девушка, вопреки ожиданиям, хитро оскалилась, сверкнув радужками. — Ты забыла, что я оборотень? Тут же вытянулись острые длинные когти. Уэнздей вперила запоздало взгляд на них, и руки, стискивающие запястья, от неожиданности ослабли. Она совершила ошибку. Мир резко перевернулся, и девушка тотчас была подмята под соседку. Инид вцепилась в ее кисти одной ладонью, слегка царапая кожу когтями, второй оперлась на одеяло и посмотрела с победой в совершенно черные из-за полумрака глаза. Их лица находились очень близко. Светлые растрепанные пряди дотрагивались до щек. Свои волосы она, к счастью, не придавила, иначе почувствовала бы, как волоски болезненно оттянулись. Если бы она могла предвидеть подобное, то оставила бы косы заплетенными. Инид лыбилась и тяжело дышала, довольная триумфом. Но тут злость ушла. Нежданно Уэнздей смутилась. Она ощущала своим животом и ребрами тело подруги. Между ними всего две тонкие футболки, и стремительно чужое тепло проклевывалось через ткань. Она согнула ноги в коленях, не зная, что делать дальше, как вести себя, пошевелила запястьями, заелозила под девушкой, игнорируя горящие уши. Но тут произошло что-то запредельное, ужасающее и безумно неправильное. Когда она продолжала жалкие попытки освободиться, изворачиваясь под блондинкой, та крепче перехватила запястья, из-за чего поерзала вверх-вниз и потерлась о Уэнздей. В тот момент она широко раскрывала ноги и рвалась корпусом в сторону, несмотря на тиски на кистях рук, ведь нужно было вырваться, одержать победу. Никакая волчица не могла умерить страстность ее упрямства и жажды побеждать. Но трение о промежность даже через пижамные штаны отправило по организму разряд. Он завибрировал под ребрами и осел жестокими чувствами на стенках желудка. Она тихо вдохнула. Грудная клетка поднялась, щеки запунцовели, но за этим последовал страх. Паника. Ощутив прилив адреналина, Уэнздей молниеносно скинула с себя Инид, каким-то образом задев нечаянно рукой ее подбородок, когда с силой вырвала свои руки. Девушка клацнула зубами, поморщилась и распласталась на ворохе одеял, поверженная и травмированная. — Ты в порядке?! — Уэнздей подползла к ней на коленях ошеломленная, с выражением сожаления на покрасневшем лице. Сердце в груди быстро стучало, да так сильно, что она забоялась, как бы его не услышала Инид. — Жить буду, — пробурчала девушка, потирая сгибом запястья пострадавшую челюсть. Она села осторожно и, все еще держа ладонь на лице, взглянула на Уэнздей пристыженно. — Прости. — Это я тебя ударила, — Уэнздей виновато дернула губами. Когда блондинка отняла ладонь, она постаралась разглядеть кожу, но из-за вредного сумрака ничего не было видно. — Я получила в челюсть вполне заслуженно. Не надо было тебя дразнить, — Инид издала смешок. Эфемерно со стороны ее окна возникла слабая вспышка света. Уэнздей предоставилась возможность рассмотреть встревоженные глаза соседки, направленные куда-то в стену перед собой. Два синих омута вперились в карие, а испуганный писк вслед слабо различался в оглушающем треске грома. Инид быстро метнулась к погасшему экрану компьютера, что-то плачевно причитая под нос, включила серию и прибавила звук погромче. — Пока все это не закончится, мы не уйдем спать, — сказала строго Инид, но с каплей каприза в голосе и завернулась в отброшенное ранее небрежно одеяло. Уэнздей легла рядом, обратив внимание на героев сериала. Из головы все не выходило то, что произошло. Она начала усиленно анализировать себя, Инид, свое моральное и физическое состояние. Сейчас любое мимолетное возвращение в ситуацию подталкивало ее к чувствам, что горячили рассудок и лицо. Уэнздей прикрывала глаза, делала успокаивающий вдох и утыкалась носом в подушку, крепко сжимая ту в руках. Это лишь череда обстоятельств, выстроенная в ряд. К такому заключению она пришла. Неудовлетворенность и организм отреагировали на трение естественным образом. Вот и все. Но теперь она с опаской следила за своими руками и ногами, все цепляя боковым зрением движения чужих конечностей. Пока нужно держаться от Инид на расстоянии. Этот день обязан закончиться. Или она больше не вынесет.***
Туман на вид был плотным. Свет через него пробирался цвета серого гранита, но определить, день это или ночь, делалось трудным. Видимое пространство имело границы, а за ними будто мир не имел смысла или распадался, как карточный домик в густоте белой дымки. Под ногами лежала сухая земля, а перед глазами каменная плита — надгробие. Рука по инерции потянулась к камню, грудь сжалась. Он на ощупь ни холодный, ни твердый, ни шершавый, каким по логике должен быть. Одним словом — никакой. Она опустила ладонь на почву и сжала, забивая грязь под черные ногти. Земля перекатывалась между пальцами и крошилась вниз, но ничего, кроме осознания проделанного, она не почувствовала. Уэнздей спала. Но почему именно это место? — Потому что здесь твоя гавань. Голос неожиданно раздался позади. Она дрогнула всем телом и повернулась. Светловолосая копия в серо-голубом платье возвышалась над ней четким силуэтом. Дальняя родственница подошла ближе, юбки колыхнулись. В бледных руках она держала черный георгин, крайне свежий и яркий для обычного сновидения. — Гуди! Но ты… — воскликнула Уэнздей. Она потеряла дар речи, следила за мягкими и плавными движениями, пытаясь сформулировать свои мельтешащие мысли. Гуди присела рядом и аккуратно положила цветок на могилу. — Я думала, что больше тебя не увижу, — Гуди подняла свои глаза. Они всегда были слишком пустыми, такими, будто Аддамс старшая была под властью гипноза или поддавалась лунатизму, — или это сон? — А ты хочешь, чтобы был? — она спросила спокойно. — Если ты плод моего подсознания, ты также упорно — «действуешь на нервы», — продолжаешь отвечать вопросом на вопрос. Я чувствую удивительно знакомый зуд под кожей, как при наших встречах. Она и вправду ощущала под венами легкое жжение, как от небольшого кубика льда, растаявшего в ладони, когда встречалась с Гуди. Даже волоски на шее вставали дыбом. Что-то в предке было такое, отчего кровь в жилах стыла. То, что она Аддамс, не означало, что той стоило доверять безоговорочно. — Видение ли это или сон, я могу знать, о чем ты думаешь, Уэнздей, — сказала Гуди, и улыбка, как что-то иллюзорное, исказила ее обескровленное лицо. Уэнздей сжала челюсти и замерла. Таким образом, казалось, легче было очистить голову от мыслей, не предназначенных для чужого мозга. — Как считаешь, почему ты здесь? Она снова вогнала землю под ногти непроизвольно, потому что в груди стало тесно. Она взглянула на каменного скорпиона на плите и едва сильно прикусила щеки изнутри. — Зачем спрашивать, если ответ можешь узнать быстрее, чем он покинет мой рот? — прохрипела Уэнздей. Она умела отслеживать причинно следственные связи. Малейшая нестабильность внутри — и она оказывалась здесь. На земле холодной, на земле мокрой, на земле с сочной травой. И всегда присаживалась подле с подношением в виде цветка. — Ты выдаешь желаемое за действительное, — Гуди на нее не смотрела. Она изучала надгробие, может, увлеченная нацарапанными буквами, может, исполнением фигуры питомца, но она не отрывала взгляда. Уэнздей поежилась, не понимая, к чему та клонила, но все равно неприятное предчувствие осело песком на плечи, — мои слова заставили тебя довериться тому, кто этого не заслуживает. Практически идентичные глазам Уэнздей цветом глаза Гуди настигли ее в считанное мгновенье. Она смотрела в самую глубь, добиралась до души, до мыслей. Это было неправильно, скверно. Она выдержала безмятежные радужки и расправила плечи, все еще потирая землю между подушечками пальцев. — Я придерживаюсь правила не следовать советам духа, жившего четыреста лет назад. Четыре века довольно большой разрыв между нравственными идеалами двух эпох. — Чувство любви неподвластно изменению общественного строя, — произнесла родственница, и прозвучало это твердо, безапелляционно. Уэнздей сдалась. Ее уверенность, ее решительность быть главной, держать поводья в этом бреде Морфея покачнулась. Она ощутила укол безнадеги. — Зачем ты мне это говоришь? — она нахмурилась. Их зрительный контакт был установлен, несмотря на то, что у младшей не было желания лезть в дебри надуманности пугающего видения Гуди. — Когда две родственные души находят друг друга, они не испытывают тяготы. Они взращивают в себе лучшие качества, подпитываясь теплотой чужого сердца. Некоторые союзы не приносят за собой ничего, кроме боли. Ростки восходят и тянутся к солнцу, но каждый раз становятся ужином для саранчи, — она помолчала, считывая реакцию Уэнздей, и та тоже хранила молчание, обдумывая сказанное. То, что хотела сказать Гуди, ей не нравилось, — Ты здесь, потому что тебе больно. Больно? Ей не больно. Она растеряна, не знает, что делать. Но она с этим разберется как и всегда. Одна. — Я… Буквы не хотели складываться в слова. Ее застали врасплох. Внимание от девушки, сидящей напротив, напрягало, а все тело начинало нагреваться. Ощущение, что ее пристыдили, было излишне интенсивным. Будто ткнули носом в ошибку и заставили исправлять, сидя на неудобном стуле рядом с тусклой лампой и с ручкой, чернила которой писали через раз. Она повторно прилипла глазами к Нерону, ища помощи, ища поддержки. Но друг, погребенный глубоко в недрах ее потрепанной души, молчал, но молчал сочувственно. Это она знала. — Молодости свойственно грешить поспешностью, — старшая заполнила пустоту безмолвья и поднялась на ноги. Не удивительно, что почва не запачкала юбки ее бледного, как и лицо, платья. — Муки будут изводить тебя, но лишь поначалу. Раны затянутся, а пелена слепоты спадет. — Ты не можешь знать наверняка, — она вскочила следом с осознанием того, что Гуди сейчас уйдет, оставив ее с расплывчатым диалогом один на один. Ей хотелось задержать спутницу сна на подольше, невзирая на ее отношение к духу. Светловолосая отошла на пару шагов спиной к густому туману. Ее лицо ничего не выражало. Она казалась жестокой. — Зато ты можешь. Поищи в другом направлении, — неожиданно нелицеприятность подсластилась улыбкой. Она даже показалась мягкой и чуть разглаживала черты дальней родственницы. — Тот, кто тебе нужен, совсем рядом. — Стой! — крикнула Уэнздей, вскинув руку. Но Гуди сделала еще один шаг и растаяла в дымке на границе видимого островка и незыблемой пустоты за пределами. Она распахнула глаза и в первые секунды не понимала, где находилась. Дыхание учащенное, по спине прошел озноб, хотелось вскочить, но мешало какое-то препятствие. В темноте стали различимы очертания ее рабочего стола, а за окном все еще была ночь. Ливень прекратился, снаружи изредка стукались о поверхности капли, нарушая тишину. Она опустила взгляд вниз, на свой живот и убедилась в том, что обездвижена была цепкими лапами оборотня. На данный момент почему-то объятья вызывали такое же отторжение, как раньше, но не в целом, а именно из-за Инид. Гуди, видать, давно выжила из ума, если смела делать подобные намеки без зазрения совести. Теперь безысходность вгрызалась в плоть, как железными зубьями капкана. Она влюблена в Тайлера. Он тот, кто ей нужен. Именно его непостоянство держало в тонусе, не позволяло до конца размякнуть. Уэнздей не желала быть похожей на родителей. Но… Невольно она посмотрела на свою руку, что сейчас нервно трогала чужие пальцы на своей талии. Стало так горько. Кого она пыталась обмануть? Парень ей делал больно. Много раз. Но она позволяла, терпела, старалась научить действовать по-другому. В итоге она все равно стала тряпкой, о которую можно было вытирать ноги. Горло сжалось. Уэнздей сделала пару глубоких вдохов и подстроилась под теплое размеренное дыхание на собственной шее. Уэнздей хотела быть с Тайлером, правда хотела. Но как? Они постоянно ссорились. Как иронично вышло. Она говорила Тайлеру, что с ней будет сложно в отношениях, что это она причинит боль. Но вышло все совсем наоборот. Она повязла по уши во лжи себе, к окружающим. Она жила в гармонии за счет другого человека, а когда от него не было желаемого и нужного для функционирования — не жила. Уэнздей перестала быть собой. Это самый ужасный исход событий, который она могла себе представить. Получается, она ничем не отличалась от других. Такая же посредственная и легко подвластная человеческому желанию иметь кого-то рядом с собой. Но она не хотела признавать ошибки. Она не хотела снова обжечься. Ее родители безумно любили друг друга. И в слово это, без сомнений, вкладывались все самые сумасшедшие огни неисчерпаемой любви. Они любят, любили и будут любить другого даже после смерти. Но она не уверена, что такая возможность существовала. Если они и умрут, то оба, железно сжимая в замок похолодевшие пальцы, пока те не окаменеют под гнетом наступающей смерти. Весь жизненный путь люди извне ее отвергали, оскорбляли, смеялись, докучали. Были те, кто искренне хотел с ней разделять общество, но тех, кто ее ненавидел, было больше. Она зареклась остаться одна, потому что боялась. Боялась быть брошенной. Боялась, что ни единой души в этом мире не было предназначено для нее. Она обожглась дважды. Было невыносимо признавать, что ее опасения оправдались снова. Ее сердце уже носило заплатки. Оно потеряло столько крови, что практически смогло почернеть. Столько лет она не принимала грязные слова и поступки, брошенные в лицо на свой счет. Но все откладывалось внутри. Гноилось, жгло и доставляло неприятности. И порой, когда еще ее маска на лице не была настолько черствой, не сплавилась намертво с собственной плотью и кровью, наедине с собой она чувствовала такую боль, что рваные раны на органах казались логичным объяснением для этой агонии. Ей было больно. Просто она научилась обращать это против своих обидчиков. В носу защипало, а слеза скатилась к переносице. Комната поплыла разводами. Беззащитный всхлип почти покинул горло. Уэнздей остервенело принялась мучать глаза рукавом черной кофты, стискивая зубы, хмуря до напряжения лоб. Она не хотела себя жалеть, и злость на всех вокруг заполоняла постепенно каждую клеточку тела. Почему? Почему, она действительно не понимала, почему она стала такой…? Она даст последний шанс. Эта мысль, как стальной клинок, вонзившийся в дерево, возникла в голове. Загорелась одиноким маяком посреди бескрайнего океана. Последний. Если он не одумается, Уэнздей поставит точку. Она прижалась к Инид позади сильнее, теперь находя в ней успокоение. Сердцебиение входило в норму, так как она сосредоточила все свое внимание на чужом глубоком дыхании. Она сжала едва ощутимо пальцы подруги и прикрыла уставшие глаза.