Regardez-moi, ou du moins ce qu’il en reste, Regardez-moi, avant que je me déteste! Barbara Pravi — Voilà
Мори Огай, четырнадцатилетний мальчик, проснулся в отличном настроении. За окном светило солнце и доносился звук проезжающих мимо машин, и это значило только: наконец-то наступило лето. Летние каникулы были самым любимым временем у Мори, потому что тогда можно не заботиться о домашке и уроках, не думать об учителях и одноклассниках. Предоставленный самому себе, Огай мог делать всё, что хочется. Он встал с постели, быстро умылся и отправился на кухню. Хотелось чего-нибудь сладкого, чтобы побаловать себя в первый день каникул — тем более, что год Мори закончил на отлично. Однако пока Огай решил удовлетвориться только чаем, потому что его наставник и опекун Нацумэ-сенсей ещё спит и будить его шумом на кухне не стоит. Подойдя к окну, Мори посмотрел на улицу, держа в руках горячую кружку, и задумался, что будет сегодня делать. Можно будет пойти покататься на велосипеде, можно будет посидеть дома и почитать книжку. Неожиданно оказалось, что если нет уроков, то и делать-то особенно нечего. Однако Огай знал, что это только в первые дни. Потом он привыкнет сам занимать своё время и будет наслаждаться летом. Мори с удовольствием сделал первый глоток чая и прикрыл глаза. Казалось, он всем своим существом ощущал свою свободу и желание жить. На учебный год Огай как будто замирал и только дожидался его конца, однако теперь он в полной мере чувствовал, что значит жить. Он слышал голоса людей на улице, которые торопились по своим делам, обсуждая всё на свете. Он слышал тихое щебетание птиц, которое терялось в звуках быстро ездящих машин и гудков. Он чувствовал, как из чуть приоткрытого окна ему в лицо дует приятный ветерок, который охлаждает его разгоряченную после крепкого сна кожу. И сейчас, когда Мори стоял и смотрел на улицу, полную движения и звуков, ему хотелось улыбаться и петь что-нибудь незамысловатое, но приятное, показывая всему миру, что вот он, свободный человек, которому хочется жить. Он услышал возню в глубине квартиры и чуть улыбнулся: его опекун проснулся. Нацумэ-сенсей обычно просыпался чуть позже, чем он, в выходные дни, и потому Мори старался быть тихим, чтобы не беспокоить его. Однако теперь можно было приняться за готовку, раз уж он проснулся. Огай подошёл к плите и достал сковородку, чтобы сделать тосты. Он налил масло, достал хлеб, пока его наставник умывался, и принялся жарить тонкие ломтики. На кухне сразу же приятно запахло завтраком, и Мори с наслаждением вдохнул этот аромат. Пока тосты готовились, он достал из шкафчика кружки и стал наливать напитки: опекуну — крепкий кофе, а себе — новую кружку чая. Вот так хорошо и замечательно и должны начинаться каникулы, подумал Огай, переворачивая тосты. Оставив их, он достал столовые приборы и пошёл накрывать на стол. В этот момент в дверях показался его наставник. — Доброе утро, Нацумэ-сенсей! — поприветствовал его Мори счастливым голосом. — Как вам спалось? Наставник ничего не ответил. Удивлённый тишиной, Огай обернулся и заметил на лице своего опекуна изумлённое выражение лица. — Что такое, Нацумэ-сенсей? — с лёгкой улыбкой спросил он. — Огай, ты не чувствуешь? — тихо спросил Нацумэ-сенсей. Мори помотал головой. Какое-то неприятное ощущение пробралось в его лёгкие и крепко сжало сердце, оплетя все органы внутри. Что он должен чувствовать? — Твой вторичный пол определился. Огай вздрогнул и с надеждой посмотрел на наставника. — Кто я? — спросил он. Опекун ещё раз принюхался и посмотрел на него. Ещё до того, как он успел что-либо сказать, Мори всё понял. Чувство, сжавшее его сердце, стиснуло его ещё сильнее — так, что кровь брызнула. — Ты омега. Столовые приборы с громким стуком выпали из рук Огая.* * *
В этом мире, помимо двух первичных полов — мужского и женского — было ещё два вторичных пола, которые определялись по достижению десяти-пятнадцати лет. Альфы. Самые сильные люди, обладающие резкими запахами. Они могли оплодотворять представителей другого вторичного пола во время гона. Они могли выбирать себе партнёра и метить его укусом в районе шеи, если не желали оставаться без пары. Альфы обладали доминантным характером и обычно решали все дела в семье. Омеги. Слабые люди, обладающие более мягкими запахами. Они могли рожать детей от альф и особенно близки были к этому во время течки. Омеги, как правило, привязывались к одному партнёру на всё время своей жизни — к партнёру, который пах самым приятным для них запахом. Омеги подчинялись альфам и занимали более низкое положение. В мире существовали и альфы-женщины, и омеги-мужчины, и наоборот. И если для омеги-женщины ничего особенно не менялось, кроме того, что, как Мори знал из рассказов своих омег-одноклассниц, через несколько дней после месячных у них начиналась течка, потому что это было самое подходящее время для оплодотворения, то для омеги-мужчины менялось всё. И в первую очередь то (хотя и для женщин-омег это тоже работало), что теперь каждый встречный знал его вторичный пол по запаху. Мори шёл по улице, и ему казалось, что все вокруг провожают его заинтересованными взглядами. Нацумэ-сенсей вёл его за руку — видимо, чтобы не убежал — и смотрел только вперёд. Огай же смотрел себе под ноги, чтобы не встречаться взглядами с людьми, которые сразу же чуяли его запах, и ему казалось, что он и сам начал его ощущать. «Чем я… чем я пахну?..» «Омегой. Вином и деревом. Немного конфетами с ликёром. Это… благородный запах» «Да черта с два!» — зло подумал Мори. Он с силой дёрнул свою руку, пытаясь вырваться из крепкой хватки наставника. Нацумэ-сенсей, не сбавляя шага, строго сказал: — Не вырывайся. Веди себя прилично. Огай опустил голову ещё ниже, пытаясь сдержать позорные слёзы. Это было вторым, что менялось для омег-мужчин. Их семья начинала стыдиться их. Кому нужен слабый мужчина, способный беременеть и течь от одного голоса альфы? Теперь и наставник стыдится его. Конечно, ведь он явно рассчитывал, что Мори окажется сильным и независимым альфой. А он оказался хрупкой омежкой, от которой к тому же несёт конфетами. Стало невыносимо мерзко от самого себя, и Огаю захотелось сделать что угодно, лишь бы избавиться от своего тела. В аптеке они оказались единственными клиентами. Мори услышал, как тихо звякнул колокольчик после того, как они вошли, и увидел, как аптекарь поднял голову, сразу же чувствуя его запах и потому начиная противно улыбаться. — Здравствуйте. Подсказать вам? — вежливо спросил он. — Мне нужны подавители и витамины для омег, — ответил Нацумэ-сенсей. Голос его был настолько холодным, что Мори сжался, отступая на шаг и инстинктивно пытаясь скрыться от пристального взгляда аптекаря. — А, у мальчика определился второй пол? — аптекарь опять улыбнулся так сладко, что Огая затошнило. — Что-то вы поздно, юноша. У некоторых пол определяется уже в десять лет. — Как получилось, — огрызнулся Огай. — Тихо, — едва слышно, но очень строго сказал Нацумэ-сенсей, и Мори сразу же замолчал. — По правде сказать, — аптекарь полез за названными препаратами, — лучше, чтобы вторичный пол определялся как можно раньше. Тогда и пару получается быстрее найти, и наследников проще получить. У вас уже есть кто-то на примете? — Пока нет, — отрезал Нацумэ-сенсей. Его пальцы сжимали руку Мори так крепко, что казалось, кости скоро затрещат. — Тогда ищите быстрее. От мальчика пахнет так хорошо, что я боюсь, скоро у вас не будет отбоя от поклонников, — хихикнул аптекарь, доставая лекарства. — Кстати говоря, хороший запах. Мори почувствовал, как его начинает тошнить ещё больше. От того, как свободно этот человек обсуждал его запах и как рассуждал о том, что ему стоит побыстрее найти партнёра, становилось так мерзко, что Огаю хотелось убить сначала его, а потом себя. — Ах да, к слову! Чем раньше найдёте альфу, тем быстрее течка нормализуется, а ещё станет легче переносить её, — аптекарь поставил препараты на кассу и принялся пробивать их. — Так что, мальчик, ищите поскорее себе партнёра. Он протянул Нацумэ-сенсею лекарства, и наставник в ответ расплатился по карточке. Тогда Мори не выдержал: потянул его за рукав и указал на аптекаря. — Можно, пожалуйста, ещё бумажный пакет, — сказал он. — А то меня сейчас стошнит. Нацумэ-сенсей покраснел от гнева и, схватив его за руку, потащил на улицу. Огай обернулся и показал средний палец аптекарю, который остался стоять с открытым ртом. Как только они вошли домой, Нацумэ-сенсей поставил пакет на полку шкафа и принялся снимать обувь в полном молчании. Мори последовал его примеру, чувствуя, как гнев опекуна нарастает, точно воздушный шар, которого без меры накачивают воздухом. Сейчас будет скандал. Однако скандала не случилось. Как только Огай снял обувь и поставил её ровно, Нацумэ-сенсей просто обхватил его одной рукой, заставил наклониться вперёд и крепко шлёпнул его второй пониже спины. Мори поджал одну ногу, но даже не вскрикнул. — То, что ты недоволен своим полом, не даёт тебе право вести себя так невежливо с другими людьми, — принялся отчитывать его наставник. Его рука ещё раз шлёпнула Огая пониже спины. — Умей сдерживать свои эмоции, — ещё один шлепок. — Для омеги это сложно, но надо, — очередной шлепок. — Особенно если ты общаешься с альфой. Ещё несколько ударов Мори стерпел молча, хотя его гордость громко стенала и билась в заточении. Боль достигла момента, когда кожа неприятно ноет и хочется потереть её, чтобы избавиться от этого отвратительного чувства. Однако Огай сдерживался, понимая, что за попытку препятствовать наказанию Нацумэ-сенсей в порыве эмоций добавит ему ещё. — То, что ты омега, не меняет абсолютно ничего, — продолжал отчитывать его опекун. Наказание не прекращалось, хотя терпеть становилось сложно. — Ты должен вести себя нормально и должен с уважением относиться к людям. — Даже если они так нагло обсуждают мой пол?! — Огай вывернулся и взглянул в лицо Нацумэ-сенсея. Не отрывая взгляда от него, опекун снова шлёпнул его. — Даже если так. Не опускайся до их уровня. Ты должен вести себя прилично. Не позорь меня в следующий раз, — наставник отвесил ему ещё несколько шлепков, от которых кожа действительно заболела. «Я опозорил вас в тот момент, когда проявился мой вторичный пол», — подумал Мори, сдерживая собственные эмоции. Нацумэ-сенсей отвесил ему ещё парочку шлепков и отпустил. Выпрямившись, Огай посмотрел на опекуна. Тот скрестил руки на груди. — Ничего не хочешь мне сказать? Мори скривился, подавив в себе желание плюнуть на пол между ними (вот за это он бы точно получил ремня!), и бросился в свою комнату. Он слышал, как Нацумэ-сенсей что-то кричит ему вслед, однако не остановился, пока не оказался за закрытой дверью. Прислонившись к ней спиной, Огай скатился на пол и, не обращая внимания на дискомфорт при сидении, уткнулся лицом в собственные колени. Болело ниже спины из-за наказания. Болело в груди из-за раненой гордости. Мори до последнего надеялся, что окажется альфой. Но в этот день все его надежды на спокойное и независимое существование рухнули. Омеги в этом мире были второсортными людьми. Некоторые работодатели не брали их, потому что они в любой момент могли «залететь» и выйти в декрет. Некоторые компании платили им меньше, чтобы избавить себя от лишних потерь, если работник вдруг уволится в связи с рождением ребёнка. Сразу несколько сфер деятельности оказывалось закрыто для омег, потому что они хрупкие существа, основная природная функция которых — рожать детей. Почти все военные специальности, все профессии, связанные с тушением пожаров, с опасным производством, с работой под землей и со многим другим, что могло повлиять на репродуктивное здоровье, — всё оказывалось под запретом для омег. Но самым ужасным было то, что теперь всё его существование упиралось в одно: найти своего истинного альфу, с которым он свяжет свою жизнь. Его партнёр до самой смерти. И всё, что определит его, — это чёртов приятный запах, который понравится Мори. И тогда, ощутив его, его внутренняя омега запищит от радости, а Огай с радостью прыгнет в объятия альфы, просто потому что он пахнет так. На его воспитание, на его манеры, на его мировоззрение, возраст, расу, сексуальные предпочтения — его внутренней омеге будет плевать на всё. Так была устроена природа. Лучшие гены для создания потомства — то есть, лучшая пара — находились по запаху. Природа решила, что людям будет проще так, но просчиталась с тем, что люди стали социальными существами, которым хотелось и общения, и уважения, и просто обычной любви. И да, истинные любили друг друга. Но Огай видел множество пар, которые оставались вместе только из-за запаха. Пары, в которых омеги ходили, скрывая синяки и раны под слоями одежды; пары, в которых альфы решали всё на свете, даже то, когда омега будет спать и есть. Если бы не природный запах, пары разошлись бы в первую же секунду знакомства. Но из-за притягательного запаха они не отходили друг от друга ни на шаг, терпя и неуважение, и издевательства, и боль. Потому что любили — вот так ненормально и с болью для себя. Но было ещё кое-что, что пугало Мори. Из-за своей ведомости омеги становились предметом насмешек — особенно омеги-мужчины, у которых вроде как был член, но он был атавизмом, нужным только для того, чтобы в пик наслаждения выпускать семя, не содержащее сперматозоидов. Хрупкие и мягкие по характеру мальчики, от которых часто отворачивались семьи и друзья, у которых последней надеждой становились истинные. И везло ещё, если истинные не мучали слишком сильно. Вот и Нацумэ-сенсей теперь отвернулся от него, как только понял, что половина путей в этом мире для его ученика мгновенно закрылась. Мори стиснул колени, пытаясь не разрыдаться. За что ему такая напасть? Чем он так провинился, что стал омегой в этом чертовом мире? Чем он провинился, что Нацумэ-сенсей — единственный человек, который заботился о нём с того момента, как его пьяницы-родители, избив его, пятилетнего малыша, до полусмерти, выбросили его на улицу, — отвернулся от него? Он не просил этого, не просил! Он хотел быть альфой, он хотел быть сильным и независимым, потому что — он точно знал! — это было в его характере! Огай поднялся, тяжело дыша, и подошёл к зеркалу в своей комнате. Из зеркала на него посмотрел мальчик с кроваво-красной радужкой и покрасневшими от невыплаканных слёз глазами. Огай перевёл взгляд на свои тонкие руки, на своё отвратительно-прекрасное хрупкое тело. Может быть, он и вправду омега. Может быть, ему действительно подходит это. Только он не хочет этого. Не хочет, не хочет, не хочет! Неужели этого недостаточно?! Мори крепко обнял себя за плечи и сильно зажмурился, как будто пытался исчезнуть из этого мира. День, обещавший столько всего замечательного и прекрасного, стал самым ужасным днём в его жизни. Ведь именно сегодня он получил свой пожизненный приговор: он — омега.