Нежно, как в первый раз

Попрощавшись с Тео, Гермиона и Драко покидают Австрию с тремя очень важными вещами: извинениями, банкой клубничного джема, приготовленного домовым эльфом Тео (в качестве приложения к упомянутым извинениям) и оригиналом книги «Магия крови: ритуалы». Они подменили её на весьма убедительную копию, которая благодаря наложенным чарам была практически неотличима от оригинала, не забыв при этом убрать упоминания о Дарах Смерти на случай, если она попадёт в руки кому-нибудь с дурными намерениями. Гермиона пыталась оправдать их поступок тем, что это нечто большее (мера крайней необходимости в поисках Гарри), чем банальная кража (хотя конечно же кража, если называть вещи своими именами). Но всё равно у неё сводило желудок от чувства вины и тревоги, когда она думала о том, что может случиться с Тео, если выяснится, что книга украдена. Как бы ни был велик соблазн потратить время в поезде с пользой, Гермиона удержалась от того, чтобы немедленно начать изучать информацию о ритуале. Слишком опасно держать их добычу на виду у всех. Её не оставляло иррациональное опасение, что где-то поблизости могут находиться люди Макнейра-младшего, которые охотятся за этой книгой. Всё же не стоило так рисковать. Штаб-квартира — самое безопасное место, чтобы начать работу. Несмотря на ранее озвученные угрозы, всю обратную дорогу домой Гермиона молчит и не заводит разговор с Драко. Вместо этого она позволяет размеренному движению поезда укачать себя, отчего на несколько часов проваливается в сон, закинув ноги на противоположное сиденье и прислонившись к окну. Пробуждение выходит довольно резким: она неожиданно чувствует на плече ладонь Драко, который начинает её трясти. Когда Гермиона распахивает глаза, то видит, как он, посмеиваясь, тянется за их багажом на верхних полках. — Что смешного? — ворчит она, протирая заспанные глаза, и потягивается на сиденье поезда. Из-за неудобной позы во время сна у неё затекла шея. — Ты знала, что спишь с открытым ртом? Гермиона пытается скрыть выражение ужаса на лице, кривит губы и быстро моргает, чтобы скорее проснуться. — Вовсе нет, — возражает она. Оборонительные нотки в голосе проявляются гораздо отчётливее, чем ей хотелось бы. — Честно говоря, я удивлён, что ты не разговариваешь во сне, — самодовольно продолжает Малфой с провокационной ухмылкой и протягивает ей багаж. — Могу поспорить, что ты бы процитировала все шесть поправок к Закону о справедливом и равноправном обращении с магическими существами или что-нибудь ещё в этом духе. — Ха-ха-ха, — сухо произносит она, вставая и разминая онемевшую шею. Драко вытаскивает их из поезда и ведёт в тихий тёмный переулок за пределами станции, чтобы аппарировать. Они приземляются на поляне перед штаб-квартирой, и Гермиона, отдышавшись после перемещения на такое большое расстояние, поднимает глаза на дом, ярко подсвеченный полной луной. Даже немного странно видеть его так отчётливо. Дни, предшествовавшие их отъезду в Австрию, были дождливыми, тёмными, пасмурными и туманными. Теперь же, несмотря на то, что солнце зашло несколько часов назад, она видит дом с кристальной ослепляющей ясностью — и понимает, что скучала по нему. Их не было всего несколько дней, но она чувствует облегчение, когда переступает порог и вдыхает знакомый запах, словно аромат цветов. Ей не терпится поскорее забраться в постель, а потом приняться за работу в кабинете. Она живо представляет, как будет завтра намазывать апельсиновый джем на тосты, пока Драко пьёт кофе, как услышит знакомый стон труб и журчание воды в них, когда он будет принимать душ. Она уверенно проходит внутрь с сумкой на перевес. На этот раз окружающая обстановка уже не кажется ей такой чуждой и странной, как тогда, когда они только прибыли сюда. Это похоже на возвращение домой. Она бросает свою сумку у подножия лестницы и направляется на кухню, чтобы проверить, что новенького из запасов еды им оставил Дин, пока их не было. — А я-то думал, что ты сразу побежишь в кабинет переводить руны, — подразнивает Драко, направляясь к раковине, чтобы налить себе воды. — Уже поздно, и действительно не могу поверить, что говорю это, но я не думаю, что смогу прочитать сегодня ещё хоть одно слово. Мы заслужили небольшую передышку этим вечером, не находишь? — Она закрывает шкафчик и подходит ближе к Драко, чтобы заглянуть в следующий, её рука при этом касается его руки. — Кто ты? И что ты сделала с Грейнджер? Она поднимает глаза и видит, как он изучает её слегка озадаченным и дразнящим взглядом — его брови вопросительно приподняты, а в глазах светится приятное удивление. — Ну, не притворяйся таким изумлённым, — усмехается она, осматривая содержимое очередного шкафа, пока Драко обходит её, чтобы наполнить свой стакан. — Я могу быть абсолютно рациональной, когда мне это нужно, Малфой. — Рациональной, хм? Ты, должно быть, настоящая звезда вечеринок, Грейнджер, с твоей захватывающей склонностью к рациональности. В кране, как обычно, очень слабый напор, вода еле сочится и капает в стакан Драко с просто смехотворной скоростью. Гермиона громко захлопывает шкаф и быстро поворачивается, бросая обжигающий взгляд на собеседника. Драко в ответ ухмыляется, откровенно забавляясь, и делает глоток нацеженной воды из стакана. — Я умею веселиться, Малфой. И хорошо проводить время, когда захочу. Ты просто никогда не был свидетелем этого, потому что, как правило, вдохновляешь на нечто прямо противоположное веселью. — Неправда. Я просто нахожу более забавным доводить тебя, пока ты не взорвешься. Гермиона распахивает следующий шкаф, и её взгляд падает на бутылку бренди, которую Мадж вручил им несколько месяцев назад. Она по-прежнему стоит нераспечатанная по центру полки и поблёскивает соблазнительным оттенком светлого янтаря. В момент спонтанности или, может быть, просто из чистого безрассудства, Гермиона принимает решение. Вытащив стеклянную бутылку из буфета, она поворачивается и с громким стуком ставит её на кухонный стол, привлекая внимание Драко, который опускает пустой стакан в раковину. — Что ж, я думаю, нам обоим не помешает немного повеселиться. Мадж велел нам приберечь бренди для особого случая. Думаю, что празднование нашего сегодняшнего прорыва — достаточно особый случай, не так ли? Драко переводит оценивающий взгляд с бренди на неё, сохраняя привычное невозмутимое выражением лица. Когда он задирает рукой край рубашки, чтобы почесать живот, Гермиона мельком видит дорожку тёмных волос, спускающуюся к поясу брюк. — Уже поздно, — заявляет он. Жалкое, почти детское оправдание. Гермиона приподнимает бровь, откручивает с бутылки пробку и выбрасывает её в мусорное ведро в углу. — Ну же, Малфой. Выпей со мной. Что может пойти не так? — Вообще мне на ум много что приходит, — протягивает он в ответ, его глаза сверкают. Гермиона снимает с сушилки две чистые кофейные чашки. Здесь у них не водится никаких модных бокалов. Это не самая подходящая посуда для дорогого алкоголя, который они собираются пить, но сойдёт. Драко скрещивает руки на груди, наблюдая, как она наливает бренди в каждую чашку. Она подталкивает к нему через стол одну из них, щербатую из-за сколов по краям, вскидывает брови и поднимает свою в упреждающем тосте. Малфой смотрит на неё, переводя хмурый взгляд с неё на чашку с бренди, как будто сочетание того и другого — самая плохая затея в истории мира. И вполне возможно, что так оно и есть, думает она. Но ей всё равно. Он обхватывает кружку своими длинными пальцами, подтягивая бренди к себе, и поднимает вверх. Гермиона одаривает его торжествующей улыбкой и стукается фарфором, прежде чем поднести чашку к губам и сделать большой глоток. Вкус бренди слаще, чем виски, слегка цитрусовый, сулящий необдуманные решения. Драко облизывает губы и отставляет чашку, чтобы оценить, сколько жидкости ещё плещется на дне. — У Маджа хороший вкус, — комментирует он и выдвигает один из кухонных стульев, грациозно усаживаясь на него и одновременно расстёгивая пару пуговиц на вороте рубашки. Гермиона приземляется на стул напротив, разглядывая выразительные линии его ключиц, проглатывает остатки бренди и тянется к бутылке, чтобы налить себе ещё. Мягкий тёплый свет от лампы, висящей над столом, обволакивает кухню и растекается по углам комнаты, пока не рассеивается в темноте, поглотившей остальной дом. Снаружи весело стрекочут и поют насекомые, словно бы радуясь тому, что дневная духота сменилась вечерней прохладой. Такие летние вечера вызывают у Гермионы сильную ностальгию: лето в Норе, они вместе с Уизли сидят у костра со сливочным пивом, Фред и Джордж пьют огневиски, и все делают ставки на то, кто из них первым пойдёт купаться в пруду нагишом. Гермиона всегда ставила на Фреда и в девяноста процентах случаев оказывалась права. Летом воздух кажется слаще; он пропитан обещанием, свободой, ничем не сдерживаемой надеждой на то, что так же хорошо может быть всегда. Она наблюдает, как Драко наливает себе ещё бренди, задаваясь вопросом, испытывал ли он что-либо подобное? Интересно, могли бы они оба, как сейчас, чувствовать очарование этого лета, если бы не искали Гарри. Почему-то кажется, что это возможно. Когда она делает следующий глоток, хлебнув слишком много, то слегка закашливается, так как алкоголь обжигает горло, а глаза слегка слезятся от резкого жжения. — Знаешь, до этого ты держалась довольно убедительно, — усмехается Драко, откидываясь на спинку стула и крепко обхватывая кружку ладонью. — Но теперь я вижу, что ты всё же абсолютный новичок в этом деле. Гермиона старается скорее справиться с приступом кашля, чтобы не доставлять ему удовольствия, и бросает на него негодующий взгляд. — По-моему, я не употребляла алкоголь в таком виде со времён гриффиндорских вечеринок на шестом курсе. Так что прости, что я немного подзабыла, как правильно пить крепкие напитки. Она не уверена из-за чего именно — из-за его ухмылки или выпивки — по животу внезапно разливается тепло. — Никогда бы не подумал, что ты такая тусовщица, Грейнджер. Думал, ты слишком боишься попасться. Его губы блестят от бренди, а глаза ярко искрятся в свете потолочного бра. Она делает ещё глоток, радуясь, что на этот раз всё проходит гладко. — Ты многого обо мне не знаешь, Малфой. Он приподнимает бровь — его предсказуемый фирменный жест. — Да? И что же, например? — с вызовом говорит он. — Не-а, — протестующе качает головой Гермиона, наклоняясь вперёд и кладя локти на стол. — Однажды ты уже выведал мои секреты. Теперь твоя очередь, Малфой. Чего я о тебе не знаю? — Это и был твой план с самого начала, Грейнджер? — спрашивает он, копируя её позу, и опирается предплечьями о стол, обхватывая чашку обеими ладонями. Пальцы пляшут по краю тонкого фарфора. — Напоить меня и заставить выболтать все мои самые сокровенные тайны, пока не докопаешься до моих слабостей? — Ты же сам сказал, что мы друзья, Малфой. Разве это не означает, что я должна хоть что-то о тебе знать? — Чушь. Я никогда этого не говорил, — невозмутимо произносит он, делая ещё один глоток бренди. — Я так и знала, — усмехается Гермиона, закатывая глаза. Драко расплывается в улыбке, за которой следует весёлый смешок. — Хорошо. Что бы ты хотела узнать? — Могу спрашивать всё что угодно? — В пределах разумного, Грейнджер. Я не могу просто так взять и рассказать тебе всё о себе. Есть вещи, знание о которых сначала нужно заслужить: сколько мне было лет, когда я перестал носить подгузники, когда у меня впервые случилась публичная эрекция... — Мерлин, Малфой! Неужели обязательно придавать всему какой-то сексуальный подтекст? — А неужели обязательно всегда быть такой ханжой? — Есть время и место, Малфой… — Ну, насчёт этого ты абсолютно права. Она бросает на него целомудренный взгляд, наблюдая, как он упирается языком в щёку, прежде чем издать смешок, такой же терпкий и насыщенный, как кофе, который он пьёт по утрам. От этого звука у неё по спине пробегает холодок. Когда он выжидающе смотрит на неё, к шее и ушам приливает кровь. Внутренне встряхнувшись, Гермиона делает ещё один глоток бренди, надеясь, что это поможет отвлечься от побочных эффектов смеха Драко Малфоя. На мгновение она задумывается, закусив внутреннюю сторону щеки. Она может задать ему один вопрос — любой, какой захочет, в пределах разумного. Она хотела бы, чтобы это был хороший вопрос. — Ладно, я придумала кое-что. Драко кивает ей, отрывая два пальца от своей кружки и делая движение, как бы говорящее «валяй». — Расскажи мне о том, что ты любишь больше всего на свете? Её пронзает взгляд серых глаз, острый как лезвие. — Клубничный джем, — отвечает он, ни секунды не колеблясь. Гермиона теряет дар речи от неожиданности и замирает на стуле. С минуту она пытается понять, шутит он или говорит всерьёз, и наблюдает за тем, как он делает ещё один глоток, прежде чем наклониться вперёд, чтобы подтянуть к себе бутылку бренди для новой порции. — Клубничный джем? Когда Драко поднимает взгляд с бутылки на неё, он само воплощение серьёзности. Внезапно она замечает, насколько он сейчас расслаблен: его стройное тело больше не вытянуто в струну, как обычно. Бренди сделало его свободным и раскованным. Она гадает, стал бы он вообще вот так сидеть и болтать с ней, если бы не успел уже прилично выпить. Он снова откидывается назад, почёсывая за ухом, и несколько нервно стукает только что наполненной кружкой о столешницу. — Когда я был маленьким, у мамы было довольно мало свободного времени, — начинает он. Его мягко-бархатистый голос звучит обескураживающе искренне, в нём слышится уязвимость. — Она взяла на себя все традиционные обязанности чистокровной жены, а затем и некоторые другие, связанные с делами отца. Думаю, в течение дня у неё практически не было ни одной свободной минутки для себя. Она делала всё, что от неё требовалось, даже тогда, когда это шло вразрез с её собственными желаниями. Но когда у неё появлялось свободное время, она больше всего на свете любила ухаживать за садом. Она занималась всем, что только можно представить: цветами, деревьями, травами, фруктами и овощами. Благодаря ей наша кухня практически полностью снабжалась тем, что выросло в самом поместье. Я обожал проводить с ней время. Мама любит поговорить, и она лучшая рассказчица из всех, кого я знаю. Она всегда рассказывает свои истории так увлечённо, как будто проживает их. Но нам редко удавалось провести время вместе. У мамы были свои обязанности, у меня — школа и уроки. А вечера по настоянию отца посвящались тому, чтобы учить меня быть «хозяином дома», что означало скучные часы, проведённые в его кабинете за работой. Драко крутит кружку, стоящую на столе, погрузившись в раздумья. При упоминании Люциуса у него на лбу появляется морщинка. Затем, после секундной паузы, его лицо проясняется и уголок рта ползёт вверх. — Но каждое лето нас ждал один особенный день. Когда созревала мамина клубничная поляна, мы весь день собирали урожай, всё до последней ягодки. Клубника была тёплой от солнца и слаще конфет. Мы ели её прямо с грядки, пока нас не начинало тошнить, пока наши рты и пальцы не становились красными от ягод. И я обещал себе, что больше никогда не буду есть клубнику. На следующий день мы с мамой занимали всю кухню и варили из собранной клубники её знаменитый джем. Это было единственное, что она готовила сама. Мы работали целый день и болтали обо всём на свете, навёрстывая упущенное и обсуждая то, о чём у нас обычно не было возможности поговорить. Когда мы заканчивали, несмотря на то, что я до этого клялся, что больше никогда не возьму в рот клубнику, мама намазывала джем на тёплый ломтик свежего хлеба и давала мне попробовать. Одну банку джема мы оставляли себе, чтобы хватило до следующего года. Остальное она раздавала друзьям и родственникам, уверяя меня, что слишком много хорошего — верный способ всё испортить. Драко делает ещё один глоток и, наконец, поднимает глаза, чтобы встретиться взглядом с Гермионой. Для них обоих это момент особой эмоциональной близости — Драко решился рассказать ей эту историю, доверил нечто столь дорогое для него. И он открывается ей совсем с другой стороны, Гермиона думает о юном безжалостном мальчишке, которого знала в школе и представляет, как он собирает летом клубнику и отчаянно хочет провести с мамой побольше времени. — Каждый год я с нетерпением ждал этих нескольких дней. Собирать клубнику, варить джем, а затем пробовать первую порцию, пока мама наблюдает за мной. В те дни она всегда выглядела такой счастливой. И, думаю, я тоже был счастлив. Он пожимает плечами, замолкает и делает ещё один большой глоток бренди. Гермиона чувствует, как внезапно по её телу пробегает тёплая волна от гудящего в крови алкоголя. Если бы она не соблюдала осторожность, то моментально бы напилась. Она тщательно подбирает слова. — Твоя мама — замечательная женщина. Я рада, что ты рассказал мне о ней. Драко снова встречается с ней взглядом, чёлка падает ему на лоб. — Не привыкай к этому, Грейнджер, — усмехается он, приподнимая бровь. Гермиона тянется за бутылкой бренди и наливает им по ещё небольшой порции. — За Нарциссу! — Провозглашает она, наклоняя свою кружку к кружке Драко. — И за клубничный джем. — Ты просто смешна, — Драко закатывает глаза, но всё равно стукается с ней кружкой, и они выпивают вместе. — Ладно, Грейнджер, откровенность за откровенность. Расскажи теперь ты, что тебе нравится больше всего на свете? — Дорогой бренди из кофейной чашки, — подтрунивает она. — Ну, тогда сегодня твой счастливый день. И затем они улыбаются друг другу. Его улыбка прекрасна — он выглядит весёлым и счастливым. На Гермиону накатывает тошнота — не потому, что она слишком много выпила, а потому, что внезапно осознаёт, что, возможно, её самое любимое занятие на свете — это заставлять Драко Малфоя вот так улыбаться. Или, по крайней мере, одно из них. Она резко встаёт, взволнованная и напуганная этой мыслью, и решает, что ей нужно выпить ещё немного, чтобы очистить свой разум от подобных размышлений — этих опасных, сбивающих с толку мыслей. — Кстати о клубничном джеме… Как насчёт тостов, Малфой? Я умираю с голоду. — Давай, — кивает он, вставая, чтобы помочь ей. Гермиона открывает окно, чтобы впустить в комнату ветерок, потому что ей внезапно становится слишком жарко, достаёт из буфета хлеб и кладёт два ломтика в тостер. Драко направляется к холодильнику и, проходя мимо, слегка задевает её. Она не отрывает глаз от тостов, старясь не обращать внимания на то, как беспокойно колотится сердце. — Что скажешь, Грейнджер? Не хочешь изменить привычке и попробовать для разнообразия клубничный джем? — спрашивает Драко, вставая рядом с ней и выставляя на столешницу обе банки с джемом. Его рука касается её, но ни один из них не двигается. Она рискует поднять взгляд, прищурив глаза. — Я буду клубничный, если ты попробуешь апельсиновый. Тосты с громким хлопком выскакивают из металлических пазов, пугая их обоих. Они отводят глаза друг от друга. Гермиона кладёт горячий тост на стол и открывает ящик, чтобы достать два ножа для масла. — Дай их сюда, — мягко требует Драко. Голос его серьёзен, но не груб и странно тих. Гермиона протягивает ему ножи и кладёт рядом два ломтика тоста. Она зачарованно наблюдает за действиями Драко. Он откручивает крышки каждой банки, погружает в них нож, на руках проступают вены и сухожилия, лицо сосредоточено. Она позволяет себе понаблюдать за ним, впитывая каждое обыденное движение: как дрожат его ресницы, как работают запястья, как поднимаются и опускаются плечи. Он сосредоточен, внимателен. Она так занята наблюдением за ним, что едва обращает внимание на то, что он делает с тостами. Её сердце заходится в стаккато, когда он протягивает ей ломтик. Потому что половина тоста намазана клубничным джемом, а другая половина — апельсиновым, они немного смешались посередине, оранжевый и розовый сливаются в персиковую комбинацию и того и другого. Когда она смотрит на стол, то видит, что его ждёт точно такой же тост. — Ты выглядишь обиженной, Грейнджер, — замечает он, поворачиваясь к ней после того, как закручивает крышки на банках. — А что, если такое смешение всё испортит? — спрашивает она, пробуя языком щедрый слой апельсинового джема на краю тоста. Она наблюдает за тем, как глаза Драко следят за её языком, слизывающим небольшие кусочки апельсинового конфитюра, а затем возвращаются к губам, когда она позволяет сладкому джему раствориться под языком. Он тяжело сглатывает, и у него дёргается кадык, а затем он снова поднимает взгляд к её глазам. — Тогда, по крайней мере, в следующий раз мы будем знать наверняка. У Гермионы шумит в ушах, когда она смотрит на него. На языке всё ещё ощущается сладковатый, терпкий вкус апельсина. — Тогда давай попробуем вместе, — говорит она, поднося тост к губам и располагая его так, чтобы откусить там, где два вида джема сходятся посередине. — Только ты могла превратить поедание тостов с джемом в зрелище, Грейнджер. — Я же говорила тебе. Со мной весело. Драко тихо и весело прыскает через нос, и они оба откусывают по первому кусочку тоста. Как оказалось, клубника, смешанная с апельсином, представляет собой хорошо сбалансированное сочетание. Клубника слаще апельсина, что уравновешивает его кислинку, а апельсин придаёт клубнике новый вкус — она думает об этом, прежде чем почувствовать себя глупо, поскольку понимает, что это всего лишь джем на тосте, а не блюдо из пятизвездочного ресторана, заслуживающее подробной рецензии. Они молча жуют, сидя бок о бок на столе. Из окна их обдувает свежий ветерок. Драко сглатывает, облизывает губы и смотрит на неё с каменным выражением лица. — Не так вкусно, как твоя стряпня, но думаю, что это определённо имеет свои кулинарные достоинства. Гермиона несколько раз моргает и прищуривается, когда на губах расползается непрошеная улыбка. — Ты только что назвал мою стряпню «вкусной». Драко хмурится, проглатывает ещё кусочек и пренебрежительно качает головой. — Нет, я этого не говорил. Гермиона встаёт перед ним, прижимая его к столу, и чувствует, как напрягаются её щёки от того, насколько широкой становится её улыбка. — Говорил! Тебе нравится моя стряпня, Малфой! Драко сердито смотрит на неё, оба недоеденных тоста валяются на столе. — Я назвал её сравнительно вкусной — сравнительно с джемом на тосте, а это не настолько уж высокая планка. — Джем на тосте объективно любим публикой. — Это Пуффендуй среди хороших блюд. — Ты сказал, что моя еда была вкусной. Я принимаю комплимент, Малфой, независимо от того, хотел ты это сказать или нет. — Что ж, прошу заметить, что я этого не делал. — Думаю, ты лжёшь. Его глаза вспыхивают, в них мелькают провокация наравне с удовольствием, когда он внимательно изучает её лицо. — С чего это ты взяла, Коломбо? — спрашивает он низким и хриплым голосом, его тёмные глаза блуждают по её лицу. Он говорит это так, будто думает, что ей нечего ответить, будто она спорит просто ради интереса. — Потому что ты сказал, что твои тосты не так хороши, как готовлю я, а всего несколько минут назад ты утверждал, что клубничный джем — это твоё самое любимое блюдо на свете. — Что ж, добавление апельсинового джема несколько снизило стандарты. Гермиона не может удержаться от громкого смеха: счастливого мелодичного смеха, который эхом разносится по кухне, когда она игриво хлопает его по руке. — Какой же ты придурок. Драко ничего не отвечает. Их окутывает тяжёлая тишина. Они стоят на расстоянии фута, их глаза прикованы друг к другу, а воздух наполняется потоком тёплой гудящей энергии. У Гермионы пересыхает во рту, сердцебиение учащается и кровь громко шумит в ушах. Она скользит взглядом по линии его подбородка к губам, розовым и слегка приоткрытым. Наверное, на вкус они были бы как джем, который он только что ел. Плохая идея! — кричит её сознание. — Это плохая идея, Гермиона. Она откашливается, отступает назад и замечает, как её шатает под воздействием трёх слишком больших порций бренди. Она слегка встряхивает головой, словно это может помочь изгнать из её сознания «плохую идею». — Может, послушаем музыку? — спрашивает она, её голос такой же неуверенный, как и походка, когда она поворачивается, чтобы пройти в гостиную к проигрывателю, который они нашли на чердаке. Тот стоит на консольном столике у камина, а коробка с виниловыми пластинками аккуратно спрятана под ним. Драко ничего не отвечает. Она не оборачивается, чтобы посмотреть, что он делает. Где-то совсем рядом, за окном громко стрекочет сверчок. Гермиона осторожно опускается на колени, чтобы пролистать и рассмотреть пластинки. Она подсознательно прислушивается к любым признакам движения со стороны Драко. Через несколько мгновений она слышит его мягкие шаги у входа в гостиную. — Только не говори мне, что собираешься танцевать, Грейнджер, — шутит он, и она вздыхает от облегчения, потому что напряжение спало, и он снова начал дразнить её таким хорошо знакомым порицающим тоном. — Мне всегда хочется танцевать, когда я пьяна, — отвечает она, когда выбирает пластинку и осторожно ставит её на проигрыватель, прежде чем аккуратно опустить иглу. — Как неудачно для меня, — сухо и саркастично замечает он. Она вскидывает подбородок к плечу и неодобрительно хмурится. Он стоит в проходе с кофейной кружкой в руке, лениво прислонившись плечом к косяку, и наблюдает за ней. Его волосы слегка растрёпаны и лежат более хаотично, чем обычно, а когда он медленно моргает, тёмные ресницы веером опускаются на бледную кожу. Он выглядит красивым и даже несколько взъерошенным — щёки слегка покраснели от выпитого, а манера речи более тягучая, чем обычно; он в очередной раз принял новую форму, подобно мягкой глине на гончарном круге. Из динамика льётся музыка, её прерывает потрескивание, когда игла натыкается на пылинки и мелкие царапины на виниле. Гермиона встаёт, всё ещё пошатываясь, и одаривает Драко уверенной улыбкой. — Ты так и будешь там стоять, Малфой, или присоединишься ко мне? — спрашивает она, чувствуя неожиданный прилив смелости. Ровный голос певицы затягивает первую строчку песни, и Гермиона слегка покачивается в стороны, её плечи двигаются в такт ногам. Драко приподнимает бровь, пытаясь сдержать усмешку, когда Гермиона начинает пьяно раскачиваться. — О, мне и здесь хорошо, Грейнджер. Она цокает языком в притворном возмущении и начинает вращать бёдрами, когда песня набирает обороты. Это скорее похоже на покачивание, чем на танец, она переступает в такт ритму, руки и кисти движутся вслед за телом, как танцующие щупальца медузы. Она следует за музыкой, давая ей наполнить себя, и когда знакомая мелодия разносится по комнате, закрывает глаза, откидывая голову назад. Она позволяет музыке и выпивке направлять себя, вскидывая плечи и кружась, когда начинается припев. Гермиона громко смеётся, не в силах сдержаться. Она чувствует себя такой счастливой, такой наполненной в этот момент; чувствует, что может сделать всё, что угодно или быть кем угодно. Она всё больше отдаётся музыке и расслабляется, и когда проводит рукой по шее и волосам, то чувствует себя глупой, юной, взрослой, мудрой и свободной одновременно. — Ты действительно не собираешься танцевать? — спрашивает она, повышая голос, чтобы перекричать песню. Она открывает глаза и видит перед собой камин, а затем снова поворачивается лицом к Драко, её бёдра всё ещё покачиваются в такт мелодии, а тело свободно движется, как океанская волна. Когда её взгляд останавливается на Драко, она обнаруживает, что он смотрит на неё. До этого она не чувствовала стеснения, но теперь замирает. Её первое побуждение — смутиться. Его суровый взгляд напряжён. На мгновение она пугается, что он пытается сдержаться, чтобы не посмеяться над ней, или что, возможно, он шокирован тем, насколько ужасным был её танец. Боится, что выставила себя дурой. По комнате продолжает разноситься мелодия с поцарапанной пластинки. Но когда она с замершим сердцем снова встречается с ним глазами, то понимает, понимает, что ей стоит испытывать отнюдь не смущение. У него странное выражение лица, которого она никогда раньше не видела — только самые незначительные признаки указывает на то, что он вообще что-то чувствует. Она могла бы назвать это нежностью; необыкновенная мягкость, которая разгладила черты его лица и осветила глаза. Но есть и что-то ещё. Что-то более тёмное, опасное, жаждущее — что-то, что она не может расшифровать. Он кажется взволнованным, уязвимым, возможно, заинтересованным. Будь она более смелой женщиной, она бы даже назвала это желанием. Серые глаза задерживаются на её лице и притягивают, как магниты. Она видит, как тяжело он дышит, судя по тому, как вздымаются его грудь и плечи. Когда они смотрят друг на друга, не говоря ни слова, возвращается прежнее напряжение, искрящееся и неукротимое. Гермиона старается замедлить дыхание после танца, пытаясь понять, что происходит и что ей делать дальше. В глазах Малфоя она видит ту же борьбу — вопрос, застывший в его радужках. Гермиона знает все его реакции: и те немногие, тщательно отобранные, чтобы демонстрировать миру, и те, которые ей удалось вытянуть из него за последние несколько месяцев. Те, которые предназначались только для неё. Она сглатывает, моргает и, не раздумывая, делает крошечный шаг к нему. — Грейнджер, — его голос низкий, глубокий, серьёзный. Она ждёт, что он добавит что-то ещё. Потому что это прозвучало так, будто он собирается сказать что-то ещё — что-то вроде «не надо» или «нет», — но он этого не делает. Она резко втягивает воздух и делает ещё один шаг к нему. Он отрывает плечо от дверного косяка и выпрямляется во весь рост, продолжая наблюдать за ней всё с тем же нечитаемым выражением лица. Он держится так, словно не знает, что делать со своим телом; как будто застрял между реакциями «беги или замри» или, может быть, как будто сдерживает себя от какого-то шага. Ну же, думает она, делая ещё один шаг к нему. Не позволяй, чтобы это случилось только со мной. — Гермиона, — снова звучит его голос, всё та же низкая, но звенящая октава. Это предупреждение, почти мольба. Как будто он умоляет её. Только она не знает, о чём именно он умоляет — чтобы она остановилась или чтобы продолжала. Если бы бренди ещё не подействовало, то было бы вполне достаточно и её имени, впервые прозвучавшего из его уст, чтобы почти развеять все её сомнения. Она жадно ищет глазами его глаза, и что-то сжимается у неё в груди, когда он, наконец, делает один маленький неуверенный шаг к ней. Каждый нерв её тела оживает, по нему пробегают электрические разряды, она задерживает дыхание так, что ноют и горят лёгкие. Гермиона собирается сделать ещё один шаг, когда резкий, безошибочно узнаваемый треск аппарации пугает её, возвращая к реальности. Драко также вздрагивает от неожиданности, и между ними повисает недосказанность; отвергнутое искушение мечется внутри, умоляя не обращать внимания на то, что разрушило чары. Но игнорировать нельзя. Потому что здесь кто-то есть. На то, чтобы достать палочку, уходит больше времени, чем следовало бы, — ей приходится потрясти головой, чтобы сосредоточиться и отогнать мысли о последних десяти минутах. Драко тоже достаёт свою палочку и направляет в сторону кухни. Туда, где дверь. — Здесь кто-то есть, — говорит она, как будто это не очевидно и так; как будто напоминая себе, что ей срочно нужно вынырнуть из этого тумана, в который она погрузилась. Они с Драко медленно, беззвучно крадутся обратно на кухню и направляются к двери. Тяжёлые шаги скрипят на ступеньках крыльца, и Гермиона вздрагивает от страха. — Грейнджер, отойди, — шёпотом командует Драко и встаёт перед ней, нацеливая палочку на дверь. Она не слушается. Она встаёт рядом с ним, вытянув руку, чтобы совместить свою палочку с его. Если кто-то сломал защиту, два заклинания лучше, чем одно. И тут кто-то стучится в дверь. — Малфой. Грейнджер. Это Мадж. Её охватывает облегчение. Она ослабляет хватку на палочке, расслабляет плечи и тихо выдыхает. Драко опускает палочку, но его лицо остаётся напряжённым. Он нетерпеливо делает шаг вперёд, чтобы отпереть замок, поворачивает ручку и распахивает дверь. На тёмном крыльце одиноко стоит Малкольм Мадж. — Мадж? — Драко в замешательстве вскидывает брови, уголки его рта неуверенно ползут вниз. Мадж кивает в знак приветствия, и Драко отступает назад, слегка поворачиваясь боком, чтобы пропустить босса в дверь. Малкольм Мадж выглядит несколько более помятым, чем обычно. Он довольно небрежно одет и вещи не особо сочетаются друг с другом, как будто их напяливали в спешке, а на волосах нет ни геля, ни укладки. Поначалу встреча с ним немного шокирует. За последние несколько недель Гермиона почти дошла до того, что Мадж стал казаться ей вымышленным персонажем. Она не видела его целых два месяца, не слышала его голоса и почти забыла, как он с серьёзным видом может расхаживать по редакции «Громовещателя». В последнее время ей начало казаться, что она отправляет свои послания невидимой силе, бесплотному голосу, который возвращает отредактированную версию её письма со своими комментариями, желая удачи на следующем этапе. Видеть его здесь, стоящим перед ними, всё равно, что окунуться в холодную прорубь, повергнув организм в шок, чтобы затем вынырнуть со свежим, отрезвляющим чувством ясности. Теперь ей кажется, будто они виделись только вчера. Он снова становится для неё реальным, телесным, когда стоит перед ними и переводит внимательный взгляд с неё на Драко. Мадж рассматривает их, будто они его дети, которые выросли за одну ночь. — Рад видеть вас обоих. Простите, что заявился вот так, без предупреждения и так поздно. Дверь за ним плотно закрывается, и Драко ведёт их на кухню, где горит свет. — Всё в порядке, — говорит Драко, засовывая палочку обратно в карман. — Мы всё равно ещё бодрствовали. Просто немного испугались и всё. Она наблюдает, как Мадж осматривает открывшуюся перед ним сцену на кухне: полупустая бутылка бренди, которую он им подарил, одна щербатая кофейная кружка и два недоеденных ломтика тостов, оставленные в куче крошек на столе. Он бросает на них ничего не выражающий взгляд, прислоняется спиной к холодильнику и проводит пальцем под оправой очков, чтобы потереть переносицу. — Что происходит? Что-то случилось? — спрашивает Гермиона, её грудь сжимается от параноидального страха. Не было никакой другой логичной причины, по которой Мадж мог оказаться здесь столь внезапно, так поздно и выглядя при этом так, будто собирался впопыхах. — Послушай, только не паникуй, ладно? Всё нормально. Мне просто минутку нужно поговорить с Драко. Гермиона немедленно переводит взгляд на Малфоя, наблюдая, как его внимание обостряется, и он напряжённо выпрямляется. Драко кивает, на его лице появляется явное чувство дискомфорта. Она вспоминает, как он выглядел всего несколько минут назад, насколько он казался другим, когда наблюдал за её танцем. — Мы на минутку, Гермиона, — говорит Мадж, следуя за Драко в гостиную. Она остаётся одна в тусклом жёлтом кружке света от кухонного бра, в полной тишине, если не считать приглушённых голосов Маджа и Драко в соседней комнате и стрёкота насекомых, всё ещё доносящегося через открытое окно. Она не знает, что её терзает больше — тревога или подозрения. В голове у неё всё путается: алкоголь, их момент с Драко и внезапное появление Маджа. Она пытается разобраться со всем по очереди, пытается прочистить себе мозги, чтобы сосредоточиться. Гермиона залпом выпивает целый стакан холодной воды, чтобы заглушить алкоголь и избавиться от сухости во рту, возникшей в тот момент, когда Драко произнёс её имя. Она выбрасывает холодные затвердевшие тосты в мусорное ведро и вытирает столешницу, пытаясь чем-нибудь занять себя в ожидании возвращения Маджа и Драко. Но они всё ещё продолжают разговор. Она относит свой багаж, брошенный у подножия лестницы после их возвращения из Австрии, наверх, в свою комнату, кладёт его на кровать и открывает окно, чтобы впустить ветерок и разогнать слегка затхлый влажный воздух в комнате. Когда через несколько минут она возвращается вниз, то застаёт Драко за кухонным столом: с багажом в одной руке и палочкой в другой. Они обмениваются неловкими, неуверенными взглядами. Когда Гермиона подходит ближе, её желудок сжимается от беспокойства, а ладони потеют от его пристального взгляда. — Всё в порядке? — спрашивает она тихим, слегка срывающимся голосом. Выражение лица Драко становится жёстче. Он проводит ладонью по волосам — вперёд, назад и обратно, — и растрёпанные светлые пряди расступаются под его длинными пальцами, словно проторённые тропинки в золотистой пшенице. — Моя мама больна. Мне нужно ненадолго съездить домой, чтобы позаботиться о ней. Смертельная тяжесть, подобно камню, резко оседает у неё в животе. Драко опускает глаза. — Что случилось? С ней всё хорошо? Драко пренебрежительно кивает, хотя и сам не выглядит полностью убеждённым. — Просто какой-то грипп. Она поправится, но очень слаба и не может как следует позаботиться о себе. Блейз хотел найти кого-нибудь, кто мог бы помочь, но Мадж решил, что я захочу сам побыть с ней, пока ей не станет лучше. Гермионе требуется больше времени, чем обычно, чтобы переварить информацию. — О. — Ммм. Она прикусывает внутреннюю сторону щеки размышляя. — Как думаешь, как долго тебя не будет? Драко поджимает губы, почти незаметно пожимая плечами. — Около недели. Может, дольше. Я не хочу, чтобы она оставалась одна, пока переживает пик болезни, но позже я приглашу врача, который приглядит за ней до моего возвращения. Гермиона кивает сглатывая. — Поезжай настолько, насколько нужно. Они снова обмениваются молчаливыми взглядами. В воздухе витает атмосфера неопределённости. Он мгновение изучает её лицо, хотя она не уверена, что он пытается на нём разглядеть. Как будто он ищет подтверждение её разрешения, несмотря на то, что оно ему не нужно; несмотря на то, что она уже дала его. — Я должен идти, — нарушает он тишину. — Прости, Грейнджер. Я не хочу оставлять тебя здесь одну. Я хотел бы остаться, чтобы разобраться с информацией о ритуале вместе с тобой. Уверен, что к моему возвращению ты уже всё разгадаешь. Гермиона одаривает его лёгкой неловкой улыбкой. Он так добр к ней, так великодушно пытается подбодрить. Она не хочет, чтобы он уходил. — Всё в порядке, Малфой. Я всё понимаю. Просто иди. Пожалуйста. Позаботься о том, чтобы твоей маме стало лучше. Драко кивает, подхватывает свой багаж и медленно идёт к двери. Он останавливается, положив пальцы на дверную ручку, и оглядывается через плечо. — И не делай глупостей, пока меня не будет. Ради Мерлина, — говорит он строго, в его голосе нет и намёка на шутку. Она тихонько смеётся, почти беззвучно, во всяком случае. — Я буду вести себя наилучшим образом. На его губах появляется едва заметная улыбка, и он толкает дверь, выходя наружу. Вдалеке виднеется силуэт Маджа, который ждёт Малфоя, он машет рукой Гермионе. Драко идёт к нему, не оглядываясь. Дверь захлопывается, и она остаётся одна и смотрит в окно на полную луну, поднимающуюся над деревьями. В гостиной негромко играет и потрескивает виниловая пластинка. Гермиона смотрит на банку клубничного джема, оставшуюся на столе, которую Тео подарил Драко. Она стоит на месте дольше, чем следовало бы, — короткие минуты или долгие секунды, — словно бы в ожидании, что он вернётся. Но он не возвращается.