Дорогая мисс Грейнджер.
Должен признаться, что я был приятно удивлён, получив от вас весточку, поскольку прошло так много времени с нашей последней, немного сумбурной встречи. Я всегда буду сожалеть о том, что сделал в тот день, хотя уверен, что поступил бы так же снова, чтобы защитить свою дочь. Я лишь благодарю вас за понимание и прощение, которые вы так любезно даровали мне. В своём письме вы задали мне множество вопросов, хотя, думаю, все их можно было бы свести к одному и тому же ответу. Сначала вы спросили, знаю ли я истинную личность Барда Бидля. Затем, откуда Бард Бидль узнал историю «Трёх братьев». И, наконец, есть ли у Барда живые родственники. Ответ на все эти вопросы — да, пусть и в несколько запутанной формулировке. Видите ли, мисс Грейнджер, всё это сплетено в довольно замысловатую паутину. Я начну с самого начала. Бард Бидль родился в Англии, но его отец был родом из Дании. Сам Бард побывал там, когда писал первый черновик «Сказок». И именно там он встретил женщину, которую в конечном итоге взял в жены и создал с ней семью. Я знаю об этом благодаря записи в старом дневнике, который принадлежал предку друга нашей семьи. Его звали Амадеус Барон. В молодые годы он жил в Дании и работал помощником мастера по изготовлению палочек. В своём дневнике он рассказывает о том, как однажды познакомился в таверне с женщиной по имени Беатрис Певри, которая подавала ему обед в тот день. Они быстро подружились. Как-то раз она подсела к нему перед самым закрытием, чтобы поболтать, и немного рассказала о муже, который, по её словам, был известным детским писателем и в тот момент пребывал в Британии по делам, связанным с его творчеством. Амадеусу никогда не говорили прямо, что этот человек — Бард, но в глубине души он верил, что это так. Видите ли, мисс Грейнджер, именно Беатрис подарила Амадею кулон, который я ношу на шее по сей день, — кулон с символом Даров Смерти. Амадеус носил этот кулон в знак своей дружбы с Беатрис, с которой он сохранял тёплые отношения до тех пор, пока через несколько лет ему не пришлось покинуть Данию. Только спустя многие годы, когда он прочитал «Сказки Барда Бидля» собственным детям, он осознал связь и понял, что мужем Беатрис почти наверняка был тот самый Бард. Именно так я сам и узнал о Дарах, и именно поэтому всегда считал, что они существуют — и именно поэтому семья Баронов подарила мне кулон и дневник, зная о моей твёрдой вере. Как Беатрис или Бард узнали историю о Дарах или стали обладателями кулона, я не знаю. Не знаю я и истинного имени самого Барда, хотя никогда и не задавался этим вопросом. Некоторые вещи мисс Грейнджер лучше оставить в покое. Но я уверен, что, зная имя его жены — Беатрис Певри — вы сможете найти нужную вам информацию. Луна всегда говорила, что вы умная девочка. Я приложил копии дневника Амадеуса Барона, чтобы вы лично могли с ними ознакомиться, если вам будет интересно. Надеюсь, это поможет. Удачи вам в ваших изысканиях, мисс Грейнджер. Я верю, что вещи, которые мы ищем, так или иначе сами раскрывают свои секреты.Ваш Ксенофилиус Лавгуд
— Малфой, — зовёт она, перечитав письмо. Трудно подобрать слова, чтобы описать чувство, которое она испытывает всякий раз, когда получается напасть на след. То самое чувство, которое она пережила, узнав о Философском камне на первом курсе или выяснив правду о Тайной комнате на втором. Резкий выброс адреналина, заставляющий вскипать кровь и чувствовать огненные искры под кожей. Ни с чем несравнимые ощущения! Особенно сейчас, когда она стала на шаг ближе к Гарри. Гермиона сгорает от желания поскорее поделиться с Малфоем своим открытием и прислушивается, не раздаются ли его шаги рядом с кабинетом. Но в коридоре тихо. От волнения у неё дрожат пальцы, а колени нервно подпрыгивают на стуле. В итоге она вскакивает и несётся по коридору с письмом в руках. — Малфой! — громко и настойчиво зовёт она. В её голосе слышится явная безотлагательность. Она проверяет кухню, заглядывает в гостиную. — Малфой? — Гермиона не осознаёт, как тяжело дышит, выкрикивая его фамилию, насколько отчаянно звучит при этом её голос. Кажется, что он должен сразу понять, что она нашла: у них получилось. Гермионе не терпится поскорее приступить к работе, чтобы с помощью новой информации наконец-то соединить все те маячки, которые раздражающе бессмысленно мигали в её голове всё это время. Её шаги гулко разносятся по коридору, и когда она открывает рот, чтобы позвать снова, дверь ванной с силой распахивается, и на пороге появляется Малфой. Он только из душа, нижняя часть тела наспех обёрнута белым полотенцем. В панике он озирается по сторонам, пока не замечает Гермиону, сканирует взглядом её фигуру и постепенно успокаивается, понимая, что она жива и невредима. И только Гермиона собирается поразмыслить над тем, что Малфой, несомненно, беспокоился о ней, как вдруг его лицо внезапно мрачнеет. — Чёрт возьми, Грейнджер. Надеюсь, это что-то важное. Она распахивает глаза от удивления и скользит взглядом по его обнажённой груди вниз к тёмной дорожке волос в районе пупка. Сглатывает, отводит взгляд и возвращается к лицу Малфоя. Капля воды скатывается с его мокрых волос и медленно ползёт по шее над ключицей. Но ей в глаза бросаются сердито сжатые губы, раскрасневшиеся от горячей воды щёки и пятнышко пены для бритья в уголке рта. — Прости, я не… Вот. Пришло. — Гермиона протягивает письмо, слегка помахивая им. Щёки пылают от смущения. Взгляд Малфоя падает на сложенный лист бумаги, и выражение его лица смягчается. — Чёрт, это что… Она порывисто кивает, делая шаг вперёд, чтобы протянуть ему письмо. Ванная комната заполнена паром, зеркало запотело, и по коридору разливается аромат его шампуня. Малфой берётся за бумагу слегка влажной рукой. Гермиона морщится, но решает промолчать. Он откидывает со лба мокрую чёлку и бегло читает, скользя глазами по строчкам. Гермионе требуется вся её выдержка, чтобы не опустить взгляд вниз, на полотенце, повязанное низко на бёдрах. Шея зудит от дискомфорта. Там определённо пролегает неизведанная территория, и она определённо не собирается вторгаться в его личную жизнь. Но она также не может удержаться от любопытства. Желание рассмотреть его как следует, без спешки, отдавая дань восхищения увиденному, почти также сильно, как и желание противостоять соблазну. — Прекрасные новости, Грейнджер, — выдыхает он, не отрывая глаз от письма. — Просто великолепные. — Беатрис Певри. Дания. Мы уже практически получили ответ. — Значит, в следующий раз Поттер появился под псевдонимом в… — Малфой смотрит с надеждой, ища в её глазах вопрос, на который он уже знает ответ. — Да, — выдыхает Гермиона. — Это была Дания. В глазах Малфоя вспыхивает что-то, что можно назвать волнением, и он протягивает ей письмо. Пальцы случайно соприкасаются, и она инстинктивно вздрагивает, отстраняясь и тихонько откашливаясь. — Мы пока не можем знать наверняка. Но это выглядит многообещающе. Она наблюдает, как ещё одна капля скатывается по его шее вниз, и на какой-то странный, ужасающий момент у неё возникает искушение шагнуть вперёд и смахнуть её большим пальцем. — Дай мне минуту, чтобы одеться, Грейнджер. Встретимся в кабинете. Она кивает, почти сразу же отворачивается и как можно быстрее шагает прочь, стремясь поскорее сбежать. В кабинете она достаёт несколько книг по генеалогии, в том числе свою любимую — «Истоки благородных семейств: Генеалогия волшебников», которую во время войны она неоднократно использовала в своих исследованиях. Она сразу же приступает к делу, перелистывая страницы дрожащими пальцами, как вдруг её накрывает мощная волна дежавю. Спустя несколько минут в комнату врывается Малфой и хватает второй том — более старый, содержащий генеалогию волшебных семей Центральной Европы. Гермиона с головой уходит в книгу, но затем вспоминает о дневнике, который прислал мистер Лавгуд вместе с письмом. Она раскладывает листы на заваленном книгами, пергаментом и заметками столе прямо поверх карты Дании, которую она открыла после прочтения письма. Записи в дневнике сделаны старомодным каллиграфическим почерком, чернила порядком выцвели, а в левом углу страницы подписаны даты.24 августа 1493 г.
— Амадеус Барон встретил Беатрис Певри в конце пятнадцатого века, — говорит она, не оборачиваясь. Она слишком занята, листая страницы в своей книге и следя за датами, которых становится всё больше и больше. — Итак, нам нужно проверить как минимум пятнадцать поколений? Как же нам сузить круг поиска? Она делает паузу и вытягивает шею, чтобы заглянуть в книгу Малфоя, задаваясь вопросом, подобрался ли он хоть немного ближе, чем она. Но из-за его огромной головы ей никак не удаётся рассмотреть страницу, на которой он остановился. Так что Гермиона принимает решение за долю секунды и начинает действовать. — Малфой! Ну-ка, вставай. Она вскакивает со стула и выхватывает волшебную палочку. Когда Малфой поворачивается к ней, его лицо искажено выражением крайнего замешательства. — Прости. Что? — О, ради Мерлина! Просто возьми и встань, болван! Она удивляет саму себя, когда хватается за спинку его стула, оттаскивает Малфоя от стола и толкает к окну. Малфой издаёт возмущённый крик и недовольно морщится от растерянности и раздражения, которые она демонстративно игнорирует. Когда Гермиона Грейнджер решает действовать, она свернёт любые горы: даже Драко Малфоя. — Я… Грейнджер. Какого чёрта? Гермиона продолжает игнорировать его, отшвыривает уже свой стул от стола и направляет палочку на массивную столешницу, бормоча заклинание, в то время как Малфой ворчит за спиной, выражая недовольство. — Что ты… — Малфой, можешь, пожалуйста, помолчать? Всего минутку. Гермиона чувствует затылком жар чужого взгляда, но сосредотачивает всю свою энергию на заклинании, и стол взмывает в воздух, слегка покачиваясь в такт движениям руки. Она делает вдох, чтобы успокоиться. Магия вибрирует на кончиках пальцев, пока она левитирует свой стол от стены на середину кабинета. Малфой на удивление молчит и не протестует, когда Гермиона проделывает то же самое с его столом и ставит рядом со своим, соединяя их вместе с громким стуком, чтобы получился один большой стол посреди комнаты. — Как бы мне ни было лестно, что ты хочешь быть ближе ко мне. Грейнджер, я… — Малфой, в последний раз повторяю, заткнись и иди сюда! — рявкает она, не удосужившись придвинуть свой стул к новому мега-столу, который только что создала. Гермиона принимается быстро перемещаться вдоль края столешницы, лихорадочно раскладывая книги и все бумаги, связанные с исследованиями, так, чтобы их было легче читать, находить и изучать. Захламлённое пространство — захламлённый разум, как говорила её мама. Она слышит вздох Малфоя и скрип стула, когда тот, наконец, встаёт, а затем звуки шагов, когда он подходит, смирившись с их новым совместным столом. Она протягивает ему через стол запись из дневника, отмечая дату указательным пальцем. — 1493. Беатрис Певри. — Как думаешь, Певри — это фамилия Барда? Или она сохранила свою девичью фамилию? Драко пододвигает к себе большой раскрытый фолиант и перелистывает несколько пожелтевших страниц, пробегая глазами список имён. — Не могу сказать точно, — отвечает она, снова поднося к себе письмо. — Фамилия скорее похожа на датскую, чем на английскую. Но если отец Барда действительно был родом из Дании, то вероятны оба варианта. Драко кивает, возвращается к странице, на которой остановился, и ведёт пальцем по списку имён на букву П. На несколько мгновений в кабинете воцаряется тишина, нарушаемая только перелистыванием страниц, мягким ритмичным звуком их дыхания и шумом ветра в кронах деревьев снаружи. Разум Гермионы пылает — сгорает от нетерпения, мечется от знакомой жажды узнать и найти. Каждое несовпадающее имя только подстёгивает её продолжать, поскорее перейти на следующую страницу и найти ответ. — Беатрис Хелен Певри. Впервые в жизни голос Малфоя звучит как мёд; так сладко из-за долгожданной находки. Гермиона замирает и жадно впивается в Драко глазами. Тот берёт тяжёлый том в руки и читает. — Родилась в 1468 году. Умерла в 1508 году от чумы. Трое детей. Овдовела. Её сердце останавливается. — Овдовела? Драко встречает её пристальный вопрошающий взгляд. — Имя мужа не упоминается. Похоже, Барду снова удалось сохранить анонимность. Гермиона быстро обходит стол и становится рядом с Драко. Он кладёт перед собой большой список, дважды постукивая средним пальцем по имени Беатрис Певри. — Трое детей, — говорит она, цепляясь за остатки надежды на фоне разочарования по поводу вечно ускользающей личности Барда. — Неплохо. Это уже что-то. Драко кивает ей. От него пахнет свежестью после душа, а кожа, как всегда, кажется горячей. Он достаёт палочку, направляет на книгу и бормочет Заклинание удвоения, чтобы дублировать её и открыть на той же странице для Гермионы. Она наблюдает за его действиями, внезапно поражаясь тому, как легко с ним работать, как легко они понимают, что делать дальше, даже не сговариваясь. Кажется, он точно знает, что она собирается предпринять, и делает это ещё до того, как у неё появляется такая возможность. Разница между работой в команде с Малфоем и работой в команде с Гарри и Роном ошеломляет. Теперь она понимает, каково это — быть на равных! И хотя раньше казалось, что она возненавидит всё это, — мысли о необходимости постоянно соревноваться с кем-то, бросать вызов чужому разуму и пытаться перехитрить откровенно страшили, — вместо этого Гермиона поражена тем, насколько ей это нравится. Как легко дышится. Так они и работают вместе с Малфоем, изучая родословную потомков Беатрис Певри, отслеживают сквозь века, как менялись фамилии, как женщины выходили замуж, как исчезали целые линии, а семьи разъезжались из Дании по всей Европе. Драко был прав. В роду Певри насчитывалось около двадцати поколений. В каждом имелось потомство, которое образовывало всё новые и новые ветви. Но, в конце концов, после долгих часов поисков и составления генеалогического древа, они видят, что с течением времени род Певри становится всё меньше и меньше. Пока не остаётся только одно имя. Фрея Певри. Оно было найдено в самой последней книге, в которой они искали, — «Современная генеалогия волшебников: Европа в XIX и XX веках» Хокли Хаверстока. — Двадцать поколений, и осталась только одна Певри. Драко облокотился на край стола, сложив ладони за спиной, и уставился на имя, написанное на клочке пергамента. Они проследили всю линию Певри вплоть до последнего живого представителя каждой ветви — наблюдали, как угасали линии, как фамилии менялись с Певри на Питерс и Уильямс. Одна семья, происходившая от старшего сына Беатрис Певри, переехала в Америку в начале 1900-х годов, и вся их родословная оборвалась во время Первой мировой войны. Но одна Певри осталась — в Дании. Последняя из семьи, сохранившая фамилию. Последняя живая представительница рода. И они нашли её. Гермиона и Драко сразу же отправляются с помощью портключа в Любляну и заходят в первую попавшуюся библиотеку. Они входят бок о бок единой командой. Гермиона не даёт себе времени остановиться и подумать о том, насколько необычную пару они составляют. Как, должно быть, странно выглядят со стороны: с покрасневшими, опухшими от недосыпа глазами и выражением крайней решимости на лицах. Когда она подводит их к компьютеру, Драко ни о чём не спрашивает, а лишь наблюдает, как она водит мышкой, используя библиотечную программу для поиска Фреи Певри в Дании. Она нажимает на первый же появившийся результат. — Должно быть, это она, — выдыхает Гермиона, чувствуя, как сжимается желудок и по всему телу пробегает нервный трепет, а в горле встаёт тревожный комок. Они сделали это. — Фрея Певри — заслуженный профессор древней истории Копенгагенского университета. Драко заходит ей за спину, пытаясь рассмотреть экран компьютера, и опирается ладонью на шаткий компьютерный столик. Он нависает над Гермионой, и она чувствует тёплое дыхание на своих волосах. Другой рукой он держится за спинку стула и случайно задевает костяшками пальцев её плечо, когда наклоняется ближе к экрану, чтобы изучить страницу поиска. — Она происходит из древнего рода могущественных волшебников, но преподаёт в магловском университете? Тебе не кажется это странным? Гермиона фыркает и оборачивается, чтобы свирепо взглянуть на него, совсем позабыв, как близко он находится. И утыкается взглядом в профиль Малфоя. Его лицо настолько близко, что если бы она поддалась чуть вперёд, то могла бы коснуться носом его подбородка. Она резко отстраняется, и Малфой небрежно отодвигается, оставляя её в лёгком оцепенении. — Нет, Малфой, я не думаю, что это странно. Полагаю, что это довольно престижная должность. Оборонительный тон Гермионы заставляет его взглянуть на неё. И, несмотря на то, что они отодвинулись друг от друга, лицо Малфоя всё ещё близко. Слишком близко. Она видит голубые искорки в серых глазах, замечает, что нижняя губа у него немного полнее верхней — наблюдает, как он поджимает их в слишком хорошо знакомой ухмылке. — Расслабься, зануда. Я вовсе не это имел в виду. Она закатывает глаза и отворачивается к экрану, не обращая внимания на волну тепла, разливающуюся по телу. — Назови ещё раз адрес? Той гостиницы, в которой Гарри останавливался в Дании. Драко выпрямляется и убирает руку со спинки кресла, чтобы вытащить из заднего кармана брюк сложенный лист бумаги. Они взяли с собой список мест, где ещё встретился псевдоним Гарри, который Гермиона составила в тот день в архиве Министерства. Гермиона вбивает в строку поиска Копенгагенский университет и щёлкает по первой попавшейся карте. Драко машинально протягивает ей карандаш и клочок бумаги, чтобы она могла записать адрес, а после зачитывает адрес гостиницы — пластиковые клавиши мелодично щёлкают, пока Гермиона набирает текст, прежде чем нажать Enter. Когда она смотрит на высветившийся адрес, у неё перехватывает дыхание. Ведь местонахождение гостиницы, где регистрировался Гарри под своим псевдонимом, всего в пятнадцати минутах езды от Копенгагенского университета. У Драко вырывается рваный вздох. Осознание поражает его так же, как и Гермиону. — Похоже, нам срочно нужен портключ в Данию. И как можно скорее, — говорит он низким, почти торжественным голосом. Сердце Гермионы бешено колотится — ровный стук-тук-тук, который, она готова поклясться, слышит вся библиотека, — а она продолжает пялиться в компьютер; ведь теперь им известна следующая точка в странствиях Гарри.***
Каким-то образом Драко теперь кажется ей другим. Она начала смотреть на него по-другому. Не обязательно в хорошем или плохом ключе — относительно него трудно использовать такие понятия. Гермиона просто знает, что видит его не таким, как прежде. Замечает то, чего не замечала раньше. И это одна из причин, по которой она не смогла сегодня уснуть. И дело вовсе не в недостаточно усердных попытках: она часами ворочалась в постели с боку на бок, а в голове кружились мысли о завтрашнем путешествии в Данию, о том, что они там найдут, о том, почему Гарри так сильно интересовался Бардом, а возможно, и Дарами. Но за всеми этими мыслями скрывались и мысли о самом Малфое. О том, как он не переставал удивлять её последние недели. Они провели несколько дней в ожидании портключа в Данию, было достаточно времени, чтобы понаблюдать за ним, поразмыслить, проверить свои теории и попытаться понять его истинную суть. Он оказался не таким, каким она его представляла. Временами он всё также ужасен, но при этом умён, напорист, решителен, с чувством юмора. Судя по тому, каким задумчивым он бывает, ей кажется, что он склонен к саморефлексии. Драко трудно прочесть, но она знает, что это потому что он хорошо держит себя в руках. Он всегда контролирует себя — тело, выражение лица, слова и то, как он их произносит. Навык, которым Гермиона пока так и не овладела. Он уверен в себе, но не такой самовлюблённый, каким она его когда-то считала. Волевой. Всегда предельно честен с ней, за что она ему отчасти благодарна. Но кое-чего не хватает — той стороны, которую он приоткрыл ей всего раз или два с тех пор, как они попали сюда. Ту часть себя, которой он не делится с миром. В Драко Малфое было что-то непостижимое, мучительно неуловимое. И она определённо не может игнорировать то, как её тело и разум реагируют на него; то, как она внезапно начала замечать его прикосновения и какую непроизвольную реакцию вызывал у неё вид его полуобнажённого тела или пристальный взгляд серых глаз. Хотя она уверена, что это сбивающее с толку физическое влечение — всего лишь результат её собственных неудовлетворённых потребностей, гормонов и того, что она оказалась заперта с ним один на один. Кроме того, нельзя не отметить того, что со времён Хогвартса он каким-то образом набрал хорошую физическую форму. А может, он всегда был таким, но она слишком сильно его ненавидела, чтобы заметить это. Глупо притворяться, что из них не вышла отличная команда — что когда они работают вместе, то добиваются успеха почти также хорошо, как и ссорятся. И уж точно глупо отрицать, что она не благодарна Маджу за то, что он настоял на участии Малфоя. Несмотря на то, что он любил постоянно напоминать, что Гермиона — постоянный источник его раздражения, он помогал ей. Малфой был почти так же увлечён поисками Гарри, как и она сама. В конце концов, Гермиона решает, что у неё всё равно не получится уснуть, поэтому скидывает с себя одеяло и спускается вниз. Выходит за дверь на свежий воздух и задумчиво останавливается на крыльце, прислонившись к перилам. Пахнет приближающимся летом: тёплыми влажными ночами, дождём и лесом. Полумесяц луны скрыт деревьями, и поляна покрыта мраком — лишь тени и очертания, сущность которых растворяется в ночи. Ей нравится просто слушать. Нравится, как темнота обостряет остальные чувства, как чутко её слух различает стрекот насекомых в лесу и шелест листвы на дереве у дома. Нравится, как ярко ощущается восхитительное тепло весенней ночи, ласкающее кожу. Нравится приятное чувство ностальгии, которое пробуждается в ней. На мгновение ей кажется, что она одна в целом мире. Затем раздаётся скрип половиц. — Ты напугал меня, — прерывисто выдыхает она, после того, как, обернувшись, обнаруживает Малфоя у сетчатой двери. Она не может детально разглядеть лицо из-за сетки, но чувствует на себе его взгляд. Тёмная фигура Малфоя выделяется на фоне света в коридоре. — Снова. — Взаимно, Грейнджер. Столько шума. Я подумал, что нас посетил большой медведь или что-то в этом роде. Немного обознался. Она не утруждает себя обычным свирепым взглядом. В словах Малфоя нет язвительности — они безобидны. Она знает, что он просто дразнится. — Я почти не шумела, придурок. Дверь со скрипом открывается. Слышны мягкие шаги, тихий стон деревянного пола, когда он пересекает маленькое крыльцо. Она отворачивается и смотрит на поляну. Он подходит к ней и встаёт рядом, ближе, чем она ожидала. На этот раз, слава Мерлину, на нём рубашка, но те же пижамные брюки, которые она видела прошлым вечером. — Грейнджер, и что у тебя за повод, чтобы не спать в столь поздний час? Ты. Вдалеке ухает сова. Гермиона плотнее прижимается к перилам. — Нервы. Волнение. Кажется, моё тело нарочно мучает меня и издевается, зная, как сильно мне нужен отдых перед таким важным завтрашним днём. А ты? Размышляешь над смыслом жизни? — Что-то вроде того. Гермиона кивает, глядя на него. Он стоит боком, опираясь на перила, руки засунуты в карманы льняных штанов. Лицом к ней, но смотрит в сторону поляны. Открыт для неё. Не прячется в свой скорлупе. Несколько мгновений проходит в тишине, но они не вызывают дискомфорта. Они проходят легко, без неловкости по поводу молчания. Гермионе не хочется его прерывать, но тут в голову приходит мысль и вырывается наружу прежде, чем она успевает себя остановить. — Ты когда-нибудь видел раньше светлячков? Она жаждет общения и испытывает стресс из-за долгого пребывания в изоляции. Она скучает по друзьям. Скучает по Дину и работе, по Джинни и Рону. И, Боже, как же она скучает по Гарри. Она всегда задавала Гарри подобные глупые вопросы, такие как этот. И всегда была благодарна ему за то, что после короткого и простого ответа он, казалось, был всегда рад выслушать её. — Что за вопрос, Грейнджер? — Скорее формальность, а не претензия. — Для поддержания разговора, Малфой. Тот, на который ты просто берёшь и отвечаешь. Она наблюдает, как подрагивают его губы. Он просовывает руку под рубашку, сгибает локоть и почёсывает противоположную сторону живота, — в темноте вспыхивает участок обнажившейся кожи, который исчезает, как только он убирает руку. — Да. Я уже видел светлячков. — Где? Он поворачивается к ней с непроницаемым выражением лица. Его глаза скользят по её лицу, и когда они встречаются взглядами, он медленно и лениво моргает. — Раньше у нас был летний дом во Франции. Далеко за городом. На многие мили вокруг никого. За домом было поле, и однажды ночью я наблюдал за ними. — Кто показал их тебе? Его глаза едва заметно подёргиваются, и она жалеет, что спросила об этом, когда он отворачивается от неё и снова замыкается в себе. — Мама. Она разбудила меня посреди ночи и сказала, чтобы я не рассказывал отцу. Это был наш маленький секрет. Гермиона испытывает странное чувство, словно наступил переломный момент в их знакомстве; будто они добралась до той стадии, когда можно делиться и рассказывать истории. Она поражена тем, что он ответил так честно и не стал ворчать, что она опять лезет не в своё дело. Гермиона снова смотрит на поляну. Взгляд скользит по темной траве и мху, который стелется у корней старых деревьев. Прежде чем заговорить, она делает глубокий вдох. — Прежде чем я поняла, что являюсь ведьмой, мы с папой сбегали по ночам, и он помогал мне ловить их. Светлячков, то есть. Мы закрывали их в банке, и она становилась похожа на фонарь, полный крошечных плавающих огоньков. Они светились, как будто там была заперта дюжина фей. До того, как я узнала, что магия действительно существует, это было самое волшебное, что я видела в своей жизни. Драко молчит, но она чувствует, что он смотрит на неё, — теперь она, кажется, ощущает это даже кожей, которую начинает покалывать, когда его взгляд устремляется в её сторону. Гермиона неловко почёсывает мыском укус комара на лодыжке и заправляет за ухо выбившийся локон. — Если мы не найдём Поттера, что ты будешь делать? Вопрос возник словно из ниоткуда и обрушился ей на голову, как тонна кирпичей. В первую очередь из-за того, что никто и никогда не задавал его прежде. Во рту пересохло, и язык прилип к нёбу, а желудок мгновенно скрутило от мыслей, которые она не подпускала к своему разуму с самого начала поисков. — Я продолжу искать, — произносит она, встречая его взгляд. Её глаза опускаются к изгибу его челюсти, а затем снова скользят наверх. Волосы падают ему на глаза, и он убирает их быстрым движением. Драко упирается локтями в перила, его плечи жёсткие и напряжённые. — Ты бы посвятила этому всю жизнь? До последнего вздоха? Раньше Гермиона об этом не задумывалась. И она знает, как безумно прозвучит то, что она готова признать вслух: — Даже если бы я прекратила поиски, я бы продолжала искать. В этом есть какой-то смысл? — Не то что бы, Грейнджер. Хотя это не новость. Гермиона полусерьёзно хмурится, хотя и не уверена, что он это видит. Она не думала об этом раньше. И она знает, как безумно это прозвучало бы, признайся она вслух. — Я никогда не перестану задавать вопросы. Я никогда не перестану размышлять, какой была бы жизнь, если бы Гарри был здесь — если бы он мог наблюдать, как Рон влюбляется и заводит семью. Кем бы он стал работать? Встречался бы он с Джинни или нет? Или жил бы он по-прежнему на Площади Гриммо? Я всегда буду искать ответ на вопрос, куда он исчез, даже если прекращу активные поиски. Я не могу даже представить, что могла бы отпустить его насовсем. И я знаю, что Гарри сделал бы то же самое для меня. Он мой лучший друг. Драко отвечает так быстро, словно уже размышлял об этом раньше. — Я думаю, что так можно дойти до точки, где просто теряешь себя; когда не можешь перестать жертвовать собой ради других. Если ты посвящаешь всю свою жизнь его поискам, то на самом деле это уже не твоя жизнь. Это жизнь для кого-то другого. — Я не согласна. Малфой вскидывает бровь. — И почему я не удивлён. Он изучает её — как Гермиона поджимает губы, собираясь с мыслями, чтобы дать достойный ответ. — Я думаю, что Гарри — это такая же часть меня, как и другие составляющие моей личности. Он — часть меня, и поэтому в каком-то смысле я ищу частичку себя, которую потеряла. Мы росли и взрослели вместе. Как я могу быть собой без него? Ничто не мешает мне жить полной жизнью, не прекращая поиски. — А если бы он погиб в Финальной битве? Что тогда? Ты бы так же перестала двигаться вперёд? Так же перестала жить для себя? Ты бы продолжала жить ради него, даже зная, что он никогда не вернётся? Гермиона поворачивается к нему лицом, и их взгляды пересекаются. Малфой выглядит почти расстроенным, словно такой ответ его разочаровал. — Верно. Со смертью приходит завершённость. И я бы не искала его, но, думаю, часть меня всё равно жила бы ради него. Ради того, за что он боролся. И ради того, чему он меня научил. Драко пристально изучает её лицо и напряжённо хмурится. — Мне кажется, ты так долго жила ради Поттера, что забыла, что значит жить для себя. Ты хоть раз задавалась вопросом: чего ты хочешь, Грейнджер? Всё, что ты делала, было ради Поттера. Ты провела всё своё детство в попытках защитить его. А взрослая жизнь проходит в его поисках. Даже твоя карьера — ради него. Ты хоть когда-то ставила себя на первое место? — Не всё из этого было только ради Гарри! Я поступала, как считала нужным — не из любви или долга. Я делала свой собственный выбор. И я жертвовала собой, чтобы бороться за свои убеждения. Во мне сочетается много вещей, но эгоизм не в их числе, Малфой. С его губ срывается тихий глубокий смешок, прерываемый разочарованным выдохом. — Нет, Грейнджер. Это не эгоизм. Это забота о себе. Это понимание того, чего ты хочешь в жизни. Того, что сделает счастливой тебя. Ты провела столько времени, сражаясь за других людей, что, по-моему, ты даже не представляешь, кто ты без Поттера. — Мне точно не нужно, чтобы ты говорил мне, кто я и что я должна делать, Малфой! Моя любовь к Гарри не стирает мою сущность. Она лишь делает меня мной. — И кто же ты тогда, Грейнджер? Гермиона замирает, судорожно моргая, а её брови хмурятся в смятении и отчаянии. — Когда ты не гениальный мозг для миссии Поттера, кто ты тогда? Я уже знаю, какой ты бываешь умной, упрямой и самоотверженной, потому что всю жизнь наблюдал за этой версией тебя. Но что скрывается под всем этим, м? Драко делает шаг вперёд, ближе к ней, взглядом призывая её понять, о чём он говорит: — Что заставляет тебя двигаться вперёд — какие желания, убеждения, потребности? Кто ты без своей войны? Его слова действуют на неё, как ледяной душ. — Значит, ты считаешь меня какой-то пустой оболочкой человека? По-твоему, я ничего не представляю из себя без Гарри? — Я как раз пытаюсь сказать тебе, Грейнджер — ты не такая. Но я не думаю, что ты дала себе хотя бы минуту, чтобы понять это. Гермиона делает ещё один вызывающий шаг в его сторону. Всё её тело пульсирует от возмущения и разочарования. — Что ты вообще знаешь о моей жизни, Малфой?! С чего ты взял, что имеешь право говорить мне, кто я или кем я должна стать? Он испускает вздох — почти рычание — и наклоняет голову так, чтобы заглянуть ей в лицо и донести свою точку зрения: — Потому что когда-то я был на твоём месте! Я — Малфой. Меня всегда определяли две вещи: моя кровь и мой отец. Я всю жизнь цеплялся за этот образ, потому что считал его важным для своей семьи. И я понятия не имел, кем я был на самом деле без всего этого. Я смотрел в зеркало и не видел ничего своего. Я не говорю, что ты должна перестать искать Поттера. Я знаю, как много он для тебя значит. Я понимаю. Я просто хочу сказать тебе, что ты должна дать себе хотя бы минуту, чтобы понять, кто ты без него. Найти Грейнджер, которая видит несколько светлячков в банке и думает, что это должно быть волшебство. Ту Грейнджер. Драко отталкивается от перил, поворачивается, чтобы уйти, и двумя размашистыми уверенными шагами достигает входа в дом. Когда Гермиона начинает говорить, он уже открывает дверь, но её голос заставляет его замереть на месте. — Она здесь. Эта Грейнджер здесь — где-то под всем этим. И я думаю, что ты уже начинаешь это понимать. Его рубашка сбивается на плечах, когда он распахивает дверь — громкий скрежет ржавых петель, скрип старого дерева — и он исчезает в темноте дома, прежде чем Гермиона успевает сделать новый вдох.