***
В день отборочных выдаётся отличная погода. Небо лазурное, побелённое редкими жидкими облаками, и солнце ласковое и тёплое. То есть погода отличная для Боры, которая может не брать с собой шарф, но для квиддича не слишком. У Боры есть болезненное воспоминание, связанное с этим, — когда на занятии по полётам на метле в такой же чудесный солнечный день она навернулась с метлы и чуть не отправилась в Больничное крыло с переломанными рёбрами. Впрочем, наверняка дело было только в том, что она не умеет летать. Издалека стадион для квиддича кажется совсем пустым. Но стоит им с Минджи подняться на трибуны, как Боре удаётся разглядеть редкие чёрные точки чужих фигур, рассыпанные по всем зрительским отсекам. С такого расстояния невозможно разглядеть ни лиц, ни цвет галстуков, но Бора и так понимает, что всё это — слизеринцы. И они ревностнее всех следят за тем, чтобы на тренировки их сборной не мог попасть никто посторонний. Пробираясь с Минджи к местам подальше ото всех, Бора ощущает себя самой что ни на есть посторонней. Лишней. Неуместной. Она косится на Минджи, которая взволнованно и беспорядочно блуждает глазами по всему, что их окружает, много и часто облизывая губы, и это чувство обостряется. Потому что Бору нагоняет осознание — она здесь лишь из-за того, что её позвала Минджи. А Минджи позвала Юхён. Получается, и Бора здесь по её приглашению. Чем дольше она думает об этом, тем более диким ей это представляется. Нет, у Боры правда не укладывается в голове. Откуда всё это? Ей не нравится это ощущение, словно её жизнь делает крутые повороты в самые неожиданные моменты и сама по себе. Словно Бора ни над чем не властна и способна делать только одно — безвольно наблюдать. Её взгляд вдруг цепляется за что-то изумрудное внизу. Когда она фокусирует внимание на засыпанной песком площадке, там в центре уже тянется ряд игроков с мётлами наперевес. Среди них находится и парочка второкурсников, смотрящихся до смешного крошечными рядом с высоченными старшекурсниками. Вернон выходит вперёд и встаёт перед остальными, держа в руках ящик с мячами и снитчем. С их места невозможно разобрать, что он говорит, но Бора видит, как он скрещивает на груди руки, и отлично представляет выражение его лица с сурово сдвинутыми густыми бровями. Фигура Юхён бросается в глаза практически сразу. Издалека она сама выглядит тонкой, как метла, такой, будто её может сдуть порывом ветра. Боре удаётся разобрать, что её короткие волосы собраны в маленький хвостик на затылке, а руки затянуты в перчатки. Метла… Непонятно какая. Но тут гадать не приходится — несомненно, одна из последних и самых дорогих. Вернон открывает ящик и ставит его перед собой на песок. Затем достаёт квоффл и бросает группе кандидатов в Охотники. Бора никого из них не знает, но почему-то один приземистый, хрупкий на вид парень вызывает у неё непонятное, смутное ощущение знакомого. Хотя даже не видя его лица, она уверена, что этого парня не знает. Откуда бы? Судя по росту и комплекции, он из младшеньких, а Бора мелких и со своего факультета едва ли помнит. По какой-то причине она всё равно на него смотрит. И у неё появляются вопросы. Потому что он весь какой-то щуплый и неуверенный, держится чуть в стороне от остальных и как будто пытается ужаться и стать меньше, чем он есть и так. Невзрачный. Как его уныло-серого цвета волосы, зализанные назад. Бору даже колет жалость. Из всех, кто стоит там, внизу, он выглядит самым… Даже не слабым — никаким. Боре правда становится его жаль. Вся школа знает, какие у Вернона принципы. Говорят, в сборную Англии проще попасть, чем в его команду. На что этот мальчик рассчитывает? Словно в ответ на этот неозвученный вопрос, Вернон делает отмашку. И тогда прямо у Боры на глазах этот парень одним пружинистым, точным движением взмывает в воздух. Размывается, просто исчезает из виду — и вдруг. Появляется почти на одной с ней высоте, расслабленно замерев в воздухе в ожидании остальных. Вратари разлетаются к кольцам. Охотники делятся по двое, как и подлетевшие следом Загонщики. Бора бросает мимолётный взгляд вниз, чтобы убедиться, что Юхён с другими Ловцами остались внизу. Красные искры, пущенные Верноном, взрываются высоко в небе. А сразу после — на свободу вырываются иссиня-чёрные бладжеры. И так начинается игра. Боре хватает первых секунд, чтобы понять, как крупно она ошиблась. Квоффл подскакивает над всеми — и стирается из виду промелькнувшей изумрудной молнией. Кажется, никто не успевает понять, что именно происходит, пока тот самый парень не возникает возле ворот. Квоффл летит в правое кольцо, и Бора невольно привстаёт с места, желая увидеть первый гол. Но вратарь отбивает мяч. А дальше происходит что-то невообразимое. До ушей Боры доносится свист рассекающих воздух мётел, треск ткани, крики игроков и Вернона, усилившего голос чарами, и глухие удары бит о бладжеры. И практически всё время они летят за тем парнем, который немыслимо быстро носится из одной точки в другую, ловко увиливая и от бладжеров, и от других игроков. У Боры начинает кружиться голова от скорости, с которой квоффл перелетает из одной части поля в другую. Она впивается пальцами в перегородку трибуны, захваченная неожиданным азартом. Мерлин, да матчи самого чемпионата не такие интересные! Несмотря на то, что Бора и половины из игроков не знает и ей глубоко плевать, кто выиграет — тем более что счёт никто даже не ведёт! — Теперь понятно, почему они постоянно выигрывают кубок, — бормочет Минджи. — Ага… — соглашается Бора. — Возможно, я всё-таки поставлю на них в этом сезоне. Если твоя Юхён не опозорится. Минджи мажет по ней обиженным взглядом. — Не опозорится. И она не моя. Бора многозначительно молчит. — Заканчивайте! — прокатывается многократно усиленный голос Вернона. — Всем спасибо. Ловцы в воздух! Загонщики, останьтесь. Будете бить по Ловцам. Особенно по самым успешным. Ловцы, будете тормозить — я заставлю бладжеры летать за вами безо всякой посторонней помощи! — Он же это не серьёзно?.. — Минджи обеспокоенно глядит на Бору, и на лбу у неё залегает морщинка. — Он — точно да. Бора бы посмотрела на это. Она опускает взгляд вниз и видит, как Вернон наклоняется к ящику и выпускает снитч, который спархивает золотым отблеском и молниеносно исчезает. И вдруг — Боре чудится, что на неё падает тень. И тогда — раздаётся: — Кажется, я вовремя. Совсем близко. Этот насмешливый бархатистый тон мёдом вливается Боре в уши. И она чувствует, как к ней в одно мгновение приливают беспричинный ужас и ещё более беспричинный жар. Она задирает голову. Чернота мантии Хандон поглощает солнце, а её волосы режут глаза ослепительным белоснежным сиянием. — Разрешите? — лениво тянет Хандон, и это совершенно не звучит как вопрос. И ответа она не дожидается, только пару мгновений стоит, придавливая исключительно Бору своим надменным взглядом, и после садится рядом, обдавая её призрачным шлейфом того самого аромата, запах которого она почему-то запомнила невероятно точно — с того дня в Запретной секции. Бора чувствует, как её тело сковывает. Желание отодвинуться от Хандон подальше заставляет её конечности заныть, и ей титанических усилий стоит не сдвинуться с места. Она старается не смотреть на Хандон даже краем глаза, усиленно направляя взгляд на поле, где уже началась погоня за снитчем. Но даже не глядя на Хандон, не видя её лица, Бора чувствует и знает, как та сейчас выглядит. И ощущает на себе её небрежно-медлительный взгляд. — Юхён сказала, ты не придёшь, — неожиданно говорит Минджи, обращаясь к Хандон с каким-то застенчивым видом. — Юхён не понимает шуток. Возможно, тебе следует принять это во внимание. Или я правда произвожу такое впечатление? — Да, — вырывается у Боры. — Самое худшее. Хандон хмыкает, и этот негромкий звук бьёт Боре по ушам. — Как жестоко, Бора. Я думала, после того, что… было в библиотеке… мне удалось добиться твоего расположения. У Боры перехватывает дыхание. Что было в библиотеке? Что Хандон имеет в виду? То, как она спасла их обеих от мистера Филча, или… То, как Бора стояла в тот момент, умирая от страха, и Хандон вжимала её в стеллаж, держа за плечи? Может быть, то, что Хандон нашла нужную книгу и даже собственноручно переписала рецепт, или… Её слова о том, что она просто хотела сделать всё это именно — с Борой? Боре вдруг становится так жарко, что она почти тянется к шее, чтобы ослабить галстук, но не позволяет себе ни единого движения. Медленно вдохнув, она отрывисто произносит: — Не понимаю, о чём ты. — Пуффендуйцам не полагается быть честными? — Я честна. — Скажешь мне это в глаза — и я постараюсь сделать вид, что верю тебе. — Не моя проблема, что ты не веришь. — Не моя проблема, что ты лжёшь. Бора резко поворачивает голову и словно врезается в невидимую стену. Хандон смотрит прямо на неё. Она сидит так близко, что у Боры нет никакой возможности остановить свой взгляд где-либо, кроме как на неё глазах. И стоит сделать это, как Бора замирает. Совсем-совсем, до спёртого дыхания, как если бы даже само время замерло вместе с ней. И Хандон — тоже. Солнце подсвечивает её глаза. И они горят золотисто-тёплым, как настоящий янтарь. Под их неподвижным пристальным взглядом даже мысли Боры практически застывают, перетекая из одной в другую тягучим потоком. Потому она ощущает во всех деталях то, как медленно, с беспричинным сопротивлением и страхом её настигает эта мысль. Бора в волнении отрывает взгляд от этих янтарных глаз, опуская его на свои нервно сцепленные руки. И оглушительно думает — Всё, что Бора знает о Хандон, всё, что Бора видит в ней, — слишком, преступно, непростительно прекрасно. И то, что сама Хандон понимает это больше и лучше, чем она, — прекрасно тоже. Потому что Бора — на самом деле — ничего о ней не знает. — Ну? Бора моргает. На язык просится глупое — что? Что — ну? Бора молчит. Хандон безмятежно изучает её с минуту. — Как я и думала, — заключает она. И на её лице проступает тень настоящей улыбки. Которая растворяется в извечных самодовольстве и насмешливости быстрее, чем Бора успевает прочувствовать каждой клеточкой своей души то, насколько это тоже — Прекрасно. Когда Бора возвращает взгляд на поле, она ничего не понимает. У неё ни на чем не получается сфокусироваться, пускай одна из трёх носящихся в воздухе фигур и принадлежит Юхён, из-за и ради которой Бора здесь и торчит. Она искоса поглядывает на Минджи, всю обратившуюся в нервозность и волнение, и видит только, как двигаются её зрачки. — Мы уже можем спускаться, — неожиданно говорит Хандон. Бора не понимает, что значит это — «уже можем». Концом там даже не пахнет! Все трое Ловцов летают так, словно это не погоня за снитчем, а какое-то синхронное шоу. Бора приглядывается изо всех сил, но ей все равно кажется, что никто из них не вырывается вперёд ни на дюйм. И она думает, что ничего достойного её денег в том, как Юхён летает, нет. Хандон словно слышит её мысли. — Она решила повыделываться. Судя по всему, желает произвести впечатление на Минджи и побесить всех остальных. — В смысле? — Тянет специально. Но у них уже начинают сдавать нервы, сейчас они попытаются сбить Юхён с метлы и это всё кончится. — Надеюсь, тем, что она впечатается своей идиотской физиономией в песок, — бурчит Бора. — Увы. Мир недостаточно справедливое место. Хандон поднимается с места и снова придавливает Бору взглядом с высоты своего роста. Она стоит так и смотрит, словно чего-то ждёт. И чего именно она ждёт, Бора осознаёт только в тот момент, когда Хандон вдруг протягивает ей руку. В голове не проскальзывает ни единой мысли, Бора будто даже не успевает ничего почувствовать — зато ощущение мягкой кожи и колкого мороза колец пронзает её насквозь. И Хандон не отпускает её руки, пока они не спускаются с трибун.***
Каким-то чудом всё успевает закончиться за эти жалкие пару минут, что им требуются, чтобы оказаться внизу. Хандон выводит Бору на площадку. Каждый её шаг тут же начинает раздражающе вязнуть в песке, и она едва сдерживает возмущение, когда видит, как Хандон идёт перед ней с той же лёгкостью и изяществом, что и по гранитным коридорам Хогвартса. Бора не понимает: у неё есть хоть капля совести? Нельзя быть!.. Такой. Все толпятся в центре. Бора слышит крики, смех и ругань. Видит, как обступили Юхён, у которой растрёпанные волосы, алые щёки и светящееся чистой, кристальной радостью лицо. Бора ловит момент, когда Юхён глядит на неё мгновение с каким-то замиранием, и оглядывается. Минджи спешит в её сторону. Боры или Юхён — Бора не собирается гадать. Она смиренно топит взгляд в толпе, практически спотыкаясь о мрачноватую физиономию Вернона. Его лицо кажется грубо вытесанным куском камня, и Боре резко становится неуютно и не по себе, потому что ей чудится, будто пялится он — куда-то в её сторону. И сердце почти застывает у неё в груди, когда её вдруг кто-то хватает за плечи. — Ты всё пропустила! — слышит она голос Минджи, взбудоражено орущий ей прямо в ухо. Бора косится на неё. — Мне и не было интересно. — Ну да, — спокойно соглашается Минджи. Она давит выползшую на лицо ухмылочку. — Я понимаю. — Что ты там понимаешь? Минджи отлипает от Боры, на ходу пожимает плечами, одаривает её лучезарной улыбкой и упархивает в сторону остальных. В сторону Юхён. Когда Минджи буквально виснет на её шее, Боре кажется, что у Юхён лицо треснет. Её глаза делаются такими огромными и полными беззастенчивого обожания, как… у собаки при виде своего хозяина. Бора пересиливает отторжение при виде этого и собирается развернуться и уйти, но ее спина вдруг во что-то врезается и она вздрагивает, когда ей на плечи опускаются чьи-то ладони. Отблёскивает серебро. У Боры внутри всё сжимается, даже пережимает горло так, что не может просочиться воздух. Кожа покрывается густыми, жаркими мурашками. Бора аккуратно оборачивается и сталкивается с непроницаемо самодовольным взглядом Хандон, и в груди что-то обрушивается. Когда она успела подойти?! А главное — зачем?.. Бора быстро отворачивается обратно. Неожиданно оказывается, что смотреть на Минджи и Юхён проще — чем в глаза Хандон. И Боре приходится смотреть. На то, как Минджи привстает на носочки и осторожно целует Юхён в щеку. Как она задерживается на пару мгновений, прикрывая глаза, а потом отходит, ослепительно улыбаясь. Как Юхён стоит потерянная, красная, пялится на неё огромными синими глазами, которые блестят так, будто из них вот-вот хлынут слёзы. — Какая мерзость, — скучающе тянет Хандон. Бора поворачивает голову, чтобы взглянуть на неё. Та усмехается. — Что? — Её рука вдруг невесомо скользит с плеча Боры выше. — Не согласна? В глазах темнеет. Бору прошибает жар. Она ощущает лёгкое, чуть прохладное прикосновение кончиков пальцев Хандон, то, как они неспешно скользят выше, оставляя на коже огненные полосы, — и застывает в ужасе, не шевелясь и не дыша. Пока Хандон спокойно заводит ей за ухо прядку волос. — Всё ещё нечего сказать? — интересуется она, слегка наклонив голову. — Что?.. — Ничего. Просто спросила. Мало ли что. Хандон тянет ленивую улыбку и отводит руку. И Бора словно выныривает из толщи воды и судорожно втягивает воздух. Её даже чуть ведёт в сторону, и она переступает с ноги на ногу, чтобы не пошатнуться. Она косится на Хандон и хочет закричать. Да что происходит?! С ней? С ними? — Эй! Чей-то вскрик. Резкий, грубый, неприятный. Бора оборачивается. И видит того самого щуплого паренька из Охотников, над которым нависает высоченный плечистый парень. Тот стоит, сжавшись под его презрительным взглядом, и топит свой в песке, выглядя маленьким беззащитным щенком перед сворой бешеных псов. — Слышь, Чимин, ты чего сюда припёрся, а? Чимин? Бора же где-то слышала… Точно! Гахён говорила о нём… Говорила, что он ей не нравится. — Я бы на твоём месте и по замку-то не рисковал ходить, не то что в команду отбираться… Чимина пихают в плечо. Он неуклюже отшатывается, едва не падает, но остаётся на месте, нервно сжимает руки в кулаки и молчит. Его губы предательски дрожат. У Боры в груди что-то жалостливо сжимается. Она не понимает, что от него нужно? Что Чимин сделал? Бора бы подумала, что это обыкновенная зависть, но отвращение, которое она читает на лице этого Охотника, говорит ей о том, что это — нечто большее. Нечто худшее. И если что-нибудь не сделать — то ничем хорошим это не закончится. Но никто ничего не делает. Воздух становится вязким от напряжения. — Ты бы, Нейт, по воротам лупил с таким пристрастием. Этот Нейт мажет по Хандон злобным взглядом. Молчит с пару мгновений и гаркает: — Нам в команде такие не нужны. — Нам? — вдруг раздаётся издевательский голос Юхён. — Ты, что ли, решаешь? Тебя вообще ещё никто не взял. — Так он прав... — кто-то негромко говорит из толпы. — Ты заткнись вообще! — орёт Нейт, метнув взгляд на Юхен. И точно осознав, с кем говорит, вдруг резко меняется в лице. Расслабляется. Даже изображает корявую улыбку. — Хотя… Нет, продолжай. Давай. Очень мне интересно посмотреть, что с тобой будет. — Угомонись, — хмуро говорит Юхён. — Иначе все сейчас будут смотреть, что будет с тобой. Нейт усмехается. — На что ты намекаешь? На драку? Что, подерёмся из-за этого мелкого ушлёпка? — Ага, из-за ушлёпка. Здоровенного и тупого. Нейт ей ничего не отвечает. Он делает быстрых два шага и сгребает Чимина за ворот мантии, отрывая одной рукой от земли. Тот даже не вырывается. Беспомощно виснет, как запуганный щенок. Нейт ему что-то говорит, и Бора видит, как отчаянно Чимин начинает жмуриться. Нейт смотрит на Юхён, чуть щурясь. Встряхивает Чимина так, словно тот соломенная кукла. — Это ты для своей подружки пытаешься показаться защитницей сирых и убогих? И в этот момент Юхён выхватывает палочку. Нейт — тоже. Словно того и ждал. Чимин безвольно валится на песок. Голос Вернона гремит на всё поле. — Хватит! Всё застывает. Вернон медленно выходит вперёд и встаёт лицом к Нейту. Кончик его палочки практически упирается Вернону в грудь. — Ты не расслышал? — медленно произносит он. — Я сказал — хватит. Лицо Нейта искажается. Бора видит, как его руку начинает потряхивать. — Я хватит?! А ты!.. Нейт резко отдёргивает палочку и шагает вплотную к Вернону, впиваясь в него сверкающими бешенством глазами. Его шёпот оглушает. Отравляет. Парализует. — Тебе в команде нужны предатели крови? Жуткой тишиной. Бора чувствует, как её кожа покрывается ледяной коркой. А внутри — образуется пустота безмолвного ужаса. Она пялится широко распахнутыми глазами на Нейта и… И… Ничего не понимает. Не верит. Не может поверить в то, что она услышала. Что он сказал. Не может понять, что ужасает её более всего. Эти слова. Или бесстрастие, которое она видит на лицах слизеринцев. Будто… Ничего не произошло. Совсем. — Ты что несешь?! — вдруг вопит Юхён. — Да заткнись ты! Не тебе возникать. Сама-то видишь, кого притащила?! В кожу впиваются иглы. Бора отшатывается, как от пощёчины, и опускает голову, жмурится и жалеет. Она чувствует себя настолько неуместной, что ей хочется вырваться из собственного тела. В нём всё равно ничего нет. То, что держало Бору на плаву, последнее, то, во что она слепо верила, будто просто — пропало. И стало холодно. И очень страшно. Зачем она согласилась? Зачем вообще попросила Минджи о чём-то? У Боры в горле стоит ком. Она не знает, куда себя деть, потому что ей кажется, что если она пошевелится и привлечёт к себе внимание, то её растерзают. Если не они, то подступающий панический ужас. Бора хочет сбежать. Взять Минджи за руку и уйти. Забыть. Но у неё не набирается решимости даже на то, чтобы открыть глаза и поднять голову. Она знает, что не сможет забыть ничего. Потому что ей кажется, что последняя стена — сломана. Бора отмирает лишь тогда, когда раздаётся странный звук. Поднимает глаза и видит — Как Нейт с глухим хлопком валится на песок, сгибаясь пополам и пряча лицо в коленях. Вернон потирает правую руку, а затем скрещивает обе на груди. — Мне плевать, что творится в твоей или чьей ещё тупой башке. Мне в команде нужна дисциплина — в первую очередь. И хорошие игроки — во вторую. Кого что не устраивает — проваливайте. И помалкивайте. Очень советую. Его стальной взгляд проскальзывает по Боре, и она невольно съёживается. По толпе прокатывается негромкий ропот. Вернон добавляет ровным голосом, от которого Боре становится не по себе ещё сильнее, чем было уже: — Иначе вам даже в Азкабане не позавидуют. Больше никто не издал ни звука. Бора потерянно наблюдает за тем, как Вернон подходит к Чимину и что-то ему говорит. Она видит нескольких человек, окруживших Нейта, и других, кто стоял молча и бесстрастно. У неё в голове крутится мысль, что вот — сейчас она может уйти. Она должна уйти. Ей необходимо уйти. Но тело как не её, совсем не слушается. И сил так мало, что бы с радостью легла на песок, если бы это был песок не здесь. Бора медленно оглядывается. Успевает только зацепиться за фигуру Хандон, стоящую в отдалении ото всех, ощутить на себе её спокойный взгляд, который одновременно пугает её и внушает ей надежду, — как перед ней вырастает Юхён, за плечом которой маячит потускневшая Минджи. Юхён вкладывает ладонь Минджи в ладонь Боры. — Простите. Бора не уверена, что такое можно простить.***
Она не знает, что делать. Бора не хочет никуда идти, вообще высовываться из комнаты, тем более идти на Прорицания, где будет она и надо будет как-то себя вести. Но это невыносимо. Если бы не Минджи, которая очень быстро пришла в норму и согласилась без лишних вопросов и возражений таскать ей еду с кухни и говорить всем, что Бора «приболела», — Бора бы уже свихнулась. Бору изводит страх, изводят мысли, неумолимо лезущие изо всех далёких уголков её сознания, куда она их так старательно и так успешно заталкивала до этого. И ей нужно с этим что-то сделать. Нельзя же в конце концов весь год проторчать в комнате, лишь бы никого не видеть, никого не бояться и никого не подозревать! Да и проторчит она — а потом-то что? Дело же не в… Не в том. И поэтому Бору раздирает надвое — между страхом и желанием увидеть её. Ей необходимо поговорить с Хандон. Бора не говорит об этом Минджи, потому что если та спросит: «Зачем?» — Бора не найдётся, что ответить. Даже самой себе она не пытается найти объяснение. Раз чувствует, что надо — значит надо. Профессор Трелони сказала бы, что это внутреннее око с ней разговаривает. Бора колеблется у подножия спиральной лестницы Северной башни, но думает — кто она такая, чтобы идти против внутреннего ока? — и поднимается. В классе её удушает запах благовоний и отсутствие Хандон. Бора застывает у самого люка, прибитая разочарованием к полу. И что ей теперь делать? Уйти, пока не поздно? Нет. Хандон может не приходить вовремя, но такого, чтобы она не пришла в принципе — Бора не припомнит. Она обреченно проходит вглубь помещения и валится на один из пуфиков. Класс набивается людьми. Бора, растекшись по столу, потихоньку проваливается в дремоту под действием густого дурманящего аромата и скуки. — Я уже думала, что больше не доведётся увидеть твой светлый облик. Бора даже не пугается неожиданно раздавшегося над ней голоса. Всё, что она делает, это скользит по столу немного в сторону, чтобы освободить место. И бурчит в рукав: — Наши мантии светлее, чем мой облик. Бора слышит, как Хандон хмыкает. Шуршит ткань. Невероятным образом сквозь толщу благовоний пробивается её запах. Бора открывает глаза и выпрямляется. Она ощущает себя разбитой, перемятой и взъерошенной и, глядя на Хандон, думает, что одним своим присутствием рядом оскорбляет её безупречность. Мерлин, что за мысли лезут ей в голову? Она смотрит на Хандон и… Ничего. Бора хотела с ней поговорить, но вот она сидит прямо перед ней и в голове — пустота. Что она может сказать? А что она хочет услышать? У Хандон в глазах такое спокойствие и уверенность, что чудится, будто она всё и так знает. И понимает больше Боры. Но если так, то чего она сама что-нибудь не скажет? Зачем смотреть, как Бора мучается? Быстрее, чем в голове Боры успевает материализоваться хоть какая-нибудь дельная мысль, из своего полумрака материализуется профессор Трелони. Блестя и благоухая. От звука её потустороннего голоса у Боры тотчас начинает раскалываться голова. — Прежде, чем ты наконец что-нибудь скажешь, позволь задать вопрос, — говорит Хандон, неожиданно наклонившись к Боре. — Ты уверена, что хочешь услышать то, что я могу тебе сказать? — Я не знаю, что ты можешь мне сказать, — шепчет Бора. — Да ну? Бора поджимает губы. Внутреннее око подсказывает ей, что к этому предупреждению стоит прислушаться. Да только… Бора не слукавила — она действительно не знает, что Хандон может ей сказать. Но она догадывается. И это куда хуже. — Я хочу, — говорит Бора, слушая профессора Трелони, но не улавливая ни слова. — То есть… Я не хочу, но… — Я поняла. Расслабься. У Боры почти вырывается — легко сказать. — Отключите мозг и отправьте свою фантазию в полёт! — восклицает профессор. Бора закатывает глаза — каждое занятие одно и то же. Хандон иронично улыбается. — А ведь дельный совет. Первая половина. Боре не смешно. Она рассеянно осматривается. Все пооткрывали какие-то книги, и, только присмотревшись, Бора понимает, что это не книги, а дневники сновидений, которые им следовало вести, чтобы затем по снам «рассеять туман, застилающий будущее» или что-то в этом роде. Бора, конечно, про это напрочь забыла. Даже не взяла его. Да и не стала бы она писать то, что ей снится. Ни за что. Хандон тем временем вытаскивает свой и раскрывает. Бора видит его исписанные страницы и ощущает прилив нестерпимого любопытства. В её глазах Хандон такой человек, у которого снов не может быть вовсе. И если ей всё же что-то снится и, может быть, что-то странное, то это сделает её чуть ближе к обычным людям. И Боре станет полегче. — Когда поговорим? — спрашивает Хандон, небрежным движением руки закрывая Боре обзор на дневник. — Сейчас. Хандон приподнимает брови. — Тебя ничего не смущает? Бору будет очень многое смущать, если они останутся наедине. А вот так нормально — в окружении кучи народу, которому до них дела нет, пока над ними блестящей стрекозой порхает профессор Трелони, обдавая запахом хереса и своими незабвенными предсказаниями. Так отлично. То, что нужно. — Что это было? — почти шипит Бора. — Вот это меня смущает. Хандон слегка сгибается, словно склоняясь над своим дневником, заводит за ухо волосы и смотрит на Бору краем глаза — Что было? В нашей слизеринской семье не без урода. Ты всё видела. — Почему он это сказал? — Бора, — губы Хандон искривляются в странной улыбке, — что за вопрос? Нормальный вопрос! Бора знает ответ на одно из бесчисленных «почему», но другие ответы — ей неведомы. Как бы то ни было, ей нужно знать. И как бы то ни было, Бора не оставляет надежды на то, что Хандон скажет не то, что Бора боится услышать. Не то, о чём она догадывается. — Он это сказал, потому что это правда. Ты знаешь, кто такой Чимин? Бора качает головой. — Если говорить о чистоте крови, то она у него кристальная. Нейт может только позавидовать. Его семья очень древняя, очень влиятельная и очень уважаемая даже… Сама понимаешь кем. До некоторой поры. Когда он вернулся, родители Чимина уже не встали на его сторону. Ей не по себе до тошноты, пускай она знает, что это такое. Она знает, как относились к её матери. Но Боре всегда это казалось пережитком прошлого, оставшимся там же, где закончил тот-кого-нельзя называть. Она так верила в это, а теперь у неё словно забрали последнее. Нейт оставил её ни с чем. Беззащитной. Один на один со всеми страхами, которые будут неумолимо разрушать её душу. Бора с трудом давит из себя вопрос: — Он же не один такой? Я не понимаю, — шепчет Бора, — как вообще можно было такое сказать при всех? — А, ты об этом. И что ты хочешь от меня услышать? Что у нас на факультете рассадник преступников? Или наоборот, что Нейт один такой придурок? Если бы он был такой один, кое-кто бы не вернулся, — усмехается Хандон. — Многие его последователи на свободе. И у многих есть дети. Из неё рвётся протестом: — Это же не наследство, чтобы от отца к сыну передаваться. — Почему же? Ещё какое наследство. Ты сама из чистокровной семьи, тебе должно быть понятно, как это работает. Другое дело, что от наследства всегда можно отказаться. — Мне не понятно, как это работает. — Ты ошибаешься. Где твоё пуффендуйское стремление к свету? Бора готовится съязвить, но взгляд Хандон её затыкает. Бора не уверена, что понимает, о чём она, но почему-то бессознательно ощущает её правоту. У Хандон возмутительный дар убеждения. — Я тоже предатель крови, если так рассудить. Бора сама не понимает, к чему и зачем произносит это. И даже на лице Хандон проступает удивление: — Тебя это беспокоит? — Нет… Меня беспокоит, что кого-то другого это может слишком беспокоить. — Ты в Хогварсте и не на Слизерине. Никто тебя не тронет. Но осторожность, разумеется, не повредит. Иногда те, от кого ты не ожидаешь, могут тебя очень удивить. Дрожь пробирает её тело. Шиён Боре сказала то же самое. — Тот же Вернон не так прост. Не думай, что он такой хороший. Он просто умеет соблюдать правила игры. И он многое может стерпеть, потому что очень любит квиддич и, кажется, Юхён. Бора внимательно смотрит на Хандон. — А ты? — Я? — Стоит мне думать, что ты такая хорошая? Искренняя улыбка моментально возникает на лице Хандон. Она даже полностью разворачивается к Боре. — Ты и так не думаешь. Помнится, ты сказала, что я произвожу самое худшее впечатление. Откажешься от своих слов? — Ни в коем случае, — фыркает Бора. Улыбка Хандон становится ещё шире, и Бору неожиданно охватывает волнение. Она упирает взгляд в стол и пытается собрать мысли в кучу. Хотя бы понять — стало ей лучше или хуже. На самом деле Хандон её совершенно не обнадежила. Бора чувствует неприятный, тяготящий осадок разочарования. Её будто ткнули лицом в собственные заблуждения и выставили наивной идиоткой. Нет, Бора не думала, что каждый человек в замке — святой! Однако… Она слишком хотела верить, слишком сильно убеждала себя в том, что Хогвартс — то безопасное, изолированное место, в котором не может быть такого. Кошмара. Где её пуффендуйское стремление к свету? Его даже слишком много. Было. Бора не хочет его терять. Но тень, которую она ощущает каждую минуту своей жизни, с того самого дня — теперь стала ещё черней. Мысли Боры вдруг опутывает чудовищно плотный запах благовоний. — Как успехи, деточки? Профессор Трелони стоит над ними, оправляя свою сверкающую шаль. — Да так, — спокойно отвечает Хандон. — Мальчиков обсуждаем. Вот мне тут приснилось, что я потеряла обувь. Я слышала, это может быть предвестником скорой свадьбы. Бора едва не давится воздухом. Глаза профессора Трелони становятся будто ещё больше. Она склоняется над дневником Хандон, скользя подрагивающим пальцем по строчкам и что-то бормоча себе под нос. — Нет-нет, деточка, всё не так просто. Тебе снился поезд! Подумай, тот ли путь ты выбрала. Не торопись… Может быть, это не тот человек… Хандон вдумчиво кивает на причитания профессора, пока та не отходит к следующему столику. И тогда Бора не выдерживает: — Свадьба? — А что? — невозмутимо интересуется Хандон. — Ревнуешь? Бора захлебывается возмущением, потому что… Как ей вообще пришло это в голову? Какая, к чёрту, ревность?! Бора ни о чём подобном ни секунды не думала! И это оказывается такой неожиданностью, что она ощущает, как у неё заливаются краской щёки, и думает, что вот сейчас Хандон подумает, что — именно это Бора и делает! У неё не находится слов. Хандон посмеивается. — Не переживай, я это придумала, чтобы она побыстрее отстала. Здесь почти все ходят к ней только затем, чтобы получить предсказание счастливого романтического будущего. Хотя поезд мне правда приснился. Интересно, к чему… — К тому, что у тебя крыша едет, — едва слышно бубнит Бора. — Думаешь? А вот смотри, мне тут с четверга на пятницу приснился Хогсмид. — И что? — Ну как же! Это значит, что в эти выходные мы с тобой идём в Хогсмид. Я угощу тебя сливочным пивом или чем ты пожелаешь. Купим ингредиенты для зелья. Мне кажется, это верная трактовка. Бора скептически приподнимает брови. Внутренне уже начиная сходить с ума. — Против пророчества не попрёшь, Бора, — припечатывает Хандон. И обворожительно улыбается, излучая абсолютную уверенность в том, что Бора ничего не возразит. А Бора устало думает о том, что после всего, что произошло, ей не помешает пара литров сливочного пива в организме. Или чего покрепче. И ничего не возражает.